play with fire

Каплями рисует дождь на заплаканном окне туманный портрет юного парня. Его ровная линия челюсти, точеные скулы, серые мягкие волосы из повисших грузом над городом туч, и печальные, влажные от слез глаза. Карие, такие красивые. Они смотрят с болью. Болью о непрожитых днях, о недостигнутых вершинах, о сожалениях и неисполненных желаниях. С грустью о прошлом. О тех, кому сделал больно, с кем грубо обошелся, о том, где не там свернул и не так поступил, о моментах, в какие был груб и резок, о том, что натворил. Глаза мертвеца, смотрящие в душу. Из них тонкими дождевыми каплями льются слезы, образуя потеки на щеках, носу, губах, на всем лице, и прекрасный портрет тает, растворяясь и превращаясь в прибитую влагой к асфальту пыль, будто фантома и не было, все это жалкие видения. Но время не отбрасывает тени, и от памяти не остается праха*. Оно стремительно идет вперед, будто бы жизнь с ним вовсе не связана, и лишь люди придумали его себе, как оправдание. Память. Память не оставляет праха; она горит в душе вечным огнем, каждый день напоминая о себе, напоминая о боли, что присутствует внутри и разъедает все тело, напоминает о тоске. Тоске по человеку, который стал временной тенью. Грузом тучи стелятся над неприступным особняком, и молния бьет в громоотвод. Гремит гром, заставляя дрожать массивные стены, и после себя оставляет тишину, словно собрал все звуки, обитавшие в доме, и унес с собой в неизвестность, туда, откуда нет дороги назад. Погода плачет, дождь стучится в окно и снова рисует прекрасный фантом на прозрачном стекле. И на этот раз он тоже плачет. Фантом ㅡ всего лишь отражение. Отражение чувств, испытываемых обитателями особняка. Отражение их душ и эмоций, отражение маленького человека, сидящего у этого окна и поджавшего к себе колени. Только выглядит он иначе. Серые тучи ㅡ его пепельные шелковые волосы, дождевые капли ㅡ не пролитые в течение жизни горькие слезы. Хосок смотрит на стекло, видя портрет прекрасного человека, и дождевые капли отражаются на его щеках тоже ㅡ хрустальными слезами. Ничего как прежде уже не будет. И призрак на стекле, пожалуй, все, что осталось у него от прошлой жизни. И все же, как только дождь усиливается, сверкает молния и завывает ветер, он тоже пропадает, оставляя омегу совсем одного. Хосок не знает, что будет дальше и как вообще ему жить. Завтра утром тело его любимого опустят на три метра под землю, и это станет концом. Может, он уже был, но омега в это не верит. Пока гроб, стоящий в гостиной, пуст, пока тело Чимина лежит в холодильнике в морге, пока еще черви в земле не начали его есть, Хосок надеется, что он проснется. Вот просто откроет глаза, накинет простыню на бедра и через весь город придет к нему, усталый, со сбитыми в кровь ногами, мокрый от дождя, замерзший и холодный, как лед, но живой. Хосоку он снится. Уже две ночи подряд не покидает его разум хриплый голос и нежная улыбка, теплое тело и сильные руки. Он не зовет его с собой, но говорит, что ему спокойно, у него все хорошо, однако продолжает молить о прощении. Каждую ночь, каждую секунду он просит простить его, доводит до изнеможения. «Я давно простил тебя, я не злюсь на тебя. Я все еще люблю тебя. Я всегда буду любить тебя...» А после он просыпается. В холодном поту, со взъерошенными волосами, с адским криком, застывшим в горле. Тэхен прибегает к нему, сонный и полуобнаженный, шепчет что-то ласково, кутает в одеяло и заботливо обнимает; Чонгук приносит таблетки и стакан воды. И всю ночь они сидят рядом с омегой. Тэхен на кровати, поглаживая его сморщенный лобик, а Чонгук на полу у ног своего любимого, крепко держа его бедра. Старший успокаивает Хосока, альфа ㅡ их обоих. Он сейчас единственное крепкое плечо, какое осталось у них всех, но его силы тоже на исходе: скорбь и горечь утраты нахлынули на него с такой же силой, что и на Хосока. Спокойно омега не спит. Он уже просил Тэхена не давать ему снотворное, потому что не выносит этого сна, повторяющегося из раза в раз, каждый час на протяжении долгой ночи. Но старший непреклонен: Хосоку надо больше спать ради ребенка и собственных нервов, ему надо отдыхать от всей ситуации. И Тэхен даже пообещал купить ловец снов сразу после того, как они сходят к психологу через пару недель. Что касается родов и ребенка, то Хосок уже и не знает, что делать. Его терзают сомнения. Вспоминая о рассказе Тэхена, он начинает дрожать всем телом и бояться: а что, если у него не получится родить? Что если он умрет, и ребенок вместе с ним? Даже раньше, предполагая такой вариант, что они с Чимином расстанутся, Хосок не боялся и знал, что все сможет. Он просто не думал о том, что Чимина может не стать, он не задумывался, что может случиться вот так. Он был бы уверен, что альфа жив и счастлив с кем-то другим, и был бы готов рожать для себя и Тэхена с осознанием, что Чимин ходит по этой планете и дышит одним воздухом с ним. Он буквально забыл о существовании смерти. Предположить такой исход он не мог никак. А потому до сих пор в него не верит. Как и в себя, как и в собственные силы, как и в свое будущее. Его не терзают страхи о собственной смерти ㅡ он бы с радостью, ㅡ но терзают страхи о смерти Тэхена: Хосок уже не знает, сможет ли родить, а если еще не станет и хена, он просто умрет от разрыва сердца. Что же касается самого Тэхена, то тот всячески старается поддерживать его, хотя понимает, что бесполезно. По крайней мере сейчас. Признаться, уже и Тэхен задумывался об аборте. Конечно, обрекать своего мальчика на вечное бесплодие и жизнь без собственных детей ему не очень хочется, он же знает, насколько тяжело и больно это осознание, но страх, что с в разы ослабшим после потери любимого омежкой может что-то случиться, заставляет дрожь бежать по тэхеновому телу. Он чуть было не потерял Чонгука, а когда думал, что потерял, то почти сошел с ума. А если он потеряет Хосока, то вряд ли сможет жить дальше даже ради Чона. Выбор сделать за него Тэхен не может. Но предполагает, что теперь омежка более склонен к аборту. И если же так случится, на этот раз он возражать не станет. Нет, он все еще безумно хочет детей, но увидев, насколько страшна смерть и потеря близких, почти почувствовав это, пройдя по самой грани, Тэхен понимает, что ни один ребенок не заменит ему Хосока, даже если сам Хосок родит этого ребенка. Терять еще кого-то он не готов. Джина достаточно. И теперь, когда омежка потерял своего альфу, бесплодие его не должно пугать. Да, Тэхен думает, что Хосок решится на аборт. Чонгук же категорически против подобных действий. Ему еще не довелось поговорить с Хосоком с глазу на глаз, так как Тэхен пока запрещает как-либо волновать его, чтобы, еще того хуже, не случился выкидыш, но Чонгук обязательно улучит минутку, когда омежка пойдет на поправку. Убить ребенка Чимина, все, что осталось от его лучшего друга, он не позволит. Он даже предложил свою помощь в качестве альфы-партнера на тот период, когда Хосоку необходимы будут сцепки. Его диалог с Тэхеном отчасти вышел смешным, но Чонгук твердо стоял на своем: если понадобится, он без раздумий трахнет омегу лучшего друга, лишь бы тот родил чиминова ребенка. Не скрывая, что малыша ему тоже хочется, Тэхен был вынужден согласиться. В конце концов, между любовью и сексом большая пропасть, да и тут даже не столько секс, сколько сцепка, так что такого рода половой акт за измену не считается. У него с Чонгуком секс по любви; у Хосока с Чонгуком секс в биологических целях, ради малыша. Но до этого еще далеко, да и неясно, что будет. Чонгук почувствовал, конечно, укол совести, что еще не опустил тело друга в могилу и не оплакал его, а уже норовит трахнуть его омегу, но он точно знает, что Чимин бы с легкостью понял и принял бы такой расклад, и Чонгук был бы счастлив, если бы его друг такое сделал для него и его омеги, сложись все наоборот. Однако также альфа знает, что сверху старший на это смотрит с укором и тенью ревности. Но пока ситуация с абортом еще не решена. Хосок не думает ничего, Тэхен «за», Чонгук против. Свою позицию он не объяснял даже старшему омеге, говоря, что это сугубо дело их троих: его, Хосока и покойного отца ребенка. Похороны уже завтра, а омега чувствует, что не готов совсем ни к чему. Ему кажется, что, стоит увидеть холодное тело Чимина в гробу, как он бросится к нему, ляжет рядом и велит закапывать их вместе, всех троих, с ребенком. И даже Тэхен не сможет отговорить его. Для Хосока сейчас все вокруг потеряло ценность. Тэхена, конечно, он по-прежнему любит, но не может не признать, что любовь его заметно притупилась, как и все остальные чувства, после утраты альфы. Хосок не представляет, ради чего ему жить теперь, когда комнату больше не наполняет хриплый ироничный голос, не звучит тихий возбуждающий смех, не обнимают его крепкие жилистые руки и никто больше не наденет кольцо ему на палец. Даже ребенок уже не кажется весомым поводом, ведь рассказать о нем Хосок так и не успел, а если и сказал, то было уже поздно, ㅡ вряд ли альфа слышал его. Даже если слышал, реакции омега уже никогда не узнает. Имя Чимина само по себе стало в доме запретным. Тэхен говорит просто «альфа», Чонгук ㅡ «брат». Хосок же, как следовало догадаться, не говорит ничего. На завтрак, обед и ужин у него стакан воды и таблетка успокоительного, снотворное перед сном, очень редко какой-нибудь фрукт или овощ, максимум чай. Он ничего не ест, сидит в своей комнате у окна и не выходит. Даже ночами, когда кричит и плачет, не говорит ничего. Он рассказал все о своих снах лишь однажды, в первую ночь, когда уснул сразу после смерти альфы, и с тех пор молчит, не проронил ни слова. Уже прошло два дня и три ночи. Все это время, не переставая, идет дождь, предвещая о начале осени. До конца августа осталось пять дней. И Тэхен знает, что это значит: Намджун еще вернется. Он без понятия, как и когда, но точно уверен, что по истечении лета альфа найдет способ объявить о себе, чтобы окончательно поквитаться, ведь жизни Чимина ему точно не достаточно. Он не звонил и не писал эти дни, никак не шел на контакт, ни с кем не встречался, но Тэхену почему-то кажется, что о смерти альфы Намджун все знает. По факту он всегда знал все. Только об этом никто не догадывался, а когда догадались все, стало поздно. И одного Тэхена мучил вопрос: как? Как можно было быть настолько дальновидным? Ведь не сразу Чонгук «познакомил» его с Тэхеном, не сразу все рассказал. Единственное, что Намджун знал изначально, ㅡ Чонгук и информатор один и тот же человек. Но в ту ночь у автосервиса Тэхен получил один ответ на все вопросы: Джин. Видя, как он со слезами на глазах оттаскивает раненого Намджуна к машине и после срывается на ней с места, везя его, наверняка, в больницу, Тэхен понял, что происходило все это время. Сокджин никуда не уезжал, омега ему никогда не надоедал. Да и дружбы никакой не было между ними. Тэхен его трахал, а Джин добывал информацию для Намджуна. Иронично, Тэхен с радостью бы посмеялся, ведь кое-кто делал то же самое. Однако, вышло так, что омега сам попал в ловушку того, чьими услугами пользовался, пусть это и оказались разные люди, суть была одна и та же. За Сокджина чертовски обидно; у Тэхена сердце кровью обливается. Он помнит день суда, помнит, как Джин вышел из зала весь в слезах, стоял у окна и плакал, а люди бежали мимо сплошным потоком; Тэхен подошел к нему, узнал все, пожалел и приласкал, а со временем и вовсе проникся искренней любовью к этому человеку. Тэхен считал его не просто тем, кого можно трахнуть, когда приспичит, и кому можно поплакаться, но и близким другом, тем, кого он очень ценил, ради которого многое сделал и сделал бы еще, если бы понадобилось. Но теперь в глазах омеги Сокджина омрачило огромное, темное пятно предательства, лжи и алчности. Этот нож ощущается еще болезненнее, чем тот, который Тэхен воткнул в Чонгука, потому что тут все чисто и понятно. И если в ситуации с альфой был обман во благо, то с Джином ㅡ чистая правда и... что? Желание услужить? Омежьи побуждения к подобным действиям Тэхену очень интересны. Он же был уверен, что Сокджин тоже полюбил его, был верен, а все его рассказы и надежды о будущем шли от чистого сердца. Но, видимо, нет. Или не совсем. Тэхену кажется, что причина тут одна, самая банальная, но хорошо ему знакомая и понятная ㅡ любовь. Джину просто не повезло полюбить такого монстра, как Намджун, и жизнь постоянно наказывает его, не даря никаких счастливых моментов. Конечно, его действия ничего не оправдывает. Но внутри у Тэхена есть твердая уверенность, что некоторые их с Джином моменты были самыми искренними. Временами он видел боль в глазах младшего, слышал сомнения в его голосе и просто ощущал те непонятные чувства двойственности, царившие вокруг него. Теперь же он получил ответ на все вопросы разом и никакого оправдания Джину не дает и дать не позволит. С Чонгуком так и не удалось поговорить. Ничего обсудить они не успели. С момента смерти Чимина в больнице, альфа приезжает к нему домой только поздно вечером и сразу ложится с ним спать: он организовывал похороны, оповещал друзей и знакомых, заказывал поминки. Он тоже очень сильно устал, и Тэхен знает, что поговорить ему хочется больше всего на свете, несмотря на усталость. У омеги закрадывались мысли, что Чонгук не до конца простил его, что еще таит внутри обиду, но его каждодневные возвращения под крышу Тэхена, в его постель все же говорят, что Чонгук не сердится, он все понимает, хоть и не до конца. Но и эта недосказанность совсем скоро испарится. Недолго понаблюдав через узкую щель двери за сидевшим у окна омегой, Тэхен с печальным вздохом отстранился от косяка и не спеша спустился по лестнице на первый этаж как раз в тот момент, когда хлопнула входная дверь и в прихожей появился промокший Чонгук. Он сбросил с уставших плеч кожанку и только потом заметил старшего; его губы тронула невеселая улыбка горевавшего, но пытающегося оставаться сильным человека, и Тэхена укололо приятное чувство гордости и безумного счастья, что у него есть такой человек рядом; без него омега сам бы сошел с ума, выхаживая Хосока. Они недолго смотрели друг на друга, и когда Чонгук в конце концов сделал полшага вперед, Тэхен бегом ринулся к нему, не в силах больше сдерживать порыв одичалой тоски и желание прикоснуться к манящему телу, падая в раскрытые, прохладные, пахнущие дождем, улицей, бензином и неизменным бергамотом