***
Лука привел Маринетт на корабль, благо, там никого не оказалось. Анарку Куффен срочно вызвали на работу, а Джулека занималась над школьным проектом с Роуз. Всю дорогу подростки прошли в тишине, как будто они оба находились в трансе. В «Либерти» парень предложил молчаливой девушке полотенце и сухую одежду, и сам не позабыл переодеться. Через несколько минут они встретились на кухне: Лука суетился у плиты, а Мари, словно чужая, стояла в проходе в свободных спортивках и футболке. Она тихо села и стала смотреть в одну точку. — Будешь кофе? — заботливо поинтересовался Лука. Мариетт опомнилась и кивнула. — Хочешь, приготовлю что-нибудь особенное, или обойдешься растворимым? Девушка задумалась. Как дочь пекарей, она отличала качественный кофе от минутной гущи, но не хотела загружать парня. Всё-таки он был не на работе, а привел ее к себе и хотел выполнить все пожелания Мари по доброте душевной. Куффен, наблюдавший весь ход мыслей на лице девушки, мягко улыбнулся: — Мне не сложно постоять лишнюю минутку у плиты ради тебя, — не дожидаясь окончательного ответа, сказал он. Парень быстро насыпал в турку мелко помолотые кофейные зерна, щепотку корицы и сахар, налил холодной воды и поставил ёмкость на огонь. Когда жидкость начала подниматься, Лука убрал ее с плиты. Бариста полностью остудил свежесваренный кофе и лишь затем, процедив его через мелкое сито, разлил по кружкам. Он решил, что ему будет достаточно черного кофе, а Маринетт хотелось приготовить что-нибудь необычное, напоминающее по вкусу саму девушку. Куффен добавил в ее напиток порцию пломбира. Порывшись в столешницах, он даже отыскал шоколадную крошку и коричные палочки, чем украсил кофе Мари. Весь процесс готовки он думал о ней, и результат был заметен на лицо: домашний гляссе вышел таким же холодным, как внешность девушки, хотя снаружи выглядел тепло и уютно, как и все кофейные напитки. Юноша обернулся к Маринетт, держа в руках две чашки. Она отчужденно смотрела в иллюминатор. — Скажи, почему ты никогда не грустишь? — задумчиво произнесла девушка. — С чего ты взяла, что я никогда этого не делаю? Может, я просто не подаю виду. — Но ведь это, должно быть, так сложно! — заспорила Маринетт. — Я, по сути, разбила тебе сердце, а ты просто улыбнулся и отпустил меня с миром. Как у тебя это получается, справляться с грустью? — Знаешь, когда мне грустно я всегда пью кофе. Иногда, конечно, могу поиграть на гитаре, но из-за моего лирического репертуара положение, в основном, усугубляется. Именно поэтому я и устроился в кофейню. Кофе и музыка — вот атрибуты счастливого человека, — Лука с улыбкой протянул только что приготовленный гляссе Мари. — Ну и я, в твоем случае. Девушка приняла чашку и после первого же глотка по ее лицу расплылась улыбка, согревшая промокшего от дождя Куффена. Он наклонил голову набок и наблюдал, как кофе вдыхает жизнь в черты девушки. Выпив половину напитка, облегчение Маринетт снова сменилось тревогой. Она серьезно взглянула на своего собеседника и спросила: — Лука, почему ты так добр ко мне? Парень полетел в астрал после такого вопроса. Хотя он и знал, что однажды ему придется на него ответить, бариста не был готов к этому так скоро. Он долго смотрел в глаза девушки напротив, пытаясь подобрать правильные слова, но рядом с ней мозг переставал работать как надо. — Извини, мне не стоило... — начала оправдываться Мари. — Нет, стоило, — его привычный мягкий взгляд стал серьезным. — Я могу тебе доверять? Куффен прекрасно знал, что да. Он хотел, чтобы Маринетт понимала, насколько важным и сокровенным будет их разговор. Мари покраснела и неловко кивнула юноше, в чем он ни на минуту не сомневался. — Ты необыкновенная девушка, Маринетт. Чистая, как музыкальная нота. Искренняя, как мелодия. Ты — песня, которая звучит в моем сердце с тех пор, как я впервые увидел тебя. Маринетт чувствовала, как пылает ее кожа на щеках. В груди бешено стучало, а голова начала кружиться от повышенного пульса. Казалось бы, еще чуть-чуть и у Мари пойдет кровь из носа. Она готова была поклясться, что это самое прекрасное признание в любви, которое девушка когда-либо слышала. Она не могла произнести ни слова. — Если честно, мне очень сложно об этом говорить, но ты имеешь право знать, — Лука встал из-за стола и подошел к иллюминатору. Какое-то время девушка смотрела на ссутулившуюся спину парня. Голубые кончики волос легли на его опущенные плечи. Бариста стоял, скрестив руки на груди, и смотрел вдаль. — Сложно говорить... О чем? — тихо сказала Маринетт. — О своих эмоциях. Я привык не чувствовать ничего. О любви. Я привык в нее не верить, — прочеканил Куффен, даже не обернувшись к девушке. Выдержав неловкую паузу, он продолжил. — Когда я был совсем маленьким, я застал своих родителей ссорившимися. Отец что-то кричал, а моя мама плакала. Потом он ушел, и я больше никогда его не видел. В тот день я пообещал себе, что всегда буду одиноким и что не буду играть песни о любви, раз её не существует. Лука тяжело вздохнул и прислонился к холодному стеклу лбом. Мари в первый раз видела его грустным, и не знала, что делать. Вспоминать о прошлом всегда нелегко. Она пыталась придумать, как поддержать друга, но на ум ничего не приходило. Маринетт незаметно подошла к Куффену и заключила его торс в свои объятья. Лука широко раскрыл глаза от удивления, почувствовав нежное прикосновение Мари. Он медленно потянулся к ее рукам на груди и переплел их пальцы. Девушка оперлась щекой на его плечо. На их лицах появилась ясная улыбка. «Но дорогая, ты — единственное исключение, и я на пути, чтобы поверить в любовь» — Раз нам обоим стало лучше, — спустя пять минут объятий спросила Маринетт, — может, ты сыграешь мне на гитаре? Лука рассмеялся и послушно сходил в свою комнату за инструментом. Подростки вместе сели на диван, и девушка сразу закрыла глаза. Юноша не мог прекратить ухмыляться рядом с ней. Он стал играть недавно выученное им соло. Куффен радовался, что ему не придется петь, и надеялся, что Мари не знает текста песни. — Уже темнеет, — разочаровано проговорила девушка. — Да, — ответил Лука. — Тебе пора домой, мы же не хотим, чтобы твои родители волновались. Пойдем, я тебя провожу. — И еще, Лука, — выпалила Маринетт, — ты очень милый, и я благодарна тебе за твои чувства, но... Мне нужно время. — Да, я понимаю.***
Когда дверь в пекарню Дюпен-Чен закрылась, бариста улыбнулся. Он чувствовал себя самым счастливым человеком на планете из-за возможности побыть рядом с девушкой. Он был рад поднимать ей настроение, доверять свои секреты, которых раньше не знал никто. Но больше всего его забавляло, что Маринетт все-таки не знала, какие слова должны были прозвучать во время припева: «Secrets I have held in my heart Are harder to hide than I thought Maybe I just wanna be yours I wanna be yours, I wanna be yours»