Работа над ошибками

      Презентация проходила на ура. Нянюшка Аштарот пользовалась несомненным успехом у своих маленьких читателей: она улыбалась, отвечала на вопросы обо всем на свете, приняла несколько рисунков, похвалила их. Они с Михаэль провели несколько рождественских конкурсов и викторин, наградили победителей, раздали небольшие подарки остальным участникам. Азирафаэль с огромным любопытством наблюдал за Кроули, восхищаясь его перевоплощением. Строгая нянюшка, казалось бы, являла собой полную противоположность развязному писателю. Хотя иногда Альберту казалось, что что-то общее все-таки проскальзывает – однако уже через мгновение Аштарот расправляла плечи и словно бы нажимала кнопку «выключить гибкость».       Энтони виртуозно играл не автора книги, а именно его героиню-рассказчицу. Поэтому, подумалось Феллю, родители изначально относятся к человеку на презентации как к актрисе, специально приглашенной издательством. Да и журналисты понимают, что спрашивать о творческих планах, когда вокруг толпа галдящих детей, смысла нет. Поэтому репортеры в основном просто записывали на камеру игры и делали фотографии. В принципе, не все так страшно.       – Отомри, – Вельзевул, ухмыляясь, пихнула редактора локтем в бок. Тот растерянно заморгал и повернулся к женщине.       – Больше всего меня удивляет, как его еще не переманили киношники.       – Сам у него спроси. На наше счастье, не хочет, – критик пожала плечами. – Хотя он мог бы стать сценаристом. Мы с ним говорили об этом, но он отмахивается.       – Ну, сценаристу еще надо пристроить свой продукт в какую-то кинокомпанию. Тут столько всего нужно учесть! Может, связей не хватает…       – Связи у нас есть, – задумчиво протянула Вельзевул, – у нас ума не хватает. Зато упрямства с лихвой!       – Так это ж хорошо, – удивился Азирафаэль, – когда писатели хотят издаваться впервые, им могут отказать во многих местах, требуется как раз упрямство, чтобы добиться своего. Думаю, с фильмами то же самое – нужно много терпения и упорства, чтобы…       – Я не о том, – Вельзевул поморщилась, – ты же с ним работал. Видел, с какими скрипами и скандалами он соглашается что-то изменить в сюжете? Фильм – это результат работы множества людей и риск для каждого из них. Разумеется, режиссеры, продюсеры, актеры – все будут делать попытки повлиять на сценарий. Добавить зрелищности, уложиться в хронометраж, показать свое видение персонажа… Кроули точно откусит голову кому-нибудь.       Фелль серьезно задумался. О киноиндустрии он знал крайне мало и относился к тем людям, которые негодовали, если фильм отличался от первоисточника – и книга все равно будет лучше! Но внутренний голос настойчиво утверждал, что какие-то причины, подтолкнувшие авторов картины изменить сюжет, все-таки быть должны, и дело вовсе не в режиссерском беспределе.       Азирафаэль так погрузился в свои мысли, что упустил момент, когда нянюшка попрощалась с детьми, сказав, что ее дома ждет Пират, ведь в книжные магазины нельзя с собаками. Опомнился Альберт только тогда, когда Кроули стремительно прошел мимо и закрыл за собой дверь. Редактор выскочил следом и растерянно заозирался. Кроули ведь не мог просто исчезнуть?       Некоторые дети тоже высыпали из магазина, пытаясь найти нянюшку. Одна девочка подошла к Феллю и вежливо подергала его за рукав.       – Мистер, а где няня Аштарот?       – Улетела, – машинально ответил тот. – Потому что ветер переменился.       – Ну вот, опять, – девочка вздохнула и убежала к маме, а Альберт понял, что он угадал с ответом. Чувствуя себя глуповато, он вернулся в магазин. Ну что за дела, никак не получается сказать… Сотрудники наводили порядок, Михаэль прощалась с гостями и заодно рекламировала какие-то книги издательства, Вельзевул лениво водила пальцем по табличке «перерыв», которую она нашла под прилавком и поставила, чтобы ее не доставали с просьбами пробить товар. Азирафаэль торопливо убрал табличку и обслужил пару клиентов.       – Не догнал? – хмыкнула критик, с интересом наблюдая, как работает кассовый аппарат.       