объятия. Чонгук так крепко прижал к себе, что у Тэхена, кажется, хрустнули ребра, но он и виду не подал, стискивая чужую стройную талию; альфа поцеловал в макушку и почти сразу же столкнулся с теплой щекой, вслепую находя истерзанные тревогой губы, жадно, но нежно целуя их, безвозвратно глубоко, как еще не целовал никогда. Это первый их поцелуй за прошедшее время, и в нем еще больше горечи и боли, больше слез, отчаяния и безысходности, чем было перед тем, как они поехали в больницу. Но сладость этих губ, их теплота, их несравненная мягкость наполняют Чонгука огромным количеством силы, веры, энергии и буквально разъедают неприятный вкус, оставляя лишь горящий от бурных танцев язык и легкий цветочный аромат. Молча они прошли на кухню. Тэхен понял, что его время пришло, и ему уже хотелось говорить, но он понимал, что нужно выждать еще немного, хотя бы пока кипит чайник. Чонгук, напротив, не хотел говорить ничего; он предоставил слово омеге своим взглядом, догадываясь, о чем пойдет речь, и жаждал услышать все, что Тэхен хочет ему сказать. Альфа наперед знает, что это не будет оправданием или извинениями, это будут просто факты, просто истины, которые гложут его сердце. Он должен их услышать, а Тэхен должен сказать. Вот и все. Чонгук встал возле чайника, жестом показывая, что чай сделает сам, на что омега с выдохом уселся на стул, лицом к нему, и положил локти на стол, теребя пальцы и давно не свежий маникюр. Несколько минут они были погружены в молчание, и оба поймали себя на мысли, что дождь закончился и больше не барабанит по стеклу; только шорох закипающего электрического чайника нарушал тишину. Чонгук провел рукой по влажным волосам и бросил мимолетный взгляд на Тэхена, сидящего почти неподвижно. Он не выдал никакой реакции ни на вздох, ни на нарочный кашель, и заговорил лишь тогда, когда щелкнул выключатель чайника. ㅡ Чонгук-и, ㅡ произнес он нежно, так, как только он сам умел, и посмотрел на альфу, но тут же вернул взгляд на свои руки, ㅡ я бы хотел рассказать тебе кое-что о... своей семье, ㅡ в этом также читалось: «я не вижу смысла говорить о Намджуне, ты и так все знаешь», и Чонгук, кивнув, сел напротив него. Тэхену показалось, что он возьмет его руки в свои, но он этого не сделал. ㅡ Я... рос в страшных условиях. Мой отец был настоящим тираном, а папа умер еще в моем раннем детстве, я и не помню его. По омежьему телу пробежала волна мурашек. Он приостановился, поморщился, и всего его заметно передернуло: вспоминания о прошедших годах были крайне тяжелыми и неприятными. Чонгук лишь нахмурил брови и едва ли сдержал порыв все-таки взять омегу за руку. Он знал, что Тэхен хочет этого, и сам хотел, но оба понимали, что пока не стоит. ㅡ Лет с шести отец начал тренировать меня. Он говорил всем вокруг, что его сын альфа, и скрывал мой пол до самой своей смерти. Он знал, что я никогда не смогу родить, что у меня нет течек, и пользовался этим. Он ненавидел меня, ненавидел, что я омега. Он хотел, чтобы я стал достойным наследником, и после моего рождения даже думал отказаться от меня, но папа второго родить ему не успел, ㅡ Тэхен снова замолчал, его лицо исказила гримаса боли; Чонгук заломил брови, сожалея всей душой и будто вместе с Тэхеном проживая заново те годы; он чуть подвинул свои ладони к его, но все же не коснулся. ㅡ Тренировки были просто изнуряющими. Я проводил в зале все время после школы и до позднего вечера, потом делал уроки и снова рано утром бежал в школу. Этот... ад длился вплоть до его смерти, то есть моего совершеннолетия. То есть... двенадцать лет. Все время он гнобил меня, внушал, что я ничтожество, учил ненавидеть людей и плевать на всех. На встречах и обедах я видел только лицемерие и кучу жалких людей; многое мне пришлось понимать самому. Никто меня не учил, что такое друзья и любовь, но я знал, что жить так, как живет мой отец, неправильно, и я точно так не смогу. После его смерти я сразу же раскрыл свой пол. Я не хотел прятаться, не хотел никого обманывать. А, возможно, во мне просто таилась надежда, что меня примут таким. Но нет. Многие отвернулись от меня, ушли навсегда. Компании отца мне пришлось продавать или просто рушить и... И если бы не Намджун, я бы просто-напросто упал в самый низ. Он помог мне удержаться, так как мы давно знали друг друга, с ним я наработал шаткий авторитет. И смотря на происходящее, я понимал, что так продолжаться не может... просто не может. Тогда я впервые позволил учениям отца взять надо мной верх. Первый и единственный раз. Мне удалось подставить Намджуна, устранить его на десять лет и заработать более крепкий авторитет в обществе. Люди стали бояться и уважать меня, жизнь наладилась. Я научился справляться. Криво и косо, но у меня получилось. Я не жалел о том, что сделал, ведь как таковыми друзьями мы никогда не были, а если бы я не подставил его, то всю жизнь бы провел под его крылом, на его попечении. Мне не хотелось зависимости, я только хотел быть свободным. И я все получил. Все, кроме детей. Хосок был сыном семьи, с которой мой отец хорошо общался, его родители работали на нас, мы часто приходили к ним. Хосока я знал почти с детства. Но когда мне пришлось продавать некоторые компании, его родители тоже попали под раздачу: отца пришлось уволить, альтернативы не было, и у него подкосилось здоровье. Я помогал им деньгами, как мог, проводил время с Хосоком, развлекал его. А потом его родители попали в аварию, и я взял его под неофициальную опеку. Потому он мне как сын, которого у меня никогда не будет. А потом ты уже знаешь: Намджун вышел из тюрьмы, потребовал реванша, а ты просто подвернулся под руку, ㅡ дальше говорить не было смысла, да Тэхен и не хотел. Он рассказал самое сокровенное, что не рассказывал никому. И пусть Хосок знал многое, но все равно далеко не все, и никогда не слышал этого от Тэхена, в его интерпретации, с его чувствами. А Чонгуку он открылся, как и альфа ему когда-то. Он просто знал, что так будет правильно и честно, да и пути назад не было. Мысли о расставании не покидали его, ведь как бы ни было все хорошо, Тэхен бесплоден, полноценной семьи у них никогда не будет, и Чонгук это понимает и знает. А еще знает, что это омегу тревожит. ㅡ Тэхен, ㅡ в конце концов, альфа все же взял его за обе руки и заглянул в теплые карие глаза, полные слез. ㅡ Я знаю, что было непросто рассказать, и благодарен, что ты рассказал. И... раз уж на то пошло, то и я тебе скажу: мне не важно, будут ли у нас свои дети, Тэхен. Я уже говорил тебе это. Мне ничего из этого не страшно, главное, чтобы только ты был рядом со мной, ㅡ слова Чонгука звучали так осознанно и по-взрослому, что Тэхен, не задумываясь, поверил ему, и сомнений никаких быть не могло, в отличие от первого подобного разговора. ㅡ А Хосок... почему я так яро хочу, чтобы он родил... потому что это будет и мой ребенок тоже. Ребенок моего умершего друга, его не сбывшаяся мечта. Он мне не говорил, но я точно знаю, что он очень хотел детей, но не успел. Значит, я обязан, просто обязан ему воспитать его сына или дочь, ㅡ омега в удивлении раскрыл рот, теперь окончательно понимая мотивы Чонгука. Не верится, что он говорит правду, но в глубине души Тэхен знает, что это она и только она. ㅡ Не говори пока Хосоку, я сам ему об этом скажу... Чонгук договорить не успел, но и мысль его была понятна; Тэхен же бросился на него, к нему на колени, крепко обнимая, целуя и рьяно любя. Он без Чонгука себя не представляет, и какое облегчение, что альфа есть у него. Узнав новости, Хосок точно наберется сил и сможет родить, Чонгук готов со всем помочь, Чонгук тоже будет любить малыша. И это будет их семья. Небольшая, максимально неформальная, странная, но зато их собственная. Тема стереотипов и феноменов преследует Тэхена по жизни, да и Чонгука тоже. И как приятно, как удивительно, что она берет продолжение и сейчас. Переомега, недоальфа, ребенок Хосока и их ребенок тоже. Сам Хосок их сын тоже. Тэхен не знает, смеяться ему или плакать, а, может, все сразу, но он определенно знает, что сейчас, в данный момент, сидя у Чонгука на руках и целуя его, он безмерно счастлив.

🌌🌌🌌

Лютый озноб пробирает стоящих полукругом людей, дождь барабанит по черным зонтам, каплями стекая с их краев. Среди могильных плит гуляет леденящий тело и душу ветер, со свистом обволакивая каждое высеченное на граните серое лицо. Несмотря на разность фотографий, у всех них есть долька печали, обреченности, а глаза ㅡ особые. Эти глаза! Глаза мертвых, стеклянные, безжизненные, те, что уже не отражают их души, навеки закованные в холодную, черную плиту. Зеркала души трескаются надвое с последним ударом сердца, их закрывают, и нутра человеческого в них больше никогда невозможно будет увидеть; их высекают на безжизненном граните, и это все, что остается от того, каким человек был при жизни: радостным, печальным, задиристым или гуманным ㅡ уже не понять. Свет его потух, зеркало треснуло, отражение превратилось в фантом. Со сложенными на груди руками лежит в гробу тело Чимина, глаза его закрыты, ресницы больше не трепещут. Цвет кожи нездорово белый, весь труп покрыт специальным веществом, каким бальзамируют мертвых. Его волосы идеально уложены, черная льняная рубашка и такого же цвета костюм выглажены, не имеют ни единой складки. Губы посинели, потеряли былой алый оттенок, жилки на руках пропали, спрятались в теле. Щеки заметно впали, не горели больше азартом глаза. Но даже мертвым он был нереально красив, красив настолько, что человеком и не казался. Будто кукла, муляж, фотосессия для рекламы. Человек в гробу с белоснежным оттенком кожи, пышными ресницами, уложенными пепельными волосами и в идеально выглаженном черном костюме. Хосок молча стоит рядом с держащим большой зонт Тэхеном, цепляясь за карман его черного пальто, и ежится от холодного ветра. Он не плачет, стоит смирно, и старший омега даже немного рад, что Хосок постепенно начал смиряться. Но если бы, если бы... внутри у него буря похлеще той, что творится вокруг: дождь льет словно из ведра, мечут молнии, гремит гром, и сверкает заревом гроза, носится кругами ветер, терзая плоть и сердце, сметая на пути все остатки расколотой души. У Хосока просто нет на слезы сил, еще одно движение ㅡ и он рассыпется, а прах его разлетится над свежевыкопанной могилой. Чонгук стоит в нескольких шагах от них, ближе к гробу, и мокнет под дождем. Он смотрит на неживое лицо, кусая губы, и едва ли сдерживает в себе слезы, наблюдая, как плачет мертвец: дождевые капли скатываются по его щекам к шее, намокает белоснежная подушка и гладкий костюм. Чонгук не верит, что уже через несколько мгновений закроется крышка и уйдет целая эпоха, уйдет огромная часть его жизни, ее неотъемлемая составляющая. Которую из него вырвали с корнем, безжалостно и грубо. Чонгук сжимает ладонь в ладони, скрестив их у себя на поясе. По его пиджаку тоже барабанит дождь, края брюк полностью намокли и испачкались в грязи, носы лакированных ботинок из-за нее даже почти не видно. Он молча смотрит на гроб, как мантру повторяя про себя извинения, что не уберег, не защитил, подставил под пулю, и обещания, что будет охранять жизнь Хосока хлеще собственной, что сделает все возможное для рождения ребенка, что малыша в обиду не даст никогда. Чонгук чувствует вину и обязанность, дает обещания и клянется, что они не пустые. Он видит, как по щекам трупа катятся дождевые слезы, и уверен, что это оттого, что Чимин слышит его и полностью с ним солидарен. Альфа не слушал священника, не слушал молитв, но машинально повторял ее слова вместе со всеми, когда было нужно, находясь в каком-то трансе. Вокруг будто не было никого, хотя собралось довольно много друзей, гонщиков и их общих знакомых, но Чонгук не слышал ни их, ни даже собственного голоса. Он резко вскинул голову, когда кто-то положил руку ему на плечо, видимо, один из ритуальной службы, и попросил отойти чуть назад. Следующим, что он услышал, были глухие удары молотка, а после и отчаянный дикий вопль где-то за своей спиной. Не выдержав напряжения и этих звуков, Хосок неистово закричал что-то бессвязное, но такое страшное и дикое, что по толпе пролетел удивленный вздох. Омега забрыкался, пытаясь вырваться из рук обхватившего его Тэхена, и молил Чимина проснуться, молил вернуться его обратно, спрашивая, на кого он оставляет их ㅡ его и малыша. Но Чимин мольбы его не слышал; деревянная крышка гроба, обитая красным бархатом, захлопнулась, ее прибили намертво, и сам гроб медленно скрылся в глубокой яме, откуда дороги назад ему уже не будет. Омега упал на колени и продолжил кричать, плакать, рвать сырую траву; он не слышал, как громко плачет позади Тэхен и просит его прийти в себя, как кричит на него, пытаясь успокоить и обнять, Чонгук. Хосок слышит только шелест веревок, по которым спускается в землю его любимый, и чувствует под ногами влагу, сырость и адский холод. Его пробирает озноб, дрожь атакует тело, и крик все еще льется изо рта. Он не может себя остановить. Чимина больше нет, а он до сих пор в это не верит. ㅡ Встань! Я прошу тебя, встань! Пожалуйста, ну пожалуйста! Я же люблю тебя! Встань! Он плачет и плачет, рвет мокрую траву и волосы у себя на голове. Но никто его не слышит, никто не приходит на помощь. Чимина больше нет, он ушел, он бросил Хосока и никогда не вернется. Чимин его разлюбил? Нет же, нет, он просто ушел. Хосок ему надоел? Нет! А что тогда? Просто... он мертв. Неправда! ㅡ Пусти! Пусти меня к нему! ㅡ пытаясь вырваться из крепкой хватки Чонгука, Тэхен рвался к Хосоку, поникшему и сидевшему на траве, но альфа ни в какую не хотел отпускать его: маленькому нужно хотя бы пять минут одиночества. У него на глазах только что закопали любовь всей его жизни. Дождавшись, когда и Тэхен поник у него на руках, Чонгук отвел его к белоснежной узорчатой беседке, постелив на сырую лавочку свой пиджак и осторожно усадив омегу на него. Он оставил на его макушке легкий поцелуй и снова вернулся к могиле, растирая замерзшие плечи. Чувства тоже обуревали его, смотреть на бугор сырой земли не было сил. Его друг теперь там, в могиле, на трех метрах под землей, и он дал ему обещание, он поклялся оберегать всех, кто был ему дорог. Произносить прощальную речь никто здесь не стал, да и не хотел: все знали, что это не конец и ночью в клубе их ждет продолжение, да и не принято у гонщиков над могилой что-то говорить. Их хоронят по-особому, так, как принято в их