play with fire

Хосок закрывает за собой массивную дверь особняка и около минуты просто смотрит на нее, погруженный в раздумья. В одной руке он сжимает ручки спортивной сумки, в которой лежат почти все его вещи из оставшихся здесь, а пальцами другой перебирает надетое обручальное кольцо. Почему-то в груди неприятно тянет и колет, и все тело сковывает какой-то липкий страх, непонятное чувство. Оставлять Тэхена в том состоянии, в каком Хосок застал его около получаса назад, не хотелось от слова совсем. Мало ли, что он может натворить, причинить себе вред. Омега по себе знает, что из-за любви и не на такое пойти можно. Но тем не менее Тэхен сам настоял, чтобы Хосок ехал. Он знает, что Чимин привез его сюда, сидит в машине и, наверняка, волнуется, как все пройдет, так что мужчина практически приказал омежке скорее бежать к нему и рассказать счастливые новости. Сказать, что Тэхен переживает за Хосока, ㅡ ничего не сказать. Отпустить его к Чимину не такое уж простое решение, и оно не так легко ему далось, как могло показаться; и что больше всего приятно Тэхену ㅡ Хосок это понимает, как никто другой. Он представляет, через что прошел старший, что чувствовал, говоря ему те слова, и как в глубине души боится и переживает, что что-то может пойти не так. Но счастье Хосока для него, как ни крути, остается на первом месте. Тэхен уже смирился, что этому омежке нужен Чимин и только, так что деваться некуда. Тем более, Хосок был прав, когда сказал, что не так уж далеко уходит: они все равно будут видеться, общаться, Тэхен поможет с ребенком, да и с чем угодно, если потребуется. Хосок любит и не оставит его, и это все, что важно знать омеге, чтобы с более-менее спокойной душой передать его Чимину, как родители передают своих детей их будущим мужьям и женам. Думая об этом, Хосок расслабленно выдыхает. Кажется, Тэхен настолько открыт с ним, что он может спокойно слушать его мысли. Это удивительно, но после рассказа старшего о Намджуне, Хосок правда будто начал слышать то, что творится у омеге в голове. Он переживает очень сильно, волнуется и просто не находит себе места. Он боится за Чимина с Хосоком, за их брак, за ребенка, но больше всего ㅡ за Чонгука. Тэхен вот-вот отдаст его в лапы монстра, так еще и с разбитым сердцем, и неизвестно, что будет с альфой в дальнейшем. Конечно, сейчас, может, у него уже все лучше: скорее всего, он поговорил с Намджуном, тот утешил его, пусть и фальшиво, но Чонгук-то уверен в его искренности, а, значит, и словам его доверяет; те приносят ему пользу и лечат раны. Тэхен очень надеется, что все так. Хосоку ни капли не обидно, что сейчас у старшего на первом месте не он, а Чонгук. Он все понимает, ведь сам любит до безумия, и обиды не держит. За Тэхена только волнительно, жалко его, что все так вышло, но лезть в их отношения, звонить и что-то доказывать Чонгуку ㅡ опрометчиво и глупо, хоть и очень хочется. Чимину говорить многое тоже не стоит; если бы Чонгук посчитал нужным, он бы сам все рассказал, наверное. Но от маленького вопроса Хосок тоже не удержится. Он с выходом отворачивается от двери и спускается по лестнице на площадку перед домом. Чимин замечает его, когда омега почти доходит до машины, и выскакивает из нее, открывая багажник для тяжелой сумки. Альфа с укором глядит на любимого, забирая вещи, и захлопывает крышку багажника, обнимая омежку за талию и прижимая к задней части авто. ㅡ Почему сам нес и не позвал меня? ㅡ шепчет он, целуя Хосока грубее обычного, показывая, что сердится, а у омеги только щеки краской наливаются от счастья: даже такие простые упреки ему кажутся чем-то трепетным. Чимин хотел нести его сумку, Чимин ухаживает за ним. Чимин любит. ㅡ Ничего страшного, она не такая тяжелая, ㅡ соврал Хосок, когда влажные губы оставили его собственные, и снова потянулся за поцелуем, не получая его. Он нахмурился, сведя брови к переносице, и показал альфе язык, шуточно обижаясь. Конечно, сумка была тяжелой, и носить такое Хосоку в его положении противопоказано, но Чимин пока ничего не должен подозревать. Усмехнувшись, альфа все же разрешил поцеловать себя, обхватив надутые, будто плюшевые, губки своими, провел языком по нижней и не настойчиво попросил приоткрыть рот, что омега беспрекословно исполнил. Он почувствовал, как крепкие руки оплетают его талию и ближе прижимают к сильному телу; порыв довольно прохладного ветра обнял пару собой, взъерошивая красные и пепельные волосы, отражавшие солнце, и омега зарылся в шевелюру пальчиками, перебирая шелковые пряди. Несмотря на частые окрашивания, они все равно оставались нежными и мягкими; Чимин своими волосами дорожил и очень любил зачесывать челку назад, будучи в клубе, в центре всеобщего внимания. Он всегда знал, насколько привлекательно выглядит, и эта легкая самовлюбленность кружила Хосоку голову, а осознание, что его Чимин любит больше, чем самого себя, приводило в дичайший восторг. С ним рядом он счастлив в любых обстоятельствах, будь все так прекрасно, как сейчас, пожар или цунами. Неважно как, когда, где ㅡ Хосок любит и уверен, что Чимин тоже, и с каждым днем его уверенность растет. Август подходит к концу, и близится исполнение омежьего обещания: уже вот-вот Чимин узнает, что на самом деле они давно уже втроем, и сейчас хосоковы мысли более позитивны на это дело. Ему кажется, что альфа примет ребенка, хоть сомнения иногда посещают его глупую голову. Он не решился и никогда не решится, а просто исполнит данное себе обещание рассказать. Оно подкрепляется уверенностью в такие моменты, как этот, и теряет ее в повседневной рутине, так что Хосок понимает, что это может длиться бесконечно, вплоть до пятого месяца, когда живот станет большим. Поэтому он расскажет, как и обещал, и будь, что будет. Хосок всегда держит глаза закрытыми во время поцелуя и знает, что Чимин тоже. Но у альфы есть особенность иногда подглядывать за ним ㅡ об этом свидетельствовал его смех. Он не знает, почему это так забавляет, но смотреть на наслаждающегося Хосока ему всегда было весело, и внезапно омеге захотелось того же. Он приоткрыл глаза, гладя на прекрасное лицо альфы с опущенными веками, так близко, что видно каждый малейший изъян его кожи, каких очень мало, будто Чимин нереальный, морщинки в уголках узких разрезов глаз, длинные ресницы и густые брови. Теперь Хосок понимает, почему это весело: красиво и необычно, а еще завораживающе. Он прикрывает глаза обратно, но в последнюю секунду краем замечает силуэт на пороге дома, прямо за спиной альфы. Недолго думая, Хосок отталкивает старшего от себя и опускает голову в смущении, получше разглядев полуулыбку Тэхена. Старший омега, скрестив руки на груди, стоял в домашней одежде на крыльце и любовался молодой парой, улыбаясь уголками губ. Солнце щекотало его лицо и заставляло щурится, отчего Тэхен выглядел еще более счастливым. Странно, но эта картина смогла вызвать его улыбку и развеять серость, дала ярким лучам пробиться сквозь серые тучи в его туманное сознание, хоть и, признаться, лучи эти обожгли неслабым уколом боли левую сторону груди. Он завидовал Хосоку, но по-доброму, и очень хотел, чтобы тот был счастлив. Чимин, обернувшись и увидев Тэхена, взял Хосока за руку и поцеловал тыльную сторону его ладони, почтительно поклонившись и едва заметно кивнув. Омега вопросительно изогнул бровь, но старший словно и не заметил этого, как ни в чем не бывало отвернувшись и уверенной походкой направившись к дверям особняка. Он высоко поднял подбородок, чтобы смотреть четко на Тэхена и никуда больше, хотя внутренне дрожал, но даже себе в этом никогда не признается. Хосок замер, когда альфа взмыл по лестнице и подошел к старшему почти вплотную, смотря слегка сверху вниз, но держа ровную, статную осанку. Омежье дыхание перехватило, и он оперся о феррари, чтобы не упасть, в оба наблюдая за происходящим: Чимин и Тэхен прожигали друг друга многозначительными взглядами, где пробегали тучи эмоций, чувств, вопросов и ответов, и каждый безошибочно читал то, что хотел знать. Они открылись друг другу на этот миг, заключая немой мирный договор, и Хосок поклясться готов, что на губах обоих видел слабую, но искреннюю улыбку. ㅡ Береги его. Он все, что у меня есть, ㅡ первым нарушил тишину Тэхен, смотря на альфу без всякой ненависти и укора, лишь изредка покусывая собственные губы от покалывающего