Отрицала

Утром я открываю глаза и подмечаю, что болей совершенно нет. Я вспоминаю ночь, окидываю глазами комнату и замечаю на торшере в углу комнаты свой бра. На моем лице появляется улыбка и я невольно облизываю губы, прикусывая нижнюю, продолжая улыбаться. Мотаю головой, пытаясь вынырнуть из ночи и встаю с кровати. Я накидываю на себя сначала свою футболку, но потом невольно перевожу взгляд на лежащую на стуле черную футболку Артема и решаю все же надеть ее. — Депоха, это будет пушка, если мы запишемся с ним опять, — в гостиной я встречаюсь глазами с не менее удивленным моему появлению в одной футболке Артема Феде. Я инстинктивно прикрываюсь руками, быстро убегаю в комнату, громко захлопывая за собой двери, и прикрываю лицо ладонями. Черт, черт, черт. — Черт, — в голос ругаюсь я и смеюсь. Я натягиваю джинсы и поджав губы, выхожу из спальни под сопровождением все еще шокированного взгляда Феди. — Бульварыч, это че такое? — Федя разводит руками перед глазами еле сдерживающего смех Артема. Мы переглядываемся и начинаем заливисто смеяться, пока Федя смотрит то на меня, то на Артема. Второй стоит, оперевшись на невысокий шкафчик и держит в руках телефон, часто туда поглядывая. — Вы типа… — Федя сводит брови, — переспали или че?! — теперь уже руками разводит Артем, корча смешную рожицу, — Какой день вы знакомы? Четвертый? — Пятый, — смеюсь я, а Федя неодобрительно мотает головой. — Тебе напомнить на какой день ты с Настей переспал? — Артем скрещивает руки на груди и смотрит на поникшего Федю, — Вот именно. Я решаю, что все же нужно поехать к Егору, так как я не показывалась ему на глаза две ночи и мой телефон разрывался от его сообщений и пропущенных звонков. Он, вероятно, уже объявил меня в розыск среди всех своих друзей и знакомых и не находит себе места. Чувствую себя ужасно паршиво от этого и вызываю такси. Я по привычке курю возле подъезда, пару секунд рассматривая бычок перед тем, как его выбросить и задумываюсь над тем, что пора завязывать с этой херней. Улыбаюсь, ибо говорю себе это ежедневно и все равно продолжаю курить уже шестой год. К дому подъезжает черная машина и водитель любезно строчит мне смс-ку о том, что он подъехал. — Едем по указанному адресу? — молодой мужчина переспрашивает у меня адрес, я киваю, а в таксисте узнаю человека, который вез нас с Дашей в клуб, из которого меня забрал Артем. Я настораживаюсь, но потом ссылаюсь на обыкновенное совпадение, ведь служба такси та же. Я разглядываю знакомые пейзажи и упускаю момент, когда водитель заворачивает в частный сектор и нервно поглядывает на меня в зеркало. — Куда Вы меня везете? — я начинаю не на шутку нервничать, в мои глаза бегают по уже незнакомым пейзажам частного сектора за окном. — Сейчас увидишь, — голос парня грубеет и тот блокирует двери. — Что вы делаете?! — я срываюсь на крик, пытаясь открыть дверь. — Замолчи, сейчас все узнаешь. Машина останавливается у неприметного двухэтажного дома и водитель грубо вытаскивает меня из машины, ведя в дом. Тело снова пронзает знакомая боль и я инстинктивно ищу таблетки карманах и сумке, но ничего там не обнаруживаю. Мне страшно, потому что меня ведут непонятно куда, непонятно зачем и почему. Парень сжимает мою руку до посинения, а от режущей боли хочется упасть и умереть прям на холодном асфальте. — Стойте, — я почти выдыхаю эту фразу и обессилено мирюсь с ситуацией, когда похититель меня игнорирует. Он заталкивает меня в дом, захлопывая тяжелую дверь и бросает на диван. От боли я судорожно вскрикиваю и скручиваюсь на твердой