Назад в никуда. Оковы рабства

      Я помню, как это случилось… День, когда я родился, когда меня создали люди… Я не сразу понял, что произошло. Вокруг меня был новый мир, такой большой и прекрасный, что захватывало дух. И своё предназначение я тоже распознал не сразу, как и овладел необходимыми для жизни навыками. Мне было тяжело, но любовь моего народа, словно материнская рука, вела вперёд, не давая падать.       Спустя время я повзрослел и смог всерьёз оценить не только прелесть жизни, но её боль, печаль, страх, невежество и несправедливость. Жители той деревни, что однажды во время восхода солнца вырезали из ствола красного дерева мой лик, страдали от того, что остальные Боги, казалось, напрочь забыли об их существовании.       Умирающие от холода, голода и болезней, они не переставали верить в меня и силу, что однажды поможет встать на пути смерти, которая, казалось, поселилась в одном из домов. И однажды, собрав в кулак всю свою волю, я начертил вокруг деревни защитный купол, что сохранял землю от вредителей, почву — от пересыхания, урожай — от гниения, а людей — от болезни, стремящейся захватить как можно больше душ.       Шли годы. Постепенно население деревушки, которую я назвал Хитачи*, разрасталось. Дети теперь не выглядели больными и тощими, женщины не умирали, а мужчины, полные сил и желания работать, занимали всё большие земли под посадку пшеницы, кукурузы и прочих культур. Со временем еды стало так много, что было принято решение возить её в соседний город, тем самым на вырученные деньги снабжать деревню шерстью, оружием, специями и прочими необходимыми вещами, которые были в дефиците. Несмотря на то, что до рынка требовалось ехать больше трёх дней, это никого не пугало. Каждый из моих почитателей знал своё место в жизни и в деревне, не жаловался и не корил судьбу. Они жили дружно и верили в меня!       В те времена мне казалось, что я самый счастливый на свете. Ведь это такое блаженство: следить за развитием, которому ты дал старт. Такая радость — видеть спешащих на речку, упитанных и розовощёких детишек, которые (я в этом не сомневался) вырастут сильными и счастливыми людьми! Я взращивал всё в этой деревне, как фермер выращивает колосья из семян. Здесь был мой дом, моя крепость!       Но со временем мне захотелось большего. Я горел энтузиазмом улучшить этот мир, сделать его сильным и цветущим, как когда-то получилось с Хитачи. Я верил, что сила Богов победит людские пороки и сможет наладить мир везде и всюду! Ох, как я был глуп…        Одно из самых больших разочарований моей жизни случилось, когда я отлучился в далёкую страну, стремясь помочь целому государству в войне с чумой. Люди умирали сотнями… нет, тысячами, и я не мог остаться в стороне. Местные Боги не встретили меня с должным энтузиазмом, полагая, что всё должно идти своим чередом. Ведь жизнь — это весы. Опуская одну чашу — ты поднимаешь другую, нарушая первичный исход. Они говорили, а я не верил…       Прошло несколько месяцев, прежде чем я вернулся на родину с чувством преисполненного долга. Я помог тысячам людей избежать печальной участи, поддавшимся болезни беднягам, и смог остановить эпидемию смерти. Тогда мне хотелось петь, кричать, смеяться! Я был счастлив и готов был свернуть горы! Но по возвращении меня ждало разочарование.       Пустынные улочки больше не радовали разнообразием цветов. Детский смех не раздавался из открытых окон. Прежде идеально вспаханные и засеянные поля, теперь были разорены, оставив на своём месте куски соломы, ямы и засохшую в валуны землю.       Я не понимал, что происходит и как такое вообще возможно? Сколько меня не было? Да по меркам вселенной — миг, и за этот миг Хитачи почти стерлась с лица земли?        