кругах. Чонгук расплатился со священником и кивнул в знак прощания уходящим и стоящим вокруг могилы людям. Кто-то наклонялся к памятнику, кто-то одними губами что-то шептал, кто-то молча стоял и смотрел, полный неверия, и Чонгук прекрасно ощущал чувства каждого, завидуя, мечтая хоть немного передать кому-то из них свою боль, что в разы сильнее всех их вместе взятых. Он дошел до Хосока, осторожно обнял его за плечи и заставил встать, прижимая к себе и отводя к Тэхену. На полпути омега остановился, преграждая собой путь, и вцепился в талию Чонгука, промачивая слезами его рубашку на груди. Опешивший альфа медленно покрепче обнял его, нежно поглаживая по спине, даже поцеловал в макушку. Омежку он точно понимает лучше всех, но даже представить не может, насколько ему тяжело, ведь его боль уж точно сильнее чонгуковой. Постояв так несколько минут, Хосоку удалось умерить слезы, и теперь он просто обнимал альфу, наслаждаясь теплом его тела и терпким сильным запахом, представляя, сколько тайн на этих плечах, сколько разговоров здесь, за этой грудью, в сердце. Как хорошо Чонгук знает Чимина, сколько они пережили вместе Хосоку и не снилось, и он безмерно счастлив, что хотя бы младший альфа остался с ним. Почему-то омега уверен, что теперь Чонгук его не оставит, будто слышал его клятву, принесенную во время отпевания. Тэхен подошел к ним и обнял обоих, поверхностно касаясь чонгуковой щеки губами; альфе, кажется, стало только тяжелее. Он освободил одну руку от Хосока и перебросил ее через плечи Тэхена, прижав обоих к себе и с тяжким выдохом сознавая, какая на нем огромная ответственность. Каким бы сильным ни был Тэхен, как бы отец его ни тренировал, он омега, а омеги ㅡ слабый пол. И Чонгук, раз уже поклявшийся, поклянется снова: он будет оберегать обоих, и ребенка тоже, ценой собственной жизни. Сколько прошло времени, никто из них не знал, но все люди уже успели разойтись, и ритуальщики уехали, закончив свою работу. Чонгук, подняв рукав рубашки, взглянул на часы и протяжно выдохнул: до прощальной церемонии осталось пять часов. Совсем мало времени; он еще от похорон не отошел, а уже скоро надо будет окончательно распрощаться с человеком, с которым провел больше половины жизни. Он распустил объятия, и две пары глаз устремились на него, печальные, полные слез, страха и незнания. И Чонгук снова вспомнил о том, что пообещал. Он обязан оставаться сильным хотя бы снаружи, а ночью обязательно найдет час времени, чтобы тихо поплакать в ванной комнате. ㅡ Я поеду в клуб сейчас, чтобы подготовить все, ㅡ вполголоса проговорил Чонгук, оглядываясь себе за плечо: у свежей могилы уже не было никого, с принесенных цветов стекали прозрачные капли. ㅡ Надо забрать машину со стоянки, ㅡ столько боли было в этих словах, что Тэхен поморщился: он не видел феррари после той ночи, но Чонгук да, и он сказал, что от старой резвой малышки ничего не осталось: переднее колесо пробито, пассажирская сторона напоминает решето, стекла выбиты на обеих дверях, лобовое все в трещинах. Но даже такую, Чонгук уверен, они с Чимином запросто смогли бы отреставрировать, заставить гонять еще лучше, чем прежде. Но этому уже не случиться: хозяин в могиле, а его детище сегодня будет сожжено до пепла. ㅡ Чонгук... ㅡ тихо позвал его Тэхен и, обратив на себя глубокий задумчивый взгляд, помотал головой, кивая на обмякшего Хосока; он ясно дал понять, что обсуждать эту тему при омежке отныне они не будут, но Чонгук твердо стоял на своем: еще не все кончено, и Хосок наверняка захочет поехать с ним. ㅡ Начало церемонии в десять, ㅡ словно прыснув ядом, бросил Чонгук и, развернувшись, пошел к могиле, не оборачиваясь. Тэхен залился краской от злости: теперь Хосок точно поедет, а этого омеге бы совсем не хотелось; нельзя ему волноваться, нельзя еще больше травмироваться. ㅡ Тэхен, ㅡ остановившись, Чонгук обернулся и едва слышно позвал его, оглядываясь через плечо, ㅡ подойди на минуту. Омега кивнул и повел младшего в беседку, где несколько минут назад сидел сам. Он постелил Хосоку пиджак Чонгука и, видя, как тот дрожит, снял с себя пальто, кутая в него младшего, словно в одеяло. Хосок ничего, кажется, и не понимал; смотрел в одну точку, обхватил руками края пальто и сжался в маленький комочек. Из глаз его больше не лились слезы, только тело дрожало от холода и ужаса. Ужаса потери и осознания, что теперь Чимина он никогда больше не увидит. Тэхен бросил на него печальный взгляд и поспешил к Чонгуку, надеясь, что альфа обнимет его и согреет, но он даже не повернулся к нему, когда омега его окликнул. ㅡ Чонгук? ㅡ повторил Тэхен, делая еще несколько шагов, сокращая расстояние между ними до полуметра, но альфа и не шелохнулся: он стоял лицом к могиле весь напряженный, без единого движения. На лице играли желваки, тонкие отделившиеся пряди волос развевались на ветру, и в уголках глаз скопились слезы. ㅡ Тэхен, ты можешь перестать играть в заботливого папочку хотя бы сегодня? ㅡ столько яда, желчи было в этих словах, что Тэхен невольно поморщился то ли от порыва холодного ветра, то ли от этой фразы Чонгука. ㅡ Может, ты и попрощался с ним, но мы ㅡ нет. Еще не время. Мы ㅡ гонщики, и нам не достаточно просто опустить холодное тело в могилу. Он жив, душа его жива, пока автомобиль стоит на колесах. И Хосок это понимает с той же силой, что и я, ㅡ Чонгук говорил хоть и грубо, но с таким трепетом, важностью. Тэхен догадался, сколько за этими чувствами скрывается боли, как тяжело будет Чонгуку сегодня вечером, когда он наконец произнесет «прощай». И что будет с Хосоком от осознания, что теперь пришел настоящий конец. ㅡ Тэхен, я тебя очень прошу, не заставляй ты его... Тэхен... его альфа... мой брат... Тэхен... ㅡ Тише! ㅡ омега обнял резко поникшего Чонгука, крепко-крепко прижимая к себе. Альфа бесконтрольно заплакал больше даже не от горя, а от злости на самого себя, что показывает слабость, показывает то, что чувствует. Он не должен, он не смеет, ведь эти двое полностью на нем, в его руках. Он не имеет права показывать им, что слаб! Но Тэхен-то все понимает. И даже знает, что Чонгуку стыдно, но ни в чем его не винит. Таким, как он, тоже надо плакать, тоже надо иногда дать волю чувствам. Он слишком много терпел, слишком много держал в себе, и Тэхен не позволит боли сломать его и разорвать на части. Его теплые объятия, его успокаивающие слова, обещания, что он все понял и не будет сегодня стоять у них на пути, его вера в лучшее будущее, как ни странно, действуют на Чонгука: он постепенно успокаивается, унимает дрожь и слезы и снова распрямляет непоколебимые плечи. Не сломается он, нет. Пока маленький омежка, носящий ребенка его брата под сердцем, надеется и верит в него, Чонгук не сломается. Теперь он знает, что Тэхен на его стороне, Тэхен рядом. Всегда был и будет. ㅡ Начало в десять. Не опаздывайте, ㅡ стесняясь собственных слез даже перед омегой, Чонгук быстро утер их рукавом рубашки и сделал вид, будто только что ничего не было, снова поражая Тэхена своей стойкостью. Он кивнул и легко поцеловал альфу в щеку, смакуя на губах соленый привкус минутной слабости. Чонгук быстро коснулся его плеча и широким шагом направился прочь, на парковку. А Тэхен остался стоять, смотря ему вслед и внутренне собираясь с мыслями: ему же предстоит сейчас везти омежку домой, сидеть с ним и собирать его сегодня на вечер, а самое страшное ㅡ просто смотреть в его разбитые, стеклянные глаза.

🌌🌌🌌

Неоновые огни вывески и уличные фонари играют бликами на влажном асфальте. Языки пламени отбрасывают причудливые тени, на импровизированной парковке сегодня совсем нет машин; горят многочисленные костры, расположенные в хаотичном порядке. В них льется алкоголь, всяческий мусор в виде упаковок от еды и подобранных сухих веток. Люди группами сидят у оранжевых огоньков, отражающих такое чистое сегодня иссиня-черное небо, усыпанное миллиардами звезд. Кажется, оно так близко, как купол в планетарии. Стоит только руку протянуть ㅡ и сможешь коснуться. Все молчат, стоит практически мертвая тишина. Гуляет со свистом холодный ветер, и потрескивает пламя, пожирая то, чем его стараются поддерживать. Кто-то греет руки, кто-то просто смотрит на огонь, ища в нем утешение, кто-то плачет, обнимаясь, и слезы приобретают из-за костра яркий оранжевый оттенок. Из клуба не слышно музыки, не ходят развратные омеги, предлагающие напитки, нет привычных драк и перепалок, воздушного дыма кальянов, крика толпы. Есть угрюмые скопища людей, собравшихся каждый в своем кругу, и своего очага. Эти огни ㅡ как звезды, дорога последнего пути. Все сегодня собрались, чтобы попрощаться. Едва слышные переговоры, плач и даже, кажется, ветер замирают, когда становится слышным резвый рев мотора, стремительно приближающийся, и черная ламбо оказывается в поле видимости. Едет она не как обычно, а не спеша, на привычной для города скорости. За ней следует по пятам астон мартин, и обе машины тормозят рядом с собравшимися, становясь единственными, кто сегодня наполнит парковку. Чонгук плавно поднимает черную дверь, крыло своего падшего ангела, и уверенной походкой вышагивает по парковке, оглядывая людей, огни и печальные, разбитые взгляды, обращенные к нему. Все они словно вопрошают у него: что же нам теперь делать? Чонгук бы рад ответить, но он и сам ничего не знает. Далеко не все собравшиеся здесь знали Чимина, но многие гоняли с ним, многие пользовались его услугами, многие были приятелями, многие даже спали с ним. Те, кто не знал, просто проявили уважение и пришли или же слышали о нем. Так тут принято, так тут поступают с любым покинувшим этот мир гонщиком. Все горой пойдут за ним на любое дело, даже если не знали его. Проверенные временем и жестокой улицей люди собираются и живут здесь; все они дышат одним воздухом и болеют одними болезнями. Они семья. И потому Чонгук так любит улицы. Альфа все продолжает не спеша идти по парковке, и слезы наворачиваются на его глаза. Сколько костров, сколько людей вокруг них! Кажется, еще ни одного гонщика не провожали так масштабно. А ведь правда: его и Чимина знали лучше всех, имена были у каждого на слуху. Тот, кто ни разу не проигрывал, и тот, кто достает лучшие наркотики для каждой тусовки. Они уверенно вошли в эти круги с первого шага и никогда не давали повода усомниться в себе. Их любили, знали, уважали. А теперь их больше нет; от них остался только тот, кто ни разу не проиграл. От них остался только Чонгук. Огни видны даже там, где парковка кончается. Людей правда очень много, кажется, все, с кем когда-либо они гоняли. Чонгуку безумно приятно видеть это и знать, что его другом так дорожат. Чимин всегда любил внимание, любил быть причиной разговоров и находиться в центре любой компании. И если он сейчас видит это, если он чувствует... Он точно счастлив, а Чонгук следом за ним. На губах его мелькает первая за последнее время искренняя улыбка, плечи заметно выпрямляются, походка становится прямее, шаг шире. Чонгук жестом поднимает людей со своих мест, и все уверенно следуют за ним, за своим новым лидером. Они сворачивают за клуб, где обычно темно, нет фонарей, но сегодня сюда специально принесли несколько, расставив по кругу, чтобы хорошо было видно то, что в центре. Побитая, помятая, с изрешеченным боком и спущенным колесом, без боковых стекол феррари все равно напоминала ту, какой была раньше, и в глазах всех гонщиков выглядела именно так. Все остановились метрах в тридцати от авто, Хосока и Тэхена пропустили в первый ряд. Толпа встала полукругом и снова замерла, приковав испытующие взгляды к Чонгуку: он шел, не прогибаясь под тяжким бременем, широко расправив сильные плечи. Он излучал энергию и власть и вселял надежду в сердца тех, кто ее утратил или постепенно терял. Чонгук подошел к феррари вплотную и встал, положив руку на ярко-красный капот и опустив в молчании голову. Толпа словно разом вздохнула. Все снова погрузилось в тишину. Тэхен держал Хосока за плечи и настороженно наблюдал за альфой; колени его подкашивались от неведомого страха, и сильно сохло во рту. Хосок же держался крепко: он вытянул шею и уставился на Чонгука, переплетя пальцы замком. Казалось, в любой момент, словно по свистку, он был готов бросить все и бежать к нему, только ждал указания. Чонгук еще немного постоял так, а потом взглянул на него, именно на него, и слабо улыбнулся. Он посмотрел на небо, отошел на пару шагов и, резко повернувшись к толпе, одним своим видом заставил ее снова молчать. ㅡ Он был лучшим гонщиком, которого я знал, ㅡ уверенный громкий голос пронесся в пространстве отрезвляющей волной, и все разом встрепенулись. ㅡ Признаться, даже мне иногда было сложно обогнать его, ㅡ Чонгук усмехнулся. И люди, словно один организм, в унисон следом за ним. Хосок широко улыбнулся, смотря на альфу, и прижал руки к сердцу, так ему было тепло от слов Чонгука. ㅡ Он был прекрасным человеком. Всегда готов был прийти на помощь и никогда не оставлял в беде, ㅡ никто больше ничего не говорил, все лишь кивали. Чонгук метался взглядом с машины на людей и только больше наполнялся силой. Прощания всегда даются с трудом, и ему сейчас особенно тяжело. Как бы сильно и уверенно он ни выглядел со стороны, по спине его бегут мурашки, и сердце мчится в галопе. Ему больно и невыносимо страшно произносить прощальную речь над лучшим другом. ㅡ Он был отличным альфой, ㅡ продолжал он, и теперь темный взгляд метнулся на Хосока. Одним кивком и едва заметной улыбкой омега подтвердил его слова, посмотрел в ответ, и блеск в его глазах говорил одно: «Продолжай, Чонгук, продолжай». ㅡ И он был самым лучшим другом. Он всегда оставался на моей стороне, что бы я ни делал, и всегда был за меня, ㅡ теперь же, «ударив» всех, Чонгук вонзил нож и в собственное сердце. ㅡ Покойся с миром, брат. Отойдя еще на несколько шагов, Чонгук рывком бросил горящую зажигалку на яркий капот местной легенды и быстро отбежал назад. Облитая бензином машина сразу схватилась ярким пламенем, и через несколько секунд раздался взрыв. Никто не шелохнулся, все молча стояли и смотрели на полыхающее авто, прекрасно понимая, что тело Чимина не в гробу ㅡ оно там, в этом автомобиле, и только теперь его душа будет спокойна, теперь она сможет покинуть этот мир. Машина горела, бежали минуты. Среди толпы появились омеги-официанты, разнося рюмки водки. Невысокий парень преподнес персонально Чонгуку выпивку, слегка поклонившись, и альфа, с благодарностью приняв, снова