***
Начало дня уже было довольно странным — не светило солнце как прежде, не слышны были гудящие и порой до боли надоедливые звуки мелькающих машин за окном, а просто была тишина и плотная темнота, еще спутывающая настроение пасмурным серым небом. Харли проснулась на полу, среди осколков разбитого вчера в пьяном бреду, зеркала. Она скорчила недовольную гримасу и бессильно приподнялась на сбитых локтях, после чего так же без особой радости оглядела комнату и решила, что этому беспорядку пора бы уже и положить конец, да и дел у нее сегодня невпроворот — нужно успеть все. — Будь проклято это чертово бренди. — еле слышно прошипела девушка, старчески поднимаясь на ноги. Она прошла босиком до кухни и вытащила из встроенного шкафчика метёлку и веник, чтобы прибраться и уже наконец привести это все в достойное состояние. Нет, она не могла оставить это все именно так, ведь Томпсон обещала привести Тиффи сегодня вечером, ближе к девяти, да и девочка уже вовсю рвется домой. Квинн отметила, что в голосе женщины все же затаилось некое беспокойство, хоть она и всегда была готова прийти на помощь в любую секунду, так что общий вид этой ситуации несказанно смущал девушку. С огромным нежеланием что-либо делать, Харли все же провела косметическую уборку и привела себя в порядок, умывшись и кое-как собрав волосы в высокий небрежный хвост. Уже сидя за столом и обхватив замерзшими от озноба руками чашку с горячим кофе, она пару раз зевнула, после чего еще больше убедилась в том, что делать сегодня все же ничего не хочет. Да вот только никаких альтернатив не было. Все это время она лишь пила, курила и шлялась по каким-то захолустным барам, от и до пропахшим выкуренной травой, так что состояние у нее было и впрямь не из самых лучших. И как бы банально это и не было, Анни почему-то всегда оказывалась рядом и вытаскивала ее отовсюду, невзирая на собственный риск неоправданных размеров. Ну и в итоге, уже по сотому кругу смирившись со своим предсказуемым на первый взгляд будущим, она глубоко вздохнула и решила просто просидеть весь день в доме, создавая нормальную и более-менее привычную атмосферу до прибытия дочери, да и нужно было замести некоторые следы, чтобы не вызвать лишних подозрений у миссис Томпсон. А если тут уж к ней и опека наведается, вот это точно будет неповторимый «номер». Девушка поставила чашку в пустую прежде посудомойку и закрыла ее, но потом еще минуту как зачарованная смотрела на дверцу, подавляя в себе желание сотворить какое-нибудь очередное безумие. Да, она не ела дома почти ни разу за все это время ее импровизированного отпуска, предпочитая этому многочисленные забегаловки и ларьки, сплошь и рядом натыканные по всему периметру холодного города. Правда, после этого бывало и такое, что ее рвало всю ночь, но естественно она списывала это на нервы и алкоголь по своей глупости; хотя он и сыграл в этом не последнюю роль. Но и на том она останавливаться не собиралась, прожигая свое здоровье до самого его дна, уже и не заботясь о том, что может произойти завтра. Она красила губы кровавым винным цветом, пила кофе литрами, нередко смешивая его с коньяком и пахла горьким дымом сигарет, продолжая при всем этом ослеплять окружающих своей больной и вскользь брошенной улыбкой, за которой прячется чернеющая бездна разочарования. Она делала это не потому, что хотела быстрее приблизить свой неизбежный конец, а наоборот, потому что видела в этом лишь ее собственное новое начало, написанное скомкано и от руки. Глупа она, или же к сожалению чересчур мудра? Остается лишь хмыкнуть и пожать плечами, но и это мы обсудим позже... когда-нибудь. Харли снова села за стол, с неприятным скрежетом пододвинув стул, мерзко царапающий своими ножками гладкий кафель. Она зажмурилась на секунду, поскольку сейчас любой, даже самый непримечательный звук раздражал ее — от каждого падения маленькой пушинки, болезненно пульсировали виски. Тот же алкоголь, стрессы и неуравновешенная беготня, характеризующая ее нынешнее существования без отправной точки и без конца, само собой сказались на ее здоровье и теперь мельчайшее неприятное происшествие, могло стоить ей даже жизни. Сейчас блондинка думала лишь о том, чтобы размозжить свой череп, разогнавшись на всех парах в бетонную стену, поскольку ощущения действительно были адскими — боль доходила до рвоты, да еще и беспрестанно жег желудок, схватывая непродолжительными спазмами до потемнения в глазах. Она уже и рада была приближающемуся по всей видимости, концу и готова была половину своей никчемной жизни отдать за добровольную эвтаназию, уже и не представляя и малости того, что еще может подготовить для нее судьба. То ли еще будет, Харли, то ли еще будет... Квинн перевела апатичный взгляд в сторону большого красного яблока, лежащего на столе рядом с фруктовой вазочкой и усмехнулась, будто это чертовски напомнило ей что-то странное. — Да, мистер Грэйс... а что делать? Видишь, как сложилось все. — горестно вздохнула девушка и взяла яблоко в руку. Она еще повертела его перед глазами, отметив, что оно уже потихоньку начало подгнивать и то, что оно пахнет весьма приторно, как ей и нравилось. Мама когда-то говорила ей, что если яблоко пахнет очень душисто — то значит, что оно очень и очень сладкое, даже возможно с еле уловимой, дополняющей горчинкой. И в этом она сейчас видела себя — такая же приторная, но такая же гнилая, если рассмотреть получше. — Сейчас такие времена, что легко прийдется лишь... а никому не легко. — протянула Квинн и подбросила фрукт вверх, после ловко словив его и улыбнувшись — Даже зеленой подстриженной травке тоже несладко. Представь, как тебя топчут целыми днями. Унижение. — фыркнула она и достала из кармана маленький раскладной ножик. После этого, она резко воткнула нож в спелое яблоко и нещадно прокрутила его в нем, будто вымещая на этом действе ту самую одну сотую часть всей накопившейся ненависти к человечеству. Фрукт и вправду оказался очень сочным — прозрачный, липкий