поверхности. — Накувыркалась с Шатохиным? — я даже не глядя узнаю этот мерзкий голос, от которого внутри все сдавливается, и боль в теле усиливается, — Я у тебя, блять, спрашиваю, — парень резко берет меня за волосы и со всей дури всаживает пощечину, от которой я отлетаю на диван, — понравилось?! — всего пять дней без подобных ощущений, а я уже отвыкла. Теряю хватку. Я вижу весь сценарий наперед. Сейчас он изобьет меня до полусмерти, потом оттрахает так, чтобы я не могла ходить несколько недель. Я больше даже не плачу, лишь вглядываюсь в его полные злобы стеклянные глаза. Больно, мерзко и неприятно. — Глеб, — я не успеваю сказать ничего, как чувствую еще один удар где-то под ребрами, который оглушает меня, и все, что мне остается, это громко кричать, надеясь на спасение, или помилование, о котором речи идти не может. — Что «Глеб»?! — блондин сжимает мою шею и я перестаю дышать, чтобы сохранить хоть немного кислорода, но бессмысленно, — Тебе напомнить, как ты в свои семнадцать, сука, лет прыгнула ко мне в кровать? — он еще больше сжимает мою шею и я чувствую, что теряю сознание, — Ты надеялась на светлое будущее с популярным рэпером, да? Популярность, фотосессии и все это даже особо не напрягаясь, а лишь прыгнув на мой член, — он откидывает меня на пол, — а в итоге ты поняла, что связалась с обыкновенным торчком, который изредка в заметках мобилы черкает какие-то никому нахуй не сдавшиеся текста, — я хочу сказать что-нибудь, но вместо слов из меня вырывается глухой крик вперемешку с мольбой о пощаде, — ты, тварь, сбежала к своему брату, надеясь, что он тебя защитит, прыгнула в кровать к Шатохину, надеясь на то же самое, — он спокойно подходит ко мне, без капли волнения, словно для него я просто боксерская груша, хотя это так и есть, и снова бьет ногой в живот, от чего я складываюсь пополам, — или надеясь на то, что у тебя вот так просто получиться слиться, даже не отблагодарив меня за все, что я тебе дал. Я вижу в его глазах злость, ненависть, гнев, а на губах противную ухмылку. Он громко кричит, пиная меня, как мягкую игрушку, не обращая внимания на мои просьбы и крики. Мне тяжело и больно и я не понимаю этой боли. Я не понимаю: мне больно физически или морально, я попросту уже не различаю. — Ты малолетняя шлюха, не более, — я отползаю к стене, вжимаясь в нее, а он приседает возле меня на колени, перехватывая мой подбородок, — шалава, — снова бьет, снова задевает кольцом щеку. Дежавю. Кровь мелкими каплями стекает на пол, а он наблюдает. Наблюдает и смеется, злорадствует и ликует, словно психбольной, сбежавший из лечебницы. — Мне больше не больно, Глеб, — я решаюсь, смотря в пол и наблюдаю за каплями своей бордовой крови, — мне было больно первых пару месяцев, пока это не превратилось в мою рутину благодаря тебе, — я улыбаюсь, вытирая кровь с щеки, — пока ты не сломал мне ребра, когда объебался, как самый последний торч, — снова сильно бьет, я прикусываю губу, морщась от боли, — пока твои купленные врачи не прописали мне кучу таблеток, которые я ем на завтрак, обед и ужин. Мое тело кричит о боли, спина воет, как волк на луну и кажется, что хуже этого ничего не может быть. Эту адскую боль невозможно описать никакими словами, такое чувство, что в меня просто заливают раскаленный металл. — Ты должна говорить мне спасибо, — мое сердце складывается пополам, когда я слышу шепот возле своего уха, — «спасибо, Глеб, что дал крышу над головой в незнакомом городе и за то, что дал славу, когда сделал своей девушкой», — блондин резко отпускает мой подбородок и я ударяюсь головой