волнения. Чимин коротко, едва заметно кивнул и протянул ему руку, крепко сжимая. ㅡ Обещаю, что сделаю для него все возможное, чтобы он был счастлив, ㅡ он ответил абсолютно искренне, без капли надменности, с какой обычно говорил со всеми подряд, и уверенно пожал омеге руку, заключая новый союз. На миг они оба отступили от своих принципов, привычек, открывшись друг другу и руководствуясь только уважением. Чимин понял, насколько тяжело Тэхену, хоть и был полон ненависти к нему за Чонгука и Хосока, но знал, насколько для последнего он важен, и помнил свое обещание. Глупо, может, но он на мгновенье поставил себя на его место, и четко осознал, что несмотря на всякую ненависть, если бы будущий муж его сына поступил так по отношению к нему, это был бы очень достойный и значимый поступок. Тэхен полностью с ним солидарен и разделяет его мысли. Он явно недолюбливает альфу, но в любом случае желает счастья своему сыну и делает все это ради него. Пусть их отношения с Чимином не будут теплыми и приветливыми, они хотя бы будут полны уважения друг к другу и смогут осчастливить того, кого оба безумно любят. Ну и конечно, Хосок безумно рад происходящему. Никто из них не нарушил своего обещания, а это повод еще больше любить Тэхена и доверять Чимину, поверить в то, что он изменился. Хосок понимает, что ждать поцелуев и объятий от этих двоих не следует, да и не нужно, но простого рукопожатия ему гораздо более, чем достаточно. Знать, что Тэхен не против его счастья, что Чимин примет его отца, ㅡ самое большое желание Хосока, которому посчастливилось сбыться. Альфа проводил старшего взглядом; Тэхен не стал махать Хосоку на прощанье, понимая, что не выдержит, и, не проронив больше ни слова, скрылся за массивными дверями, закрывая их за собой с тихим шорохом, уносящимся в порыве прохладного ветра. Чимин спустился вниз по ступенькам и подошел к своему омеге, ласково приобнимая его одной рукой. Хосок не в силах был подобрать слова, просто закинув голову и смотря на него, зачесал назад светлую челку и блаженно прикрыл глаза, когда альфа оставил на лбу невесомый поцелуй. Он открыл для него дверь лаферрари и сел за руль рядом, сразу пряча маленькую ладошку в своей; выехал со двора, посмотрев в зеркало заднего вида, и расслабленно выдохнул: как бы то ни было, а подобные церемонии ему даются тяжело. После шлагбаума богатые частые дома быстро сменились серыми высотными зданиями, и Хосок не успел заметить, как они ехали уже по центру Сеула. Произошедшее, конечно, порадовало его, но эйфория этой радости быстро улетучилась, когда на оживленной улице омега заметил припаркованную у здания машину ламборгини серого цвета. Она, конечно, не чонгукова, но в памяти сразу встал его образ, а от него все само собой плавно перетекло к Тэхену. Хосок не был уверен, стоит ли ему заводить этот разговор с Чимином, но подумав, что Тэхен ему самому почти как отец, а Чонгук альфе ㅡ лучший друг, омега приоткрыл рот, а слова сами слетели с его языка. ㅡ Ты знал, что Чонгук с Тэхеном поссорились? ㅡ в принципе, вполне безобидный вопрос, но Хосок все равно почувствовал укол совести, что лезет не в свое дело. Чимин лишь коротко кивнул ему в ответ, делая вид, что очень увлечен дорогой, хотя пару секунд назад вел авто, едва касаясь руля пальцами. ㅡ И почему мне не сказал? ㅡ Хосок не знал, почему начал злиться. ㅡ Ну а зачем? Это их дело, они сами разберутся, ㅡ видно было, что Чимин что-то недоговаривал: он поджал губы и отнял свою руку у омеги. ㅡ Тем более Чонгук у нас самый умный, все знает лучше всех, ㅡ альфа сказал это как-то раздраженно и обиженно, и было понятно, что Чонгук чем-то обидел его. Хосоку кажется, что Чимин мало знает о Намджуне и вообще о чем-то, что знает Тэхен, но решает умолчать об этом. Это правда не их дело, и не им его решать; Чонгук и Тэхен взрослые люди, сами разберутся, а свои волнения Хосоку лучше оставить при себе ㅡ не для того старший омега рассказал ему все, чтобы он растрепал кому-то, причем даже Чимину лучше не знать. Если бы Чонгук посчитал нужным, он бы сам сказал ему чуточку больше. Младший альфа сам мало, что подозревает, скорее всего. Как сказал Тэхен, у него с Намджуном сложились дружеские отношения, и, веря ему, Чонгук будет прислушиваться к альфе больше. Намджун манипулятор ㅡ это понятно сразу. Хосок бы рад рассказать все сейчас Чимину, чтобы тот передал Чонгуку, возможно, так было бы даже лучше, но вместо этого он прикусывает язык и отворачивается к окну: один раз он сболтнул лишнего об информаторе, и ни к чему хорошему это не привело. Так что в этот раз он решает промолчать. ㅡ Ты мне лучше скажи, ㅡ внезапно продолжил Чимин, нарушив тишину и сменив тон на холодный и грубый, ㅡ насколько ты близок с Тэхеном? Чонгук сказал, что очень, ㅡ последняя фраза прозвучала максимально двусмысленно и послужила каким-то укором, заставив кончики ушей Хосока покраснеть. ㅡ Ну да... я же говорил тебе, что он мне как отец, ㅡ промямлил омега, делая вид, что не понимает, что Чимин имеет в виду, и в глубине души надеясь, что он говорит про сугубо «родственные» отношения, а не романтические. ㅡ То есть это нормально, когда у тебя есть альфа, но при этом ты трахаешься со своим «папашей»? ㅡ сказать, что Чимин был зол, ㅡ ничего не сказать. Видимо, зря Хосок завел тему о Чонгуке, она явно задела его, а теперь еще и это. ㅡ Но ты тоже верностью не отличался, ㅡ даже если так, молчать он больше не будет. Раньше он глотал слезы, был игрушкой в руках Чимина, но теперь, когда все норовит поменяться, Хосок считает, что их отношения должны быть более равноправными, и он может выразить свое мнение тоже. Он прекрасно помнит, как от Чимина практически постоянно пахло другими омегами, иногда сразу двумя, и какую боль это ему приносило. Услышав это, альфа успокоился и замолчал. Он быстро вспомнил, что не в том положении, чтобы что-то предъявлять Хосоку. Да, во всем вина только его самого, и свои упреки лучше оставить при себе. Тэхен правда для Хосока как отец, и он всегда был единственным человеком, в ком омега находил утешение после того, что с ним творил Чимин. У него нет ни малейшего права злиться, он этого просто не заслужил. ㅡ Прости, маленький. Всему моя вина, ㅡ прошептал он, когда феррари остановилась на светофоре, и опустил голову на руки, глубоко выдыхая. Чимин хочет измениться. Он уже сделал это, поменял кардинально свое отношение к омеге и к дальнейшей жизни, установил новые цели и принципы. Но все равно остается неизменной его вспыльчивость внутри и жуткая ревнивость. Хосок подсел поближе, взяв одну ладонь альфы, и мягко улыбнулся уголками губ, заставляя его сделать то же. ㅡ Я не злюсь. Помнишь ㅡ все сначала? ㅡ омега переплел пальцы с правой рукой Чимина и свободной своей снова начал теребить кольцо, вызывавшее у него особый трепет и источавшее даже некое тепло. Альфа не ответил, коротко кивнув и поцеловав младшего в лоб, и тронулся с места, когда загорелся долгожданный зеленый. Хосок ㅡ сокровище, Чимин не устанет думать так. Ему несказанно повезло, что судьба подарила ему такое чудо, буквально научившее его ценить жизнь за данное ею. И сейчас, одной рукой сжимая его маленькую ладошку, другой держа руль любимого авто, рассекая теплый воздух на центральной трассе города, направляясь в свой огромный дом, встречая прохладный ветер и наблюдая за яркой улыбкой самого важного омеги рядом, напевающего песню, играющую по радио, Чимин понимает, что есть еще одна вещь, которую он просто обязан сделать. Хосок научил его любить, помог обрести семью, даже в некотором смысле заставил его повзрослеть. И всегда твердил, как важны люди вокруг. Как важны те, кому важен ты. Насколько они ценны, если ценят тебя. Чимин обязан написать Чонгуку, встретиться с ним. Сделать хоть что-то, узнать, как у него дела. Да, они с Тэхеном взрослые люди и сами решат свои проблемы, но помощь, крепкое дружеское плечо никогда не будет лишним. Чимин приходил к нему плакаться о Хосоке, и Чонгук никогда не отвергал, как бы старший ни был груб и суров по отношению к нему. А сам, фактически, пасанул на первом же скачке. Это неправильно; Чонгук не заслужил такого отношения. И уж тем более неправильно, что об этом знает кто-то третий, какой-то Намджун, подставивший ему свое плечо. А не его самый родной и близкий, самый важный на свете и самый ценный друг.