сок потек по ее рукам, скатываясь по локтям на оголенные ноги, оставляя после себя лишь слегка жгущие дорожки. — Да что я тебе говорю? Вот висишь на дереве спокойно, участвуешь в этом... ну как его? Круговороте природы, вот. И вдруг, какой-то мерзкий, склизкий червь заползает в тебя. — с особой брезгливостью прошипела девушка, сжав плод в руке. Она на минуту скорчила ужасающую гримасу, словно играя в дешевом театре какого-то очередного антагониста и хищно облизала потрескавшиеся еще на холоде губы. — Он прокусывает твою оболочку, потом заползает глубже, а ты ничего сделать уже не можешь, но нет, он ползет... ползет. В итоге доползает до самой сердцевины, чтобы прожрать тебя до последней ниточки и как же ему на тебя плевать! — гневно выкрикнула девушка и раздавила яблоко одной рукой, от чего свежий сок брызнул ей на правую щеку, но и то не не заставило даже рефлекторно моргнуть. Харли безуспешно старалась установить уравновешенный ритм дыхания, что был у нее до этого самого случая, но из груди вырывались лишь невнятные хрипы и свист, обжигая глотку, в которой снова застрял тот как и прежде мерзкий ледяной ком. На том бы оно все и закончилось бы наверное — она бы выпила очередную горсть таблеток, нехило залилась бы коньяком, а потом как ни в чем не бывало пустила бы к себе на порог дочь и ее няню — пф, вполне привычно. А больнее было ей еще и от того, что Томпсон всегда была наилучшего мнения о ней, считая ее хоть и одинокой, но за то успешной матерью. Да вот только во многом просчиталась старушка, да оно и хорошо — не все иллюзии вредны, не вся реальность безопасна. Так о чем же это мы? А, точно... Сомнительную идиллию, как и обычно случается во всяких там второсортных ужастиках и трагикомедиях, прервала настойчивая вибрация телефона. Да и что интересно, звонил он уже примерно десять минут по несколько раз, вот только Харли была увлечена кое-чем поинтересней — своим любимым самобичеванием. Она быстро протерла руки о лежащее рядом кухонное полотенце и взяла в руку смартфон. Честно сказать, здесь уж и непонятно — то ли обрадовало ее, то ли огорчило увиденное, да только на экране противным белым шрифтом высвечивалось Anni. Мда, ну и угораздило же вляпаться, что эта зануда звонит ей в двенадцать дня. Блондинка еще с полминуты издевательски прожигала глазами дисплей, и только наконец после того, как ей это занятие наскучило, она соизволила принять вызов. Ну а что, может, хоть и эта подружка редко может сказать что-то веселое, но общение хоть с кем-то сейчас ей точно не помешало, а иначе все заглохнет на последнем повороте и закончится... ну сами знаете, чем. — Эй, Харли, привет! Алло! — прозвучал из трубки взволнованный и раздраженный голос явно чем-то напуганной девушки. — Тсс... чего орать сразу? Привет, какие проблемы? — ослабленно произнесла Харли, приложив пальцы к виску. — Харли... я не хотела, не хотела говорить... да это и не подтверждено, но... — обрывисто лепетала Анни, явно пытаясь осторожничать в чем-то. — Я сейчас не могу думать, так что лучше тебе сказать все нормально, как есть. Что опять? — напористо и уже слегка повысив тон, спросила девушка. На секунду Анни замолчала, будто подбирая нужные слова, которые так и не хотели приходить на ум в этот тяжелый момент. Она знала характер своей подруги и вначале действительно не хотела звонить ей, но уже потом решила, что если оставит ее в неведении — будет потом мучаться сама, видя ее веселые и ничем не озабоченные глаза. — Я не знаю, правда это или нет, но... весь интернет пестрит, даже в наших сетях это мельтешит. Джокер разбился на машине со своей... эм — протянула Анни и опять замолкла, решив что все и так понятно без этого. Харли на мгновение нахмурила лоб, пытаясь собрать все услышанные слова воедино, но пока ничего так и не выходило. Все это пролетало в голове перекликающимся глухим эхом, как что-то несбыточное и невообразимое. Она надеялась, что не так все поняла, или же вдруг в связи появились помехи, но нет, сейчас нет. Надо бы и переспросить, да только совсем не хотелось — язык будто пропал, а глотка неприятно онемела, не позволяя издать ни единого звука. — Что?... — дрожащим голосом, еле слышно прошептала Квинн медленно встала из-за стола. — Они ехали по платному шоссе... в Эстонии, а под мостом была стройка, в общем они неудачно въехали в... — с передышкой говорила Анни, явно уже собираясь ехать к подруге, судя по звуку захлопывающейся на фоне машины. — Но ты же говоришь, что не подтвердили, да? — с краткой ноткой надежды спросила блондинка и медленно осела на пол. — Фото есть, машину смяло до неузнаваемости, прости, но я не уверена, что все обошлось так же прекрасно как и всегда. — осторожно произнесла девушка, уже понимая, что и так зашла слишком далеко, чтобы излишне аккуратничать и смягчать все. Харли издала лишь какой-то слабый непроизвольный писк и со всей силы вжалась спиной в стену. Нет, нет, глупости. СМИ очень часто любили придумывать что-то про эту яркую парочку, а сколько же раз Харли у них погибала на перестрелке, сколько раз уже он разбивался на своем авто, либо оказывался убитым Бэтменом — этих новостей не счесть. Квинн только и помнит, как однажды вечером они сидели в своем доме в Готэме и он в слух читал десятки бредовых заголовков про них, украшая все это театральным акцентом, а она сидела рядом на черном ковре, чистила свой револьвер и звонко подхихикивала, с каждым разом все больше и больше удивляясь всеобщей излишней наивности. — «Король и королева Готэм-сити потерпели неизмеримый крах — неужели это конец?» Или как тебе, «За этой прекрасной любовью льются реки крови и отнятых душ». Да, хочется расплакаться, или обрадоваться? Я не припомню такой чести, чтобы меня сравнивали с Сатаной. — усмехнулся он и бросил стопку свежих газет в разожженный камин. — Пожалуйста, можешь не приезжать сегодня ко мне? Мне нужно немного побыть одной. — на выдохе произнесла девушка и прикрыла глаза, пытаясь либо не плакать, либо