о бетонную стену, от чего в начинает звенеть. — Мне нахуй не сдалась твоя слава, — снова бьет, но я игнорирую, продолжая дальше, — я полюбила тебя еще в первую ночь, когда ты был нежен и обходителен со мной, любила, продолжала любить даже тогда, когда ты обдолбанным заявлялся домой со своими дружками и трахал меня перед ними, даже иногда разрешая «принять участие» в процессе, — я закрываю глаза, вспоминая одну из самых ужасных ночей в моей жизни, — я продолжала верить всем твоим блядским извинениям, принимала цветы, украшения и дизайнерские шмотки и продолжала тебя любить, даже когда закидывала в стиралку простыни, на которых ты кувыркался с моими подругами, — я говорю это еле слышно, но знаю, что он слышит, вижу это, — я любила тебя, несмотря на все и это не из-за того, что мне нужна была твоя ебаная слава, — я затихаю, — я бы и без нее прожила, — он не бьет, слушает и ухмыляется, мотая головой. — Именно потому что любила, ты съебалась к Шатохину, да?! — он снова наполняется злостью, краснеет и душит меня. — Да при чем тут он, неужели ты на столько ослеплен этой гребанной наркотой?! — я перевожу взгляд на столик, на котором лежат остатки белого порошка и улыбаюсь, мысленно возвращаясь в последний день нашего совместного проживания, — Глеб, я каждый ебаный вечер, каждое ебаное утро засыпаю и просыпаюсь в ужасных муках, прокусывая губы до крови, терпя физическую боль. Я пью горсти обезболивающих и антидепрессантов, которые не помогают мне ни на йоту, — я смотрю в его глаза и не вижу там ничего, — я не могу нормально обнять друзей, не могу нормально лечь на кровать, я не могу ступить шагу без сопровождения мучительной боли. Из-за тебя, — я снова чувствую горячие слезы на своих щеках, — я никогда не смогу стать матерью и подарить ребенка любимому человеку. Я инвалид, я хренов инвалид благодаря тебе, — я замолкаю, — да мне даже улыбнуться больно. Он валит меня на пол, кричит и бездумно бьет ногами в черных тяжелых ботинках, смеясь с того, как я безрезультатно пытаюсь укрыться, пока не падает обессилено напротив меня. Я плачу от боли, кричу и вою, молю о том, чтобы это прекратилось. Я думаю о том, что лучше бы он меня сейчас убил, чем терпеть все это. — Я бы выебал тебя сейчас, — он наматывает мои волосы себе на кисть и заставляет смотреть в чертовы глаза, которым я когда-то наивно поверила, — но там уже был Тёма, — он выделяет его имя, — выметайся нахуй, — он выбрасывает меня в открытую дверь, — биполярному ебрыю привет. Я выбегаю на дорогу, сгибаюсь от боли и ловлю ближайшую попутку. — Девушка, с вами все хорошо? — девушка за рулем взволнованно помогает мне зайти в машину. — Пожалуйста, отвезите меня куда-нибудь, — я молчу, а потом диктую ей адрес Егора, — прошу, поехали от сюда. Мы приезжаем к многоэтажке и брюнетка помогает мне дойти до квартиры, еще несколько раз переспрашивая, не нужно ли мне в больницу. Она звонит в дверь несколько раз, пока ее не открывает шокированный картиной Егор. Девушка на секунду опускает взгляд в пол, словно узнает моего брата, как и он ее, а потом быстро приходит в себя. — Да не стойте же Вы, — она возвращает Егора в реальность, — помогите уже! Я ничего не соображаю, в глазах все двоится и плывет, а на губах крутится лишь одно имя. Девушка и Егор аккуратно кладут меня на твердую кровать, от чего я кричу, хватаясь за руку Егора, умоляюще фокусируясь на его глазах. — Тихо, тихо, сейчас, — Егор бежит на кухню и приносит мне горсть таблеток, которые я выпиваю без очереди, закидывая в себя все сразу. Тело жжет, в голове ужасный