Отрицала

Утром я просыпаюсь от глухих ругательств, вероятнее всего, доносящихся с первого этажа, и это вынуждает меня подняться с постели и выглянуть из комнаты. — Алеся, достаточно, — я не видела, где находятся девушки, но слышала, что голос Алисы очень уставший и разочарованный, — хватит с меня твоих выходок, я не нанималась к тебе в сиделки. — Алиса, это последний раз, я так больше не буду, — другая девушка пытается связать свои слова в единое предложение, но безуспешно. — Алеся, ты моя родная сестра, — стоп, что? — и я упустила слишком много времени, но когда ты вернулась в мою жизнь, ты стала совсем другой и меняешься с каждым днем все больше, — теперь я совсем ничего не понимаю. — Но я же вылечилась, — Алеся осторожно, умоляюще обращается к, видимо, сестре. — Да, вылечилась, от наркотиков своих, испортив перед этим жизни как минимум четырем людям! — я прислушиваюсь к каждому шороху, — А сейчас ты не просыхая заливаешься алкоголем, — Алиса выдерживает короткую паузу, — но, поверь, это одно и то же, — я слышу звук захлопнувшейся входной двери и возвращаюсь в комнату. Я ложусь на кровать, туплю в потолок и прокручиваю в голове все разговоры с Федей, Алисой и разговор Глеба и Артема, словно заново переживая едкое «она мне нахуй не нужна» Шатохина. От раздумий меня отвлекает громкая вибрация телефона и я на автомате отвечаю на звонок, забыв посмотреть имя звонившего. — Лина? — зря. — Что? — я отвечаю максимально сухо и безразлично, хотя внутри меня взрываются вулканы и я готова разбить телефон к чертям. — Лина, прости, — он говорит так же сухо и отстраненно, его слова смазаны, голос бархатный и такой дурманящий. — За что? — я знаю ответ, но на что-то надеюсь, пока мои глаза накрывает занавес слез. — Прости, — вокруг него, как и вокруг меня жидкая тишина, кроме низкого манящего голоса на том конце не слышно ничего и никого, как будто стены помещения, в котором он сейчас находится, впитывают в себя цельные слова и ко мне доходит лишь их эхо, — я… — Что «я»? — я кусаю губы до крови, пытаясь сделать так, чтобы мой голос не сорвался. — До встречи, — я слышу много коротких гудков, оповещающих о том, что мой собеседник отключил вызов. Как же я сейчас хочу ворваться в его квартиру, разнести ее в хлам, высказать «темной лошадке» Шатохину все, что я о нем думаю. Но вместо этого я оставляю на столе записку Алисе, вызываю такси и уезжаю домой в полном непонимании того, что делать со всем этим. Таксист останавливает у подъезда моего брата и я ищу в карманах деньги, но, как на зло, не нахожу там даже ключей. — Простите, я потеряла все свои деньги, — таксист с ухмылкой переводит на меня взгляд, словно оценивая, искупит ли мое тело те несчастные пару сотен рублей. — Иди, — мужчина кивает мне головой и разворачивается к рулю. Видимо я выгляжу на столько ужасно, что таксисту лучше остаться без полной зарплаты. Я улыбаюсь своим мыслям, тихо благодарю водителя и забегаю в открытый подъезд. — Я тебе говорю, туса будет пиздатой, — я выхожу из лифта и замечаю на лестничной клетке двух курящих парней. — Егор? Что за туса? — мне удается перехватить у брата сигарету и оставить его в полном замешательстве. — Да я тут решил немного разрядить рабочую обстановку и затусить с ребятами, поверь, людей будет немного, — Егор замолчал, — может ты переночуешь у Артема? Я сцепляю зубы и сжимаю руки в кулаки. Не выдавать внутреннее напряжение — точно не мой конек. — Нет, я лучше в своей комнате побуду, — я забегаю в квартиру, громко захлопывая входную дверь. Мне показалось, что за время моего отсутствия в квартире Егора, он и его друзья превратили квартиру из ранее светлого и просторного помещения в самый настоящий притон. В квартире стоит очень резкий запах травы, от которого меня начинает тошнить сразу же, играет до ужаса громкая музыка, словно вечеринка тут не заканчивается уже несколько дней, везде валяются окурки, все стены измазаны пеплом, книжные шкафы и телевизор перевернуты и отдыхают на грязном полу. На торшерах и люстрах поддаются порывам сквозняка чьи-то бюстгальтеры и стринги, половина посуды на кухне разбита, а другая половина набросана в раковине в несколько ярусов. Сплошная разруха и хаос. Я, постояв в ступоре несколько минут, решаю не делать никаких замечаний Егору и оторваться с этим после сегодняшней пьянки. Весь оставшийся день я пытаюсь отмыться от двух последних ночей, отбрасывая от себя все навязчивые мысли, а ближе к вечеру в квартиру начинают сходится разные раньше не