🌌🌌🌌

Чонгук сжимает пальцами руль; у него дрожит все тело. Машину слегка водит из стороны в сторону по широким полосам центральной магистрали города. Она кишит другими автомобилями, что раздраженно сигналят и неумолимо быстро едут вперед. Чонгук подрезает всех и каждого, выходит на обгон с правой стороны и перестраивается влево с самого крайнего ряда. Его несколько раз чуть ли не цепляет и не уносит к отбойнику, но пока удача явно на его стороне, и ему удается выйти сухим из воды. Игра продолжается. Чонгук петляет между разноцветными машинами, заставляя ламбо проделывать невероятные маневры; берет скорость свыше двухсот двадцати, не обращая внимания на частые вспышки дорожных камер, и не собирается на этом останавливаться, раздражая судьбу и рискуя собственной жизнью. Заметив впереди еще одну возможность поразвлечься и сыграть очередную партию со смертью, Чонгук вдавливает в пол и носом равняется с огромной фурой, сбавляя и давая ламбо идти с ней «в ногу». Водитель не обращает ни малейшего внимания на авто снизу, наслаждается незамысловатой мелодией, льющейся из колонок, и плавно катит вперед по ночной магистрали, даже не подозревая, что на уме у безумного гонщика, играющего с ним в «кошки-мышки». Убедившись, что ничего ему не помешает, Чонгук сбавляет еще, выстраиваясь на уровень колес фуры, и начинает обратный отсчет с десяти. Десять... Он смотрит в зеркало заднего вида на наличие других помех. Девять... кончики пальцев начинает знатно покалывать. Восемь... тело дрожит еще больше, пьяное сознание подогревается и требует адреналина. Семь... скорость падает до девяноста. Шесть... руки ведут себя, как наркоман, не получивший дозы; Чонгук скалится и рычит себе под нос. Пять... километр за километром пролетают незаметно, центральная часть города становится все ближе. Четыре... дорога начинает сужаться: на правой полосе промелькнула первая стрелка, предупреждающая о соединении четырех полос в три, а потом и в две. Три... Чонгук выдохнул и на мгновенье прикрыл глаза; холодное дыхание смерти ощутилось на затылке, отчего по задней поверхности шеи пробежали мурашки. Два... водитель фуры включил левый поворотник. Один... Чонгук резко крутанул руль вправо, проходя четко под фурой. Не успев опомниться, он начал резко тормозить с визгом шин, надеясь, что успеет сделать это до отбойника. Так ничего и не заметивший водитель фуры спокойно перестроился на ряд левее и укатил вдаль, сверкая красными габаритами. Бросив быстрый взгляд в левое зеркало и оценив ситуацию, что была смертельно опасной, Чонгук понял, что на торможение у него времени нет: до отбоника считанные метры. Он резко выкрутил руль, вжимая педаль тормоза в пол, и развернул машину на сто восемьдесят, оставляя нос на крайней полосе. Отбойник опасно выглядывает из окна на пассажирской стороне, перед ним проносятся на бешеной скорости автомобили, кажется, вовсе не замечающие его; альфа поворачивает голову к своему окну, глубоко вдыхая запах жженной резины и слушая свое бьющееся в бурном темпе сердце, и замирает, округлив глаза: вейрон. Кофейного цвета бугатти несется прямо в него, ослепляя белым светом фар, и яростно сигналит. У Чонгука перехватывает дыхание, его будто что-то душит. Снова чувствуется холод на затылке, и мурашки в этот раз бегут вдоль всего позвоночника. Он мысленно снова начинает отсчитывать от десяти ㅡ свои удары сердца. Вцепившись в руль и не двинувшись с места, Чонгук смотрел на приближающуюся с каждой секундой смерть. Десять, девять, восемь, семь, шесть... и удар. Ламборгини подлетает в воздух, делая несколько оборотов и, зацепившись за тот самый проклятый отбойник, приземляется на крышу, моментом вспыхивая ярым оранжевым пламенем. Резина быстро начинает плавиться, металл скрипит, и через считанные секунды по округе разносится оглушительный взрыв почти полного бензобака. Люди собираются вокруг, достают телефоны, вызывая «скорою» и полицию, снимают происходящее на камеры. Водитель вейрона, чудом повредивший только нос собственного авто, ухмыляется самой зверской своей ухмылкой и плавно трогается с места как ни в чем не бывало. Его будто никто не видел и не слышал, он прошел, как жрец, забирающий заблудившиеся души. По резко затихшей улице раздается звук трех сирен. Машина «скорой» помощи прибывает первой, но врачи мечутся из стороны в сторону, не в силах что-либо сделать: машина полыхает, вокруг нее куча осколков битого стекла, но нет ни одного пострадавшего. Подоспевшие полицейские начинают опрашивать очевидцев, собирать подписи, кто что видел; приезжают даже журналисты. Пожарные начинают свое дело, щедро обливая уже не машину ㅡ жалкую груду металла ㅡ водой и пеной. Спустя минут двадцать один из них достает полностью обугленное тело, что распознать уже практически не возможно. ㅡ Чонгук! ㅡ вскрикивает Тэхен, подскакивая на кровати и держа себя за горло, из которого вырывается животный кашель. Слезы катятся по его щекам неумолимо быстро, лучи лунного света ласково обнимают дрожащее тело. Омега в панике глядит на часы, показывающие слегка за полночь, и проверяет телефон на наличие пропущенных. Все тихо, ни малейшего следа катастрофы. Сердце болезненно сжимается: как страшно, какой ужасный сон! Чонгук, его милый Чонгук на самом деле может погибнуть так, сгореть в собственной ламборгини, которую так безумно любит, просто напившись и решив проверить собственные силы. Сквозь сон даже чувствовалась его боль, его безысходность и жалость; Тэхену даже кажется, что он слышал его крики, когда он заживо горел в автомобиле. Он любит, он страдает и так же сильно мучается, а Тэхен просто полный идиот! Еще чуть-чуть, и он правда мог так легко потерять любовь всей своей жизни, если уже не потерял. Ведь кто знает, где сейчас Чонгук, как он себя чувствует и что вообще с ним происходит. Омега смотрит на свое левое предплечье, куда давно мечтает перенести чонгукова дракона. Огромного, исторгающего пламенную смерть и селящего страх среди людей. Тату, что станет олицетворением их отношений, их любви, их самих ㅡ опаснейший руководитель мафии и главный информатор города, заправляющие этим миром фигуры, несущие за собой разрушение. Тэхен не понимает, как могло произойти то, что произошло. Почему он снова послушал Джина и так жестоко рассорился с Чонгуком, как вообще мог допустить даже мысль о том, что это возможно. Как мог допустить то, что альфа поверил, что их любовь не была взаимной. Тэхен причинил Чонгуку боль. Боль, что хуже самой смерти. Чонгук никогда не сможет отпустить и забыть его, он до конца жизни будет страдать, как и сам Тэхен. Только теперь омега это понимает. Почему же раньше до него не дошло? Как он, самовлюбленный и мерзкий, мог полагать, мог думать о том, что Чонгуку будет легче, чем ему? Да как вообще он посмел дать себе волю решить так?! Тэхен себя ненавидит; это он должен гореть в той машине, он должен кричать и молить Чонгука о прощении. Он должен вручить ему свое сердце, чтобы согреть его тело и душу, чтобы доказать, что слова любви были не пустым местом, они были чистой правдой. Только вот вряд ли теперь Чонгук поверит ему, да и вообще захочет слушать. Покручивая в голове события своего сна, Тэхен понимает и ощущает все то, что чувствует альфа. Эту боль, ломающую кости, этот отравляющий сознание