Я крайне редко показывался жителям деревни, стараясь действовать издалека, но сейчас был отдельный случай. Выйдя на главную площадь, я попытался найти хоть кого-то, хоть одну живую душу, которая сможет рассказать мне о случившемся. Может, все просто ушли в город? Или решили осваивать новые земли, как и я?       Поднявшийся ветер внезапно нагнал на улицу столбы пыли, которые непроглядной стеной оккупировали каждый свободный сантиметр пространства. Кашляя, я почти на ощупь двинулся к ближайшему дому, стараясь скрыться от разбушевавшейся стихии. Мне повезло: совсем скоро я нашёл незапертую дверь, которая, словно гостеприимный хозяин, любезно открылась после моего касания.       В доме дышать было проще, правда, глаза, не привыкшие к тени, сначала не могли разглядеть происходящего внутри. Часто моргая и потирая веки в надежде избавиться от надоедливого песка, я постепенно привыкал к отсутствию освещения и с ужасом начал выхватывать взглядом картину внутреннего убранства жилища.       В ветхой, затхлой лачуге, служившей когда-то кладовой или времянкой, почти не было предметов быта. Покошенные от времени стены были обветренными, пол, сделанный прежде из тюков тугой соломы, прохудился, показывая на свет черную землю, а с потолка, который, казалось, мог рухнуть в любой момент, свисали букеты трав и кореньев. И среди всего этого безумия, расположившись на длинной полуразвалившейся лавке, сидели два мальчика, которые замерли в испуге от моего внезапного появления.       Я не хотел пугать детей, но всё же надеялся выведать хоть немного информации, поэтому решил не подходить близко, дав сначала понять, что не обижу их. — Эй, ребята! Привет! Меня зовут Акаджи, а вас? — Микко, — сказал тот, что был постарше. — Что Вам здесь надо? У нас ничего нет!       Я видел страх в глазах юнца, но в тоже время и стойкость. Он был в ответе за младшего брата, поэтому не боялся грубить мне. — Не переживайте, я ничего у вас не возьму! Я просто… — задумавшись на секунду, пока придумывал правдоподобную версию, я снова скользнул взглядом по мальчишкам, осознавая, что по виду они не ели несколько дней, — приехал к своему другу. К… Сосуке, знаете такого? — Нет, не знаем, — ответил он, подходя на шаг ближе, — здесь почти никого не осталось. Поэтому Вам правда лучше уйти!       Я понимал, что своими разговорами мало чего добьюсь. Медленно сняв с плеча тряпичную сумку, я запустил в неё руку, доставая небольшой паёк с провизией, заготовленной на всякий случай. Да, возможно, еда небогатая: пшеничная лепешка, сыр, вяленое мясо, да бутылка чистой воды — но от одного взгляда на неё у обоих парнишек потекли слюнки. Я видел, как младшенький аккуратно слез с лавки, собираясь взять яства из моей протянутой руки, но Микко его остановил. — Нам ничего от Вас не нужно! Я сам могу достать всё необходимое! Я уже взрослый! — начал было он, сжав руки в кулаки, но я видел, что скоро его стойкость треснет по швам. — Я знаю! Просто наелся, а это осталось. Боюсь пропадёт… Вот и решил поделиться. Не против?       Аккуратно положив содержимое сумки на ближайший колченогий столик, я отошёл назад к двери, садясь на стоявший там табурет. — А я тут пока посижу, ладно? На улице пыль столбом, ничего не видно! Считайте это моей благодарностью за временное укрытие! — я искренне улыбнулся мальчишкам, делая вид, что всё происходящее вокруг меня совсем не интересует.       Прошло около десяти секунд, прежде чем воля Микко была сломлена. Кинувшись к столу, он несколькими резкими движениями разделил хлеб, мясо и сыр поровну, угощая младшего брата, но при этом старался не сводить с меня взгляда, всё еще опасаясь за их безопасность. Когда всё было съедено и ребята сытые снова сели на лавочку, я решил, что настала пора перейти к небольшому допросу. — Чего-то у вас сегодня пустовато на площади, — начал я, стараясь, чтобы голос мой звучал мягко, — прям будто все уехали куда-то.       