сдержать свой резко вспыхнувший гнев, в чем и сама она разобраться до конца не смогла. — Хорошо, раз надо, то... но если что, я могу... — Не надо ничего. — подавленно перебила ее Харли и поспешно сбросила вызов, пожелав поскорее окончить этот бессмысленный разговор. Ведь если она сейчас приедет и начнет утешать ее, играя такую себе роль жилетки для страданий, Квинн станет еще хуже от осознания всего ужаса произошедшего и своей полной обреченности, хоть и с учетом того, что ее жизнь никто так и не оборвал и все, возможно, будет так же как и раньше, но... Так оно будет только для всех остальных, но не для самой Харли, нет. Почему? Действительно, почему? Разве легче затуманивать свой рассудок еще даже неподтвержденными новостями, чем просто продолжать жить и радоваться каждому солнечному деньку? Ведь Джей и так причинил ей много боли и они расставались уже не первый десяток раз — это были какие-то странные, наверное даже изломанные отношения. Такие, что невольно кажется, что если они завершатся вот так резко после тысяч ссор и разочарований, никто даже и не расстроится, ведь ничего и не было, не так ли? Но для Харли было все по-другому — для нее все было, но только она не особо хотела перегружать его своими надуманными иллюзиями. Даже если он занесет над ней нож и еще сотни таких воткнет ей в спину, она все же не сможет продолжить существовать так же беззаботно как и прежде, просто зная о том, что он вот так просто и жалко погиб. Ей будет совестно до той степени, что некое шестое чувство натолкнет ее на мысль о том, что лучше бы ей и самой подохнуть, но лишь бы он остался живым. Лишь бы он остался и плюнул напоследок на ее могилу, колко усмехнувшись. Девушка еще некоторое время так и продолжала сидеть спиной к холодной стене, вывернув расслабленные запястья в неестественное положение, будто она вовсе и не живой человек, а просто ходячий труп, оставленный здесь обмякшим мешком. Честно сказать, такой она себя и признавала, ведь когда пропадает смысл существования и все твои, как раньше казалось, вполне адекватные действия и решения ставятся на репит, все сильнее и сильнее загоняя тебя в неистовую воронку социума, затягивающего в бездну, из которого никто не возвращается прежним. Но бывает и легче — например, когда человек меняет себя сам и не обязательно в лучшую сторону, как Харли. Может сейчас все и было бы лучше, если бы она не надумала себе очередных бредовых историй и за считанные дни не превратилась в хронического алкоголика, а стоило ли? Ради чего? Все-таки немного протрезвев после звонка своей чувствительной подруги, она решила, что наступать на одни и те же грабли не намерена, так что информацию в этот раз она проверит точно, чего бы то не стоило. Да еще и есть одна очень хорошая возможность, ведь не все зацепки были утеряны за все это время. Но вот и это ума ей тоже не очень прибавило, поскольку она, бедная, так и не научилась заглядывать вперед — она совершенно не представляла, что будет, если это окажется правдой, оставляя в своих действиях долю авантюризма и нотку неопределенности. Харли решительно поднялась и пробежала в коридор, попутно отмечая, что ноги уже совсем не путаются, а прежде адская головная боль так незаметно и ушла на второй план. Еще через мутную пелену слез, девушка бегала взглядом по вещам в комоде — какие-то колбочки, скомканные тряпки, щетки для обуви, которые ей просто лень собирать и выкидывать и несколько ватных дисков, взявшихся там не пойми откуда. Она просматривала полку за полкой, тумбочку за тумбочкой, но все же так и не могла найти среди всего этого бесполезного хлама то, что ее еще возможно может связать с «тем миром» и может даже опровергнуть ее излишне страшные опасения. И все же, дорогой читатель, я на этом остановлюсь. Харли было плевать — примет он ее, или нет; будет ли все как когда-то вначале, вообще изменится что-то или все же нет? Ей просто нужно было знать. Знать и все. Можно счесть это за самое обыкновенное любопытство и жажду утолить голод к раскрытию всего того, чего неизвестно, но нет. Ему бы ничего бы наверное и не стоила ее маленькая и незаметная смерть, как и любая ее травма, неважно, моральная или же физическая. Но она не могла бы жить в мире, в котором вообще нет его. Пусть он живет черт пойми где и со своим темпераментом уже завтра может переехать в Африку, и она больше не увидит его до того, пока он сам того не захочет. И ничего не изменится — грусть сойдет, а от прошлого не останется ничего, но при этом она все так же будет смиренно ждать его. Но если вдруг его не будет нигде вообще, то это покоя ей не даст точно, ведь это так немыслимо — пуддинг исчез раньше своей неумелой тыковки, кукла пережила кукловода? Нет, немыслимо. Для нее немыслимо. Кхм, так вот... Ей все же удалось найти ту самую заветную, неаккуратно оборванную бумажку с надписью сзади — «Феназепам, а с другой стороны несколько цифр, своей странной комбинацией наталкивающие на мысль о том, что кто-то просто невпопад и наотмашь забил этот номер в базу «а-ля пусть будет», как обычно и делал Джокер. Вот только все это рано или поздно даже спасало, ну или чаще, как и требовалось, отнимало у кого-то жизнь. Девушка вернулась обратно на свой привычный пост и села у той же стены, подогнув к себе ноги. Она прищурилась, чтобы лучше разглядеть цифры на уже потрепанной временем картонке и потихоньку, дрожащими руками ввела одну за другой в поиск новых контактов, еще не добавленных в основные и нажала кнопку вызова. Уже сидя с телефоном у уха, она подумала о том, что конечно лучше было бы позвонить Стиву, что являлось бы сейчас более логичным, так как Джей сейчас либо занят, так что трубку не возьмет, либо не занят, а просто не хочет отвечать, либо ждет ту самую жертву для «нападения» и наорет на нее так, что у смартфона откажут динамики. А Стив у телефона в любом случае, да даже тогда, когда они на деле, но тут если не учитывать особо критических ситуаций, которые в основном