вышел на несколько шагов вперед, прямо навстречу горящей машине. Он обернулся к толпе, сверкнул бескрайними черными глазами и высоко над головой поднял свою рюмку, заражая людей неистовым криком. ㅡ За Чимина! ㅡ прокричал он, и сотня людей отозвалась оглушающим эхом. Все залпом выпили водку и с размаху бросили рюмки на асфальт, наполняя потонувшую в горе округу звонким звуком бьющегося стекла. Хосок, раньше никогда не бывавший на подобных церемониях, находился под впечатлением. Пить он не стал, но твердо чувствовал внутри, что ему гораздо легче. Боль не отпустила, но все равно появилось легкое ощущение спокойствия за Чимина, будто у него все хорошо, однако тревога о завтрашнем дне не покидала его. Он взглядом искал Чонгука и обнаружил его, разговаривающего с кем-то из гонщиков, в нескольких метрах от себя. Омега понимал, что должен поговорить с ним, спросить кое-что именно сейчас, чтобы окончательно похоронить тревогу и волнение в том огне, в каком сейчас полыхает красная лаферрари. Горят все его воспоминания, часть его жизни. Часть его самого. Лучшая и прекрасная, незабываемая, невероятно счастливая и наполненная самыми яркими моментами. Но омраченная огромным кровавым пятном, бессонницей, таблетками и кошмарами, вечным страхом. Хосок хочет похоронить разом все, не оставив тени времени, но сохранив прах памяти светлых дней и прекрасных моментов. И для того ему нужно только спросить Чонгука... Он было рванулся к нему по велению шестого чувства, но тут же почувствовал холодные руки на своих плечах, не позволяющие ему сдвинуться с места. Омега обернулся, встречаясь со взглядом Тэхена, то ли сердитым, то ли радостным, но точно удивленным и обескураженным. Он одними губами предложил пойти Хосоку домой, чувствуя, что тот явно взвинчен и обеспокоен, поцеловал его в лоб и покрепче обнял, но омежка отстранился, активно мотая головой. ㅡ Тэхен, ㅡ прошептал он, когда старший присел перед ним на корточки и стер большими пальцами холодные слезы; Хосок не знает, почему начал плакать, ㅡ Чонгук... мне н-нужно... Чонгук. Мне нужно спросить... поговорить с ним. Прямо с-сейчас, пожалуйста... Эти глазки-бусинки, умоляющий взгляд и четкое желание того, чего он хочет, всегда имели рычаг на Тэхена. И тем более он обещал не быть препятствием для Хосока сегодня ни в каком проявлении. Так что если он хочет поговорить с Чонгуком сейчас, то пусть сделает это сейчас. Омега молча кивнул и взял мальчика за руку, пробираясь сквозь толпу людей к тому месту, где свет от пожара был ярче. Чонгук точно стоял там, в самом эпицентре, Тэхен знает, шестым чувством чувствует. Людей вокруг них самих было не так много, одни побрели обратно к своим кострам, другие просто рассредоточились по парковке, собираясь небольшими группами или парами, третьи решили подойти к горящей машине и бросить туда какую-то свою вещь: так тоже было принято. Отдать огню то, что тебе каким-либо образом дорого, во благо того, кто покинул этот мир. Никто не знает, что там ㅡ рай, ад, чистилище, пустота, ㅡ и, возможно, эти вещи будут мертвому нужнее, станут ему поддержкой и опорой. Смотря на последних, Тэхен быстро переглянулся с Хосоком; их встреча глазами заняла всего три секунды, но между ними будто состоялся полноценный диалог: они оба решили пойти туда, к огню. Хосок представлял, как его будет ломить внутри, стоит ему увидеть обугленные обломки феррари, но он хотел подойти, хотел отдать Чимину что-то, чтобы тот помнил его там, знал, что омега всегда будет помнить о нем здесь. Он залез в карман куртки и выудил оттуда серебряную сережку в виде кольца, которой Чимин в первый раз сделал ему предложение. Клянется, это был самый счастливый день в его жизни! Абсолютно непередаваемо, неожиданно, но так чертовски приятно и трепетно! Хосок помнит, что было потом, помнит, как сережка слетела с его пальца, когда Чимин ударил его, помнит, как потом случайно нашел ее во время уборки и оставил на полке в прихожей. Собираясь как-то к Чимину, Хосок хотел напомнить о ней, бросил серьгу в карман джинсов и так и забыл. А недавно снова обнаружил. И почему-то ему кажется, что она должна быть там с Чимином, раз уж обручальное живым надеть он не успел, и оба они были похоронены вместе с ним в сырой могиле. Парни подошли к пылающей во всю машине, и синхронно опустили головы. Хосок высвободил руку из тэхеновой хватки и прижал ее к сердцу, которое ожидаемо сильно заныло. Чувство, что оно горит там, в этом неимоверном пекле, и все никак не может сгореть дотла. А потому языки оранжевого пламени все терзают его, не в силах убить. Замахнувшись, омега выбросил сережку туда, и, тихо стукнувшись о раму крыши, она была захвачена ярым пламенем, отправляясь к своему первому хозяину. Силы будто покинули омегу, ему показалось, что еще какую-то важную часть от него оторвали. От Чимина не осталось почти ничего. Обручальные кольца они положили в гроб, сережку он только что своевольно сжег; дурацкая привычка оставлять открытыми все окна выветрила из квартиры его запах, на одежде не сохранилось и следа. Даже синяки все зажили. Все, что Чимин оставил Хосоку после себя, это настоящее кольцо, каким сделал второй раз предложение, пожизненные шрамы несчастливых дней и ребенка, самый дорогой и ценный подарок, с которым теперь Хосок не знает, что делать. Подумав о ребенке, он вспомнил свой вопрос и оглянулся назад, на толпу ㅡ там Чонгук, туда ему надо прямо сейчас. Но почти окликнув Тэхена, Хосок замер с открытым ртом и поднятой рукой, посмотрев на него: омега что-то сжимал в кулаке, опустив голову, и по его щекам... катились слезы. Тэхен плакал. Ему жаль, что все так вышло с Хосоком, что его сын теперь стоит на перепутье, не зная, куда сделать шаг, какой путь выбрать: то ли рискнуть жизнью и родить, то ли сохранить ее, но остаться бесплодным, одиноким на весь ее остаток. Тэхену жаль Чонгука, которому приходится не только молча выносить все страдания, но еще и утешать людей, его самого и Хосока, нести тяжелейшее бремя за всех на своих плечах. Тэхену жаль, потому что настолько крепкой опорой он никогда ему не станет, ведь Чонгук альфа, он чувствует свой долг оберегать избранного им омегу, а свою главную опору он утратил навсегда. Тэхену жаль, в конце концов, и Чимина. Может, отношения у них были не самыми хорошими, Тэхену он никогда не симпатизировал, но его жест, когда он привез Хосока за вещами, когда он пообещал оберегать его и сделать счастливым, навсегда подняли Чимина в тэхеновых глазах. Тогда альфа показался ему поистине верным и сильным человеком, таким, которого как раз заслужил Хосок. Тэхену жаль, что Чимин не успел выполнить свое обещание и сам не обрел полноценной семьи, счастья. «Время не отбрасывает тени, так пусть его у тебя будет много, и ничто не потревожит твоего покоя», ㅡ прошептал Тэхен себе под нос, что никто не слышал его слов, и осторожно бросил в огонь часы из белого золота. Они отдались тихим треском и через мгновенье пропали из виду. Чимин принял их, и Тэхену хочется верить, что альфа ему благодарен. А то, что он пожелал, останется их общей тайной до конца веков. Хосок не стал расспрашивать его, что, как и зачем, когда мужчина снова взял его за руку. Они переглянулись, обменялись слабыми улыбками и направились к толпе. Тэхен, кажется, догадался, о чем Хосок хочет поговорить с Чонгуком, и знает, что лучше это обсудить именно им двоим и именно сейчас. Чонгук стоял в окружении людей. После того, как все синхронно выпили водку и разбили рюмки, несколько десятков стритрейсеров скопилось вокруг него, чтобы поговорить. Они тепло улыбались, хлопали по плечу, выражали соболезнования и делились своей горечью, пережитой после утраты, отчего альфе даже становилось легче. Чимин был дорог им всем, его знали, уважали, любили. Не только потому, что он всегда поставлял всем первосортные вещества и не брал за это ни копейки, но и был ко всем добр и открыт, не отказывал в помощи. Он был тем самым заводилой, душой компании, человеком с вечной улыбкой. Да, мог вспылить, нагрубить, ударить, но всегда исключительно в защиту себя и своих друзей, быстро отходил и забывал как страшный сон. Он не держал ни на кого зла, умел простить и понять. Он был искренен в отношении к людям тем, каким доверял, и очень хорошо в них разбирался. Чимина знали почти все. Многие любили, некоторые вели дружбу. И Чонгуку так тепло на душе, что никто из них, ни единый не отказался и пришел на церемонию, чтобы проститься. Все знали об их взаимоотношениях, понятия не имели о причинах и их прошлом, но точно были уверены ㅡ друг за друга эти двое горой. И сейчас каждый понимал, насколько тяжело должно быть Чонгуку. И также каждый, абсолютно каждый показывает готовность подставить ему свое плечо, выражая соболезнования и делясь своими впечатлениями. Чонгуку на душе легче. Он рад, что у него есть люди за спиной, которые помогают. Искренне улыбаясь всем и каждому, он заметил в толпе ярко-красную макушку, стремительно пробирающуся к нему и расталкивающую людей вокруг. Хосок уверенно шел к своей цели, будто не замечая взрослых альф повсюду, будто он был один, и ничто не мешало ему пройти, а Тэхен, шедший следом, едва ли поспевал за ним. Чонгук попросил знакомых чуть разойтись, и, увидев, как омега перешел на бег, а из глаз его снова брызнули слезы, он сел на корточки и раскрыл объятия, в которые Хосок упал через считанные секунды. Он плакал альфе в плечо, сжимал его тело дрожащими руками, трясся всеми фибрами, будто утопающий хватался за малейшую ветку, и Чонгук снова в полной мере ощутил всю тяжесть происходящего. Какого ему, этому маленькому, беззащитному мальчику, который вынашивает ребенка своего погибшего, не успевшего стать мужем альфы? Какого ему, этому ослабшему, потерявшему все надежды на счастье мальчику? Какого ему? Чонгук просто боится себе представить, какое бремя несет на себе Хосок, и оттого его собственное делается тяжелее: Чонгук обязан, обязан разделить с омежкой это горе, обязан взять большую часть на себя. И возьмет, ни секунды не сомневаясь. Он прижимает Хосока к себе, нежно гладит по спине, выступающим косточкам позвоночника, перебирает сухие красные волосики, пытаясь унять резкую истерику. Как же страшно за него, за это маленькое сокровище. Сколько всего он вынес, сколько издевок перетерпел и все равно так сильно любил. И пусть люди говорят, что он больной, пусть думают, что это чертов стокгольмский синдром ㅡ он любил. И любовь свою потерял. ㅡ Ч-Чонгук... ㅡ сквозь слезы, хриплым, осипшим голосом почти сдавшегося человека прошептал Хосок, чуть отстранившись от альфы и заглянув ему в глаза. Тот нахмурился, лицо его исказила жалость и боль: так ему хотелось, чтобы Чимин сейчас был рядом с ними всеми. ㅡ Что такое, маленький? ㅡ постарался ответить он как можно нежнее, назвал его так, как всегда называл Чимин, вложил во фразу столько искренности и заботы, что Хосок, поджав губы, снова не смог держать в себе слезы, и Чонгук стер их большими пальцами. ㅡ О-он... был бы рад... ребенку? ㅡ наивно и по-детски, но ожидая самого честного ответа спросил Хосок, и альфа взял его за руки, невесело усмехаясь. ㅡ Малыш, ㅡ тихо начал Чонгук, отбросив со своего лица прядь черных волос и зачесав Хосоку красные за ушко, ㅡ сказать тебе правду, он очень сильно изменился. После той крупной ссоры с тобой он места себе не находил, так сильно винил себя. И ненавидел. Ненавидел вплоть до самой смерти, потому что не мог себя простить за прошлое. Я и не знал никогда его таким... Ты единственный, кого он так сильно ценил, ты изменил его в корне. Ты научил его любить. И, честно, он был бы счастлив воспитывать с тобой своего ребенка, ㅡ голос Чонгука тоже звучал хрипло и слабо, а оттого только больше угнетал, и плачущий Хосок широко улыбнулся с болью и горечью, позволяя альфе закутать себя в объятия. Тэхен стоял чуть поодаль от них и не слышал разговора, но будто бы весь прочитал его по их губам. Он скрестил руки на груди, слабо улыбался и тоже плакал, не осознавая, почему конкретно. Столько всего навалилось, столько произошло, что слезы текут у всех уже, кажется, и без всякой причины, так просто хочется поплакать. За все пройденные ранее годы, за все пережитое, за ошибки, неосуществленные мечты. Тэхен плакал за все разом, решив дать себе еще одну, последнюю поблажку. Он давно не позволял себе столько слез, вообще забыл, что они такое после смерти отца, но, повстречав Чонгука, он будто бы заново ожил, а сердце его, как в сказке, изо льда снова превратилось в живую плоть. Вернулись все чувства, вернулись ощущения. Горечь, радость, гнев, счастье и любовь. Тэхен с Чонгуком по полной ощутил жизнь и осознал, что слезы ㅡ это не слабость. Это признак жизни, признак человечности и живого сердца. Сомнений, что Хосок будет рожать, больше не осталось. И сейчас Тэхен не переживает. Омега этот невероятно сильный, стойкий. Он выдержит все, если сам того захочет, а желания у него теперь хоть отбавляй. Чонгуку он верит на все сто процентов, а значит, и верит, что Чимин был бы рад ребенку. И значит, что Хосок обязан родить в память о нем, обязан подарить миру частичку этого прекрасного человека. И подарит даже ценой собственной жизни. Чонгук, обнимая за плечи, привел засыпающего Хосока к Тэхену и осторожно передал ему в руки. Омежка одним взглядом выразил усталое, изнеможденное спасибо, и Чонгук коротко подмигнул, приобнимая Тэхена за талию. Он помог довести младшего до машины, и когда они вдвоем успешно уложили его на пассажирское сиденье, альфа сцепил пальцы замком вокруг стройной талии, и Тэхен, захлопнув дверь, повернулся в кольце его рук, оказываясь предельно близко лицом к его. ㅡ Чонгук... ㅡ лишь обрывисто успел прошептать он, прежде чем настойчивые губы обхватили его собственные и утянули в долгий, глубокий поцелуй. Тэхен обмяк, оплетая руки вокруг крепкой шеи, и крупно задрожал всем телом, когда Чонгук так неистово сжал его, будто боялся в эту же секунду потерять, а машину отправить в огонь следом за чиминовой. Почувствовав в поцелуе соль, Тэхен приостановился, просто прижавшись к Чонгуку губами: они дрожали. Дрожали так сильно, как все его собственное тело. Омега быстрым движением положил голову ему на плечо и крепко-крепко прижал к себе его всего, сжимая в тех же стальных объятиях, в каких Чонгук сжимал его секунду назад, чтобы показать ㅡ я здесь, я реален, и я никуда не уйду. Еще несколько минут они стояли