Я не стал выпрашивать у них ответ, зная, что, когда придёт время — они сами всё расскажут. Так и случилось. Младший мальчик, которому на вид было не больше пяти, вдруг тихо пролепетал: — Злой дядя пришёл и убил всех, а мы спрятались в конюшне. Микко закопал меня в солому, а сам залез на крышу. Тот самурай нас не заметил. А мама с папой… Они…       Как настоящий мужчина, мальчонка из последних сил пытался не плакать, правда, слёзы всё равно текли по щекам. Микко заботливо положил руку ему на плечо, проговорив: — Ну что ты, Макото! Наши родители теперь на небесах, помнишь? Им хорошо и не больно. Перестань плакать, а то мама увидит с неба тебя такого и расстроится. Разве ты этого хочешь?       Младшенький умилительно потёр кулачками глаза, вытирая назойливые слёзы, и помотал головой. Пару раз всхлипнув, он всё же взял себя в руки, после чего снова вспомнил о моём существовании. — А этот ваш друг возил провизию в город? — вдруг спросил он. — Эм… Не знаю, — удивился я, — а что? — Если это так, то, возможно, он выжил, — продолжил мысль Микко, — потому что никого из рыночников не было в тот день в деревне. — И сколько их осталось? Тех, кто выжил? — спросил я с замиранием сердца. — Четыре десятка взрослых и восемь детей, включая нас.       Как? Как я мог допустить такое? Сорок? Месяц назад население деревни подходило к полтысячи, а сейчас… Пока я выручал одних — другие умирали, так и не дождавшись подмоги! Каким же я был болваном! — А где остальные? Ну, взрослые? — Ушли в лес хо… хоронить других. А нам велели сидеть тихо и не высовываться.       На секунду закрыв глаза и глубоко вздохнув, я встал со стула и потянулся к ручке двери. Больше не было сил смотреть на их лица и видеть все оттенки страха и боли в этих детских глазах. — Простите меня, — бросил я напоследок, открывая дверь, — я не заслужил быть… тем, кто я есть.       Грусть. Сейчас я впервые проникся этим словом. Раньше я думал, что знаю это чувство: оно одолевало меня, когда я смотрел на умирающих и голодающих жителей, но только что понял — то была лишь жалость к этим живым и невинным существам. Сейчас же печаль и нескончаемая боль накрыли меня, укутав в непробиваемый кокон. Жаль, что нельзя всё вернуть назад, исправить прошлое… — Дяденька, вы так толком и не сказали, кто вы такой и зачем пришли в деревню? — послышалось за спиной. Обернувшись, я понял, что Микко выбежал на улицу, остановившись в пяти шагах от меня, — почему вы виноваты в этом? Ведь это не вы убили всех людей, убили… наших родителей? — Нет, малыш, не я, но поверь, если бы не моя беспечность, здесь всё было бы как прежде. — Но это глупо! — воскликнул он, смешно нахмурив брови. — Мама всегда говорила, что жизнь не изменить! Всё, что случилось и ещё случится, подвластно лишь Богам, а нам остаётся лишь принять судьбу и смириться!        Кажется, он хотел меня утешить, но лишь сильней ранил. Ладно, я не жалуюсь! Ведь я причинил его семье гораздо больше боли! — Спасибо, Микко! Береги брата, а я… постараюсь присматривать за вами.       Резко зайдя за угол дома, я переместился за ближайшие деревья, при этом не сводя с мальчика глаз. Немного постояв на том же месте, он кинулся к вытесанному из красного дерева лика, размещенного на площади, после чего, закрыв рот руками, упал перед ним на колени. Я понял, что он догадался. Но какая разница? Это не вернёт его родителей к жизни! Я не стою их поклонений и подношений! Зачем вообще я теперь существую?