яд, эту выворачивающую наизнанку плоть и душу силу, съедающую изнутри. Чонгук чувствует все то же самое после разрыва, и ни капли его боль не меньше тэхеновой. Если даже не сильнее: он не знает правды, он уверен, что омега не любит его и никогда не любил. А Тэхен знает, что это не так, и оно может служить ему утешением. Но Чонгук... бедный Чонгук и малейшего подозрения не имеет об истине. После слез к горлу подступает противный ком, который не удается убрать даже кашлем. Еще чуть-чуть, и, кажется, Тэхен выплюнет собственные легкие. Дышать тяжело, грудную клетку сковывают страх и боль, отчаяние. Он не знает, куда ему идти и что делать, но в одном уверен точно: прямо сейчас, вот именно сейчас, в этот самый момент он решился на дело и больше не отступится. Хватит бросать слова впустую, хватит обещать и не выполнять. Хоть раз в жизни пора подкрепить фундамент своей чести и сдержать данное слово. Даже Намджун подметил, что честный, божий одуван Тэхен довольно редко следует тому, что сказал. Встав с кровати и выглянув в окно, омега замер на мгновенье: как хочется сейчас сидеть там, внизу, у бассейна, опустив в прохладную воду ноги по колени, и не спеша попивать какой-нибудь коктейль; как хочется, чтобы луна создавала серебряную дорожку на почти спокойной водной глади, чтобы теплый ветер только разгорающегося лета ласкал тело, обдувал пылающие жаром щеки и трепал волосы, чтобы вся природа наслаждалась вместе с ним. Как хочется, чтобы теплые руки с ароматом нежнейшего молока, сладкого печенья снова коснулись его плеч, пухлые губы поцеловали хрящик уха, парень сел рядом и опустил свою голову ему на плечо, взял за ладонь и нежно прошептал слова любви, не романтической ㅡ сугубо дружеской, ㅡ выслушал, дал совет и поддержал, помог найти верное решение. Как хочется, чтобы Сокджин снова был рядом. Но вместо этого холодные лучи луны режут медовую кожу и красивые глаза нежного кофейного цвета, ветер гнет деревья и протяжно воет, срывая с них желтеющие листья, стоящий на столике у бассейна коктейль не греет и не придает щекам розоватого оттенка, не туманит разум так небрежно и приятно, да и вообще ничего больше не доставляет такого удовольствия. И нет больше рядом Сокджина, которому Тэхен тоже успел надоесть. Омега отходит от панорамного окна, вытирая тыльной стороной ладони хрустальную слезу, и оглядывает залитую серебряным светом комнату, погруженную в ужасающий полумрак. Не кроется в нем больше трепета и романтики, нет больше таинственности и страсти, нет манящего возбуждения и жажды нового ночного приключения. Все улетучилось, кажется, вместе с Хосоком, уехавшим двенадцать часов назад, и пришли тьма и мрак, холодящая неизвестность и утопающий липкий страх вместе со сном, продлившимся, наверное, целую вечность. Потухшие на прикроватной тумбочке свечи, следы сладкого сока от фруктов и не стертые разводы от бутылки шампанского, смятая постель с темно-синими простынями, полная последствий жаркой ночи, ㅡ Тэхен ничего не менял после последнего визита Чонгука и вообще запретил прислуге заходить в свою комнату, решив оставить все нетронутым, таким, как есть. Эти стены еще хранят его запах и туманный образ, постельное белье ㅡ его следы и тепло его тела, натяжной потолок ㅡ призрачное отражение блеска его глаз и ослепительной улыбки, развод от бутылки шампанского ㅡ его недовольное лицо и хриплый после кашля голос. Бедра Тэхена ㅡ прикосновения его пальцев, губы ㅡ жадные покусывания, волосы ㅡ все самые грязные и пошлые моменты. Чонгуком пропитано все до сантиметра. Не только эта комната и ее хозяин, но и весь дом, каждая деталь. Лестница помнит его неспешные шаги, каждое зеркало и отражающая поверхность заточили в себе так же, как и натяжной потолок, след его призрачного облика, диван на первом этаже, ворсистый ковер, камин, стол на кухне, плита ㅡ все это удерживает незабываемые моменты близости, радости и неподдельного счастья. Тэхену осталось одно место, куда бы он хотел поселить Чонгука, ㅡ на себя. Нет, он и так живет в нем, в его сердце, но об этом мало, кто знает, а Тэхен хочет, чтобы знали все. Чтобы видели коллеги на работе, Хосок, Чимин, случайные прохожие. Чтобы он сам, каждый раз смотря на левое предплечье, вспоминал о нем, окунался в этот бассейн счастья, страсти, нежности, любви и после забывался в воспоминаниях, встречая все новые и новые волны боли, разбивающиеся о скалы его потаенного, обезглавленного сознания. Тэхен закончит татуировку дракона на чонгуковой груди на своем собственном теле и будет нести это бремя на собственной спине, каждый раз сначала погружаясь в необузданное счастье, теплоту прошедших моментов, а после с адскими криками моля их забыть. Не в силах больше думать о чем-то, Тэхен широким шагом сокращает расстояние между собой и дверьми в гардеробную, распахивая обе. Он влетает внутрь, оглядывая каждый уголок и вороша в сознании момент, когда последний раз заходил сюда и на какое место положил самую ценную вещь. Та лежит на полке слева сразу у входа, и достать ее не составляет труда: Тэхен разворачивает перед собой оверсайз футболку черного цвета, что чуть велика ему в плечах, но имеет и хранит этот потрясный запах бергамота, словно он только что снял ее с себя и вручил омеге с теми словами, звучавшими, как ненавязчивый, но очень строгий и предельно понятный приказ: «хочу, чтобы ты носил ее». И Тэхен, конечно, надевает. По мере соприкосновения ткани с его кожей по телу разливается приятное, родное тепло, пьянящий запах наполняет легкие и лечит раны, затягивается дыра в груди, и заново заводится потрепанное сердце. Внутри снова загорается какой-то блаженный огонек жизни, счастья, словно он стоит позади, а его теплые руки лежат на стройной талии, губы целуют изгиб шеи, и длинные локоны непослушных смоляных волос щекочут нежную кожу пунцовых от смущения щек. Обняв себя и прикрыв глаза, Тэхен стоит посреди комнаты без малейшего движения, погруженный в фантазии, кажущиеся реальностью. Все вокруг замирает на миг, а его обещание не думать ни о чем улетучивается, растворяется, как его и не было; и вот уже слышны робкие шаги на лестнице, шлепанье босых ног, тихий скрип открывающейся двери, шорох ворсистого ковра, и большие горячие руки берут его за талию, крепко прижимают к сильному торсу, обволакивают нежностью, волшебным трепетом, осязаемым спокойствием. Тэхен вытягивает шею и тянется за поцелуем, сталкиваясь с холодной, темной пустотой своей комнаты. Кажется, без него омега явно сходит с ума. Потому хотя бы ближайшие часы, пока снова не встанет солнце, лучше не думать о нем. Днем его отсутствие не чувствуется так сильно, а уже с приходом сумерек будет принято последнее решение, значащее либо конец всему, либо новое начало. А сейчас ㅡ это сейчас, и его надо посвятить первому своему решению. Так что, наскоро натянув джинсы и схватив в шкафу в прихожей первую попавшуюся куртку, Тэхен выбегает на улицу, нажимая кнопку на пульте от ворот и распахивая дверь гаража. Астон мартин отзывается короткой вспышкой белых фар, ослепительных в ночной тьме, и приветливо встречает хозяина, пробуждая тихо рычащий двигатель. Тэхен успевает заметить, что его машина звучит совсем не так, как Чон... но делает себе мысленно замечание и отгоняет непрошеные мысли. Цель сейчас совсем другая.