известные мне рэперы и другие деятели современной культуры. Басы из колонок отдают вибрациями по стенах, из разных углов квартиры кричат люди, звенят бутылки и стаканы. Я лежу на кровати в наушниках, музыка в которых орет чуть ли не на полную громкость, пытаясь перебить вечеринку Егора, и думаю о том, что же мне все-таки делать дальше. — Спишь? — сначала я замечаю тень на стене в освещенной светом от уличных фонарей комнате и не сразу понимаю, кому она принадлежит. Музыка в наушниках глушит голос вошедшего и я снимаю их, пытаясь разглядеть в темноте лицо этого человека. — Видимо, нет, — мое тело становится камнем и я больше не пытаюсь встать, просто валюсь на кровать, которая спустя секунду прогибается под весом гостя, — ты все верно делаешь, — он обнажает свои клыки и целится в меня своим взглядом, словно я — его мишень. — Как ты сюда вошел? — я прижимаюсь к спинке кровати, пока парень ложится на нее и подкуривает заранее скрученный косяк. — Да никто даже не знает, что я тут, разве эти алкаши вообще что-либо могут соображать? — его голос не дрожит, в нем нет ни капли каких-либо эмоций, он спокоен и уравновешен и это очень страшно. — Зачем ты пришел? — я кусаю губы до крови, наблюдаю за тонкой лентой дыма от косяка, которая растворяется в темноте, обвожу глазами до боли знакомые черты лица, а он даже не смотрит на меня. — Очередной человек, которому ты доверилась, поступил с тобой, как будто ты ненужная вещь? — он выпускает дым и скалится, — Бедная девочка… — Зачем ты… — я глотаю ком из слез. — Да, я мудак, но и Шатохин — не сладость, ведь так? — он тушит недокуренный косяк об белые простыни и впивается в меня взглядом. Его глаза сверкнули во мраке комнаты подобно двум искрам, а я словно сыграла роль факела, которого он пытался зажечь своим огнем. — Где Артем сейчас? Ты знаешь? Я вот знаю, — парень высматривает в моем пустом взгляде хоть какое-то согласие с его словами, — а хочешь знать? — Не хочу, — сердцебиение учащается, а дыхание сбивается и я всеми силами пытаюсь не сорваться на слезы. Только не сейчас. Не снова. Только не перед этим парнем. — Так почему ты страдаешь? — он садится возле меня и заправляет прядь моих волос за ухо. — Кто тебе сказал, что я страдаю? — блондин почти дышит мне в ухо, но я пытаюсь держать равновесие, выедая взглядом точку на белой стене. — Ты, — он прикусывает мое ухо и отстраняется, обнажая свои клыки подобно волку, — если бы ты не страдала, скорее всего ты сейчас бы гуляла по ночной Вене с Шато, а не пускала мелкие слезы передо мной, словно запуганная волками овечка. — Что? — я ничего не понимаю, — В смысле? — Твой суженый уехал в Вену, сбежал от своих проблем, — Глеб усмехается, облизывая сухие, словно песчаные дюны, губы, — а тебя с собой не взял, как так? — он заметно играет на моих эмоциях. В стенах душной комнаты повисает молчание. С Артемом в комнате было бы предельно жарко, стены бы плавились, словно восковые свечи, темнота бы светилась всеми цветами радуги, а в присутствии Глеба стены будто сдавливаются, поглощая в себя все предметы и намереваясь забрать меня, темнота становится еще черней и страшней. Душный воздух заполняет мое тело и не хочет выходить, вцепляясь когтями в стенки легких. Мне плохо, голова кружится, а тело снова поддается режущей боли, которая сковывает все движения подобно тяжеленным цепям, от которых я не в силах освободиться. — Ты видишь выход из своих проблем сейчас? — Голубин, как ни в чем не бывало, ложится возле меня на кровать и продолжает свои философские размышления. — Это не твое дело, — я отрезаю и вскакиваю с кровати. — Что ж ты так, Ракитина, не готова к уроку, ошибка на ошибке, — он насмехается надо мной, разговаривает со мной так, как будто я один из предметов мебели в этой спальне и ничего из себя не представляю, — ты же ничего из себя не представляешь, — читает мысли, — вот подумай: кто ты в этом городе без своего брата, Артема, меня? Кто ты за пределами этого города без нас всех? Да никто, — я сижу на краю кровати и чувствую ледяные слезы, капающие на мои оголенные колени с глаз, — ты — никто. — Что ты предлагаешь? — я беру себя в руки и выдавливаю несколько слов сквозь ужасную боль. — Вернуть все и всех на свои места, — скалится, а я уже знаю, к чему все идет, — ты собираешься, и мы уезжаем далеко-далеко, и живем нашу жизнь заново, — мимолетно на его лице появилась какая-то добрая улыбка и духота в комнате растворилась, словно ее и не чувствовалось, — доверься мне, а я помогу тебе выжить.