писк и шум, я вижу два размытых силуэта и отключаюсь полностью, игнорируя все просьбы не вырубаться. Я не знаю, на сколько я отключилась, но в сознание меня вернул тихий голос брата. — Лина, Лина, очнись, умоляю, — я морщусь от яркого света, но все же открываю глаза, моментально вскрикивая от ужасной боли. Егор молчит, сверля меня взглядом, а я тихо рыдаю, благодаря всевышнего за такую судьбу. На улице уже ночь и единственным источником света в комнате служит лампа на прикроватной тумбе. — Это был он? — я киваю, — Сука. — Егор, — я накрываю ладонь парня своей, — прошу тебя, не делай глупостей, ладно? — я смотрю ему в глаза, — Он страшный человек. Больше всего в жизни я не хочу, чтобы в это влезал Егор, ведь он даже с помощью армии не сможет усмирить Голубина, потому что тот купит армию. Я боюсь за жизни своих друзей и близких намного больше, чем за свою и не хочу, чтобы те страдали из-за моих необдуманных решений и поступков, как, например, переезд в столицу. — Мне нужно отлучиться, — кидает он и пулей вылетает из комнаты прежде чем я успеваю что-то ему сказать. Я, сцепив зубы, тянусь к телефону, который взрывается от сообщений. Среди десятков новых смс я замечаю сообщения от Артема. К слову, их накопилось больше пятидесяти. Я решаю перезвонить ему. — Твою мать, Лина, — по голосу парня я понимаю, что он очень взволнован и зол на меня. — Артем, не волнуйся, со мной все хорошо, — я вру, закрывая глаза в надежде на то, что он поверит. — Именно поэтому ты не отвечаешь на мои звонки и сообщения уже полдня, да? — не верит. — Артем… — я шепчу его имя и сгибаюсь от спазмов в животе. — Себе не ври, — он молчит, — мне приехать? — Нет, не надо, Артем, прошу не приезжай, — я перевожу дыхание, — я не хочу сейчас никого видеть. Все хорошо, правда, — я снова вру и кладу трубку. Я бы очень сейчас хотела, чтобы Артем лег возле меня и сказал, что он со мной и что все хорошо. Но в то же время мне чертовски не хочется контактировать ни с кем, я чувствую себя паршиво, мне больно и неприятно. Чувствую себя куклой, вместо мозгов у которой кучу обрезков ткани. Я задумываюсь, что должна была за два года к такому привыкнуть, но понимаю, что даже за всю жизнь такого отношения к себе я бы не смогла привыкнуть и смириться, какую бы иллюзию я себе не создала. Следующую неделю я практически не встаю с постели, пью таблетки, мажу тело противными мазями в надежде на то, что это чем-то поможет и игнорирую все звонки и сообщения. Мне больше двух сотен раз звонит Артем, столько же Даша, Федя и остальные ребята. Егор отмахивается перед друзьями тем, что я готовлюсь к поступлению в какой-то университет и всю неделю буквально помогает мне жить: готовит есть, покупает лекарства, помогает передвигаться по дому. Брат, даже не думая, приостановил работу над своим релизом, заботясь и обхаживая меня и я чувствовала себя ужаснее ужасного из-за этого, ведь больше всего в жизни я ненавидела жалость, которую видела в глазах Егора ежедневно. За неделю я, наверное, похудела килограмм на десять из-за того, что кроме таблеток не ела совершенно ничего и выглядела, откровенно, пугающе. Я была даже не в состоянии дотянуться до пачки сигарет и поэтому на короткий срок забыла о вредной привычке. Все семь дней я лежу, укутавшись в одеяло и не в силах даже плакать, собирая все эмоции где-то внутри себя. Но силы постепенно возвращались в мое тело, хотя синяки все еще не уходили, переливаясь всеми цветами радуги, ежедневно меняя свой цвет. Я без помощи Егора поднимаюсь с кровати и иду к открытому окну, чтобы впервые