🌌🌌🌌

Дымят шины, рычит мотор; луна холодными лезвиями серебряного света царапает иссиня-черный, идеально отполированный капот ламбо, стремительно гонящей вперед, навстречу холодному, совсем не приветливому ветру, не боящейся преград и трудностей. Фары опасно сверкают в ночи, ухмылка водителя пускает дрожь по телу, изящные ладони ловко управляются с рулем, колеса намертво сцеплены с дорогой ㅡ королева занимает лидирующую позицию и никогда в жизни, ни за какую цену, никому ее не уступит. Шея немеет от холодного ветра, проникающего через спущенное стекло, и спустя мгновенье, окно закрывается, а звуки утопают в зверином рычании двигателя. Чонгук краем глаза ловит надписи на указателях, названия улиц, что сменяются одно за другим, бросает ленивый взгляд в зеркало заднего вида, и фары авто позади него сверкают белыми звездами в чернющих зрачках. Альфа сбавляет скорость, входя в плавный дрифт, поворачивая на широкую дорогу, которой виднеется край буквально через четверть мили, и начинаются спальные районы города, его окраина; те места, какие гонщики с опаской обходят стороной. ㅡ Чонгук, ты уверен? ㅡ раздается из динамиков взволнованный голос Чимина, и Чонгук, глянув на светящийся на подставке телефон, где сияет фотография друга, не сдерживает ухмылки. ㅡ Уверен, сладкий, ㅡ и завершает вызов, вдавливая педаль газа в пол. Опасения и страх Чимина можно понять ㅡ через двести метров начнется самая опасная трасса города, по которой изредка проезжают тихоходные фуры, везущие в город различные грузы. Она начинается с узкой дороги меж одиноких девятиэтажек, берет продолжение в асфальтированной извилистой полосе среди соснового леса, проходит через бескрайний мост и расстилается от западной магистрали вплоть до федеральной трассы, соединяющей Сеул с другими городами Кореи. Эта магистраль всегда пустая, на ней редко встретишь машину или попутчика, а все потому, что авариям там не было конца. Последний раз Чонгук здесь был три года назад, когда один из знакомых гонщиков тоже попал под фуру. В его крови нашли алкоголь, и с тем дело было закрыто, признав его виновным. Но альфа знает, что этот парень ни за что не мог бы перевернуться или угодить под чужие колеса, даже если бы пил до потери сознания. Причинами такой высокой аварийности является само строение дороги и те самые фуры. Магистраль представляет собой две узкие полосы, разделенные отбойником, и на каждой помещается ровно один автомобиль. Обогнать или объехать ㅡ невозможно. Гоняясь с одним новичком, тот стритрейсер выжимал максимум, но когда пришло время выезжать на западную магистраль, соперник обогнал его, и Джексону пришлось выехать на встречную полосу. Фура появилась буквально из ниоткуда, и среагировать он не успел. Чонгук помнит разбитую в хлам машину, плачущих родственников и друзей. Но он знает, что даже из такой ситуации Джексон нашел бы выход. Фура ехала едва ли сорок километров в час, и, увидь он ее фары раньше, успел бы затормозить. Так почему не сделал этого? Об этой трассе среди гонщиков ходят самые ужасные слухи, и никто на нее и носа не сует, потому что знают: судьба там никогда не бывает на их стороне. Даже обычные люди часто попадали в аварии с фурами там, и вот уже как три года правительство города настоятельно рекомендует оставить магистраль в распоряжение фурам для грузоперевозок и обмена товаром с другими городами. А сейчас Чонгуку просто хочется адреналина. Они с Чимином успешно проезжают темную полосу среди леса, и едва ли колеса ламбо касаются деревянного моста, авто начинает вилять и сигналить, раззадоривая альфу позади себя. Но Чимин, будучи абсолютно трезвым, понимает, что ничем хорошим это не кончится, потому гоняться с Чонгуком по этой трассе не собирается. Он едет за ним только в качестве подстраховки, не более. Следить за ним все равно больше некому. Машины, оглушая округу непрекращающимся ревом двигателей, выезжают на западную магистраль, и Чимин мысленно начинает молиться. Молиться, чтобы не оказалось впереди или навстречу ни одной фуры, иначе точно, он чувствует, кому-то из них живыми с этой трассы уже не съехать. Чонгук же опасения его не разделяет. Ему вообще похер, что и как, он просто понимает, где он, в каком месте и что его здесь может ожидать. Липкий страх, прохладное душащее волнение, ком в горле, бешено бьющееся сердце, потеющие ладони и дрожащие губы ㅡ адреналин медленно наполняет его тело, сантиметр за сантиметром, клеточка за клеточкой, и пробуждающийся внутри азарт, неутолимая жажда скорости поднимают стрелку спидометра чуть ли не до двухсот пятидесяти. Глядя на свой, Чимин не шуточно начинает паниковать. Он несколько раз набирает номер Чонгука, надеясь, что тот ответит, и ему удастся вразумить его, но звонки все сбрасываются и сбрасываются, а габаритные огни ламбо становятся меньше. Он уносится вперед, и Чимин на свой страх и риск вынужден ехать за ним. Потому что если с Чонгуком что-то случится здесь, на дороге, он себя до конца жизни не простит. Окруженная соснами, магистраль и не думает кончаться, а мимо, навстречу двум сумасшедшим тачкам, кажется, тоже на бешеной скорости пролетает фура по встречной полосе. Чимин вздрагивает, когда машину воздушным давлением феррари чуть заносит вправо, а Чонгук, подловив волну, начинает вилять по дороге, решив, что старший, наконец, решил погоняться с ним. Но все попытки Чонгука тщетны: каким бы великим соблазн ни был, Чимин не поддастся ему, потому что на кону прежде всего жизнь его друга, а уже потом собственные честь и достоинство. Прижавшись к левой стороне, ближе к отбойнику, Чимин замечает, что тот уже вот-вот закончится, и трасса пойдет на