происходят редко, насколько она знала. Но уже менять что-то было поздно, да и сил уже не было — все же сам виноват, что оставил после себя номер, значит можно. Последний гудок оборвался, что означало принятый вызов и девушка зажмурилась в предвкушении, но через секунду же умерила свой пыл и расслабилась. — На связи. — строгим деловым голосом ответил Стив, еще не зная, с кем говорит. — С... Стив? Это я. — пролепетала Харли и от мимолетного стыда за свою глупую робость, хлопнула рукой по лбу. Настала тишина, длящаяся ровно пять секунд, пока парень недоумевал и пытался понять, кто же может звонить на этот нераспространенный номер и говорить таким знакомым голосом. Но потом он понял и даже, что удивительно, сменил свой тон на более дружелюбный, хотя в нем еще очень ясно слышались дрожащие нотки неподдельной тревоги. — Харли, ты? Как нашла номер? — Он мне оставил его однажды, не волнуйся. — пытаясь выдавить из себя хоть что-то похожее на усмешку, произнесла девушка. — Что-то срочное? — как и прежде сухо спросил он и напряженно выдохнул, очевидно по-детски выказывая свое недовольство. — Нет... то есть да, не очень... — промямлила она себе под нос — В общем, где Джей? Ты не мог бы позвать его? Шестерка явно напрягся еще больше и нервно сглотнул, опять не произнося ни слова на протяжении нескольких секунд, которые сейчас для них обоих длились целую вечность. — В общем... — протянул он, но тут же был перебит резким возгласом нетерпеливой собеседницы. — Он попал в аварию и разбился. Так? — воскликнула девушка и нервно прикусила ноготь на большом пальце руки. — А ты откуда... да, это так. Мы сейчас пытаемся собрать все воедино, никто не знает ничего, он еще вот, как ты понимаешь и телефон оставил. Вот... — выпалил Стив как на духу и тоже заробел на секунду. — Просто скажи... просто можешь мне сказать, что там, черт возьми?! — переходя на рыдающий крик, воскликнула Харли. — Мы ездили. Погибла лишь Челси, травм было слишком много, машину не восстановить, а его... — на секунду прервался шестерка — его там даже не было, понимаешь? Пусто. — Да что же ты мне врешь? Да что же вы все мне врете?! Ты просто не хочешь говорить, да?! — уже в неисправимой истерике кричала в трубку Квинн, от напряжения раздирая ногтями свободной руки свою коленку. — Нет, Харли! Харли, послушай меня! Я не стал бы тебе врать, правда! Пожалуйста, не плачь, не плачь! Харли?! Харли!... — кричал он, пытаясь привести девушку в чувства. А та уже лежала свернувшись калачиком на полу, в другой половине комнаты и захлебываясь от слез, пыталась свободно вздохнуть хоть раз, но получались лишь жалкие судорожные всхлипы. Она уже не слышала, как из телефона звучит надрывистый крик Стива, который как умалишенный повторяет раз за разом: Харли! Харли, ответь! Харли! И не только это делает все настолько противным — те же три синие гирлянды на перилах лестницы, фыркающие в углу гепарды, не понимающие, что происходит с их хозяйкой; запах кофе, до сих пор липкие от яблока руки и его изорванная рубашка, все так же надетая на ней. Это все вкупе создавало для нее нечто противное и будто бы стоящее на месте, совершенно не развивающееся ни в какую из сторон. — Дерьмо. Боже, какое же дерьмо. — шепчет она сквозь слезы и нервно посмеивается, ломая ногти о кирпичную стенку холодного камина.***
Тот же серый день, который, кажется, никогда не закончится. А если и закончится, то из головы ни за что не уйдет до конца жизни как самое худшее из того, что вообще можно представить. Все снова бабахнуло нежданным апокалипсисом, только теперь он в двойной мере разжегся лишь внутри нее. Харли сидит в холодной ванной, беспомощно поджав к себе ноги и крепко обхватив их руками. Если честно, она и не помнила, как успокоилась, как вообще поднялась и пришла сюда, зачем вообще залезла в ванну и без движения сидит в ней уже полчаса — так, будто это сделано было на автомате, как странный условный рефлекс, а может, это и вовсе была не она, уже давно взаправду застрявшая в параллельной вселенной. Ледяная вода льется из высоко подвешенного душа ей на ноги, которых девушка уже почти не чувствует, но предпринимать какие-то действия пока не собирается. Она придвигается еще ближе, чтобы вода окропила ее полностью, совершенно при этом не издавая ни звука и не выказывая ни единой эмоции на своем сером, опухшем от слёз лице. Чувствует себя чем-то ненужным и кинутым, будто какая-то старая детская игрушка, жестоко брошенная в грязную лужу у дороги. Но вот только ее никто и не бросал, вроде. Она делает еще одну попытку вздохнуть, но то ли холодная вода, то ли напряжение не дают ей сделать этого и девушка лишь прерывисто дышит, шумно сглатывая. Харли и не слышит ничего, словно мира за окном вовсе нет — просто пустая, ослепляющая взор бездна. Ей бы может и хотелось этого сейчас, ведь если бы так и было, то ей совершенно не приходилось бы волноваться о чем-то сейчас — она бы никогда больше не увидела дочь, ни разу не встретила бы и Джокера, из-за которого и обрекла себя на извечные муки... ничего этого просто и не существовало бы, просто мираж, со скуки придуманный ею. Почему-то судьба все время так жестоко обходилась с ней, что девушка придумала для всего этого лишь одно логичное объяснение — она просто персонаж в какой-то дешевой игре и кто-то свыше управляет ею, как безвольной тряпичной куклой, а потому и лишь по своему интересу и настроению вляпывает ее во множественные глупости, лишь чтобы утешить свое раздутое самолюбие. Но это была реальная жизнь. И неужели это не она сама делала этот выбор? Прозрачные струйки воды льются по искусанным в кровь губам, по белым вьющимся волосам, беспорядочно раскиданным по гладким плечам обвисшими, бесформенными сосульками... все это так и не придает ей жалкий вид, она все же остается не в меру сильной для всех, но только теперь чуть меньше, всего на пятьдесят процентов. Ледяная вода бережно обвивает ее дрожащее от шока и холода тело, словно и сама оживает, пытаясь добить Харли, но та сопротивляется. Сопротивляется, даже видя свои слегка посиневшие лодыжки и колющие ладони, цвета самой спелой клубники. Почему?