***
***
На часах было ровно пять утра, летом как раз светает в это время, но не здесь — Стив нарочно завесил окна дома плотными синими шторами, чтобы сымитировать внутри еще глубокую ночь. В зале горел свет, которым огромная дизайнерская люстра обливала всю комнату, а на полке рядом с камином стояли две красные зажженные свечи, крошечное пламя которых танцевало в воздухе подобно двум изящным балеринам. Это все было похоже на декорацию для осенней фотосессии, или же очередной искусно подобранный художником, натюрморт — но никак не на реальную жизнь. Правда вот в воздухе пахло не глинтвейном и имбирным печеньем, а металлом, спиртом и прочими медикаментами из ящика неотложной помощи. Харли лежала на диване, закинув ноги на колени Джокера и извиваясь от многочисленных мучительных страданий от пощипывающей боли в ранах, наносимой дезинфицирующими средствами. — Да чего ты... пищишь?! — пробубнил мужчина и дернул девушку за ноги, придвигая ближе. — Больно! — недовольно прокряхтела Джонс и шмыгнула носом. Джей смерил ее уставшим взглядом, а-ля «не беси меня, я на грани» и усмехнулся. — Больно. Эй, глянь — подозвал он Стива и приподнял ногу Харли, чтобы продемонстрировать несколько глубоких ран на одной ступне — я вытащил отсюда ровно семь осколков стекла и одну древесную щепку. — с этими словами он отпустил ее ногу и показал пальцами «козу», иронично выражая всю «крутость» ситуации. Шестерка шокировано нахмурил лоб и выпучил глаза, увидев эти малозначительные, но все же странные и довольно неприятные травмы. Каждому известно, что ранить себя в какую либо чувствительную зону — особенно неприятно, и даже просто оценив взглядом что-то из этого, уж точно можно на себе прочувствовать всю боль. — Жеесть... ты как? — протянул он и с досадой посмотрел на страдалицу, лоб которой уже покрылся испариной от таких «пыток». — А если из тебя на протяжении целого часа будут вытаскивать всякую дрянь, тебе будет как? — зло прошипела она и попыталась приподняться на локтях, но сразу же получила нехилый толчок обратно. — Не двигайся вообще! Вот как легла, так и лежи. — раздраженно проговорил Джокер, держа в зубах оторванный лоскут медицинского бинта. Девушка покорно кивнула и зажмурилась, стараясь не издать и звука, хотя боль была и не очень сильная, но колкая и неприятная — будто в нее разом вонзилась сотня остро заточенных тонких лезвий. Весь ее живот был в множественных порезах, в припадке нанесенных несчастным Кроулом, коленки были сбиты в кровь, из предплечий и лодыжек торчали маленькие, еле заметные осколки, которые возможно было извлечь только при помощи специальных щипцов, чем сейчас и занимался Джей. Он уже обработал несколько ее ран и плотно перемотал ее израненные жесткой веревкой запястья и еще несколько серьезных травм на щиколотках, иногда увлекаясь до того, что Стиву приходилось с дергающимся глазом подавать бинт рулон за рулоном, только и наблюдая беспрестанно летящие на пол пустые упаковки. — Что скажу, молодец. — задумчиво протянул он, выкладывая щипцами очередной окровавленный осколочек в наспех подобранное кухонное блюдце. — Ну зачем так резко дергать? — выкрикнула Харли и зашипела от резкой щиплющей боли. — Лучше протерпеть моментальное, нежели я медленно буду заливать каждую твою рану спиртом. Но если ты хочешь насладиться моментом, то... — Не надо, пусть так уже, но быстрее. — вытянув ладонь вперед, твердо произнесла Харли и взглядом заверила присутствующих в том, что будет продолжать стойко выносить все происходящее. Это было довольно несвойственное для нее чувство, ведь после стольких болезненных испытаний из своего яркого прошлого, она практически перестала ощущать и малейшее воздействие на свой организм, из плюсов приобретя лишь высокий болевой порог. Но прошло около пяти лет, само собой эта ее супер-способность слегка притупилась, а тело уже не могло так быстро восстановиться, обрекая девушку на новые страдания, которые сейчас чувствовались особо отчетливо и резко. А Джей уже даже и не старался вести себя более-менее нежно, изображая из себя какого-то увлечённого