расширение. Здесь официально для гонщиков заканчивается участок, и край отбойника служит финишной чертой. Чонгук, слегка сбавив, разворачивает машину поперек с визгом шин, ставя перпендикулярно отбойнику, и, плавно подняв черную дверцу, выставляет одну ногу из авто, вальяжно развалившись на сидении. Чимин, затормозив рядом более спокойно, вылетает из машины в диком раздражении и спешит к младшему, хватая обеими руками за грудки белой футболки и буквально вытягивает его из лабмо, с силой прикладывая о горячий капот. ㅡ Ты больной?! ㅡ рычит альфа, грубо отбросив Чонгука и сделав пару шагов назад; он глубоко дышит, каким-то уголком сознания понимая, что они живы, им чудом повезло. А Чонгук глупо смеется ему в лицо, лениво поднимаясь с капота. Алкоголем от него пахнет за километр, а притворно веселое лицо выражает безысходность и полное отсутствие, в глубине темных глаз закрались боль и слезы, в теле ㅡ больная слабость. ㅡ Зато было весело, ㅡ как-то нехотя оправдывается он, и спустя секунду, проделанный трюк уже не кажется ему таким щепетильным и вызывающим адреналин. Погруженные в мертвую тишину, они отвернулись друг от друга; Чимин закурил, отойдя к обочине и смотря себе под ноги: еще одна опасность этой дороги ㅡ глубочайшая колея, в которую на скорости слететь ㅡ раз плюнуть, подцепив колесом малейший камень и потеряв управление. По спине пробегает мелкая дрожь, и кожа становится гусиной, когда альфа уже целиком осознает, что они только что преодолели. Выпуская клубы дыма к верхушкам столетних сосен, Чимин поглядывает на ночное небо, и ему кажется, что он еще никогда так не был рад видеть его. Целый и невредимый, живой. Они с Чонгуком явно чокнутые. Старший альфа возвращается к ламбо и поникшему юноше на ее капоте, задумавшемуся о своем. Это, пожалуй, главная проблема Чонгука ㅡ он много думает, загоняется, переживает. Чимин ловит дежавю: у него из-за Хосока было точно так же. И сказать ему что-то рода: «не переживай, все наладится», ㅡ сродни тому, чтобы не сказать ничего. Чимин понимает, что вытащить сейчас Чонгука из этой ямы практически невозможно, ведь он любит. А это, сука, ранит хлеще пули. ㅡ Чонгук-и, ㅡ альфа прикусил язык, когда младший поморщился: Тэхен так называл его, ㅡ прости. За то, что было в клубе... ㅡ Не ты виноват, ㅡ перебил Чонгук, не собираясь слушать никаких объяснений. Они только больше угрызений совести вызывают. Он шмыгнул носом и подтянул к себе ногу, сильно сгорбившись, ㅡ и ты меня прости. Я вообще... не знаю... я вообще ничего не знаю, я запутался, Чимин... ㅡ альфа сел рядом с ним и позволил лечь на свое плечо, с поджатыми губами прислушиваясь к тихим всхлипам. Так странно, ведь, кажется, последний раз плачущего Чонгука видел он лет десять назад, если не больше. Он всегда был таким сильным, хоть и ранимым. Но всю боль он умел сдерживать внутри и подавить. А тут вот, что получается... и Чимину банально нечего ему сказать. ㅡ Чонгук, помнишь, что ты советовал мне после той ситуации с Хосоком? Ты же, наверняка, думал, что не может такое с нами случиться, мы так долго вместе. Так вот я думаю о тебе сейчас то же самое. Пусть всего пара месяцев за вами, но произошло поистине что-то важное, я же видел тебя. Не может все закончиться так просто, этими его словами. Здесь явно какое-то недопонимание; вам нужно все обсудить, ㅡ еще прослушав всю историю в клубе, Чимин понял, что явно кроется в этом деле что-то нечистое. Не мог Тэхен ни с того ни с сего выдать такое и обо всем забыть, не из тех он людей. Чимин-то уж точно знает. Знает заботу омеги о Хосоке, их теплые, близкие отношения. Знает, что Тэхену как-то тяжело пришлось в детстве, с семьей, и что он просто не мог бы так поступить с тем, кого любит. Чонгук просто не так понял его, надо все переиграть, расставить точки над «и». Однако жаль, что его разум уже заполнен намджуновой ложью. Чимин не понимает, чего он добивается от альфы, но чувствует, что у него какие-то свои цели, не совсем хорошие. Может, это банальный секс, может, какая-то выгода, ведь Чонгук знает многое и практически все за прошедшие года четыре. Но сам Чонгук не понимает, что Намджун от него что-то хочет. Он думает, что все здесь по бескорыстной дружбе, чисто поддержка и мудрые советы. И самое страшное то, что в Намджуне Чонгук уверен; он доверяет альфе и его словам. А Чимина всерьез не воспримет. ㅡ Может, и так. Но, знаешь ли, тут Намджун был прав: скорее всего, если Тэхен начнет оправдываться, это снова будет ради чего-то, ㅡ что и требовалось доказать: Чонгук полностью в его власти. И больше всего жаль даже не то, что он этого не понимает, а то, что этого не понимает Чимин, ведь кто, как не он, мог бы вытащить альфу из этих хитроумных уловок Ким Намджуна. Альфа смотрит на часы: слегка за полночь. Почему-то в этот момент в сердце неприятно стреляет, будто что-то не так с близким человеком. Что-то не так с его Тэхеном. Но Чонгук гонит эти мысли: у него все хорошо; трахает очередного и не парится, уж точно все так. Пора свыкнуться с этой мыслью и начать забывать о нем, жить для себя, жить дальше, как планировал до момента, когда встретил свою, казалось, любовь. Совет Чимина тут же был забыт, словно влетел в одно ухо и вылетел через другое. Волосы снова запутались в пирсинге, засохли слезы на щеках. Плечо альфы стало казаться жестким и неудобным, совсем не уютным, не теплым. Подул леденящий ветер, завывая где-то в верхушках высоченных деревьев, поднимаясь снизу и возвращаясь обратно. Чонгук, сжав пальцы в кулаки, едва ли сдерживал слезы, а Чимин, глядя на бескрайнюю дорогу с отбойником перед собой, ужасался, представляя, какой путь им предстоит ехать обратно.