— беспрестанно звучит у нее в голове. По-че-му. Почему он не погиб еще тогда, от рук Бэтмена? Почему он вообще все это время жил, но вдруг исчез именно в тот момент, когда до боли был нужен? Почему она плачет? Это же уже случилось, ведь так? Да и она не такая уж и нормальная, чтобы так горько оплакивать кого-то, даже если это и Он. Он ведь не делал ничего сверхъестественного, никогда не дарил ей цветы... одним словом, он просто не делал ничего того, из чего складывались идеальные отношения в голове у Харли. Но если бы он делал так — разве она любила его ровно так же, так же одержимо?. И была ли эта любовь вообще... вообще — что это такое было? Одержимость, которую нельзя было вылечить ни одной древней молитвой? Возможно. Не так-то и легко это, любить Дьявола, которому навсегда отдаешь чуть больше, чем просто душу. Квинн может и вообще уже думала, что он бессмертен и его не возьмет ничего, начиная серебряной пулей, заканчивая остро наточенным мачете — ничего. Но вот здесь, эта треклятая Господом машина, сумела так быстро и ловко завершить всю эту историю, вот так просто сжавшись, подобно ржавой пружине. Хотя, если бы он и решил погибнуть, то сделал бы это громко и красиво — ну что ж, у него получилось, ведь почти вся Америка и даже какая-то часть Эстонии уже только и трубит, что о внезапной странной гибели самого Короля преступного мира. Кто-то перешёптывается, какие-то загнанные в угол издания наконец решают что настал их час и выползают из укрытия, собираясь в какие-то группы и проводя сомнительные расследования, от схожести которых уже порядком подташнивает. Кто-то лишь радуется, решая что жить станет легче и можно будет не ждать какой-либо неприятной непредсказуемости, прогуливаясь по улицам города, Бэтмен был в полном замешательстве и все не решался почему-то вылазить на улицу, а остальная нечисть тоже празднует это в своих кругах, осознавая, что наконец освободилось самое почетное место, до которого им раньше было как пешком до Антарктиды. Все уже знали и все имели свою точку зрения, вот только малышку Харли все благополучно забыли уже. Да ей и не нужна была уже какая-нибудь там «популярность», как то было прежде. Да и пусть, что для многих она уже лет как шесть мертва, плевать. Пока вся эта мерзкая беготня в газетах продолжает свой ход и у ведущих местных новостей все продолжают лезть тараканы изо рта от эфира к эфиру, она здесь убивается в ванной комнате, желая вскрыть себе вены, либо умереть от обморожения. И никто никогда не узнает. И это не больно, нисколько. Она просто не может представить себе мир, где он мёртв и сама желает сдохнуть, как только появится первая же возможность... но почему-то пока не решается. Плакать уже давно как нечем, так что из груди вырываются лишь короткие свистящие стоны, выражающие в себе всю боль и отчаяние. Он погиб. Его больше нет. Его нет. Больше. Нет. Погиб. Она хватается за голову и начинает раскачиваться со стороны в сторону, подобно умалишенному в одной из старых психбольниц и зажмурив глаза, скалит свои белые фарфоровые зубы. Харли чувствует, как ее органы поочередно разрываются внутри, оставляя после себя лишь бесполезное кровавое месиво. Ломаются ребра, одна косточка за другой и жесткие обломки распарывают ее изнутри, пуская горькую желчь вперемешку с кровью, наружу. В ней больше нет ничего — ничего кроме ядовитых чернил и паутины, все вымерло. Для чего вообще оставаться здесь? Для кого? Конечно, Харли вспомнила и о Тиффи. О своей Тиффани, с шоколадными вьющимися волосами, зелеными холодными глазками, пока наполненными лишь безграничной любовью и звонким, заливистым смехом. Как она постоянно протягивала к ней свои крошечные ладошки, как обнимала, утыкаясь своим курносым носиком в живот, как она смотрела на Джея... она как и ее мать, видела в нем что-то космическое, а он и не думал ее отталкивать. От мыслей об этом, Квинн стало еще больнее, ведь этого больше и не случится никогда — все тихо утонуло в прошлом. Харли бы и жила ради нее, но только и в этом не видела смысла, потому что тоже любила сильно. Она представляла, на какие мучения обречет дочь, когда та вырастет и наконец узнает, кто на самом деле ее родители... она просто не хотела никому ничего портить. Девушка хмурит брови, видя как ванна почему-то начинает наполняться кровью, уже на половину охватив ее тело. Она шокированно одергивает свои руки, которые тоже уже по локоть в темной жидкости. Она не кричит, лишь хрипит испуганно и неумело пытается выбраться из проклятой ванны, но ничего не выходит, а кровь уже все ближе и ближе к ее шее... ближе. Наконец она выскальзывает кувырком и с грохотом приземляется на кафель рядом. Она разлепляет от чего-то сонные глаза и снова бросает лихорадочный взгляд на руки, которые сейчас уже совсем чистые, просто еще холодные и мокрые. Ничего не понимая, она заглядывает в ванну, в которую как и прежде, шумно продолжает течь ледяная вода, а ни о какой крови и речь быть не может. Девушка еще сидит в ступоре минуты три, потихоньку осознавая, что видимо засиделась и не без усилий встав, закрывает кран. Она смотрится в маленькое квадратное зеркало на стене и бессильно улыбается одними лишь уголками губ. Измученная, вовсе не похожая на прежнюю себя, а изменилась так всего за семь часов страданий. Иссохла, как изюм. Как свежая трава где-то в дальней глубинке, что скосили поутру. В чем для нее смысл жизни? Явно, не в собственных желаниях. Она проводит тыльной стороной ладони по щекам, стирая черные дорожки туши и шумно выдыхает. Ей явно нужно развеяться, хотя бы потому, что она пока не готова прощаться с жизнью. Сейчас не готова. Но до рассвета она точно не доживет, и это тоже ее дурацкое решение.***