хирурга с немым и пресным выражением лица. Он промывал каждую ее свежую рану белой одноразовой тряпкой, заранее смоченной в теплой воде, щедро заливал перекисью водорода, а только в финальной части плотно заматывал бинтом, даже не задумываясь о комфорте своего «подопытного». Хоть это и можно было счесть за ту же заботу, но она все же была какой-то странной, будто сдерживаемой в им же установленных рамках приличия. — Вот, с ногами покончено. Сейчас только попробуй встать, сама будешь все переделывать от и до. — выдохнул Джей и по своему обыкновению поправил прическу. Девушка устало улыбнулась и поправила тугую повязку на левом колене, пытаясь хоть как-то что-то ослабить, но естественно Джокер уже позаботился о том, чтобы все осталось именно так, как он и задумал — в общем, как и всегда до этого. Он утомленно откинулся на спинку дивана, зачем-то резко одернув вниз запачканную кровью и сажей, местами порванную фиолетовую рубашку. Мужчина медленно выдохнул и достав из кармана брюк коробку спичек, одним движением поджог в блюдце окровавленные ватные диски, оторванные куски бинта и прочие отходы, накопившиеся за время принудительного «излечения». Он апатично наблюдал за разгорающимся пламенем, будто размышляя сейчас о смысле своей жизни, пусть и выбрав для этого не самый подходящий момент. А если серьезно, то он и вправду размышлял о чем-то похожем и уже на протяжении нескольких дней. Конечно, для него уже было совершенно ни к чему размышлять о таком высоком, как смысле собственного существования — он давно знал, что нужен здесь лишь для того, чтобы повсеместно разжигать лишь нещадное пламя хаоса и только по собственной прихоти лишать драгоценной жизни сотни, да даже тысячи невинных людей просто потому, что они оказались не там где нужно в неподходящее время, да и просто, до ниточки раздражали его своим вечным мельтешением абсолютно везде. Нет, сейчас вопрос и вправду был намного серьезнее. Он не мог ни на секунду представить свою жизнь без искреннего смеха Джонс и ее порой глупых, но забавных выходок, но покрывать себя с ног до головы идущими в комплекте обязательствами, он совсем не хотел. С Челси все было донельзя проще — он ее просто не любил. Не любил и не замечал практически никогда, уже всерьез воспринимая как сожителя или наскучившую домашнюю зверушку. А когда испытываешь к человеку лишь пустое равнодушие — тебе абсолютно все равно на его настроение, желания, внешность... да ровным счетом на все. Ну а с Харли было совсем по-другому — она привлекала его своим голосом, наивностью, одержимой любовью к садизму и конечно книгам, которые она глотала одну за одной по вечерам. Она была как игристое шампанское — стоило лишь мельком попробовать ее на вкус, в момент же упадешь наземь, а на завтра уже будешь таким же, но опять ненадолго, пока она снова не смерит тебя своим влюбленным взглядом, с игривыми нотками собачьей преданности. А он был как назло всегда трезв, прилагая все свои силы к тому, чтобы обессилено не поддаться этим чарам на свой худой конец. И видимо это их сближало. Но снова оставить свою привычную и обыденную жизнь ради чего-то давно забытого старого — он не был готов, как бы и сильно этого не хотел, как бы сильно ему не нравилась своей находчивостью маленькая Тиффи. — Что-то не так? — заботливо спросила Джонс и осторожно, пытаясь случайным образом не задеть перевязанные ноги, приняла сидячее положение, придвинувшись ближе к Джею. — Нет, все в порядке. — сухо и коротко утверждает он, возвращаясь из своих внутренних угрызений обратно в реальность. Но какой, к черту, в порядке?! У него есть лишь две жизни — та же привычная с взрывной Челси, с тупым Генри и порой занудным Стивом, и с покладистой Харли, их дочерью и вечным мирным покоем, царящим в этом теплом доме. Но явно он хотел больше первого, но не хотел этого без Харли — от того, собственно, и путался. Что-то все же не то будет без нее, пусть Челси и нацепит на себя кучу побрякушек с его инициалами и наконец научится пользоваться оружием, такой ей не стать никогда. И я думаю, об этом повторять