🌌🌌🌌

Едкий запах медицинского спирта и крови стоит в воздухе, тяжелым грузом оседая на рецепторах. Он кажется настолько обременяющим, что вот-вот изо рта вырвется кашель, а легкие откажут функционировать. Красные ватные диски наполнили доверху маленькое мусорное ведерочко, стоящее рядом со столиком; бутылка дешевого виски стремительно пустеет, облегчая боль; сосредоточенные глаза мастера, направленные на кровоточащую руку, начинает ломить, мужчина сводит брови к переносице; машинка непрерывно жужжит, и темные, как ночное небо, чернила вливаются под кожу в бесконечном количестве. Тэхен закусывает губы, откидывает голову назад, вливает в себя виски, не отдавая себе в этом отчета, с трудом удерживает руку на столе, придерживая под локоть свободной ладонью. Как же больно. Почему Чонгук сказал, что не очень? Это же просто адски. Все кровит с невероятной силой, будто перерезали артерию, невероятно жжется, машинка колет и проезжается по едва начавшим заживать местам, раздражая заново, с новой силой. Весь покрытый татуировками, альфа вытирает хлюпающую кровь с руки мужчины и с выдохом продолжает работу: уже три часа Тэхен сидит перед ним, приглушенно стонет и скулит, но руки не отнимает, одними губами шепча: «продолжайте». Дилетант; он не знал, что крупные татуировки, сложные рисунки делаются за пять-шесть сеансов, и захотел все разом. Мастер уговаривал его, объяснял нюансы: «будет много крови и очень больно, потому мы разделяем, так как даже опытные клиенты не выдерживают», ㅡ набатом теперь звучит в голове. Но одержимый своим больным безумием, неведомым страхом, каким-то непонятным, необъяснимым чувством, связанным с Чонгуком, Тэхен предложил заплатить в два, в три, в четыре раза больше, лишь бы закончить татуировку сегодня и сейчас. После долгих уговоров у него получилось. Альфа обещал выполнить работу в течение шести-семи часов, и вот спустя половину этого времени, контур витиеватого дракона полностью закончен, глаза приобрели черный, с блеском оттенок, прямо как чонгуковы, и понемногу завершается ребристая голова. Зверь растянулся вдоль всего предплечья, заковал запястье в огненное кольцо и оскалился, смотря на своего обладателя глубоким, пронизывающим взглядом. Даже тонкий контур татуировки выглядит устрашающе: массивная чешуя, острые, как лезвие, шипы на загривке и вдоль всей спины, огромные, заточенные когти и ядовитые зубы. То, что не стал добивать на своем теле Чонгук, но зато полностью набил Тэхен. Дракон с его глазами, его взглядом, полностью его олицетворяющий. Дракон, который до конца жизни будет напоминать Тэхену о самом главном ㅡ о любви, о счастье, о Чонгуке, о том, что он упустил. Кровавый смрад постепенно начинает вызывать тошноту. Никогда не любивший вид крови Тэхен сейчас хочет просто умереть от такого ее обилия; его сознание туманится и отступает, и даже алкоголь не заглушает ни боли, ни врожденной фобии. Нашатырный спирт пахнет еще омерзительнее, в этом Тэхен успел убедиться за три часа не раз. Но уже открыты всевозможные форточки, даже входная дверь в салон и в туалет, где есть вытяжка, но ничего, абсолютно ничего не помогает омеге не чувствовать этого душащего, омерзительного запаха крови, смешанного с едким, тяжелым спиртом. Прошедшие еще три с половиной часа кажутся сутками, и вот мастер уже делает последние штрихи у локтя, на хвосте дракона. Животное пышет пламенем и опасностью, поблескивает в ярком белом свете настольной лампы, быстро покрываясь защитной корочкой; запекшаяся темно-бордовая кровь практически полностью повторяет рисунок собой, но хотя бы больше не струится по руке и не так сильно пахнет, отчего Тэхену намного легче. Он любуется проделанной работой, с трудом поднимая ноющую от боли, затекшую руку, и гордится собой, что просидел здесь до самого утра, почти семь часов и не издал ни единого всхлипа или стона. Он мычал, кусал губы, но честно вытерпел и осилил свою долю, которую поклялся выполнить во что бы то ни стало. Теперь Чонгук с ним навсегда, до конца жизни. Что бы ни случилось, куда бы омега ни пошел, ㅡ он всегда будет рядом. Только если руку ампутируют, но это очень маловероятно; да и в сердце альфа уж точно сидит крепче, чем где-либо еще, оттуда его и разъедающей кислотой не выведешь. Татуировщик осторожно обматывает израненную руку пленкой, предварительно намазав щедрое количество успокающего крема, и Тэхен всеми фибрами чувствует, как бьются под кожей вены и жилки, приятный холод обволакивает колотые раны, и медленно и так приятно покидает боль, оставляя за собой оглушающую, острую пульсацию. Давая толпящимся в голове мыслям волю, Тэхен выходит из салона и максимально глубоко вдыхает прохладный утренний воздух. Затуманенное сознание отзывается благодарностью, даря бодрость и легкое покалывание всему телу, воздух в легких будто бы клубится, наполняет их с головой и расправляет внутри свои крылья, наполняя ощущением влажности, свежести, жизни. На набережной ни единой души; все еще спят, даже туристы, и сдается омеге, что такие минуты здесь бывают крайне редко. Один-единственный дворник прибирается после ночных посиделок молодежи, едва слышно шурша обувью и мусорным пакетом по тротуарной плитке. Обнаженные деревья сакуры распустили когтистые ветки вдоль всей аллеи, напоминая какой-то сказочный, опасный лес ночью, когда главный герой заманчивой истории блуждает в нем и ему мерещится всякое разное. Невысоко под серыми облаками пролетают одинокие птицы, не издавая ни звука, тучи грузом висят над еще спящим городом, грозясь затопить его дождем, и река неслышно поет свою немую песню, разливаясь в быстром течении, напоминая о скоротечности людской жизни. Тэхен не спеша ступает по ровной плитке, смотря на носки своих лакированных ботинок, ежится и кутается в распахнутую тонкую курточку, прячась от прохладных порывов ветра, предупреждающего о скорой осени. Уже пора бы сменить гардероб: надеть свитер и пальто, строгие брюки, обувь потеплее... осень нагрянула неожиданно, резко, как и все беды, случающиеся в последнее время одна за другой. Свадьбу Хосока и Чимина, конечно, бедой не назовешь, но для Тэхена в каком-то смысле так и есть: это новый, еще один очередной этап его жизни, дающийся с трудом. А про Намджуна и ссору с Чонгуком даже думать не хочется; все ясно как день. Да и с Джином ситуация та же. Прогуливаясь по аллее и морщась от порывов ветра, смотря на широкую реку Хан, властную и сильную, наблюдая за плывущими, как не спеша текущая вода, тучами, птицами, парящими так невысоко, Тэхен ловит себя на мысли, что сейчас, конкретно в данный момент он очень одинок и несчастен. Происходящее полностью описывает всю ситуацию: Хосок спит в теплых объятиях Чимина, поглаживающего омежий живот со своим ребенком, Чонгук неизвестно где и как, в каком состоянии, Джин на пути к новой жизни, к своему счастью, возможно, уже где-то в другом городе, Намджун празднует победу. А Тэхен... Тэхен совсем один здесь, никому не нужный и всеми забытый, покинутый. Лишь молчаливая река его подруга и немые тучи над головой верные спутники. Он один. Один во всем мире. И это чувство сейчас давит на него с невероятной силой, такой, что хочется кричать. Весь день он провел на улице, слоняясь от кафе быстрого питания до кофейни или торгового центра и обратно. На свежем воздухе рука не так сильно ныла и давала время передохнуть, хотя таблеток от боли Тэхен все равно выпил много. Он думал. Просто провел весь день в раздумьях о том, что ему делать и как поступить. И к определенному выводу так прийти и не смог. Он в тупике, просить совета не у кого. Хосок занят своим, Джин от него устал, Чонгука больше нет, но очень хочется его вернуть. Закралась также мысль: а, может, и не стоит ничего делать? Оставить все как есть, забыть про Чонгука, передав его Намджуну, пустить дела на самотек? Идея казалась неплохой и вполне удачной, но израненное сердце думало иначе. Одна мысль, что его хозяин хочет забыть про Чонгука, возвести от него каменную стену и сжечь все мосты, приводила его в такое лихое движение, что было больно даже физически. Нет, про Чонгука Тэхен забыть не сможет, и даже отдав его Намджуну, будет интересоваться с помощью слежки, левых людей ㅡ кого угодно ㅡ как у него дела. Слишком уж он важен. Слишком, чересчур сильно любим. Одна мысль всегда порождает за собой другую. И если мозг только думает, то сердце еще и чувствует: оно заставляет делать порой глупые и опрометчивые поступки, но зато они служат бальзамом для души. А это всегда хорошо. Сердце наталкивает, усиленно шепчет Тэхену, что оставлять все вот так нельзя. Да и пускать на самотек не лучшее решение. С Чонгуком надо поговорить, надо объяснить ситуацию. Надо хотя бы попытаться вернуть его доверие, рассказав всю правду. И пусть он не поверит, пусть выйдет полная ерунда, но он подумает об этом. Как бы все ни кончилось, куда бы судьба их ни привела, он обязательно подумает об этом потом, в минуту горестную и печальную, когда в последний раз будет вспоминать своего Тэхена. Своего, навеки принадлежащего ему одному. Подумав, Тэхен уверен, Чонгук встретит новую любовь, будет счастлив. Намджун сможет достаточно снабжать его деньгами, а там, кто знает, может они даже некоторое время будут вместе, если у них все так хорошо. Тэхену невероятно больно от этих мыслей, они рвут его на куски, но он продолжает и будет продолжать убеждать себя, что Чонгук со всем справится. Ему от этого легче, значит, пусть так и будет. Однако, надо рассказать, надо выложить все, как есть. В конце концов Тэхен имеет право на объяснение, а Чонгук должен знать мнение обеих сторон, понимая, меж каких двух огней он находится. Уже смеркается, а омега снова бродит по набережной, как делал это несколько часов назад. Время еще летнее, темнеет поздно. Часы показывают почти десять, а на небе сгущаются первые сумерки. Людей в разы больше, нет той мертвой тишины, что летала тут утром. А оно и к лучшему ㅡ так Тэхен хотя бы чувствует, что находится в здравом уме и не теряет рассудок. Тем не менее в голове все равно присутствует какое-то помутнение. И он даже знает, что это. Это ㅡ невысказанная правда, невыплаканные слезы и не выпущенная боль, пожирающая изнутри. Это все то, что скопилось в нем за последние дни и вот-вот вырвется наружу. Чонгука он не видел около трех суток. Вроде не так уж и много, но чувство такое, что эти трое суток он провел на дне колодца ㅡ в темноте, сырости и холоде, без еды, воздуха, под толщей ледяной воды. И даже так ему удалось помимо слабости и истощения заработать обезвоживание. Он измотан и полумертв. А все потому, что не хватает главного компонента его жизни.