Харли сидела на барном стуле и ворочала по стеклянному покрытию стакан, наполненный светлым ромом. Ее лицо не выражало сейчас ничего, лишь бесформенную скуку и горькую грусть, что ее сюда и привело. Она еще все же горела надеждой, что что-то еще способно ей помочь, хоть и была подавлена как никогда. Ей казалось, что ее сбил грузовик, потом рядом подорвалась бомба, а затем ее размазал по асфальту каток... хотя нет, это все произошло сразу же, в единый момент с равной силой. — Кхм, Харли, ты уверена, что сможешь расплатиться? — вежливо и тихо спросил бармен, протирая стаканы. Квинн перевела на него равнодушный, мутный взгляд и выпрямилась, наконец убрав затекшую руку из-под щеки. — На сколько я напила? — спросила она и недовольно сощурилась. — Ровно на четыреста двадцать два бакса. Ты как еще на ногах то стоишь? — с усмешкой спросил парень и от нечего делать, начал тереть и без того чистый стол. — Нормально. — небрежно фыркнула она и махнула рукой. — Да че там, первые три... четыре были слабенькими вообще, а это уже потом, да и не чистый спирт я тут перед тобой хлещу, Чарльз. — Вообще-то я Чарли. — с пафосом возразил он. — Ой, не беси меня. Мне ни к чему это, хоть Чарли, хоть Чарльз — одно дерьмо. — вздохнула она, едва скрывая гримасу отчаяния. Бармен лишь обиженно сглотнул, но особого вида разочарования не подал. Он и без того знал, что у его подруги в жизни сейчас не самое лучшее время, поэтому не дергал ее лишний раз. Он не знал правда всех тонкостей, но и не лез особо, чтобы не раззадорить — а если и задавал наводящие вопросы, то она лишь отшучивалась как-то по-глупому, а потом и вовсе переводила тему. Но ему все так же неприятно было видеть, как она хлещет коктейль за коктейлем, давно забыв о том, что такое счет и элементарная сдержанность. Чарли она запомнилась такой себе милой и непорочной девушкой, никогда не опаздывающей на работу, носящей самый легкий макияж и все время нежно улыбающейся каждому. А еще он любил, когда каждую пятницу она приносила что-нибудь на работу — например, свежеиспеченное имбирное печенье, или же несколько кусочков клубничного пирога... а после смены, весь уставший персонал зала снимал свои фартуки и все пили чай с ее превосходными угощениями. И никто бы тогда не подумал, что когда-нибудь вот такая вот особа прийдет однажды в бар в высоких берцах, черных джинсовых шортах, надетых поверх подранных колготок в сеточку и в какой-то распоротой рубашке, завязанной чуть выше пупка. А от прекрасных, аккуратных и мягких волос, обычно струящихся по плечам легкими локонами тоже ничего не осталось — лишь какие-то белые, сумасшедше окрашенные по концам и собранные в один высокий хвост. Да, раз такое уже произошло — то это либо они чего-то о ней не знали, либо с ней действительно произошло нечто серьезное, во что лучше не вмешиваться больше никому, от греха подальше. Да и понятно было, что былую Харлин не вернуть. Бессмысленно уже, да и ей не надо это. — Скажи, а почему ты все-таки... все-таки ушел из той срани в эту срань? Там вообще жесть? — медленно крутясь на стуле, интересовалась она, тоном любопытного ребенка. — Ну, как. Старбакс уже в прошлом, да и должного управления там нет. Смитт помешалась на каких-то семинарах по косметике, а Кроул вообще пропал. — с непонятной досадой произнес он. — Как... пропал? — глухо спросила девушка, перестав раскручиваться. Она уже давно забыла эту фамилию, но лишь стоило ей снова прозвучать, как голова наполнилась страшными воспоминаниями, от которых становилось по-настоящему тошно. Харли и представить не могла, что бы случилось с ней, если бы Джей тогда не подоспел вовремя, даже опоздав хоть на две минуты. Но вот еще тогда ее озадачивал вопрос насчет того, куда в итоге Джокер и его «компания» дели беднягу? Ну безусловно не мог он просто так пустить пулю ему в лоб, вот точно не мог. Не в его стиле. Таких экстравагантных личностей он обычно оставлял на закуску и никогда не просчитывался. — Да так, постепенно стерся. Вначале еще приходил, дерганый какой-то, опаздывал на полчаса каждый раз. Потом запирался как обычно в кабинете, высиживал часа три-четыре и так же поспешно уматывал, вечно оглядываясь. А обычно гнил по десять часов овертаймом. — тихо произнес он, нависнув над девушкой, пока на него вновь не кинул взгляд арт-директор и парню снова пришлось изображать скучную рутину, ковыряясь в кофеварке. — Мда. Совсем все на дно ушло. Правильно сделал, что смылся. — скорбно улыбнувшись, произнесла она и отпила из стакана. — Ага. — мрачно усмехнулся он. — А ты чего так? Ни слуху, ни духу, исчезла. — Да так, на то были веские причины. — пробормотала она, опустив взгляд. — Но поверь, вам пока волноваться не о чем! Если вдруг что, кодовое слово: клубничный пирог. — шепотом протянула она, слегка придвинувшись к бармену. Они оба рассмеялись, на мгновение вспомнив былое. Он подумал о том, какое же тепло продолжает исходить от нее даже в такой странный период ее жизни, а она о том, как менее мучительно вскрыть себе вены. Харли вспомнила белок. Однажды, когда ей было всего-то восемь лет, они с мамой иногда прогуливались по тропинке в светлом лесу, окружавшем их тихий коттеджный поселок. Он действительно был для нее сказочным — вокруг росли высокие деревья, в сумраке похожие на древних чудовищ, на лужайке разрасталась крупная, сладкая черника, а еще, если повезет, то можно было увидеть и маленьких оленят, которые правда убегали сразу же, как почувствуют посторонних. Но не убегали белки — их здесь было море, лес точно кишел этими ловкими зверьками. Маленькая Харли любила срывать с деревьев еще толком и незрелые лесные орешки, класть их на раскрытую ладонь и ждать под дуплом белочек, скачущих по множественным веточкам и иногда даже по влажному мху и траве, абсолютно не реагируя на гуляющих людей и грибников. Однажды, к ней с деревца спустилась маленькая белочка, аккуратно забрала орешки и обратно заползла в дупло по стволу. Она тот детский восторг помнит как сейчас. Как мама пыталась ее сфотографировать, как они еще несколько дней подряд приходили в лес в одно и то же