можно вечно Он поворачивает голову и оценивающе, с долей грустинки в глазах смотрит на нее. У нее такое смешное выражение лица — она скривила губы и нахмурила лоб из-за желания почесать туго замотанное колено, совершенно не обращая внимания ни на что вокруг и не цепляя снова свою любимую маску безграничной любви ко всему и легкой придурковатости. Все же оставив свои бесполезные попытки в стороне, она наконец встретилась взглядом с Джеем, до сих пор прожигающим ее странными, ничего не выражающими искрами в глазах. Девушка смутилась на секунду, то ли от своего внешнего вида, в котором она так позорно предстает перед ним, то ли от всей нелепости этой ситуации. Ровно так же, когда остаешься наедине с незнакомым человеком и даже не знаешь, о чем завести разговор, чтобы хоть как-то разрядить обстановку. Может ей сейчас и хотелось броситься к нему на плечи, или же просто засмеяться без причины как раньше, но только что-то ее сдерживало. Сковывало, обхватывая грубыми и ледяными руками за шею, провоцируя нарастающую неконтролируемую тревогу внутри — но вот как это объяснить? — Я даже не уехал из-за тебя. — прошептал он и грустно усмехнулся. — Прости. — выдавила она, инстинктивно отодвинувшись от него чуть ближе к диванной ручке. Джей раздраженно хмыкнул и улыбнулся во все тридцать два, а потом резко вскочил с места, снова удивляя своими абсолютно неуловимыми переменами в настроении. — Прости? Харли... знаешь, сколько раз ты говорила мне это? — на грани проговорил он, тяжело дыша. — Босс, тут... — вкрадчиво вмешался Стив и через минуту же об этом горько пожалел. Мужчина развернулся и резко выхватив из кармана нож, метнул его в стену, буквально в шести сантиметрах от головы шестерки. И непонятно было, что сейчас было для него страшнее: то, что острое охотничье лезвие сейчас чуть не оказалось в его безмозглой бошке, либо тот взгляд, которым Джокер одарил его после. Такой взгляд, после которого невольно и самому хочется провалиться сквозь землю, а желательно вообще исчезнуть с этой планеты или просто утопиться в ближайшей реке. Ужасное смешение чувств, которые было не впервой испытывать ему, так же как и остальным его товарищам. И именно поэтому сейчас он лишь обреченно вздохнул, поджав губы и скрылся где-то на улице, наспех с размаху захлопнув дверь. — А нельзя вначале думать, а потом только делать, чтобы потом не бесить меня каждый раз своим жалким «прости»?! — перекривил ее он и невольно сжал руки в кулаки, уже взглядом ища что-то такое, что можно было бы и зашвырнуть в стену. Харли медленно приподнялась с дивана и сделала два аккуратных шага ему навстречу, чтобы ненароком не повредить чего-нибудь, иначе это было бы уже конечной точкой в его больном приступе. И она понимала, что виновата сейчас, прекрасно понимала. Ведь еще тогда, мучаясь в раздумьях и желая рассказать ему все, она уже все это и устроила, испортив жизнь каждому вокруг по отдельности. Себе в первую очередь, добавив несколько совершенно ненужных проблем, даже не говоря о теле, на котором и живого места то не осталось; Стиву, у которого и так проблемы в собственной семье, а срываться чуть ли не каждый день по разным странам и городам, принося все новые и новые невыполнимые обещания — было чуть ли не одним из главных усугубляющих факторов всего этого. Да взять Джокера, который выглядит жалко и никак иначе, все время прибывая в отсутствующем состоянии, заботясь лишь о том, чтобы не дать ей снова вляпаться в какую-нибудь очередную хрень, все время придумывая способы действий все изощренней и изощренней, даже уже забывая о собственных проблемах, которых у него там, в Эстонии, да даже в Готэме достаточно. А ведь не прошло и месяца, как он здесь и уже все успело обернуться целой чередой дурацких приключений, которые им всем были совершенно ни к чему. Она все время портила жизнь всем. Лишь стоило ей сделать шаг не в ту сторону, как мощнейшая бомба замедленного действия начинала свой мучительный отсчет. — Но я боялась тебе сказать, я не хотела снова заставлять тебя волноваться обо мне. — искренне, дрожащим