так, не распуская объятий. Тэхен сейчас был Чонгуку чем-то спасительным, как прохладная вода в полдень в пустыне. Стена его невозмутимости и непоколебимости давно дала трещину, принимая все новые и новые удары. Эти соболезнования, чужие слезы, прихлопывания по плечу... да разве легче от них? Разве что совсем немного, но они так же, как и все остальное, оставляют царапины и наносят новые удары. А Тэхен нет, он другой. Он не причиняет боль ㅡ он ее забирает. И сейчас он нужен Чонгуку как никогда; какое счастье, что он есть, что он рядом. Десять минут назад Чонгук не знал, что ему делать. Он думал, что остался совсем один, никому не нужный. Чимина больше нет, Хосок совсем ребенок, за которым надо приглядывать, Намджун скорее обидит сам, чем не даст в обиду, а Тэхен... Тэхен столько раз причинял боль! Сначала играл с ним в эти игры любит-не любит и назвал ребенком, потом, вроде, все объяснил, все стало хорошо, но нет же! Выяснилось, что врал! Хоть и не про свои чувства, но про свои цели и планы, а это тоже ложь, тоже больно! Но уже сейчас Чонгук понимает, что все это не так важно, да? Прошлое должно оставаться прошлым, бремя прошедших лет нельзя нести за собой, если оно давит грузом на плечи. Главное ㅡ настоящее. А в настоящем Тэхен единственный, кто остался у Чонгука. Он любит его. И он ㅡ его. А что-то еще важно? ㅡ Спасибо, ㅡ опаляя горячим дыханием налитые кровью губы, Чонгук оставил поверх них легкий быстрый поцелуй, и Тэхен едва заметно кивнул, смотря на воротник его расстегнутой сверху рубашки. Он безуспешно попытался поправить его, лишь бы не поднимать взгляда, но Чонгук сам спас его от этой участи, не горя желанием смотреть в ответ: слишком сложно и... невозможно. ㅡ Поезжайте домой. Я останусь тут ненадолго, ㅡ отойдя на пару шагов, негромко проговорил Чонгук. Он определенно собирается придерживаться любимой схемы: напиться до беспамятства и дать себе хотя бы сутки отдыха, несмотря на предшествующую адскую головную боль. ㅡ Чонгук-и, ㅡ Тэхен как-то неожиданно резко сделал шаг вперед, но тут же передумал и остановился так, что выглядело это максимально нелепо. И альфа, не удержавшись, с рыком уничтожил расстояние между ними полупрыжком и обхватил омежье лицо руками, убирая с него пепельные прядки за аккуратные ушки, увешанные сережками. ㅡ Х-хорошо... буду ждать тебя дома, ㅡ прошептал он, следя за мозолистой загорелой рукой, и Чонгук все-таки заставил его посмотреть себе в глаза, взяв за точеный подбородок двумя пальцами, и мягко поцеловал родинку на кончике носа. Обойдя машину, альфа открыл для Тэхена водительскую дверь, помог сесть внутрь и тут же захлопнул; никто из них больше не проронил ни единого слова. Просто было ни к чему, и оба это понимали. Разговор им нужен теперь один ㅡ телами, ㅡ наполненный страстью, грязью и громкими звуками, ведь так они не разговаривали с момента последней ссоры. Искры плясали в их глазах, но тонули в волнении, печали и неистовом горе, так что важную беседу все время приходилось откладывать, но не теперь. Чонгук приедет домой, и они поговорят, все обсудят детально: громко, страстно, пошло и мокро, так, как не обсуждал никто и никогда, так, что даже думать потом им об этом будет стыдно. Наблюдая, как уменьшаются красные огоньки фар вдалеке, Чонгук обернулся на неоновую вывеску клуба, смотря, как толпа народу цепочкой пропадает под ней. Замерзшие гонщики решили вернуться в здание и продолжить выпивать там, в тепле и с кальяном. Музыки сегодня нет, биты не сотрясают стены, и ноги не топчут танцпол. Сегодня все максимально тихо и скромно. Все погружено в траур. Люди крикнули Чонгуку, чтобы и он поскорее шел к ним: все ждут еще одной речи, которая фактически завершит вечер прощания. Многие начнут расходиться или бесконтрольно пить, а до утра остается недолго. Светает по-прежнему рано, закроют клуб сегодня тоже на пару часов раньше обычного, так что к четырем тут не будет ни души. Обещав явиться с минуты на минуту, Чонгук решил еще раз сходить на задний двор, где все еще полыхала некогда бывшая роскошной, легендарная феррари. Он не знал, зачем пошел туда, но точно понимал, что надо. Будто по велению шестого чувства. Может, Чимин что-то хотел передать ему, встретиться в последний раз в полном уединении. Здесь никого не было. Последние костры догорали в центре парковки, так что отсюда их почти не было видно, людей вокруг них тоже не осталось. Полная тишина, лишь потрескивание огня металлом и воющий холодный ветер, тревожащий опасное рыжее пламя. Чонгук шел будто в прострации ровно вперед и, казалось, достигнув огня, он не остановится и войдет прямо туда, заживо сгорая. Но чем ближе он подходил, тем шаг его становился медленней. Войдя в световой круг вокруг горящей машины, он почти совсем остановился, прищуриваясь и направляя взгляд метром выше капота. Фигура человека, стоявшая в полутени, смотрела на него пронзительно и сурово, заставляя кожу покрыться мурашками. Чонгук не видел взгляда, но явно чувствовал его: этот человек пришел не добра ему желать. Делая осторожные шаги к огню, он продолжал смотреть. Кончики пальцев закололо, вспыхнули искры в глазах. Человек сделал шаг навстречу и оказался на свету, видна стала его белозубая ухмылка. Высокий, в темном кожаном пальто и нежно-молочном свитере, прикрывающем шею, в бархатной черной шляпе, опущенной на лицо, что не видно глаз, сунувший руки в карман, явно что-то прячущий. Татуировки. Ну конечно! И шея закрыта тоже, лица и цвета волос не видно. Догадаться, кто это, стало совсем несложно. Чонгук почувствовал, как внутри разливается яд: лютый гнев, безудержная ярость, жгучая ненависть. Отравляющая, ломающая боль. Челюсть непроизвольно сжалась до проявления желваков, пальцы собрались в кулаки: Чонгук был готов взорваться на месте, так сильно его рвало изнутри. Глаза налились кровью от желания убить. Пристрелить как суку, как жалкого предателя, и бросить в канаву гнить. Чонгук мог придумать миллион самых извращенных способов расправиться с этим человеком, но лишь один такой, при котором мог сохранить лицо и руки чистыми. Он подорвался с места и сделал несколько широких шагов, пока жар бурого пламени не обдал его. ㅡ Что ты здесь делаешь, ублюдок?! ㅡ прокричал он в пустоту; из-за огня почти ничего не было видно. Он отражался в темных бездонных глазах, бликовал на серьгах и волосах, и делал Чонгука поистине устрашающим и разъяренным, как дикий зверь. ㅡ Мне так жаль. Прости, опоздал, ㅡ раздалось по ту сторону приглушенно, едва слышно. Он нарочно пытался еще больше вывести Чонгука из себя. Приглушенный стук невысоких каблуков повис в прохладном летнем воздухе; повернувшись всем телом в сторону, альфа увидел перед собой его ㅡ человека, которого хочет голыми руками растерзать и выпить его горячую кровь. Намджун вышел из тени, обошел горящий автомобиль и встал перед ним абсолютно непринужденно, безоружный и расслабленный. Он достал из кармана пальто пачку сигарет и изящной рукой в черной кожаной перчатке закурил, выпуская ядреный белый дым с ментоловым ароматом высоко к ночному мраморному небу, усыпанному миллионами звезд. Сегодня оно было особенно красиво, и Млечный путь, наверняка, простирался просто волшебный, отчетливо выделяя границу. Чонгук подумал о нем, о своем выборе, о той ночи с Тэхеном, и жгучая ненависть окатила его с новой силой. Кровь закипела в жилах тела, раскаленного до предела; кажется, стоило Чонгуку раздеться ㅡ и от его кожи повалит горячий пар. ㅡ О, Чонгук-и, мне правда очень-очень жаль. Даже попрощаться не успел, ㅡ наигранно и иронично проронил Намджун, сделав глубокую затяжку и выбросив недокуренную сигарету легким движением руки. Чонгук сжал пальцы в кулаки и едва ли удерживался, стоя на месте, оттого, чтобы набить эту наглую, самодовольную морду, превратив ее в кровавое месиво. ㅡ Тебя здесь никто и не ждал, ㅡ как можно грубее выплюнул он, словно змея прыснула ядом, и даже Намджун услышал скрежет его челюстей. ㅡ Чонгук, милый, тебе всегда стоило быть чуточку спокойнее, ㅡ продолжил альфа с веселой ухмылкой. Кажется, поведение младшего сильно забавляло его. ㅡ Знаешь ли, я... ㅡ Что тебе нужно? ㅡ предчувствуя надменные речи, полные размышлений о жизни и людях, Чонгук предотвратил их одним холодным вопросом, будто ударив Намджуна по лицу: знал, что альфа терпеть не может, когда его перебивают и не слушают, когда не подчиняются. Но Чонгук его шавкой быть не хотел. ㅡ Все то же. Я не получил своей оплаты, Чонгук. Мне. Нужна. Моя. Оплата, ㅡ по словам колко процедил Намджун сквозь зубы, и Чонгук внутренне обрадовался, что смог расшатать его напускную уверенность и немного вывести из себя. ㅡ Ты уже забрал его жизнь. Неужели этого мало?! ㅡ прокричал он в ответ, сдерживая импульс, кругами бегающий по телу. Еще чуть-чуть, и он вырвется наружу, как раскаленная лава из вулкана, несущая смерть и разрушение. ㅡ Ты же знаешь, что это было случайно. Ситуация требовала того: если бы я не выстрелил, прикончили бы меня. Откуда же я мог знать, что это не ты, ㅡ глаза его так сверкнули, отражая танцующее пламя костра, и на миг Чонгуку стало невероятно, до дрожи страшно: Намджун теперь сильнее. Он освоился и вернулся с новыми силами, и угроз теперь им не избежать. То, что он забрал жизнь Чимина, правда вышло случайно, зато теперь забрать новую, более значимую для Тэхена, ему не составит труда. ㅡ Нет, не бойся. Тебя сейчас я убивать не буду, ㅡ будто прочитав мысли Чонгука, со смехом сказал Намджун, похлопав по карманам пальто, показывая, что они пусты. За исключением, конечно, пачки сигарет. ㅡ Я найду более интересный момент, когда вы не будете готовы. И не думай, что это будешь ты, Чонгук, ㅡ первая угроза, первое посеянное семя. Конечно, теперь Намджун знает гораздо больше. И о нем, и о Тэхене, и о Чимине. И о Хосоке. Вероятно, теперь под ударом и маленький омежка со своим ребенком. Намджун мог все разнюхать, провести нити и логически сообразить, что этим человеком они, Чонгук и Тэхен, сейчас дорожат одинаково. Но и Хосоком альфа может не ограничиться: сам Чонгук все так же под ударом. Они увидели истинное лицо врага, на что он способен, и у младшего альфы не остается сомнений, что Намджун сделает все, лишь бы Тэхен страдал до конца своих дней. Возможно, уже сейчас среди гонщиков у него появились свои люди, ведь наверняка кто-то помнит его с давних времен, кто-то имел с ним отношения и водил дружбу. А удержаться с таким количеством проблем, да еще и в одиночку Чонгуку тут будет довольно сложно. Мысли крутились у него в голове словно торнадо. Намджун понимал, что он его услышал, а больше говорить было нечего. Какое бы влияние ни имел на людей Тэхен, преимущество сейчас у альфы: он больше знает, больше видит и больше понимает. Он сумел же подговорить Джина и выведать столько информации о Тэхене. Так где гарантии, что все люди омеги чисты? Они втроем не в безопасности. И подвергать смерти совсем не причастного, невинного человека Чонгук точно не может. Хосок совсем не причем. Он должен будет вывести его из этого ада. Вынести на себе, если потребуется. Сидеть и ждать они тоже не могут. Намджун выждет достаточно времени, может, даже и несколько лет. Они начнут забывать, расслабляться, и тогда-то произойдет страшное. Нападать сейчас ㅡ не вариант. Чонгук пьян, едва стоит на ногах; Намджун просто уничтожит его и прикует к больничной койке, а кто тогда будет защищать Тэхена с Хосоком? Голова идет кругом. Кажется, выхода совсем нет. Чонгук стоит и смотрит, как темная высокая фигура в элегантном пальто и круглой шляпе удаляется в направление клуба, где, конечно, его встретят тепло и начнут благодарить, что явился. Должен же быть выход! Чонгук рычит себе под нос, сжимает пальцы кулаки: есть. Есть то, на что он может сделать ставку. И либо выиграть и сохранить имеющееся, либо проиграть и потерять все. ㅡ Ким Намджун! ㅡ крикнул он, собравшись с последними силами. ㅡ Я вызываю тебя на гонку. В ответ ему раздался приглушенный смех. Намджун остановился, повернулся и сделал пару шагов обратно, навстречу к нему, чуть приподняв шляпу, чтобы лучше видеть стоящую метрах в десяти от него сильную фигуру. Чонгук держал ровно усталые плечи, старался не подавать виду, какой груз лежит на них, сомкнул губы и прищурил глаза: он был уверен в том, что делает, и совсем не испытывал страха. ㅡ Меня? Ты серьезно? Подумай хорошо, Чонгук. Прошло много времени, я восстановил навыки, так просто победить меня уже не получится, ㅡ холод, ирония, сарказм. И все еще от этого голоса бегут мурашки по коже. Чонгук ничего не может с этим поделать. Они оба помнят, что Намджуна обогнать было непросто, но он же смог. И уверен, что сможет еще. Хотя волнение и тревога постепенно дают о себе знать. ㅡ Если выигрываю я, ㅡ будто не услышав предупреждения, продолжил альфа, делая редкие шаги навстречу сопернику, ㅡ то ты сваливаешь. Собираешь все вещи, людей, свою шлюху и валишь нахер из этого города. На-всег-да. Забывая обо мне и Тэхене, забывая вообще обо всем, ㅡ Чонгук звучал так уверенно, так сильно и страстно, что на долю секунды Намджун подумал, что он не боится. Но дрожь его губ и кончиков пальцев говорила все сама ㅡ он нервничает и правильно делает. ㅡ А если выигрываю я? ㅡ спросил альфа все с той же насмешкой, будто исход гонки был ему очевиден. ㅡ Тебе решать, ㅡ парировал Чонгук, возвращая весь яд и иронию их отправителю. Он специально не стал просить Намджуна озвучить желание, понимая, что так может показать свой страх: оно явно будет шокирующим, и тогда альфа бы не удержался и округлил глаза. А желание броситься в борьбу за неизвестную цену даже вызвало у Намджуна толику уважения. ㅡ Где едем? ㅡ поинтересовался он с азартом, уже готовый протянуть руку для скрепления сделки. Чонгук, ни секунды не колеблясь, с громким хлопком ухватился за обнаженную теплую ладонь и грубо сжал, прожигая ненавистным взглядом. ㅡ По западной магистрали. Через лес и по бескрайнему мосту. Выйдем прямо на нее, ㅡ любой уважающий себя гонщик знал этот маршрут, и у любого он вызывал ужас. У Намджуна же, как минимум, удивление. Он не гонял по этой трассе десять лет, но чутье ему подсказывает, что она все так же опасна, потому Чонгук и выбрал ее. Глупый ребенок, надеется победить акулу на ее территории. ㅡ Идет, ㅡ скрыв победоносную усмешку, Намджун ответил на рукопожатие. Одолеть Чонгука не составит труда: он по этой трассе гонял явно побольше этого юнца.