Наши дни, 8 февраля

      За окнами моей маленькой, но уютной квартирки мела пурга. Давно я не видел таких суровых зим, как эта! Сугробы доходили до крыльца, а машины, утопающие в раскисшем от грязи и соли снегу, стояли в многочасовых пробках, пытаясь добраться до места назначения. Солнце ещё не светило так ярко, а если и выходило из-за низко нависших туч, то совсем не грело, будто обидевшись на этот мир.       Но плохая погода была не самым большим расстройством в этот день. Я знал, что этот момент рано или поздно настанет, но надеялся, что он случится как можно позже.       Умирал мой последний почитатель. Ещё чуть-чуть и не останется на этом свете ни одного человека, который верил бы в меня и силу своих предков.        Посильней завернувшись в шерстяное пальто, я вышел на холодную улицу, наблюдая, как облачко пара медленно поднялось у меня изо рта. Путь мне предстоял не близкий. Я должен оставить позади сотни километров, чтобы почтить визитом того, кто всю жизнь молился мне, давая понять, что моё существование не напрасно. Но теперь и это не важно. Уже не важно. У последнего верующего в Бога Акаджи не было дочерей и сыновей, которым он мог передать знания обо мне, а значит, я скоро исчезну. Но я смирился… Сам виноват!       Переместившись к небольшому дому на окраине городка Сайдзё, я слегка замешкался. Что я скажу тому старику? Что всю жизнь следил за его успехами и неудачами, стараясь направлять на правильный путь? Или что сам готов был молиться всем Богам, только бы у него родился потомок? Бред какой-то… Ладно, будь что будет.       Звонок у двери не работал. Три раза стукнув и не дождавшись ответа, я медленно вошёл внутрь слегка затхлого дома, стараясь никого не напугать. — Эй, тут кто-нибудь есть? Я ищу господина Кичиро.       Снова в ответ — лишь молчание. Осмотревшись и слегка волнуясь, я поднялся на второй этаж. В тёмном коридоре был лишь один источник света — солнечные лучи, исходящие из единственной открытой комнаты. К ней-то я и направился.       На постели у большого окна лежал покрытый морщинами старик, укрытый тоненьким одеяльцем. На тумбочке возле него было не меньше десяти упаковок из-под лекарств, рассыпанных в хаотичном порядке. Я не знал, как разбудить мужчину, чтобы не испугать, поэтому пока двинулся ближе к постели, прокручивая в голове свои первые слова. Половица под моей ногой протяжно скрипнула, и Кичиро открыл глаза. Я резко остановился, в ступоре забыв все, что репетировал, ожидая крика старика. Но, к моему удивлению, он сначала долго всматривался в моё лицо, скользнув взглядом по волосам, а потом, улыбнувшись, поднял глаза к потолку и произнёс: «Ну вот, значит, и смерть скоро придёт». Его реакция сбила меня с толка, поэтому я продолжал стоять на одном месте, переминаясь с ноги на ногу. — Простите, что не могу встать и поклониться! Я уже очень стар… Хотя вы и так всё обо мне знаете. — Эм, я… — слова не шли, лишь грусть вдруг овладела мной, давая осознать происходящее. — Я всю жизнь мечтал узнать наверняка, что мои молитвы кто-то слышит. Всю жизнь я хотел встретить того, кто когда-то дал надежду моим предкам, того, благодаря кому я существую, — Кичиро повернул на меня голову и, улыбнувшись, продолжил: — Подумать только, на смертном одре я разговариваю с Богом!        Я не хотел быть слишком напористым, но удивление было выше манер: — Как ты это понял, старик? Ведь у меня на лбу не написано имя. — Ооох, — Кичиро заливисто засмеялся, правда, через пару секунд смех сменил жуткий кашель, — я всю жизнь смотрел на Ваш портрет, нарисованный моим прапрапрапра… очень далеким предком. Вон, возьмите его в комоде на верхней полке, — он указал на старенький шкаф с открывающейся посередине дверцей.        