голосом произнесла она и оперлась о ближайшую стену. — Неужели ты считаешь, что только вот это спровоцировало меня на такие поспешные решения?! Да даже если ты меня попросишь о чем-то, разве я смогу просто рассиживаться здесь, думая о том, как с тобой обращаются эти... — прервался он и напряженно выдохнул, желая оставить эту реплику без логичного окончания. — Но я... — растерянно прошептала девушка, пытаясь подобрать правильные слова, но при этом стараясь не повторяться, чтобы не выглядеть еще глупее. — Что? Опять прости? Ты же не можешь ничего больше сказать в ответ на все это. А я действительно выжил из ума, раз до сих пор остаюсь здесь в этом уродском цирке, в котором и являюсь главным клоуном. — произнес он и озлобленно сжал зубы, явно сдерживаясь. Он больше не сказал ничего. Лишь с минуту посмотрев в ее глаза, чтобы убедиться в том, что объяснил все как никогда доходчиво и ушел на кухню. Он снял с зарядки свою электронную сигарету и закурил, заполняя всю комнату приторным дымом. И это до жути бесило его, ведь в этом он видел лишь тупую фальшивку, уж лучше до конца убивать себя горьким табаком, нежели создавать лишь обманную видимость своей приставучей привычки. Но как бы отчаянно он не пытался слезть с этого хотя бы так, ситуация становилась все хуже и хуже, как обычно. А Харли лишь удивилась этому, ведь он не мог так резко изменить свои решения и отказаться от чего бы то ни было, но к счастью это и вправду делало его заметно спокойнее, пусть даже и так. — Хах, а видишь как все получается. — с горечью усмехнулся он и выпустил изо рта белый пар горячего дыма, застилающий для Харли его выражение лица. — Получается тебе ничего не надо, а бегаю за тобой я, как неизвестно кто. — Нет, это не правда. Ты же и сам знаешь, что это не так. — как можно убедительней говорила она — Я ведь не стала бы просто так вытворять все это, как бы ужасно это и не заканчивалось. Да, и это тоже правда. Она безмерно любила его и была предана лишь его безумию, в котором готова была утонуть и сама. Что только она не готова была отдать лишь ради мимолетного его удовлетворения и радости, резко сменяющейся нескрываемым негативом. Так же как и тогда, когда ей удалось наконец самой выловить Бэтмена, что так было недоступно для него на протяжении многих лет, а вместо благодарности, он вытолкнул ее в окно с третьего этажа и она еще полтора месяца провела в больнице с многочисленными травмами. Но вот стоило ему только прислать ей жалкую алую розочку, эгоистично подписанную первой буквой его имени, она сразу же растаяла, невольно возвращая все на круги своя. И ей было по-настоящему стыдно за свою глупость и такое отличнейшее «везение» попадать в различные неурядицы, не стоящие и одного цента. Ведь она помнила, какие надежды он возлагал на нее, что он ей говорил каждый раз... И она даже не смела и рот открыть, либо как-то потревожить его относительно беззаботное существование лишь для того, чтобы не выставить себя недостойной и беспомощной дурой, какой на самом-то деле и являлась. Но только когда она пыталась скрыть что-то от него, все становилось еще в десятки раз хуже. Он, конечно, выручал ее откуда только можно и нельзя, но этим же и обрекая ее на пылающий в груди стыд. Он просто смотрел на нее замутненным взглядом, недовольно улыбался одними краями губ и отворачиваясь, уходил в противоположную сторону. «Браво, Квинзель, ты опять умудрилась выделиться». — Пуудинг — лишь слышал он сзади и снова обреченно вздыхая, опускал руки. Как всегда, раз за чертовым разом. Она как-будто специально устраивала эти шумные сцены, чтобы просто привлечь к себе его внимание и отдать очередную частичку себя. Вот только... только зачем ему это нужно было? А может быть, здесь действует закон: «мы в ответе за тех, кого приручили»?