🌌🌌🌌

Дождь барабанит по лобовому стеклу, дворники работают без остановки. Скорость запредельная, капли, кажется, не успевают скатываться ㅡ их уносит бешеный поток встречного ветра. Две машины идут четко наравне друг с другом, ни одна не уступает ни на сантиметр. Бугатти рычит; ее устрашающий вид несущейся вперед катастрофы заставляет сердце замереть. Она рассекает воздух мощным бампером, чуть приоткрытые окна свистят ледяным ветром. Водитель сохраняет полное спокойствие, плавно надавливая на педаль газа; у него все под контролем, кажется, его не беспокоит ни дождь, ни скользкая дорога, ни соперник всего в метре справа. Ламбо уступать не собирается. Не для того Чонгук вложил в нее столько сил и денег, чтобы сейчас она прогнулась под каким-то вейроном, пусть и легендарным и поистине прекрасным. Чтобы его малышка проиграла кому-то ㅡ неслыханно! Чонгук не ударит в грязь лицом и не опорочит свою родную крошку, не даст Тэхену и Хосоку усомниться в нем, не расстроит Чимина, наблюдающего за происходящим сверху, смотрящего с волнением, укором, но с безмерной гордостью. Несущаяся, словно стрела, ламборгини слегка виляет из стороны в сторону, выходя вперед на жалкие сантиметры, но тем не менее занимая лидирующую позицию. Водителя вейрона все это дико смешит, он смотрит на «падшего ангела» с таким выражением, будто наблюдает за бессмысленной игрой годовалого ребенка. Но Чонгук знает, что делает. Город давно остался позади, свет его огней не добивает до этой части дороги, впереди ㅡ сплошная тьма, смазанная дождевыми каплями, и едва ли заметная в ночи полоска высокого соснового леса. Там дорога сужается: полосы станет две, а после и вовсе будет одна при въезде на мост. Движение грузовых фур там регулирует светофор, и на том участке, где дорога особо узкая, машины обычно едут по очереди. Но не сегодня. Чонгук понимает, что стоит им въехать в лес, как победитель будет объявлен: тот, кто займет лидирующую позицию, доедет с ней до финиша, потому что единственный шанс на обгон представится на бескрайнем мосту. А там это практически невозможно. Отсутствовавший десять лет Намджун вряд ли знает, что сейчас представляет из себя западная магистраль. В его время это была лучшая трасса для азартной и опасной гонки, где, рискнув жизнью, можно было обогнать. Сейчас же ㅡ обочину смыло, осталась глубокая колея и крутой спуск в кювет, ничего больше. Дорога узкая, на ней помещается ровно одна машина как в ту, так и в другую сторону. Полосы разделены отбойником ㅡ считается, что это может понизить риск аварии. От привычной западной магистрали не осталось и следа. Сейчас это место, которое гонщики объезжают стороной. Черта леса остается всего в полутора километрах от них, но никто из водителей бросать газ не собирается: Намджун мчит с той же резвостью, и только сумасшедший Чонгук добавляет газу. Въезжает в лес он первым, но бугатти следует по пятам. Она отстает всего на сантиметр, но только это Чонгуку и нужно. Указатели о сужении дороги мелькают слева и справа нечеткими желтыми пятнами, и по-хорошему надо бы сбросить газ и даже вдарить по тормозам, чтобы просто был шанс на сохранение собственной жизни, но у Чонгука напрочь отбило все инстинкты самосохранения. Он подносит одну руку к губам, касается ими своих окоченевших пальцев и выдыхает на них таким же ледяным холодом, от которого, как ни странно, становится теплее. И давит на газ. Бугатти явно уступать ему не собирается, но это только больше распаляет пьяное сознание. Игра ведется со смертью, она уже поджидает за каким-то деревом, затачивает косу, но только Чонгука это ни на секунду не беспокоит. Он с неистовым криком щелкает лепесток под рулем и давит на газ, слыша мимолетный, но такой явный скрежет металла. Окажись они на миллиметр ближе друг к другу ㅡ оба бы встали на крыши и полыхнули, благо, Намджун все же вильнул влево. Он громко выругался себе под нос, когда красные габаритные огни ламбо замаячили на его мокром стекле, а в ушах так трезво и ясно раздался победоносный смех Чонгука. Он думает, что победил. Ну, так пусть думает. Раз он способен на такие маневры и игра ведется по-взрослому, то и Намджун использует парочку тузов. До моста остаются минуты. Руки Чонгука крупно дрожат, и каждый раз, делая неверное движение, он слышит то слева, то справа хруст гравия под колесами. Обочина так близко с обеих сторон, промоченная дождем, пропитанная грязью, нереально скользкая. Малейшая ошибка может привести к смерти. Яркие фары бугатти маячат позади, будто взгляд голодного зверя; белый свет слепит через зеркала заднего вида и боковые, Чонгук надеется, что Намджуну хватит совести не включать дальний свет, как это было на самой первой их гонке. Альфа был прав: обогнать его в этот раз гораздо сложнее. Он не отстает, подъезжает опасно близко, почти касаясь передним бампером зада ламбо. Но с каждым преодоленным метром у Чонгука растет мизерная уверенность, что он уже победил: для обгона Намджуну шанса не представится, на мосту они могу разойтись, но с величайшим трудом и не на такой скорости. Чонгук обязан удержать свое лидерство ради Тэхена, Чимина и Хосока. Черту моста Чонгук пересек первым и сразу занял центральную позицию, чтобы не было места для обгона ни справа, ни слева, и выехавший следом Намджун пристроился четко за ним, не подавая виду, что он вообще едет здесь. Затишье перед бурей: Чонгук смотрит на три зеркала, и чудом вейрона нигде не видно, будто альфа до мелочей рассчитал, как встать за хураканом так, чтобы сошелся каждый миллиметр габаритов двух авто. Мост совсем не длинный, но преодолевается так долго, что, кажется, где-то в черте города успевает пройти несколько заездов. Машины чуть сбавляют скорость; доски под колесами поскрипывают, за окнами воет ветер, играя с верхушками столетних деревьев; река шумит, бьется о камни, голодная, дикая. В нее упасть как нечего делать. Оглядываясь по сторонам, Чонгук крепче сжал пальцами руль, что стало для него роковой ошибкой, чуть ли не стоившей жизни: как гром среди ясного неба позади объявился темный вейрон, сверкая ядовито-белым дальним светом. Он слегка примкнул к заду ламбо, едва ли коснувшись ее, но этого было достаточно, чтобы «падшего ангела» мотнуло влево. Намджуну хватило всего секунды перестроиться правее и сунуть нос бугатти между краем моста и идущим вперед хураканом, заставляя его прижаться другого края и ехать от него в опасной близости. Ладони у Чонгука вспотели, дыхание сбилось; он посмотрел в правое окно и подавился воздухом: река, деревья, бликующий лунный свет. Хоть и не видно, но он чувствует, что находится у самого края, а по сантиметру от переднего и заднего колеса болтаются на весу, прямо над холодной, мертвой водой, и пути отхода у него нет: слева впритык едет вейрон, стремительно его обгоняя, и если сейчас не сбавить, оба перевернутся или свалятся вниз; конец моста уже маячит впереди. Хочется расцепить потные ладони, чуть ослабить хватку, но не можется. Так дико страшно, что пробирает дрожь, бросает в холод все тело, изо рта валит пар. Кончики пальцев немеют, теряя контроль над рулем, и все, что может Чонгук ㅡ вдарить по тормозам, грызя себя изнутри и оставляя на растерзание совести. Он поступает как последний трус, как потерявший себя гонщик, сдается, сбрасывает. И пропускает соперника вперед: раздается отдаленный скрежет металла сбоку, красные огни бугатти маячат перед его лицом, и с моста Намджун съезжает первым. Чонгук со злостью бьет по рулю, рычит, пока горло не начинает неприятно саднить и вдавливает педаль газа в пол. До финиша остается несколько километров, и Намджун идет впереди. Его усмешка звоном звучит в голове, его оскал встает перед глазами. Нет, нет! Ни одна живая душа не обгонит Чон Чонгука. Беря разгон и нагоняя уже никуда не спешащий бугатти, альфа почти был готов протаранить его, но вовремя опомнился и дал себе отрезвляющую пощечину: это ни в коем случае нельзя, тогда кто-то точно поплатится жизнью, а губить свою малышку Чонгуку жалко. Намджун же будто никуда больше не спешит, сбавил и едет под сто девяносто, специально дразня Чонгука позади себя. А тот в бешенстве. Алкоголь в крови дает о себе знать: выпитая водка, ром и соджу дают отдачу, впуская в кровь адреналин, азарт и огонь в запредельных дозах. Смертоносный коктейль, образованный после сегодняшнего вечера в его организме грозится вырваться наружу, и ничего хорошего это не сулит: в голову лезут безумные идеи, искры пляшут в глазах, пальцы постукивают по рулю. Отсчет запускается от десяти. Если не сегодня, не сейчас, то уже никогда. Чонгук обязан победить. Чимину ㅡ жизнью, Тэхену ㅡ сердцем и телом, Хосоку ㅡ душой. Он себе больше не принадлежит, он раздал себя самым важным людям в своей жизни, и только им теперь решать, как распоряжаться плотью и кровью, которую они получили. И либо ей они расплатятся с Намджуном, либо своим собственным, а этого Чонгук не допустит. Он каждому что-то обещал, что будет защищать, что защитит, что не даст в обиду и всю жизнь будет оберегать, стоя рядом, и не может своего обещания нарушить. Он борется за них насмерть. И обязан выиграть этот поединок. На выезде на магистраль, Чонгук резко крутит влево и выезжает на встречную полосу, стремительно набирая скорость и оставляя вейрон позади. Стрелка тахометра сходит с ума, спидометр показывает двести тридцать. Хоть бы не было встречной машины, хоть бы ни один водитель фуры не решился сегодня на рейс, иначе оба они отправятся на тот свет. Справа ㅡ отбойник и на треть кузова отстающий Намджун, слева ㅡ скользкая обочина и глубокая колея. Впереди ㅡ бесконечная темная дорога, освещенная холодным светом дальних фар и предрассветными лиловыми сумерками. До финиша минуты, секунды, мгновенья. Хоть бы не поехало навстречу ни одной фуры... Уровень адреналина в крови в красной зоне. Потные ладони Чонгука соскакивают с руля, нога, до онемения напряженная, во всю выжимает газ, зоркий взгляд прикован к дорожной разметке и тому, что происходит прямо перед носом. Главное не оборачиваться, не смотреть назад. Намджун позади, он отстает; Чонгук обязательно его обгонит. Край отбойника появляется в зоне видимости ㅡ до него пятьсот метров. Спидометр Чонгука показывает отметку в двести пятьдесят, и альфа судорожно и глубоко начинает дышать: финиш, вот и финиш! Улыбка трогает его губы, побелевшие пальцы приобретают розоватый оттенок: смог, смог, смог, смог! Но нет: звериный рык бьет по барабанным перепонкам, синее пламя вырывается из выхлопной трубы, и вейрон стрелой несется мимо него, пересекая импровизированную финишную черту всего на сто метров раньше Чонгука. Бугатти с заносом на сто восемьдесят тормозит поперек дороги, дымя колесами, а на асфальте остаются черные следы жженой резины. Закись азота. И Чонгук прибывает вторым. Альфа с визгом шин тормозит посреди широкой дороги, оставляя машину почти вровень с разметкой, и разъяренный вылетает из нее, громко хлопая дверью и подбегая к абсолютно спокойному Намджуну, облокотившемуся на капот вейрона. Он достал сигарету, продул фильтр и уже собирался поджечь, как на него налетела волна ярости, желчи и отборного мата, извергаемого разозлившимся Чонгуком. ㅡ Да как ты посмел! Это же не честно! Это старых правил! И ты протаранил меня дважды! Ты, сука! Чтоб ты сдох! ㅡ не унимался он и с силой пнул колесо бугатти, из-за чего сработала сигнализация, но спокойный, как удав, Намджун с невозмутимым видом выключил ее и поджег сигарету. ㅡ Я тоже старых правил, Чонгук-а, ㅡ парировал он с ироничной усмешкой, от которой у младшего тошнота подкатила к горлу. Он сжал пальцы в кулаки и дернулся навстречу мужчине, но тот остановил его вскинутой рукой. ㅡ К тому же, на войне все средства хороши. Ты лучше подумай, чем будешь платить за проигрыш, ㅡ Намджун бросил на него такой колкий, двусмысленный взгляд, еще и подмигнул, что Чонгука сковал страх: что же он там себе придумал, чем он теперь обязан ему... ㅡ Ты не имеешь права ничего требовать с меня! Ты сжульничал! Эй, я с тобой разговариваю! ㅡ увидев, как невозмутимо Намджун продолжает курить, Чонгук широким шагом подошел к нему и вырвал изо рта сигарету, размашистым жестом отбрасывая в кусты. И впервые за время их знакомства в глазах мужчины он увидел неподдельную ярость, наконец сумев вывести его из себя. ㅡ Заткнись, ㅡ перехватив