время, к той же самой сосне, но уже с собственным кульком фундука или же грецких орешков. Наверное, тогда ей это казалось чем-то странным, ведь свободный дикий зверек вот так просто вскочил ей на руку, совершенно не боясь. Это был первый и единственный раз, когда она почувствовала настоящий непреодолимый восторг и адреналин. Вот так вот просто. Тем дети и прекрасны, что всегда счастливы, потому что просто пока еще не знают, каков этот мир. — Чарли, а ты любишь белок? Они чудные, да? Ходишь в наш парк, чтобы их кормить? — воодушевленно спрашивала она, с резко вспыхнувшими огоньками в глазах. Парень лишь смерил ее непонимающим взглядом, в котором таился то ли легкий страх, то ли сочувствие к ней. — Харли, ты с ума сошла? — как бы невзначай спрашивает он с усмешкой, как на автомате протирая стакан за стаканом. Девушка снова отпивает из стакана и уголки ее губ как и раньше опускаются вниз. И действительно, что-то она оживилась. Она горько ухмыляется и мутным взглядом смотрит куда-то вправо, в светлый зал, наполненный людьми. Это тебе не кафешка «Старбакс» где-то около дороги, рядом с заправкой — это отель столицы «Torni Helsinki», с услужливым персоналом, богатым баром и рестораном, ухоженными номерами и невероятно высокой башней, с которой открывается прекрасный вид. Особенно ночью, когда темнеет и наконец вспыхивают все золотистые огни холодного города. Красота. Может именно поэтому Чарли решил выбрать это место? Ну или просто ради кардинальной смены обстановки— кто знает. — Совсем спятила... чокнулась! Хахаа... — вкрадчиво шепчет она и протяжно смеется, зная, что пугает этими выходками бармена. — Да. Мне кажется, что сегодня кто-то перебрал. Помочь чем-нибудь? — сочувственно спрашивает он, внимательно смотря на Харли. — А знаешь, а мне не нравится, что ты говоришь о сумасшествии так, будто это плохо, м? — не обращая на его реплики и малейшего внимания, продолжает она. — Я и не знаю что сказать. — добавляет он и бессильно пожимает плечами. Харли победно усмехается и прищуривается, чтобы рассмотреть время на часах, висящих на противоположной стене, рядом с широким прайсом. 21:07 — счастливое время. А значит, пора. — Не нуди, а. Лучше скажи, правда же у вас можно на башенку взобраться? — воодушевленно шипит она, попутно спрыгивая с высокого стула. — Да это не башня, а двадцати шести этажный «небоскреб». Ну да, штука клевая, скоро там ресторан сделают новый. Только ты хрен проберешься туда, ключи нужны, а они у хостеса. — невозмутимо рассказывает он, перебирая лед в металлическом ведре. — Да ну? — хитро спрашивает она, лукаво ухмыляется и показывает ему три маленьких ключика на золотистом колечке. У бармена чуть ли не отвисает челюсть, но все же он кое-как сдерживается от порыва эмоций и говорит: — А как... Харли, прошу, не смей! Ты пьяная! — возражает он с неожиданной для себя горячностью. — Хватит забав, отдай ключи сейчас же! Девушка глухо хихикает и ловко прячет маленькую связку ключей в задний карман шорт. Она уже видит, как Чарли закатывает рукава своей черной рубашки и собирается выйти из бара, чтобы отнять у нее то, что досталось ей не без труда, а ей никогда не нравилось, если кто-то портил все веселье. Она одним легким движением руки смахивает со столешницы три бутылки баснословно дорогого рома, который теперь точно вычтут из зарплаты этого «непутевого работничка». Жестоко, конечно, но она привыкла проявлять хладнокровность абсолютно ко всему, что мешает ей в достижении любых, даже не самых и грандиозных целей. Чарли охает и кидается к бару, уже не обращая на нее внимания. Тут подлетает еще и уборщица с арт-директором, который еще долго будет тянуть время, отчитывая его за алкоголь, да еще и то, что клиент ушел не расплатившись. Мда, несладко прийдется парнише. В этой суматохе никто и не заметил, как Квинн с радостным звонким смехом оббегает основной корпус, направляясь к той самой лестнице, ведущей на самый верх.***
Здравствуй, Стив! Если ты все же это читаешь, значит я уже благополучно покинула этот мир. Не устраивайте никакой беготни, расследований и прочего прочего, я сама, никто не виноват. Ну, это не важно. Просто береги Никки пожалуйста, она у тебя замечательная. Любит тебя. Съезди наконец в Австралию, как и хотел, сфотографируй кенгуру на память — они вблизи наверное еще круче. А еще кое-что — передай Тиффани все мои украшения, если тебе не трудно. И помоги ей пожалуйста чем сможешь, она не должна оказаться в приюте. Безгранично люблю тебя, братик. Спасибо за все и прости за всю ту дрянь, которую творила постоянно. Прощай. Харли уже порядком мучает одышка, но это уже семнадцатый этаж, останавливаться уже глупо, поэтому девушка бежит дальше, перескакивая по одной-две ступеньки. В глазах темнеет то ли от усталости, то ли от ожидания. Во рту по прежнему горько. Привет, Генри! Ну что я могу тебе сказать, балбес ты мой. Просто желаю удачи и наконец прочитать те книги, которые я тебе отдала, а не закладывать их дома под диван. А то обидно, знаешь ли. И хорош уже без остановки пожирать этот дерьмовый черничный пирог — он гадость редкостная, да еще и растолстеешь, будешь жиртрестом. Ну, тут все. А нет, еще можешь не возвращать обратно мой лифчик, который ты благополучно спер еще шесть лет назад. Все знаю, придурок. Люблю, прощай. Квинн останавливается на двадцать пятом этаже, чтобы передохнуть. Легкие обжигает каждый глубокий вздох, а ноги не слушаются и припадочно дрожат, уже не собираясь продолжать путь. Но осталась самая малейшая малость, так что собрав всю волю в кулак, девушка снова взбегает на лестницу, стремительно прыгая через ступеньки. Хай, Чарли! Начну с того, что вообще хотела извиниться за то, что жестко подставила тебя. Надеюсь, что сейчас ты жив, в отличии от меня, конечно. Да и ладно. Желаю тебе уже наконец научиться дурить кого-нибудь и начать подмешивать воду в коньяк хотя бы, иначе всю жизнь будешь лошариться со своей мелочью в кармане. И вот еще — почему бармен? Доучись