Но ведь она не бездомное животное, чтобы о ней так говорить. Стоило лишь повторить, что это любовь. Взаимная, громкая, убивающая их и все вокруг любовь. Даже самому Джокеру неподвластное чувство. И последняя его еще не догнившая частичка черной души, была пожизненно отдана ей и догорала в ее холодных руках, согревая ее в течение всех этих лет. Он может и испытывал к этим мыслям отвращение, ведь в существование каких-либо искренних и теплых эмоций он совершенно не верил, а поделать с этим так ничего и не смог. А она вот знала, что действительно готова умереть по одной лишь его прихоти и не считала это чем-то нездоровым. Это-то их и притягивало — обоюдное желание убить друг друга, переливающееся в истинную привязанность. — Да, но только зачем? Кому это нуужноо? — вкрадчивым шепотом протянул он. — Если же тебе так нравится унижаться всю жизнь перед всеми, не изменяя своему образу серой мышки, то можешь продолжать, я в этом участвовать не буду. Он докурил сигарету и прошел в зал, к окну, в противоположной стороне от которого, беспомощно прижавшись боком к холодному камину, стояла Харли, снова всеми силами пытаясь сдержать подступившие слезы. Мужчина резко отвесил плотные шторы, стелющиеся своими концами по паркету и комнату залил оранжевый свет только восходящего утреннего солнца. — Но ведь, раньше тебе нравилось... — неуверенно пролепетала она и закусила щеку. Джей посмотрел в ее сторону и усмехнулся, этим действием в очередной раз выставляя ее полной дурой и круглой неудачницей, по сути своей, даже не достойной его взгляда. — Нравилось? Ну ты же психиатр, давай, проведи параллели. — тихо произнес он и снова отвернулся к окну — Какой ты была раньше, а? Девушка задумалась, чтобы снова не выдать очередную глупость, за которую в дальнейшем будет грызть себя каждую ночь и поняла, что действительно на один лишь еле уловимый момент прочувствовала внутри ту самую, старую добрую Харли, обладающую больным и вечно опьяненным сумасшедшими идеями, разумом. Но сейчас, когда ее уже в какой раз упрекает Джей, она начинает потихоньку убеждаться в своей ненужности и никчемности. Неужели она нужна ему лишь такая? Такая, а не настоящая. И возможно, все что он ей говорит достаточно грубо и одновременно до горечи правдиво — но вместе с этим, только это убивало в ней черный нарциссизм на протяжении всех прошлых лет и этих жалких трех недель, снова как и раньше проведенных вместе. — Задумалась? — на выдохе спросил он и медленно подошел к ней — А раньше тебе было бы просто наплевать, понимаешь? А раньше... наплевать... — хриплым эхом раздавалось в голове у девушки, не давая свободы трезвым мыслям. Неоспоримая и жестокая реальность, уже давно изжившая в себе идеальную сказку на двоих. — Но ведь ты же уже не сможешь покинуть меня? А как же все, что ты говорил? В этом все пусто, да?! — срываясь на обессиленную истерику, в лихорадке говорила она, пытаясь хоть как-то достучаться до того кубического миллиметра его здравого рассудка. — Но черт, ты не оставляешь мне выбора! — кричит он, заставляя девушку пошатнуться и попятиться назад, на довольно приличное расстояние. Харли уже и не хочет плакать, ведь и понять не может, что чувствует сейчас. Какое-то холодное опустошение внутри, ведь только ей стоило поверить в то, что все так с легкостью может наладиться — зефирный мир сразу же рухнул, не оставляя ни одной дороги обратно, а может и к лучшему. — Я не знаю, что сейчас происходит в долбанном Таллине, ведь ты в курсе, как опасно оставлять этого недоумка одного, наедине с роскошью. — прошипел он и с укоризной взглянул на Стива, как ни в чем не бывало сидящего на шестой ступеньке лестницы. — Но ведь он там совсем не один, знаешь. — с намеком произнесла девушка и хитро сощурилась. Прекрасно же она знала и о Челси, и о том, сколько она живет в его доме под спонсорством, да и о ее возможных намерениях она догадывалась, от чего все время боялась за свою дочь и через каждые полтора часа звонила миссис Томпсон. И не то чтобы она ревновала, ведь понимала и то, что ею тоже пользуются, даже уж похлеще, чем когда-то ей самой. Но вот только опускаться до уровня этой загламуренной блондинки она не собиралась и никогда так не делала до этого, предпочитая ждать — жизнь все расставит по своим местам. Но и при этом не отрицала, что готова при любом удобном случае расцарапать ее загорелое лицо, стоит