чужое запястье и грубо сжав, Намджун притянул Чонгука к себе, словно мягкую игрушку, и запустил пальцы второй руки в шелковые влажные волосы. ㅡ Хочешь совет? То, что ты сбросил там, на мосту, было не признаком твоей трусости, а самой правильной вещью в твоей никчемной жизни, но то, что ты сейчас врубаешь заднюю, ㅡ хуже всякого страха. Ты ничтожество, ㅡ последние слова альфа так ядовито прошептал младшему на ухо, что у того чуть ли не брызнули слезы из глаз. В хриплом голосе, в дыхании с ароматом ментола и никотина чувствовалась такая жгучая ненависть, какую люди еще не видели. Десять лет Намджун копил ее, десять лет точил клинок. А сейчас он угодил четко Чонгуку меж лопаток, после чего прямиком направится Тэхену в сердце. ㅡ Чего ты хочешь, ублюдок? ㅡ дыша в чужую шею, проговорил Чонгук и поджал губы, когда грубая хватка на его руке закрутила ее и вдавила в поясницу, заставив подкоситься колени, а стальные пальцы сжали волосы на голове и подняли ее. Между глазами установился зрительный контакт, и только сейчас Чонгук понял, в какой он, мягко говоря, жопе: Намджун не станет его убивать. Он сделает гораздо хуже. ㅡ Готов ли ты, милый Чонгук-и, пожертвовать всем ради своей любви? ㅡ с головы рука альфы двинулась по лицу, коснулась щеки и пухлых губ, погладила шею и грудь и спустилась на бедро с внутренней стороны. Чонгук остановил ее, не давая двигаться к паху. ㅡ Всем. Даже ей самой. Чего хотел Намджун, объяснять не требовалось. Но ведь если Чонгук переспит с ним, Тэхена это не то, что убьет, ㅡ разорвет на части, сожжет дотла, утопит прах в чонгуковой крови. У него лопнет сердце, он сойдет с ума. Он не перенесет измены Чонгука. Даже, наверное, смерть его дастся Тэхену легче, чем измена, ведь в случае ее он будет уверен, что альфа принадлежал ему весь ㅡ и душой, и телом, ㅡ но если же он изменит, то выходит, что частичка его, такая значимая и важная, уже не в тэхеновых руках. ㅡ Намджун, пожалуйста... ㅡ Чонгук ничтожество, теперь он сам это понимает. Хватка на его руке слабеет и полностью отпускает, Намджун приобнимает за талию, заключая в стальные объятия и не позволяя отойти. ㅡ Я тебя очень прошу... забирай все: машину, квартиру, меня. Я про людей тебе все расскажу, всех сдам. Только не трожь Тэхена... пожалуйста... ㅡ он просит, молит о пощаде, слезы капают с его щек. А Намджун усмехается, кладет со шлепком руки на округлые ягодицы и с наслаждением сжимает; Чонгук даже не сопротивляется. ㅡ Ну уж нет. Ты осмелился вызвать меня, и ставки были высоки. Так что... ㅡ тяжелая рука снова падает на внутреннюю сторону чонгукова бедра и на этот раз уверенно и без препятствий двигается к паху. Младший альфа поджимает губы и перехватывает ее уже почти у цели, пытаясь отойти, но все безуспешно. ㅡ После этого ты отстанешь? ㅡ спрашивает Чонгук, поднимая на Намджуна полный слез взгляд. Рука его все же добирается до паха, сжимает, массирует, и альфа расплывается в довольной улыбке, пока Чонгук напряженно смотрит на него и мечтает врезать и отнять шаловливую ладонь; та больше не приносит удовольствия. ㅡ Конечно, Чонгук-и. Я человек-слово, ㅡ и даже в этой фразе столько иронии и смеха, что Чонгук просто теряется. Он в шаге от измены, измены во благо, ради всех них, ради будущего, но будущего серого и ужасного, потому что даже если он сумеет скрыть это от Тэхена, правда будет грызть его до конца дней. ㅡ Как я могу получить гарантии? ㅡ выбор сделан, назад пути нет. Намджун знает, что загнал Чонгука в угол, знает, что не дал ему других вариантов, и потом сломает им обоим жизнь, прислав весьма интересное видео с регистратора Тэхену на почту. И, увы, победит. ㅡ Просто поверить, ㅡ снова улыбка, снова наслаждение. Чонгука уже тошнит от этого слащавого лица, а потому он стирает с него зазнавшееся выражение грубым, неистовым поцелуем, кусая до крови, без толики ласки и нежности, распаляя альфу, выводя из себя, понимая, что самому будет хуже, но изнемогая от желания причинить ему хоть какую-то боль. Руки Намджуна оплетают стройное тело, словно стальные цепи, сжимают крепко, до боли, до красных следов. Чонгук мычит в поцелуй, понимая, что это не просто грубые объятия, ㅡ это ответ Намджуна на причиненную ему секунду назад боль, это возврат в полной мере того, что Чонгук хотел предоставить ему. Он в его плену, в его власти; у него нет права противиться и говорить, даже движение лишнее сделать запрещается. Намджун ㅡ доминант, а Чонгук лишь его жалкая подстилка. Первые лучи солнца касаются иссиня-черных волос, и те приобретают привычный блеск дорогого шелка, вечно отражавшийся в слегка пьяных глазах, где полыхал азарт и жажда скорости. Капли росы усыпали траву, в воздухе появилась утренняя свежесть, вдалеке запела первая птица. Холодный ветер прокрался под ворот расстегнутой сверху рубашки, коснулся выглядывающей груди, заставляя ее покрыться мурашками, прошелся по потным лицам, сплетенным в поцелуе. Природа прекрасна в такое время, когда тишина, спокойствие, нет ни единой живой души; царит атмосфера уединения и романтики. Чонгук всегда хотел встретить рассвет, целуясь, держа за руку любимого человека, прикрывая глаза от его ласковых и нежных касаний разгоряченного тела. Как жаль, что его самая трепетная мечта превратилась в ужасный ночной кошмар. Намджун грубо хватает его за все, что попадается, ненасытно исследует соблазнительное тело. На чоновых губах уже нет живого места, все истерзанные, в крови, а он продолжает их безжалостно драть, кусать и облизывать, ловя дикий экстаз от металлического вкуса алой теплой жидкости. Чонгук уже не сопротивляется, не отвечает, не издает ни звука. Он чувствует себя опустошенно и мерзко, предателем, наглым лгуном, продавшим свое тело, предавшим любовь. И пусть он делает это во благо, себя изнутри он убивает, оставляя лишь хлипкую оболочку с фальшивой улыбкой, а если еще узнает и Тэхен, то и от этой шкурки ничего не сохранится, развеется пеплом по прохладному ветру одним ужасным ранним утром. Чонгук даже думать не может. Ни о чем. Что будет, когда узнает Тэхен, что будет, когда все это закончится, что почувствует он сам, когда Намджун ворвется жестко в его тело и начнет выбивать хриплые, жалобные стоны. Что он будет чувствовать, сливаясь воедино с другим человеком, нося в сердце свою заветную любовь, соединяясь с тем, кого ненавидит всей душой. Что он будет чувствовать, отдав ему всего себя. Чонгук не знает. И надеется, что никогда не сможет узнать. Намджун с легкостью меняет их местами, усаживая альфу на капот вейрона будто тот ничего не весит толком, и раздвигает его ноги, вставая между, возобновляя дикие поцелуи. Мозолистые татуированные пальцы спускаются на шею, обнимая с тыльной стороны, пережимают сонную артерию, до боли впиваясь в бронзовую кожу, и Чонгук, прикрывая глаза, видит перед собой звездочки, теряя сознание. Ослабив хватку, Намджун снова дает крови пробиться к мозгу и насытить его кислородом, и, словно очнувшийся, Чонгук начал кашлять, задыхаясь, и нервно смотреть по сторонам. Находясь до этого момента в прострации, а после, во время пережатия артерии, в неком экстазе, он только сейчас вернулся к реальности с полным осознанием происходящего. Первая мысль была ударить Намджуна, но вторая прилетела следом: нельзя, и пришлось поддаться: раздвинуть ноги и откинуть корпус, позволяя разорвать свою рубашку и обследовать подкачанный торс грубым рукам. Этого альфа и добивался: привести Чонгука в сознание. Пусть смотрит, пусть ощущает все то, что делает Намджун, пусть сгорает от стыда и мук совести, пусть сойдет с ума от боли. Намджун будет упиваться прекрасным телом, его терпким запахом, приятной теплотой и узостью, неземной роскошью, цветом кожи, ее вкусом и вкусом крови. Но еще больше он будет наслаждаться эмоциями: страхом, ненавистью к себе и нему самому, отчаянием, неверием, сомнениями и, самое важное, болью. Болью от осознания всего, что Чонгук творит сейчас, и еще большей болью от осознания, что ничего изменить он не может. Намджун будто специально растягивает прелюдию: его губы только оказались на шее, терзая ее зубами, оставляя кровавые бутоны, чтобы Тэхен видел, чтобы сердце его болело от этих пейзажей, а руки продолжали поглаживать торс цвета бронзы, ласкать бедра и мять промежность. Чонгук ни капли не возбужден, и это Намджуна очень бесит. Даже его эрогенные зоны ㅡ шея, мочки ушей, соски ㅡ не находят отклика в его теле. Он словно деревянный, и реагировать не собирается. ㅡ Значит, будет по-плохому, ㅡ прорычал себе под нос альфа, больно прикусив бусину соска, заставляя Чонгука хоть как-то отреагировать: он вскрикнул от боли и попятился назад, но сильные руки далеко его не пустили. Одну Намджун запустил в шелковые волосы, оттягивая назад, заставляя поднять подбородок. Острая линия челюсти бликовала на вставшем солнце, ветер играл с выбившимися прядями волос, ресницы жалобно трепетали, и капельки пота стекали по красивым скулам. Даже жалко портить такое лицо. Но месть Намджуна ничто не остановит. Вторую руку он просунул под рубашку Чонгука, обняв его за талию сбоку, провел до ребер ею вверх, а потом как-то резко и неожиданно, что младший и понять не успел, замахнулся ей и с силой ударил Чонгука по лицу, заставляя голову резко повернуться в сторону. Из носа хлынула алая кровь, и Намджун брезгливо отбросил альфу от себя. Чонгук рухнул на капот, опираясь на ладони и подгибая локти, капая горячей кровью на плавные металлические изгибы, что только больше распаляло мужчину. Он взял младшего за шиворот и рывком скинул на землю, ногой толкая в бедро, чтобы со спины перевернулся на живот. Измученный, кашляющий, истощенный Чонгук едва ли нашел в себе силы приподнять грудь, чтобы лицо не лежало в дорожной пыли, и стер тыльной стороной ладони кровь с носа, которая тут же снова натекла. Ему казалось, что еще чуть-чуть, и он заплачет. Ситуация, происходящая сейчас, полностью отражала их общее глобальное положение: Намджун победил. Он на вершине, вертит ими, как хочет, издевается, как может, и причиняет первосортную боль, заставляя ссориться, лгать и изменять. Он продумал все до мелочей и получил за это награду: власть и доминирование. А Чонгук ㅡ Чонгук сломлен. Лежит в придорожной пыли и харкает кровью; его самый худший кошмар стал реальностью. ㅡ Эта сука сломала мне жизнь, ㅡ Намджун присел на корточки, пропуская бедра Чонгука меж своих ног, и схватил его за волосы, поднимая грязное лицо к небу, ㅡ а я сломаю ее ему, ㅡ и альфа снова был брошен на землю, на этот раз сильно ударившись лбом об асфальт. На нем сразу выступила кровяная роса, и несколько маленьких камешков впилось в смуглые щеки. ㅡ Ты вся его жизнь. И я ее заберу, ㅡ снова подняв Чонгука за волосы, второй рукой Намджун провел по его кадыку и, обхватив шею, сжал пальцы, перекрывая доступ кислорода. Чонгук попытался отцепить его руку от себя, но альфа только больше надавил, и силы начали стремительно покидать юношу. Его лицо заметно посинело, руки ослабли. ㅡ Но умирать ты будешь медленно. И мучительно. Потому что тебя я тоже ненавижу! Намджун ослабил хватку и, встав, пнул Чонгука в живот, прикладывая ровно столько силы, сколько нужно для того, чтобы было адски больно, почти до потери сознания, но очень отдаленно от смерти. Альфа снова начал задыхаться, свернувшись комочком на жестком асфальте, и спокойно прикрыл глаза, просто молясь о том, чтобы Тэхен обрел лучшую жизнь без него. Видя, что Чонгук совсем никакой, Намджун отошел от него на несколько метров, закуривая сигарету. Все же не такое он животное, чтобы бить слабого лежащего, но как только Чонгук накопит хоть немного сил и даст ему пощечину, он возобновит свои действия. И тогда уже не остановится. Пуская к розовому небу клубистый дым, Намджун думал о том, как все хорошо. Все почти вернулось на круги своя, осталось одно маленькое дело, лежащее за его спиной и приходящее в себя, и когда с ним будет покончено, Намджун, наконец, займет свой привычный пост. Он сядет в кресло в офисе, будет спокойно пить кофе и наблюдать за делами, посылать своих людей на земли Тэхена и постепенно, может, лет за пять, отнимет их все просто потому, что сильнее. Все честно, никакого применения силы непосредственно к нему, какой и был уговор. Он также вернется на дороги, снова примет статус лучшего гонщика, признание ото всех и