Азирафаэль покачал головой. Конечно, никого он не догнал. Кроули нырнул в переулок, где явно прыгнул в такси или в обожаемую Бентли. Зависит от того, счел ли он себя в гриме похожим на фотографию в водительских правах. В принципе, если он снимет очки… хотя черт знает, он мог и линзы надеть – из того набора цветных линз, который носит крайне редко.       – Но куда он так торопится? – с досадой спросил Альберт, дружелюбно улыбаясь и кивая покидающим магазин. – Разве он не поедет на праздник в издательство? Или он торопится переодеться, чтобы явиться в подобающем костюме?       – Не, он, наверное, не придет, – Вельзевул пожала плечами. – Сегодня презентация затянулась, он боится не успеть.       – Куда? Он вроде сказал… – Фелль покосился на Михаэль, которая пересчитывала аппаратуру и переживала из-за пропавшего микрофона. Микрофон был маленький, крепился на воротник, и женщина подозревала, что Энтони ушел вместе с ним, попросту забыв снять. Он так и не пригодился, но Михаэль на всякий случай прицепила его на пиджак нянюшки и теперь жалела об этом. Андерсон точно будет ворчать, пока Кроули его не притащит назад. А если не притащит, то ворчать уже будут Загрязнение, потому что придется покупать новый! Они вам что, деньги в бюджет из воздуха берут? Азирафаэль понизил голос. – Кроули вроде сказал, что у мистера Хастура вечеринка, вероятно, накрылась.       – Причем тут вечеринка? – Вельзевул удивленно вскинула брови. – Кроули каждый год на Рождество ездит в детский приют, поздравлять детей с праздником. Ну, в тот, который он курирует.       – Курирует? – Альберт растерянно поморгал, думая, что он ослышался.       – Ну, не курирует, спонсирует. Деньги туда жертвует, называй как хочешь. Собственно, все деньги, которые он получает с серии про Адама, он направляет туда, – критик пожала плечами. – Многие сотрудники «Уайтвинг пресс» занимаются благотворительностью, кто-то работает волонтерами и всякое такое. Ты не знал?       – Нет… – Азирафаль пытался как-то сжиться с этой мыслью. – Мне никто не сказал.       – Ну правильно, у нас только Гэб об этом говорит. Он прилежно собирает все благодарности сотрудникам и хранит у себя. Он бы развесил их у себя в кабинете или в конференцзале, но я сказала, что надену ему эти клятые рамки на шею, если он так поступит.       – Но почему?!       – Делай добро и бросай его в воду, – Вельзевул поморщилась. – Мы не настолько медийные личности, чтобы призывать людей идти по нашим стопам, а хвастаться подобным некрасиво. Ну и как-то… мы сами знаем, этого достаточно. Гэб очень… воодушевляющий пример. Может, он и трепло, и индюк напыщенный, но у него золотое сердце, – Альберт не поверил своим глазам, поскольку женщина вдруг тепло улыбнулась, – и «золотая» же кровь.       – Он универсальный донор? – поразился Фелль, понявший, о чем речь. Критик кивнула. – Невероятно! Это же уникально, таких людей можно по пальцам пересчитать!       – Вот такая у нас диковинка, – хмыкнула Вельзевул, причем в голосе ее прозвучала личная гордость – не просто «у нас», а «у меня». – Врачи уговорили его часть крови оставить для себя, потому что если с этим обалдуем что-то случится, чужая кровь ему не подойдет.       – Не дай бог! – Альберт нервно мотнул головой. Кровь людей с нулевым резусом подходила всем, но самим донорам можно было перелить только такую же, как и у них, кровь. Поэтому такие люди раньше не выживали. – А у мисс Уайтвинг другая группа?       – Ага, – подтвердила Вельзевул. – А главное, эта белокрылая зараза такая… заразительная. Энтузиазм так и прет, ему бы дай только мир лучше сделать. А больше ни на что времени не хватает.       Азирафаэлю послышалась в ее голосе легкая обида, смешанная с досадой и грустью. Но критик быстро передернула плечами и оскалила зубы в ухмылке, поскольку мимо прошли сотрудники, которые уносили колонки. Альберт запустил пальцы в волосы.       – Но почему именно детский приют?       – Какой приют? – не поняла Вельзевул, но потом сообразила, вспомнив, с чего начался разговор. – Да черт его разберет, Кроули просто детей любит. Может, что-то в семье было не то, может, просто так. Но мне кажется, у него самого детство просто до сих пор в одном месте играет, вот он и тянется к малышам, – хотя женщина говорила довольно иронично, было очевидно, что она в кой-то веки не критикует, а просто озвучивает свою мысль. – Ну, ты и сам видел – детишки от него без ума, а он обожает рассказывать им всякие истории, которые выдумывает на ходу, сказочник рыжий. Только он этого стесняется, потому что с его имиджем крутого парня и плейбоя это не очень вяжется.       – Действительно, – согласился Фелль, который до сих пор не мог связать два образа. Хотя, если вспомнить, как Энтони читал книгу Магу… или его слова по поводу взрослых, которые не повзрослели. Может, ему и правда интереснее с детьми? И его шалости, по сути, вполне безобидные, пусть и заставляют здорово понервничать.       – Он говорит, даже Хастур с его собачками смотрится органичнее.       – Какими собачками? – Альберт смутно припоминал, что слышал, будто у писателя есть собака. Но, кажется, только одна. Имя у нее еще такое – Цербер.       – Хастур у нас заботится о собачьем приюте, – охотно пояснила Вельзевул. – Если бы он любил породистых собак немного больше, точно бы их разводил, но он предпочитает дворняжек, говорит, им мозги еще не совсем поперескрещивали. Многие современные породы терпеть не может, мол, это издевательство над собаками, потому что у них медкарта уже при рождении больше, чем у него за всю жизнь. Хотя Хас в принципе не болеет – у него разве что переломы и травмы всякие, зато уж этого в изобилии.       – Я не очень разбираюсь в породах, – признался Фелль. – Мистер Хастур не любит тех маленьких комнатных песиков, которых порой и за собак не считают?       – Не только их, а вообще всех, которые в результате селекции ради внешности страдают разными врожденными заболеваниями, – Вельзевул скривила губы. – Бедные псины. Я была в том приюте, там ведь и породистые есть, которые потерялись или были сознательно потеряны. Пока хозяев ищут, собакам обеспечивают уход. А еще Хас работает в какой-то собачьей школе, где собак тренируют. Собственно, поэтому у него Цербер по струнке ходит, Хастур знает к собакам подход. Хотя для него чем псина страшнее, тем лучше. Мне кажется, собака Баскервилей – его идеал домашнего любимца. Если бы рядом с его домом было болото, точно бы выпускал туда Цербера повыть.       – Он правда такой страшный?       – Кто, Цербер? Да он симпатяга! – Вельзевул хмыкнула и, достав телефон, нашла нужную фотку. На ней критик сидела на траве, обнимая огромную псину, морда у которой лучилась добродушием – но только по образцу сытого людоеда. Пока сытого.       – Эм… зубастый, – осипшим голосом прокомментировал Фелль. Женщина фыркнула.       – Зубастый – это ладно. Он жутко слюнявый! Цербер еле дождался, когда Хастур нас щелкнул, а потом принялся выражать буйный восторг от встречи со мной.       – Вы же сказали, он во всем слушается мистера Хастура.       – Слушается. Безукоризненно. Поэтому Хас вполне мог бы ему приказать оставаться на месте, но зачем, если песель будет чувствовать себя несчастным, не поприветствовав меня достойным образом? – Вельзевул сморщила нос. – Поэтому я позволяю себя иногда полизать. Не очень часто. Да не смотри на него с таким ужасом, он добрый.       – Нашла!       Вельзевул и Альберт обернулись на голос. Михаэль с торжествующим видом вскинула вверх сжатый кулак.       – Какой-то новый физический закон? – уточнила критик. Уайтвинг мотнула головой.       – Всего лишь старый издательский микрофон. Все, можно отправляться, Вельзевул, Азирафаэль, вы с нами? – Михаэль вместе с остальными сотрудниками и аппаратурой приехали на вместительном автомобиле, числящимся на балансе издательства.       – Да, пожалуй, – приняла приглашение критик. Альберт немного помялся.       – Я… я, наверное, чуть позже приеду. Надо тут все проверить, запереть…       – Мы можем подождать, – заметила Михаэль. Вельзевул чуть прищурилась.       – А если ты возьмешь такси немедленно, то сможешь застать Кроули дома, пока он умывается и переодевается. На Рождество он предпочитает являться в своем виде или наряжается Сантой. Не спрашивай меня, как ему это удается.       – А как вы… с чего вы взяли, что я к нему? – возмутился Азирафаэль, смутившись.       – А у тебя под прилавком подарок для него. Когда ты его отдавать-то еще будешь, завтра Кроули впадет в спячку до самой ночи!       Альберт слегка порозовел, хотя понимал, что даже если под прилавок Вельзевул полезла из любопытства, оправдаться она всегда может тем, что искала табличку с «перерывом».       – Спасибо за предупреждение… мисс Хилл.       Вельзевул вскинула брови. Михаэль отвернулась – то ли не хотела стать свидетелем зверской расправы, то ли скрывала улыбку.       – Ну ты… – критик взяла себя в руки, хотя крылья носа у нее еще трепетали. – Спасибо, что не «миссис Уайтвинг», тогда бы я тебе точно глаза выцарапала. А так живи, блаженный наш.       – Почему блаженный? – Азирафаэль растерялся.       – Потому что некоторых очевидных вещей не понимаешь и не видишь, – фыркнула Вельзевул и махнула рукой. – Беги, а то тебе еще такси ловить. И не пытайся позвонить Кроули, он, когда торопится, всех игнорирует. А если Кроули был на Бентли, то он по определению ехал быстрее.       Она дернула ставшую весьма серьезной Михаэль к выходу, и дамы покинули магазин. Альберт, вытащив свой сверток, выскочил следом и запер помещение. Пока он оглядывался в поисках такси, стекло издательского автомобиля опустилось, и Вельзевул махнула рукой.       – Да садись к нам, подбросим. Места всем хватит, а то, что машинка немного неповоротливее такси, компенсируется тем, что ждать не придется.       Азирафаэль благодарно улыбнулся и нырнул внутрь. Если он не застанет Кроули дома, будет немного обидно. Но тогда он положит подарок в почтовый ящик, и совесть его будет чиста.       Машина притормозила напротив фешенебельной многоэтажки, где жил писатель, и высадила Альберта, обещав подождать, пока он вручит свой подарок и вернется. Азирафаэль влетел в холл, дождался лифта, зашел внутрь, нажал на нужный этаж и перевел дыхание. Пока они добирались до дома, Фелль все же написал пару сообщений Энтони, но тот их даже не прочитал. Оставалось надеяться, что он еще не уехал. Интересно, сколько времени нужно, чтобы переодеться и смыть грим?       Двери лифта открылись, и на редактора удивленно воззрились темные очки. Альберт с таким же недоумением заморгал в ответ, а Кроули машинально отступил в сторону, пропуская его. Наверное, он успел переодеться, потому что на нем было не длинное приталенное пальто, в котором явилась нянюшка Аштарот, а обычная зимняя куртка. Фелль вышел из лифта, и дверцы медленно схлопнулись.       – Ангел? – писатель первым пришел в себя от неожиданности и слегка нахмурился. – Что-то случилось? Извини, я тороплюсь.       – Я… эм… – Азирафаэль тоже встрепенулся и поспешно протянул ему сверток. – Я не успел вас поздравить сегодня. С Рождеством. И я еще…       Он замолчал. Кроули тоже некоторое время безмолвно смотрел на подарок, как на какую-то диковинку, а потом осторожно принял.       – Спасибо… точно, погоди! Хорошо, что напомнил! Никуда не уходи! – он выхватил ключи быстрее, чем ковбой – револьвер, отпер дверь в свою квартиру и, на ходу запихивая сверток Альберта за пазуху, нырнул внутрь. Вернулся почти сразу же и, захлопнув дверь, протянул Феллю небольшую коробочку с бантиком. – Это тебе. С Рождеством! Извини, не могу сделать это в более торжественной обстановке, и мне совершенно не хватает времени посмотреть твой подарок… я сделаю это вечером и обязательно тебе напишу! И ты, пожалуйста, открывай дома, ладно? А сейчас мне надо бежать… – не слушая благодарностей и попыток редактора что-то добавить, он вдавил кнопку лифта, и тот гостеприимно раскрыл двери, поскольку никуда не успел уехать.       – Правильно, нельзя заставлять детей ждать.       Кроули окаменел. Лифт, не дождавшись пассажира, разочарованно схлопнул дверцы, а писатель медленно развернулся.       – Ты откуда знаешь? – голос его звучал грозно, но Азирафаэль заметил, с какой неуверенностью он мнет перчатки, что показалось редактору немного забавным и очень милым.       – Это так мило с вашей стороны, что вы помогаете детям. Все-таки, вы очень хороший человек, Кроули, – мягко проговорил он, и в тот же миг Энтони змеей скользнул вперед, приперев опешившего Фелля к стене.       – Никогда, слышишь, никогда не называй меня хорошим или милым! – прошипел писатель в лицо Альберта. Однако, заметив в его глазах искреннее недоумение, тут же выпустил воротник светло-бежевого пальто из пальцев и быстро отступил назад. – Извини. Я… я не хотел тебя пугать. И так реагировать.       Фелль поймал себя на том, что его отношение к писателю – это маятник, который остервенело качался туда-сюда, а сейчас, наконец, приходит в состояние покоя.       – Это секрет? – осторожно уточнил он, не особо желая выдавать Вельзевул. Хотя кто ему еще скажет? Только кто-то из издательства. – Вы не хотите, чтобы кто-то знал о вашей благотворительности?       Кроули потер пальцем переносицу и снял очки. Его медово-золотистые глаза выглядели немного усталыми, но в них как никогда сияли далекие звезды, словно отголоски созданных им миров. Азирафаэль в который раз поразился, как много в издательстве людей с необычным цветом глаз, но именно у Энтони оттенок был самым теплым и уютным. Он удивительно гармонично перекликался с ярким пламенем рыжих волос, напоминая о чем-то домашнем. И если список, почему Энтони носит очки, можно продолжать до бесконечности, то наверняка там должна быть причина «образ развязного и наглого плейбоя не очень сочетается с лучистыми глазами».       – Да нет, в издательстве все знают. Но… как бы тебе объяснить… – он покрутил в руках очки, которые выглядели в сочетании с зимней курткой немного странно, но пока надевать не стал. – Просто надоело. Нет, не то, что я делаю, – торопливо добавил он и с досадой скривил губы. – Отношение окружающих. Некоторые мои знакомые, особенно девушки, начинают наперебой восхищаться, охать, говорить, какие детишки милые ангелочки и как они их любят. Некоторые намекают, что хотели бы ребенка от меня, – на этой фразе Энтони скорчил такую рожицу, что Азирафаэль не удержался и хихикнул. – Некоторые, напротив, детей не любят и считают своим долгом высказаться по этому поводу. Черт побери, меня это достало. Я не хочу, чтобы меня называли милым за то, что я кому-то помогаю. Я не хочу, чтобы меня называли хорошим, потому что я сделал парочку добрых дел. И я не хочу дешевой популярности за счет детей, которых тут же называют несчастными и бедненькими, а мне пытаются пририсовать нимб. Я просто делаю то, что могу и что мне нравится. И то, что я считаю правильным.       – Я понимаю, – после паузы серьезно кивнул Фелль, тщательно обдумав услышанное, и вдруг улыбнулся. – Но свои слова назад не беру. Я правда считаю вас хорошим человеком – считайте, что за несколько месяцев нашего знакомства я, наконец, вынес вердикт по своему отношению к вам.       – Ой спасибо, – Энтони церемонно раскланялся, чуть не выронив из-под куртки подарок Альберта, но вовремя его подхватил и зажал в руках. – Я должен чувствовать себя польщенным?       – Нет, – Азирафаэль не стал обижаться на тон, сам прекрасно понимая, как прозвучали его слова. – Но для меня это важно. А то я не знал, как к вам относиться.       – И чтобы ты относился ко мне хорошо, мне нужно было всего-то перечислять деньги в детский приют? – писатель фыркнул. Альберт слегка поморщился и погрустнел.       – Не совсем. Я понял то, что вы не договорили: не всегда добрые дела – результат доброго характера. Например, некоторые люди используют благотворительность как церковь, чтобы замолить грехи, я читал такие вещи в исторических книгах. Да и вообще… наш мир очень сложный, не бывает людей совсем хороших и совсем плохих, все наши поступки приносят разные результаты для разных людей, большинство из которых мы даже не знаем. И во всем этом многообразии и многогранности нам приходится оценивать людей и определять наше отношение к ним. Философия инь-ян неплохо и просто отражает всю сложную систему мира.       – У меня вообще очень много вопросов к этому миру, – фыркнул Кроули, – кто бы мне на них ответил. Все сложное и непонятное.       – И непостижимое.       – Вот-вот. Но из фактов кое-что является несомненным – если я еще немного поболтаю с тобой на сложные и непостижимые темы, я точно опоздаю! – Кроули посмотрел на часы. – А это не очень хорошо.       – Простите, Кроули, – тут же спохватился Азирафаэль и нажал на кнопку у лифта. На сей раз пришлось подождать, поскольку кто-то уже вызвал лифт, и тот, не дождавшись заболтавшихся пассажиров, степенно направился к более благодарной аудитории. – Вам действительно пора. А если не секрет, что вы будете делать?       – Руководство организовало для детей праздничную программу, – пояснил Энтони, надевая очки. – Вообще, вызвали аниматоров, которые занимаются такими вещами профессионально, но все желающие могут чем-то помочь – поиграть, рассказать что-то, провести мастер-класс. Ну, вот я и провожу что-то вроде, – двери лифта приветливо распахнулись, и оба мужчины по очереди шагнули внутрь. Кабинка заскользила вниз. – Многие дети хотят быть писателями, я делюсь с ними опытом и рассказываю, каково это. В общем, не хотелось бы явиться после начала.       – Обычно вы именно так и делаете.       – Обычно.       Они немного помолчали, пока лифт с достоинством преодолевал последние метры до первого этажа. Наконец, они вышли на улицу. Было пасмурно, солнце спряталось за тучами, окутав город в серые цвета собирающегося снегопада. Кроули повернулся к спутнику и неопределенно махнул рукой.       – До встречи, ангел. Еще раз с праздником.       – И вас, Кроули, – Азирафаэль немного помялся, и Энтони выжидательно уставился на него.       – Ну? Говори быстрее.       – А я могу… составить вам компанию?       – Что? – писатель остолбенел, и Альберт сбивчиво заговорил, развивая свою мысль:       – Мне бы очень хотелось тоже принять участие… чем-то помочь… не могу сказать, что я так уж хорошо лажу с людьми, но… вы будете рассказывать о профессии писателя, а я смогу рассказать о профессии редактора.       – Я не думаю, что много детей хотят стать редакторами…       – Значит, я смогу уберечь невинные души от столь опрометчивого шага!       Кроули расхохотался, но потом посерьезнел.       – Ангел, ты понимаешь, что на тебя ляжет большая ответственность?       Азирафаэль сдержанно кивнул. Но, оказывается, энтузиазм не только Габриэля мог быть заразительным.       – Еще я умею показывать фокусы.       – Фокусы – это неплохо. В принципе, для простых фокусов можем найти что-то на месте, – согласился Энтони и указал в сторону Бентли. – Ладно, ангел. В машину.       – Секунду, я только скажу Михаэль, чтобы они меня не ждали.       Через пару минут Альберт уже вновь наслаждался незабываемым ощущением желудка в горле – Энтони действительно не хотел опоздать.       Кроули распахнул дверь Бентли и упал на сидение, давясь смехом. Азирафаэль обогнул машину и шлепнулся рядом, фыркая. Энтони, покосившись на него, снова хихикнул и указал пальцем себе на щеку. Фелль зеркально повторил его жест, поморщился и повернул зеркало заднего вида. Найдя пятнышко крема на щеке, достал платок и аккуратно его счистил. Писатель вернул зеркало на место.       – Вынужден признать, было весело.       – Мне показалось, что голос ребенка, крикнувшего «перестрелка едой!» подозрительно похож на ваш голос, Кроули.       – Тебе определенно показалось.       Энтони согнулся, уткнувшись лбом в руль и выдавая непонятные звуки вроде «нхг» или «пфрх» от смеха. Альберт тщательно сложил платок и спрятал в карман.       – С фокусами неловко получилось, – с легкой грустью признал Фелль. – Мне казалось, я все хорошо помню…       – Ты ужасный фокусник, – безжалостно подтвердил Кроули и снова захихикал, вспоминая поиски девятки пик сначала в колоде, а потом и по всему актовому залу, потому что колоду одолжили у одного из эльфов Санты и ее надо было вернуть после представления. – Ты уверен, что у тебя раньше получалось?       – Уверен, – горячо заверил его Азирафаэль, но потом все же честно признался. – Иногда.       – Зато вторая часть была отличная. Я сам с удовольствием послушал о тайнах великих иллюзионистов, – Энтони выпрямился и довольно потянулся. – Может, ты и совершенный профан в фокусах, однако теорию ты знаешь назубок.       – Даже не ожидал, что детям будет это интересно.       – Дети любопытны и хотят знать о мире больше, а подростки в какой-то момент перестают верить в магию и жаждут разоблачений. С другой стороны, приоткрывая завесу тайны, ты делаешь волшебство доступнее для них. Наверняка теперь каждый третий попытается освоить эту хитрую науку. Так что выше нос, ангел, твои неудачи вдохновят детишек.       – О-очень воодушевляюще, – с сарказмом отозвался Фелль, однако ему стало спокойнее – хорошо, что он не испортил детям праздник. – Они задавали столько вопросов! Даже больше, чем вы, когда я присылаю вам правки.       Энтони вновь прыснул, сжимая в руках руль.       – Каждый второй. А то и больше. Новое повальное увлечение обеспечено.       – Один мальчик сказал, как жаль, что мне не хватает реквизита и помощника, чтобы показать более сложные фокусы, – припомнил Альберт. – Особенно он хотел бы увидеть фокус с пулей в моем исполнении.       – Он имел в виду, что если бы ты показывал этот фокус с тем же успехом, что и все остальные, то пуля попала бы тебе в голову.       – Ох! – Азирафаэль прикрыл ладонью рот. – Неужели вы думаете, что он вправду мог подумать о таком?!       – Да запросто, – писатель пожал плечами. – Дети бывают жестоки, они обожают обсуждать такие штуки – убийства, компьютерные стрелялки с монстрами, преступления, городские легенды, ужастики… к счастью, обычно это не патология – все остается на уровне выдумки. Главное, чтоб до действий не доходило. Некоторые взрослые ведь тоже любят пощекотать себе нервишки фильмами ужасов и триллерами…       – Приведите им мистера Хастура, – хмыкнул Альберт. – Они будут в восторге.       – Я думаю об этом, – Кроули тоже усмехнулся и завел машину. – Правда, у Хастура во весь лоб крупным шрифтом горит «18+», я опасаюсь, что его не пустят охрана и директор. – Но вас же пускают, несмотря на схожую надпись, – не удержался Фелль. Энтони снова прыснул и перешел к насущным вопросам:       – Ангел, тебя подбросить в книжный или к Мардж? У вас, наверное, будет праздник.       – Вот, я все пытаюсь вам сказать, – Азирафаэль заволновался и выпрямился на своем месте. – Кроули, я приглашаю вас присоединиться к нашему рождественскому ужину.       Писатель с недоумением повернулся к нему, удивляясь то ли официальному тону, то ли самому приглашению.       – Вашему рождественскому ужину? Это же… это же семейный ужин?       – Ну да, – Фелль заволновался еще сильнее. – Вы не против? Тетушка будет рада вас увидеть… и я… мне будет тоже приятно… – Кроули молчал, а взгляд его за темными очками прочитать не представлялось возможным, поэтому Альберт заторопился продолжить, воспользовавшись паузой. – Тетушка сказала, что неправильно, если вы будете отмечать такой праздник в одиночестве, и если у вас действительно нет никаких планов на Рождество… ох, простите, мне следовало сразу у вас спросить, у вас наверняка есть компания, с кем отметить…       – Тихо, тихо, ангел, успокойся, – Энтони торопливо поднял ладонь, останавливая этот поток. – Ты приглашаешь меня на семейный ужин?       – Да, и…       – Погоди, – писатель выглядел совершенно потерянным, – но он же семейный! Причем тут я?       – Он семейный, но ведь это не значит, что нельзя приглашать друзей, – возразил Азирафаэль. – Там будут Анафема с родителями, и Майлз уже приехал, и этот забавный профессор будет, и, если повезет, тот молодой человек, который помогает Анафеме… и я сейчас говорю это не из вежливости – мне правда будет приятно, если вы приедете в этот вечер. И всем нам. Я отдаю себе отчет, что если что-то предложить вам, то вы вполне можете согласиться.       Кроули усмехнулся, вспомнив первое приглашение Азирафаэля на чай, но все еще был немного растерян. Он ведь мог отказаться – сослаться на усталость, дела, свидание – что угодно! Альберт бы тактично не стал настаивать. Но… зачем? Если его и вправду приглашают от всего сердца… то бери, пока дают!       – Честно говоря, у меня нет планов, твоя тетушка совершенно права – обычно я просто приезжаю домой и засыпаю. Наверное, Рождество – это единственная ночь в году, в которую я реально сплю, – писатель передернул плечами и улыбнулся. – Однако я не против нарушить эту традицию, так что говори, куда ехать.       Фелль довольно кивнул и, диктуя адрес, принялся торопливо пристегиваться.