ей только появиться хотя бы в двух милях от ее дома. — Ты права, с ним Челси. Высокая, стройная, красивая... — начинал он намеренно бесить ее — но безмозглая Чеелси... Он лишь рассмеялся, заметив как вся преждевременная напыщенность и уверенность в своей непобедимости испарились с лица Харли, как утренний туман над рекой. Если она хочет поиграть с ним в эту незамысловатую игру снова — то он вполне не против. — Ну так и езжай к ней. — гордо произносит девушка, проявляя излишнюю банальность в своих словах. — А знаешь, я бы и поехал, но только не могу оставить тебя со сломанной кроватью... должок, знаешь ли... — вкрадчиво прошептал он ей на ухо, прерываясь на издевательские, еле слышные смешки. Джонс и хотела уже что-то возразить, но ее долей осталось лишь бесцельно хватать ртом воздух, изображая рыбку, что всегда выглядело забавно в ее исполнении. А особенно тогда, когда она строго сводит брови и морщит свой бледный лоб, обижаясь на то, что ее снова, такую умную, сумели поставить в тупик. — Ну естественно, а еще тебе нужно подождать, пока заживет спина, веерно? — игриво протянула она и уже без доли страха или неуверенности, грациозно перемещалась по просторной комнате. Стив не смог сдержать в этот раз очередного глухого смешка, от чего и сейчас отхватил. — Ну...не, не, не, не, не...! — ускоренно повторял он, пока наблюдал за тем, как Джокер хватает рукой первый же попавшийся стакан и замахивается в его сторону. Через секунду же стеклянная посуда разбивается о стену и сотнями маленьких осколков, осыпается прямо в волосы шестерке, от чего тот, немного «очистя» свою шевелюру, незамедлительно ретировался обратно на улицу, с которой так незаметно в прошлый раз и пробрался внутрь. — Пошути мне еще, пигалица. — небрежно бросает он и незаметно переместившись уже на самую кухню, встает рядом со столом для готовки и снимает с магнитной подставки один длинный кухонный нож. Харли тоже не теряет времени, абсолютно забыв про то, что буквально двадцать минут назад была не в силах и подняться с постели и мигом оказывается на кухне, но в противоположной стороне. Она медленно, не отводя от него своего пристального, играющегося взгляда, правой рукой открывает встроенную тумбочку и достает оттуда длинные, остро заточенные хозяйственные ножницы. — Ну тогда давай начнем, шут. — колко огрызается она и приняв гордую стойку в анфас, игриво закусывает губу, ожидая какого-то нового, будоражащего кровь веселья. Джокер напряженно, с долью злости поправляет воротник рубашки и скалится, давая Харли понять, что зашла она уже слишком далеко и теперь играть они будут действительно по крупному, а пощады ждать бессмысленно. — Давай, детка... — шепчет он, подзывая ее ближе. Она и не сопротивляется, хоть и знает, что это лишь затуманивающий разум манёвр, но такой манящий... да и он знает, что так просто она ни за что не сдастся. Харли подходит к нему слишком близко, чуть ли не вплотную, как раз в тот момент, когда он делает первое резкое движение — игрушечное, скорей предупреждающее; но реакция девушку все же не подводит, она выгибается словно кошка и лезвие проскальзывает по воздуху, в нескольких сантиметрах от ее ребер. Он усмехается, давая понять, что теперь настал ее черед отыграться и театрально поднимает перед ней руки, не расслабляясь по-настоящему. Она именно в этот момент вспоминает что-то из вальса, ведь у них на гимнастике была и танцевальная практика, которая все же в значительной мере смогла ей помочь, так что девушка решает воспользоваться этим своим выработанным талантом плавно двигаться по воздуху, подобно хаотично разлетающимся по ветру пушинкам. Шатенка медленно вальсирует, выгибаясь во все стороны, а он терпеливо ждет, тоже плавно перемещаясь из одного угла комнаты в другой, чтобы случайно не упустить ее из виду. И именно в этот момент она прыгает, делая изящный поворот в воздухе и бросает раскрывшиеся в полете ножницы в кресло, очень близко к его руке. Сделай бы он лишнее движение в сторону, или она бы вдруг нечаянно просчиталась — лезвие в ту же секунду оказалось в его