🌌🌌🌌

Высокое здание, будто полностью построенное из стекла, упирается крышей в ночное небо, кажется, деля его на части. Луна, закрываемая когтистыми полупрозрачными облаками, и звезды отражаются на панорамных окнах квартир маленькими точками, отчего дом почти растворяется во мрачном фоне, и лишь его призрачные контуры являются хмельному глазу. Тэхен, задрав голову, смотрит высоко вверх, на последние этажи. Ни в одной квартире не горит свет, нет ни единого признака жизни. Все либо спят, либо разъехались в поисках веселья по городу, таков уж закон этого района: тут ты либо работяга, обеспечивающий семью, либо ребенок этого работяги, живущий за его счет. В Каннаме живут исключительно богатые и высокопоставленные в различных сферах люди, все как один стремящиеся заработать побольше денег. Еще при живом отце, да и после его смерти, Тэхен часто приезжал сюда в гости или заключать сделки, даже думал квартиру купить в этом самом доме, но после долгих раздумий понял, что частной территории с газоном, бассейном и садом ему ничто никогда не заменит. Однако... там, наверху, в одной из сотен квартир живет человек, с которым бы он с радостью жил в этом районе, под крышей этой высотки, со всеми уродливыми душой соседями, деля с ним ложе. Тэхен безошибочно помнит адрес Чонгука наизусть, не раз видя его на документах и все намереваясь заехать. Так странно, но ни разу за время их отношений Чонгук не позвал к себе и не показал место, где живет. Может, для него это слишком личное или, наоборот, по сравнению с тэхеновым его жилье кажется скромным, но все же омеге всегда было интересно, как такой человек, как Чонгук, может жить и какая обстановка у него в обители. Заплатив охраннику кругленькую сумму, Тэхен прошел за территорию шлагбаума, подходя ближе, к подъезду. Взглядом он, не отдавая себе в этом отчета, стал искать среди припаркованных машин ту самую, но ее здесь не было. Видимо, она в отдельно охраняемом гараже под домом, Чонгук вряд ли бы оставил ее под открытым небом, доверив тому продажному дедуле, сидящему в охранной будке. Так похоже на него, но очень жаль: Тэхен бы с радостью взглянул на полюбившийся ему автомобиль, провел рукой по изгибам его капота и возродил все притупленные воспоминания, связанные с ламбо: гонки, победы, поцелуи, страсть, любовь, секс... как много она видела, как много она слышала, и как много она знает о них. Теперь уже и Тэхен воспринимает машину, как нечто родное и живое. Сверившись с часами, омега ужаснулся, что ходит взад-вперед уже в порядке получаса, и даже дедуля-охранник стал поглядывать на него косо. Откладывать затеянное можно бесконечно долго, развернуться и уехать прочь ㅡ вот, чего хочется сейчас больше всего, но ведь не для того Тэхен выпил столько алкоголя «для храбрости», чтобы сейчас просто слинять. Нет, он решил. Он твердо решил для себя все: надо сделать так, и никаких откатов не допускается. Тату, что останется с ним на всю жизнь, еще не раз напомнит о Чонгуке и принесет достаточно сожалений и мыслей для раздумий, так пусть хоть одной из них станет меньше. Чонгук узнает правду и пусть принимает ее, как вздумается, зато Тэхен будет чист. Кто бы посмотрел на него, не сказал бы, что он полон решимости и уверенности: омега дрожит всем телом, кусает губы и сжимает кулаки, идет, хромая, и постоянно оглядывается в темноту ㅡ туда, где стоит его машина, его путь к отступлению. Но все же ㅡ переступает порог и заходит в подъезд. В голове, прокручивая подготовленную речь, Тэхен проклинает алкоголь, потому что язык у него заплетается, а слова вылетают разом, когда он выходит на нужном этаже. Шаги; тихое шарканье обуви о дорогой паркет, прерывистое дыхание. Тэхен хватается за левую сторону груди и дышит часто и сбивчиво, словно охваченный приступом астмы. Ноги не хотят двигаться, все тело отступает назад, и только сердце, глупое, глупое сердце тянется вперед! Оно в предвкушении, оно чувствует того, кого увидит с минуты на минуту. Оно ждет эти бездонные глаза, эту невеселую, разбитую улыбку, оно ждет мягкие губы, которые нежно коснутся лица, оно ждет теплые, крепкие руки, которые окутают одеялом своих объятий, намертво прижмут к сильному телу и никуда никогда больше не пустят. Оно ждет и надеется, оно верит, что будет так. Тэхен доходит до последней двери на этаже, огромной, железной. Она будто кричит, чтобы никто не входил, хозяин не желает никого видеть, и омега снова медлит. Он смотрит вниз через окно, на расстилающийся у его ног огромный город, его яркие огни; мысли наполняются Хосоком, Джином, Намджуном... все снова смешивается в одно, голова гудит, и противный колокол тревожит сознание оглушающим звоном. Тэхен больше не чувствует хмель. Он чувствует прозрачную трезвость и видит все четче, чем когда-либо. Он ловит себя на мысли, что впервые за долгое время ему становится невыносимо страшно, что больше он не держит контроль, что он больше не главный. Вокруг все продолжает давить. Стены становятся уже, в глазах темнеет, и все плывет, и омега чудом возвращается обратно к двери. Он подносит руку к звонку, дышит оглушающе громко, навязчиво. В голове набатом звучит: «не люблю». То, что он сказал Чонгуку, теперь боится услышать в ответ. Нервы, страх, дрожь, неизвестность, уныние, отчаяние, одиночество ㅡ все разом снова врезается в его мозг и тело, и только сердце бьется все быстрее, норовя выпрыгнуть, когда откроется дверь, прыгнуть в теплые ладони хозяина квартиры и отдать себя ему во власть ㅡ раздавить или согреть, убить или полюбить. Слыша шаги за стальной дверью, Тэхену кажется, что он теряет сознание. Перед глазами возникают последние образы любимых: Хосок, Сокджин... и Чонгук. Реальный Чонгук, открывший ему дверь и опустивший челюсть до пола. Полуобнаженный, в стельку пьяный, но с трезвыми глубокими глазами Чонгук. Невероятно красивый, обаятельный, любимый. Его Чонгук. Его.