Немного пошурудив содержимое ящика, я извлек на свет старый, пожелтевший от времени и слегка потрескавшийся рисунок, нарисованный чем-то похожим на уголь. На нём действительно был я! Конечно, спустя столько лет некоторые линии стёрлись и выгорели, но моё лицо и вправду было легко узнаваемо. Внизу большими, нескладными и аляпистыми буквами было выведено имя автора: Микко.       Перед глазами вмиг пролетело то далёкое время, когда я приходил в деревню, и лицо того черноволосого мальчика, который, кажется, меня узнал… Так вот чей потомок Кичиро! Вот почему эта ветвь потомков жителей деревни так долго верила в меня! Получается, если бы тогда я не пришёл в деревню и не зашёл в тот дом, то, возможно, уже давно бы исчез… Так странно… осознавать, что прошло столько лет. — Мой прадед рассказывал мне, что ему поведал его отец, что этот мальчик, Микко, после вашей встречи убеждал всех жителей, что Бог существует и он с ним (ну то есть с Вами) встречался. Там, видать, думали, что парнишка спятил… Многие перестали верить, ведь, если я верно осведомлен, в то время почти всех жителей убили… Поэтому ему и его брату пришлось уйти в другие земли. Младшенький, похоже, не выжил, по крайней мере о нём никто ничего не знает, а вот старший смог найти работу в другом селе, подрос, встретил девушку. И с тех пор от отца к сыну переходил рассказ о Вас, а рисунок, словно самое большое сокровище на свете, передавали потомкам в надежде, что память о Боге Акаджи останется на земле навечно.       Внезапно старик горько заплакал, прикрывая глаза морщинистой рукой. — Я так виноват! Я так подвёл Вас! Не смог родить ни сына, ни дочь… Даже не женился за всю жизнь ни разу. Не везло мне с барышнями, не везло… Простите меня, пожалуйста!       Я был так тронут его словами, что перестал злиться. В конце концов, люди не обязаны верить в Богов. В этом и заключается смысл слова «вера» — каждый выбирает её для себя сам. — Я ни капли не злюсь на тебя! Всё хорошо! Остались другие люди… потомки той деревни, которые тоже молятся мне. — Правда? — спросил он, убрав руки от лица. Его улыбка, будто солнце, осветила комнату, поэтому соврать ему мне ничего не стоило. — Конечно!       Я чувствовал, что что-то изменилось. Как будто последний груз, держащий старика на земле, исчез, давая ему возможность навсегда подняться ввысь. Понимая, что у меня остались считанные минуты, я решил задать вопрос, терзающий меня столько лет: — А твой прадед не рассказывал, знает ли он, что тогда случилось со всеми жителями? Глубоко вздохнув и потихоньку закрывая глаза, Кичиро прошептал: — Это был самурай… с черными волосами и ярко-голубыми глазами. С ним еще была девочка… говорят, милая, красивая… Дед думал, что, скорее всего, легенда дошла до наших времен исковерканной, но поговаривали, что эта девочка была как бы оружием Бога. В один момент она стала мечом и… без жалости, отвергая любые мольбы и просьбы, они убили всех жителей, не щадя даже женщин и детей. Микко, вроде как, видел это с крыши… Он единственный… Единственный…       Последний вздох с легким шорохом вышел изо рта Кичиро, оставив меня одного на этом свете. Голова шла кругом. Я не верил, что такое возможно. Ято? Мой лучший друг разрушил мою жизнь? Другого такого Бога не существует, да и врать старику мне не зачем. Значит, это так. Благодаря Ябоку мне не ждать перерождения…       Выйдя из дома покойного, я ощущал ярую злость! Ненависть! Желание отомстить! Ну уж нет, я не сдамся! Сделаю всё, чтобы продлить своё существование, а Ято мне в этом поможет! Нет, не по своей воле… Я сделаю так, что он сам не захочет жить! Я сотру его в порошок, сделаю его существование адом и в конце концов убью своими собственными руками! Осталось только придумать план…