ладони. И вот здесь неизвестно, кому бы от этого еще было хуже. Харли продолжает играючи ломать комедию и с подготовительного прыжка делает колесо, затем кувырок, а потом резко вскочив на ноги, становится в одну из самых поэтичных позиций классического танца — театрально изображая arabesque effacee и плавно вытягивая руку навстречу и вправду в хорошем смысле ошеломленному Джокеру. Честно говоря, он уже даже и не ожидал от нее чего-то такого как когда-то ранее, но в этот раз он окончательно убедился в обратном — не все потеряно, нет. — Финита! — восхищенно и с еле заметной передышкой шепчет она, а потом несколько раз похлопав за идеальное исполнение себе самой, как балерина кланяется несколько раз и резко выходит из образа, снова возвращая на свое лицо ту победную ухмылку. — Я сражен. — не скрывая изумления заявляет он и делает вид, будто уважительно снимает с головы невидимую шляпу, подобно джентельмену в девятнадцатом веке. Харли щурится и отходит в сторону, нарочно соблазнительно покачивая своими бедрами, уже явно подразумевая нечто иное. Но посчитав, что его внимание уже достаточно замутнено, незамедлительно возвращается в действие, но уже не чувствуя той ловкости, что и прежде. Ее жалкую попытку напасть прерывает Джокер и моментально перехватывает обе ее руки, приводя в беспомощное положение. — Кто сказал, что играем мы только по Вашим правилам, мисс Квинзель? — нараспев произносит он и наклоняет девушку так, словно выполняя одно из движений танго. Харли видит то самое дежавю — как тогда, на Лангкави они делали практически тоже самое над бездонным обрывом, и она совершенно не чувствовала никакой опасности, может быть только потому, что он был рядом. Но вот сейчас похоже, у него уже другие намерения и никто уже не сомневался, что он уже не в себе, а значит главное веселье ещё только впереди. Она отчаянно пытается выпутаться, спешно на ходу придумывая очередной трюк, которые она так любила применять в схожих ситуациях. Но времени было слишком мало, да и кто ей его давал? Он проворачивает ее вокруг себя подобно безвольной кукле, отпускает на секунду, ради моментальной издевки и желанием дать ей на какое-то время почувствовать желанное освобождение и снова же резко перехватывает ее и резко прижав к себе, валит на землю. — Ха, чуть не раздавил. — шутливо шепчет она, лежа на полу и так же гордо смотря в его глаза. — У меня всегда все под контролем. И если бы я хотел убить тебя сегодня, я бы не стал действовать так нежно, словно ты фарфоровая статуэтка из дорогущего музея. — хрипло шепчет он. Его дыхание обжигает ее ухо и девушка моментально покрывается мурашками с головы до ног, как обычно и бывало, когда он вытворял что-либо похожее. — Ты победил. — удовлетворенно шепчет она, безуспешно пытаясь выбраться из цепкой хватки, чтобы продолжить игру. Хоть в ее взгляде еще и блистает на непомерная гордость и самодовольство, она понимает, что он всегда будет превосходить ее во всем, как бы она и не старалась хоть в какой-то мизерной крупице быть похожей на своего создателя. И если он и дает ей на какой-то момент почувствовать свою победу над ним, то и это только по его желанию — в любой, даже несерьезной игре он ежесекундно может перевернуть все так, что это она уже взаправду будет молить о пощаде. Он сильнее, хитрее, опытнее и в тысячу раз умнее ее и уже нет смысла доказывать кому-то обратное. Понимая, что эта игра перетекает в другую, Харли как и раньше звонко клацает своими фарфоровыми зубками, в какой раз уже выражая свою безмерную покорную преданность. Он хищно щурится, прекрасно понимая этот нехитрый знак и что-то неразборчиво прорычав себе под нос, сдержанно прикусывает мочку ее уха, от чего девушка мгновенно теряет над собой контроль и подобно дикой кошке что-то сладко мурлычет, совершенно не думая о последствиях. Она аккуратно обхватывает его шею руками и сделав лишь одно ловкое движение, переворачивает его так, что теперь уже он оказывается в беспомощном положении перед ней, лежа спиной на полу. — Пуудинг, ну неужели мы сегодня не можем сыграть только по правилам твоей куколки? — игриво произносит она, обиженно надув губы и плавно спускает свою оборванную блузку по плечам.***