всеобщий легкий страх. Он будет пить ром, курить, высовывать ладони навстречу ветру, слушать рык мотора, упиваться телами всех омег, каких пожелает. Он снова станет королем этого города, каким был когда-то. Только тогда, условно, их было несколько, а теперь он будет один. Анархия, дамы и господа. Докурив, альфа выбросил не затушенный бычок и вдохнул прохладный воздух полной грудью: так пахнет свобода, так пахнет счастье. Развернувшись на невысоком каблуке лакированных ботинок, Намджун медленным шагом направился к Чонгуку, который все еще лежал без сил на холодной земле, глубоко дыша и изредка покашливая. Из носа его по-прежнему стекала тонкая алая струйка, на точеных скулах виднелись мелкие царапины-порезы, камешки, на лбу ㅡ кровяная роса. Его руки, все в пыли, обессиленно лежали рядом с согнутыми коленями и животом, на котором сквозь расстегнутую рубашку виднелся грязный след он носа ботинка. Улыбка тронула тонкие губы: и так тоже может выглядеть счастье. Сложись все по-другому, Чонгук бы стал отличной шлюхой, которую можно было бы трахать время от времени, посылать его за информацией и дарить всякие безделушки, давать денег на тюнинг авто. Но Чонгук выбрал сторону проигравшего, а такое Намджун не прощает. Он ускорил шаг, подняв было руку, чтобы снова ухватить юношу за черную шевелюру, как услышал за спиной приближающийся рык машины. Такой хорошо знакомый и легко узнаваемый. ㅡ Тэхен... ㅡ прошептал Чонгук и громко закашлялся, выплевывая на темный асфальт сгустки крови. Растерявшийся Намджун замешкался всего на секунду, не зная, уезжать ли или прикончить уже бедолагу, но и этого времени хватило астон мартину, чтобы добраться до места и с визгом шин затормозить метрах в десяти от пары. Тэхен распахнул дверь авто и ураганом вылетел из него, на ходу доставая из-за пояса пистолет и громко щелкая им, направляя на опешившего альфу. Впервые удалось застать Намджуна врасплох: он, обезумевший, переводит взгляд с Тэхена на измученного Чонгука и обратно и стоит, подогнув колени, понимая, что ничего сделать пока не может. Оружия у него нет, а стоит двинуться ㅡ Тэхен, того гляди, выстрелит, а этого совсем не хочется. И так колено болит до сих пор, хоть ранение там было совсем незначительное. Омега дрожащей рукой наводит пистолет на Намджуна, и в это же время с пассажирского сиденья астон мартина выскакивает перепуганный до смерти, бледный Сокджин, моля Тэхена не стрелять, но мужчина будто не слышит его: подходит ближе к альфам и бровью не ведет. ㅡ Что ты сделал с ним?! ㅡ разъяренно кричит Тэхен, поглядывая на едва дышащего Чонгука, и подпирает руку с пистолетом второй, чтобы не так сильно трясло, однако тщетно: колотит все тело, сердце от увиденного разрывается. Еще чуть-чуть, и он бы опоздал... ㅡ Все то, что ты заслуживаешь, ㅡ ухмыляется Намджун, и омега, поджав губы, прикрывает глаза. Альфа знает, точно знает, что своими действиями больше приносит боли Тэхену, чем Чонгуку, да еще и словами по живому проходится: из-за Тэхена страдает невинный, из-за Тэхена Чонгук весь в гематомах и ссадинах, сплевывает кровью. ㅡ Я убью тебя! ㅡ рычит он, срываясь с места и делая еще несколько быстрых шагов вперед, уверенно сжимая пистолет в руке, но Сокджин перехватывает его за талию, не давая двигаться дальше. Он со слезами на глазах продолжает умолять Тэхена, а Намджун начинает громко смеяться, и все это так чертовски действует на нервы, что омега, кажется, готов сойти с ума. ㅡ Давай, стреляй, что же ты, ㅡ сквозь смех говорит Намджун, разводя руки в стороны. Он ни капли не удивлен, что Сокджин здесь, и сразу догадался, каким таким чудесным образом Тэхен оказался с ним. А точнее, он с Тэхеном. Джин ведь тоже был на церемонии сожжения и слышал их с Чонгуком разговор. ㅡ У тебя кишка тонка, ㅡ выплевывает порцию яда Намджун и смотрит с вызовом, абсолютно без страха в глазах, что Тэхена только больше сбивает с толку. Не может он выстрелить в человека, а тем более убить. ㅡ Раз я доверился инстинктам, привитым моим отцом, и это было ошибкой, ㅡ начал он дрожащим голосом. Сокджин от безысходности рухнул на колени и тихо заплакал, понимая, что скорее всего, Тэхен все же выстрелит. ㅡ Я ненавижу себя за то, что сделал с тобой, я виноват. И ты имеешь полное право злиться, ㅡ на лице Намджуна даже задумчивости не появилось. Все та же ироничная ухмылка и высокомерный взгляд. ㅡ Но ты уже достаточно отомстил, Намджун. Ты ранил близких мне людей, ты убил одного! Неужели тебе этого мало?! ㅡ по нежным омежьим щекам потекли слезы, капая на серый асфальт. Тэхен поджал губы, пытаясь прекратить их. Столько воды уже утекло и утечет еще, если он не примет решение сейчас, которое дается с таким великим трудом. Он вытер слезы тыльной стороной ладони и уверенней взял двумя руками пистолет. Теперь явно испугавшийся Намджун округлил глаза и попятился слегка назад; Тэхен не был похож на того доброго человека, которого он знал. Сейчас омега будто стал другим: злость, гнев и ненависть полыхали в его глазах, на лице заиграли желваки, а руки перестали трястись. На долю секунды Намджуну показалось, что перед ним покойный мистер Ким, так Тэхен был похож на него. Джин перестал плакать и поднял взгляд на Тэхена, Чонгук с трудом перевернулся на спину и тоже смотрел на любимого, приподняв уголки губ вверх. ㅡ Все кончено, Намджун, ㅡ прозвучало отрывисто, холодно, броско. Как будто правда отец Тэхена восстал из могилы и вселился в тело своего сына. ㅡ Я не убью тебя, ㅡ он бросил короткий взгляд на разбитого горем Сокджина, и это уже было похоже на старого Тэхена, что подарило Намджуну надежду убежать, но... ㅡ но сотру из своей жизни навсегда. Ты ни капли не изменился и не изменишься, потому прости, но я должен... должен... ㅡ ровное дыхание и щелчок. Извинившись больше перед собой, Тэхен спустил курок, направив пулю Намджуну в бок. Она прошла на вылет и со свистом рассекла воздух, упав в придорожную пыль на обочину. Альфа рухнул на землю, корчась и постанывая от боли, придерживая кровоточащую рану. Ранение опасное, но его успеют спасти, Тэхен в этом уверен. Сокджин с криками бросился к нему, садясь на колени и кладя на них голову любимого, очерчивая холодными дрожащими руками его лицо. Слезы капали на него, и казалось, что плачет Намджун. Возможно, так и было, но этого уже не узнать. Джин поцеловал его в лоб и ласково прошептал: «потерпи», поглаживая точеные скулы. Вся его жизнь сейчас в его руках, истекает кровью, страдает, и омега места себе не находит от ужаса и горя. Но на Тэхена зла он не держит, понимает, что и он, и Намджун получили по заслугам, а глубоко в душе надеется, что старший простил его после того, как он рассказал о том, что Намджун и Чонгук поехали на гонку. Намджун открыл рот и издал невнятный хрип, из которого Сокджин ничего не понял, мотая головой и плача, прикрывая альфе губы, чтобы молчал, не тратил силы, но он рукой потянулся к впалому животу Джина, касаясь его кончиками пальцев и, приоткрыв глаза, собрал все последние силы, разборчиво шепча: ㅡ Береги ребенка. Прости, ㅡ и потерял сознание, а вдали послышался вой полицейской сирены и машины «скорой» помощи. Тэхен сразу после выстрела бросился к Чонгуку, помогая ему встать, перекинул его руку через свою шею и потащил медленно к машине. Альфа улыбался и крепко держался за него, радуясь, что Тэхен выполнил обещание: он оказался рядом тогда, когда это было нужно больше всего, и не бросил его. Омега осторожно усадил младшего на пассажирское сидение астон мартина и, сев за руль, ударил по газам, с визгом шин покидая это ужасное место, которое останется в памяти всех, бывших там сегодня, еще очень надолго. ㅡ А как же... а Намджун? А... а машина моя?! ㅡ откинувшись на спинку сиденья и прикрыв глаза, Чонгук вдруг встрепенулся, подскакивая на месте и тут же шикая от сразившей все тело боли; не прошло и минуты, как они были в пути. ㅡ За ламбо не волнуйся, ее пригонит твой друг из клуба. И за Намджуна тоже ㅡ полиция и «скорая» уже в пути, его вылечат и найдут достаточно причин, чтобы закрыть до конца жизни. Я обо всем позаботился, ㅡ Тэхен лукаво подмигнул ему и прибавил газу, открывая окна, чтобы ветер колыхал пыльные черные прядки волос. На его телефон, висящий на магните рядом с радио, загорелся, оповещая о новом сообщении от какого-то контакта «коп»: «Мы взяли его. Спасибо за содействие». Чонгук быстро глянул на Тэхена, который прочитал сообщение и посмотрел на него, и отвел взгляд, якобы ничего не видел, чувствуя затылком мягкую ухмылку. Сколько еще он не знает о Тэхене? Сколько секретов и тайн таит этот маленький с виду человек, имеющий такое большое сердце? О прошлом, о связях, вообще о своей жизни. Чонгук уверен, что у него будет достаточно времени узнать все и Тэхен не утаит ни единого факта. Сокджин продолжал сидеть с Намджуном, держа на коленях его голову и бесшумно роняя горькие слезы на серый асфальт. Как только рык тэхеновой машины отдалился, послышалась еще ближе сирена, и через считанные секунды полицейский конвой и желтая машина медиков показалась на горизонте, где дорога соприкасалась с небом. Джин понимал, что это конец. Тэхен обещал ему не убивать Намджуна, но сделать все, чтобы его в их с Чонгуком жизни больше не было поклялся. И он сделал. Подслушав разговор альф на церемонии сожжения, Сокджин понял, что сообщить Тэхену о гонке будет его последней миссией. Он просто был обязан отплатить ему за все хорошее, что омега сделал, за все их годы, проведенные вместе. Его мучила совесть за все содеянное, и он понимал, что своему будущему ребенку никогда не станет хорошим примером, если хоть раз в жизни поступит правильно: пойдет против того, кого любит. Намджун жесток и опасен, таким людям не место на свободе. А Тэхен просто случайный человек, попавший в струю: ему не посчастливилось попасть не в ту семью, не в ту среду и жить не своей жизнью. Он заслужил счастья, а Намджун, пожалуй, нет. Так рассудил Джин в тот момент и отправился к Тэхену, даже не думая о том, как это будет выглядеть и поверит ли омега ему. И уже стоя у двери, постучав в нее, Сокджин вдруг опомнился, что он делает. Предает любимого, идет против его приказа. И плачет. Плачет от раскаяния, боли, сожаления. Наверное, эти слезы и заставили Тэхена поверить ему. Джин вкратце рассказал все: как работал на Намджуна до ареста, как влюбился, как десять лет назад после суда специально подошел к Тэхену, как все это время докладывал о его делах и подставлял его, как управлял им и велел действовать неправильно по отношении к Чонгуку. Он раскаивался, и это было видно. Про гонку Тэхен поверил не сразу. Но когда Джин признался в том, что беременный, что-то внутри старшего омеги переклинило, и он шестым чувством понял, что Сокджин не врет. Он всего лишь хочет помочь, извиниться за содеянное. ㅡ Я не смогу простить тебе все это. Но буду очень благодарен, если мы спасем Чонгука, ㅡ сказал тогда Тэхен, положив руку Джину на плечо, и смахнул слезы с его красивого лица, пустив в дом и дав стакан воды с успокоительным. Как только Тэхен услышал подробности гонки, по какой трассе и на каких условиях они едут, он немедля сорвался с места, прихватив с собой омегу. Джин лишь умолял не убивать Намджуна, и Тэхен обещал только это. Всю дорогу он то и дело кому-то звонил, передавал место их нахождения, фамилию и все данные Намджуна и его бизнеса. Тогда-то Джин и понял, что им пришел конец. Сегодня, если они успеют, если страшное еще не произошло, случится кое-что более страшное для него самого: Намджуна повяжут и закроют пожизненно, а он останется один с ребенком и своей неразделенной любовью. ㅡ Прости, любимый, прости, ㅡ шептал Джин бессознательному телу, и тут же его оттащили от него двое полицейских. Он брыкался, вырывался и кричал, сквозь пелену слез наблюдая, как его Намджуна окружает бригада медиков, крича что-то друг другу, фельдшер укладывает его на носилки и двери машины «скорой» закрываются. Его самого посадили на заднее сиденье полицейского служебного мерседеса и тоже повезли прочь от рокового места, залитого кровью. Лучи рассветного солнца осветили заблестевший асфальт, нагрели черные свежие следы резины и высушили пятно алой крови. Ветер успокоился, едва шелестя верхушками сосен и разнося по округе придорожную пыль; запели первые птицы. Наступило утро. И начался уже новый день.