наконец и иди давай на маркетолога, как и хотел! Не подставляй меня, лопушок! Целую! Наконец-то! Вот и сама дверь. Ну как дверь, уже довольно потрепанная временем — местами ржавая и исписанная краской из баллончика — ну надо же, хипстеры уличные уже и сюда добрались, это ли не конец? С третьего раза попав в скважину, девушка дрожащими руками проворачивает нужный ключ и распахивает ее, наконец облегченно выдохнув, в мгновение чувствуя слабые дуновения ветерка на своем лице. Здравствуйте, миссис Томпсон! Пожалуйста, не переживайте сильно, вы мне очень дороги, но поймите, я не последнее в вашей жизни и вы не рабыня! Просто начните уделять больше времени внукам, никуда не дергайтесь, а проводите время как вы любите — с чашкой черного чая, с книгой у камина. Эта ваша беготня не приведет ни к чему хорошему, берегите себя. Я оставила в своем комоде в третьей тумбочке под красным свитером деньги, которых, я надеюсь, вам хватит на ремонт и превращение своего домика в настоящий дворец, которого вы заслуживаете. Без конца благодарна за вашу неоценимую помощь, но вынуждена попрощаться. Я сама, никто не виноват. Позаботьтесь о Тиффи хотя бы в первое время, пожалуйста. Вы прекрасная, люблю вас. Харли небрежно бросает ключи на пороге и выходит на свежий воздух. Площадка здесь довольно просторная, вот наверное именно поэтому предприниматели решили и это место заделать под средство для своего нового заработка. Она выходит на самую середину и смотрит в даль, немного прищурившись, потому что холодный ветер уже нещадно бьет по щекам десятками впивающихся иголок, а глаза слезятся — то ли от резких порывов воздуха, то ли от странного, тихого счастья. Тиффи, привет! Котик мой, ты уже выросла и думаю, поймешь все. Твоя мама всегда будет смотреть на тебя с небес, но пожалуйста, твори глупости! Да, серьезно! Рисуй на стенах клубов, получай плохие отметки, кури за школой с друзьями — пока тебе можно! Крась губы в темный цвет, пей кофе с корицей и читай правильные книги, пожалуйста. Твоя мама по глупости упустила слишком многое и ничего не добилась, не повторяй моих ошибок, ты у меня одна. Иди к своей цели всегда, несмотря на то, какой бы безумной и невыполнимой она порой не казалась! И ещё — никогда не иди на психологический. Я люблю тебя, доченька. Девушка сжимает зубы и подходит к самому краю. Она смотрит вниз и слегка отшатывается в сторону — высота действительно головокружительная. Она снова смотрит в даль на вечные дома с магазинами и все время без остановки снующие машины — все это сейчас сливается в единое целое, во тьме загораясь тысячами бриллиантовых огней. Это завораживает так же, как и вид с взлетающего самолета. Она разводит руки в стороны и закрывает глаза. Ветер все так же треплет ее белокурые волосы, словно стараясь подбодрить, но ей уже все равно, для нее это конец. Она не сможет жить той самой обыкновенной жизнью, словно ничего не произошло вовсе. Пфф, глупость, да раз плюнуть. Но звучит это и вправду, абсурдно. Если она и пообещала жить для него, то если нет его — и ее не будет тоже. Таков уговор. Она чувствует, как первый раз за всю жизнь наконец вздыхает полной грудью, наконец вырываясь из вечной суеты, что преследовала ее все время. Свобода имеет какое-то еле уловимое, сладковатой послевкусие. Губы снова обсыхают и трескаются, но она вновь облизывает их, чтобы чувствовать боль еще ярче — чувствовать сейчас хотя бы что-то. Она просто представляет, как кто-то находит ее на крыше одной из жалких машин внизу, и вызывает скорую. Начинается беготня, та же извечная суета, как и положено в этом мире, а ей уже чуждо все это. — Надеюсь, я совершила не так много грехов, чтобы все же попасть на небо. — усмехается она своим словам и с опаской подкрадывается к краю. Вдруг, ее отвлекает стрекот сверчков где-то поблизости. Она приглядывается, идя по звуку и правда — видит одного маленького сверчка, сидящего рядом с антенной и продолжающего наигрывать безумно красивую песню на своей скрипке. Харли улыбается, вспоминая маму. Когда-то в детстве, каждую ночь перед сном она рассказывала ей красивые и загадочные сказки, которые никогда не повторялись и однажды, Харли спросила: — Мам, а кто там стрекочет на подоконнике? Элизабет нежно улыбнулась, погладила дочь по голове и сказала: — Это сверчки. Как вечно странствующие музыканты, извечно с одной лишь мелодией. Знаешь, когда я спрячусь от тебя, ты будешь уже большая, а я буду каждую ночь наигрывать тебе ту же мелодию, сидя у твоей кровати. — А ты спрячешься? — Рано или поздно, но мне прийдется. Просто чтобы дать тебе свободу. — шепчет она и целует маленькую Харлин в лоб. Харли и не замечает, как сейчас теплая слеза стекает с ее щеки. Она не чувствует боли, страха или еще чего-то — лишь нежность и предвкушение. — Мамочка. — шепчет она, смотря на того одинокого сверчка, наигрывающего свою убаюкивающую мелодию. Харли снова вытирает слезы и еще раз думает о том, как любит всех. Как любит каждого, кто сейчас ходит внизу. Как хочет напоследок раздать всем свою любовь, в переизбытке накопившуюся в ее большом сердце за все это время. Но это лишь минутная слабость, она знает. Это легко, всего шаг. Шаг. — Пудинг, мы все же будем вместе. — наконец произносит она и решительно подходит к самому краю. Стараясь не смотреть вниз, она ступает на пошатанный металлический козырек над самой пропастью и заносит правую ногу, собираясь сделать тот самый шаг, кардинально меняющий для нее все. Шаг, который она только и может сейчас сделать. Харли набирает полные легкие воздуха и так же медленно выдыхает. — Мгновение. — шепчет она себе под нос и кивает в знак решительности. Как вдруг, злосчастная металлическая дверь захлопывается с таким грохотом, что удивительно, как она после такого вообще не сорвалась с петель и не отлетела к чертям? Квинн резко поворачивает голову чтобы посмотреть, но не успевает что-либо сделать и разглядеть — кто-то моментально хватает ее за локоть и стаскивает на себя.