Уже примерно полдвенадцатого дня, время конечно как и всегда летит неуловимо, совершенно не заботясь о том, что возможно, любая секунда в твоей жизни может решить все и изменить все в корне. Оно все время спешит куда-то, и этому никогда не найдется конца в нашей с вами Вселенной. Эй, ты сейчас читаешь это. Да да, ты! В эту самую секунду кто-то умирает в больнице, не успев попрощаться со своими близкими, в эту самую секунду рождается мальчик, который уже через двадцать лет будет собирать целые стадионы, в эту самую секунду кто-то наконец признается своей первой любви и в эту самую секунду кто-то в первый раз за долгое время обнимает кого-то из близких, после довольно продолжительной разлуки. Это все так банально, но все же так искренне... «carpe diem», мой дорогой друг. Харли просыпается на диване из-за резко объявившейся боли в руке. Оказалось, после их... кхм, развлечений, бинт съехал слишком низко, от чего свежую рану стало немного пощипывать. — Ой. — шепчет она, на лету подхватывая тонкий плед, легко скатившийся с ее ног на пол. В доме царит небывалая тишина — его снова нет рядом и он не заваривает себе на кухне крепкий кофе как обычно, что уже было довольно странным явлением. Стив растерянно не шныряет по саду, раздраженно ожидая разрешения наконец войти внутрь, да и вообще все как-будто бы застыло, словно и не сегодня это все было вообще. О реальности происходящего Харли понимает лишь тогда, когда замечает, что на ней одета как раз та его рубашка, свисающая ей чуть ли не до колен и несмотря ни на что до сих пор пахнущая баснословно дорогим одеколоном. Девушка сладко потягивается и заправив выбившуюся прядь волос за ухо, нехотя поднимается на ноги и идет к окну, попутно подбирая свое разбросанное нижнее белье. — Ну и куда это они уже умахали? — задает она немой вопрос, оглядывая всю территорию около дома, но видит лишь пустой двор и распахнутые настежь ворота. Харли в смятении задумчиво хмурит лоб и пытается мысленно хоть как-то восстановить хронологическую цепочку всего произошедшего. Вроде как он и не заикался даже о том, что у них со Стивом нарисовались какие-то планы, да и они помирились и он так и не собрался исчезать, как и грозился... тогда что это за чертовщина? Серьезно, будто сквозь землю провалились. Девушка бежит на второй этаж, но не находит там никого и ничего, а потом и просматривает все остальные комнаты до самой мелочи, но в каждой из них как обычно пусто, словно пока она спала — за эти полтора часа наступил апокалипсис, а ей чудом удалось выжить. Она себя чувствовала сейчас будто в реальном вакууме, ведь в доме не было слышно не единого звука, да даже убаюкивающего шума посудомойки не слышалось, будто это не все звуки на планете остановились, а это она оглохла по «счастливой» случайности. — Да где все? Вы издеваетесь? — уже без доли веселья в голосе воскликнула она, но и снова в ответ ничего не услышала. Ей стало по-настоящему страшно, ведь ничего и не предвещало даже о таком развитии событий. Да и почему Стив не разбудил ее, чтобы сообщить о временном важном отъезде? Все это в совокупности образовывало какую-то необъяснимую серую массу спутанных мыслей и убеждений, сумасшедше перекликающихся друг с другом. Харли обратила внимание на какой-то клочок блокнотной бумажки на столе, поверх которого стоял стакан, доверху наполненный водой из фильтра. Она неуверенно убрала стакан в сторону и смахнула пару капель, которые случайно стекли на листок по внешним стенкам. Но стоило ей прочитать то, что было написано, все сразу становилось понятно и вполне себе объяснимо... В лихорадочной молитве одними лишь губами она раз за разом нашептывает себе под нос эти строки, до сих пор не веря в то, что это и есть правда. Здравствуй, от чего-то не захотел тебя будить, да и ладно. Я оставил тебе свою рубашку, так что можешь постирать ее и носить как пижаму, если хочешь... хах. Скорблю, если дал ложные надежды — я обязан был уехать. Прощай. „J”