за неделю заполнить свои легкие сигаретным дымом, но вспоминаю про заначку со скрученными косяками и достаю от туда один. По телу мгновенно разливается теплота и я забываю про боли, усаживаясь на подоконник и выглядывая в настежь открытое окно. — Выпадешь сейчас, — я пугаюсь и от неожиданности вправду чуть ли не выпадаю в открытое окно, но успеваю ухватиться за стену. — Артем? — я закрываю окно и встаю с подоконника. Парень осторожно приближается ко мне и его взгляд останавливается на моих «разрисованных» руках и ногах. Он медлит, пугается, теряется, но продолжает подходить ближе. Я чувствую его запах и это сносит мне крышу. Я скучала. — Разденься, — он говорит это со сцепленными зубами, а его глаза наполняются гневом, — блять, разденься сейчас же. Я, шипя, снимаю с себя футболку брата и стою перед Артемом в нижнем белье. Я замечаю себя в зеркале и сразу отвожу взгляд от бледного, чуть ли не жемчужного, оттенка истощенного, худого тела. — Что это, блять, такое?! — он медленно закипает, окидывая взглядом новые синяки. Я несколько секунд смотрю на разъярённого парня и плачу навзрыд, падая на пол. — Голубин? — Артем садится возле меня. От резкой смены температуры в комнате благодаря теплоте, которую излучает парень возле меня, моя кожа покрывается мурашками. — Купил чертову службу такси, — я бью кулаком по паркету и сразу же жалею об этом, когда боль разносится по всему телу. Артем обнимает меня и я прижимаюсь к нему, словно маленький беззащитный котенок, только что подобранный на улице, что ищет спасения в «своём» человеке. — Артем, — парень сидит возле меня в черной худи, на котором образуется пятно от моих слез, — Артем, я жить не хочу, — я выдыхаю фразу ему в плечо и прижимаюсь сильнее, а он целует меня в затылок и молчит, — я не хочу, не хочу. — Послушай меня внимательно, — он берет мое заплаканное лицо в свои ладони и я вижу в его глазах то, чего никогда не видела ни в чьих, я словно утопаю в голубых океанах и доверяю ему каждой клеточкой своего тела, — я здесь, я с тобой, я могу быть тут круглосуточно, если понадобиться, — он выдыхает, — послушай. У тебя есть ребята, которые больше никогда в жизни не допустят, чтобы эта сука хоть пальцем тебя тронула, — он смотрит на меня, и я верю, — Егор, Федя, Ефим, Давид, Дима, Никита, Сева, Даша, Полина, Настя, да так можно бесконечно перечислять, ты и сама понимаешь, — я киваю, — пообещай мне, что не причинишь себе вред, сейчас же пообещай, — он смотрит на меня с надеждой в глазах. — Обещаю, — тихо отвечаю я и утыкаюсь головой в его плечо, поджимая под себя ноги. — Я прошел через много разных жизненных ситуаций: бывало и дерьмо встречалось и я в него вступал, ведь смотрел только вперед, в «лучшее», не обращая внимания на настоящее, — он снова смотрит мне в глаза, — ты знаешь, жизнь она та еще бессмысленная хуйня, — он усмехается, — но мы почему-то продолжаем жить, — теперь усмехаюсь я, вспоминая наш разговор на вечеринке. На самом деле, если бы я и вправду хотела умереть, я бы давно это сделала, а не терпела всей этой херни. Но я каждый раз надеюсь на то, что я выпутаюсь из этой паутины, выйду на белую полосу и холодная ночь смениться солнечным утром. Артем прав, я теперь не одна и всегда была не одна, но из-за своего упрямства страдала и продолжаю страдать. — Артем, почему он так со мной? — я задаю риторический вопрос, но парень находит на него ответ, который я прокручиваю у себя в голове несколько раз и все же не понимаю. — Он тебя просто несет безысходностью притонов, в которой когда-то его утопила любовь.