Я не хочу без тебя спать!

      Елизавета бежала вперёд по торговому центру, схватив за руку Тимошенко, а тот, в свою очередь, послушно плёлся вслед за ней. «Да, не мог я себе представить, что моё светлое будущее будет таким... — думал Кирилл, — Как такое могло произойти? Я бегаю с какой-то шлюхой по магазинам, отдаю за это двойную сумму: моральный и материальный, сука, ущерб! А мой лучший друг считает меня конченным кретином — заебись вообще! Да он сам виноват! А нечего было поебень всякую морозить!..»       Бледный осознавал, что Мильковский ни в чём не виноват и даже прав. Он был не против того, чтобы Женя считал его отбитым, но только бы простил. А ЧСВ у Кирилла, хоть и было не очень высоким, но не позволяло идти к применению первым. Он начал всерьёз задумываться о суициде. Да-да! Тимошенко, считающий суицид дебилизмом, когда-то не находящий в нём выход, начал думать совершенно по-другому. Что делал с ним Мильковский — жуть. Он не давал уснуть ночью, мелькая в голове Бледного, отражался во всех вещах кругом, а кофе— яркое воспоминание о любимом друге*. Любимом…       Во всяком случае, Кирилл практически не оставался в покое, чтобы здраво пораскинуть мозгами и вычислить все «за» и «против» этой ссоры. Ему мешала мелкая противная особа, что промывала мозги парня 24/7, останавливаясь только на время сна, но, как мы уже знаем, Кирилл ночью не спит, есть дела по важнее по типу самобичевания и ебли собственных мозгов, а затем и руки, пока его дама спит. Кстати, где она? — Лиз? — позвал парень девушку, не найдя её поблизости. — Да ёб твою мать! Лиза! — повторил он снова в надежде найти темноволосую, но не тут-то было. Бледный цокнул языком, и с его губ слетело тихое «да блять…». Парень направился искать пропажу в направлении, что подсказала ему интуиция.       Через минуту ходьбы он упёрся в стену и, завидев мужской туалет, а также стоящую рядом с ним Лизу, подбежал к ней. — Ты можешь не со скоростью света летать, а то я, блять, не успеваю?! — произнёс с укором тот.       Девушка, ничего не ответив, схватила его за руку и потащила в уборную. Благо, людей там не было. Только убедившись в этом, Бледный хихикнул и проговорил: — Лиз, я, конечно, может, что-то не понимаю, но мужской туалет для мужчин, а женский — для женщин? — спросил парень, на что получил одобрительный кивок и улыбку Лизы. — Так какого же хуя ты сюда запёрлась, пизда малолетняя? Или у тебя член, может быть, вырос? — Кирюх, ты, вроде, большой мальчик, а так ничего и не понимаешь…       Девушка запустила свои руки под его футболку и начала целовать. Тимошенко только вздыхал. Он не предпринимал никаких попыток не только раздеть Лизу, но и освободиться из её плена. Наконец, девушка вновь стояла в одном лишь нижнем белье, а руки её тянулись к ширинке парня. До боли знакомая картина, неправда ли? Вдруг Бледный прервал её действия, остановив Елизавету. — Помнишь, ты меня спросила, что я сказал в примерочной тогда? — Ну, да, ты ответил, чтобы я примеряла все вещи. А что не так? Неужели, это сейчас так важно? — отозвалась недовольная девушка. — Я соврал тебе. Я сказал тогда, что ты такая блядь, каких поискать ещё нужно. Самая обычная шалава! — Хм… — задумалась Лиза, — Если тебя это так возбуждает, тогда я готова для тебя хоть уборщицей быть! — Да нет же! Я не люблю тебя, понимаешь? — Кирюш, не смешно! — А я и не смеюсь! Я абсолютно серьёзно! — переубеждал её парень. — Что ты такое говоришь? — не понимала она. — Я поговорил с одним знакомым. Он мне сказал, что нельзя жить с нелюбимым человеком. Мы с ним жутко поссорились, боюсь, он меня не простит никогда больше… А всё из-за того, что я не смог понять этой простой истины вовремя! — Кирюш, но ты не можешь меня бросить! Я же обещала, что в суд подам! Ну-у-у… Тебе же нравилось, как мы с тобой спали! Что не так-то?! — сорвалась Лиза. — Пойми, спать со всеми — аморально! — И это ты мне говоришь?! Когда же ты успел так измениться?! Или тебе этот знакомый ерунду напел?! — Да, он. Я тоже себя так же вёл, как и ты сейчас, когда он мне это говорил. Но это правда! Я долго думал над его словами… Он, похоже, прав… Как всегда…       Девушка была в ярости. Вся покраснела, брови сдвинула, челюсть сжала так, что если прислушаться, можно услышать, как скрипят её зубы. Но слёз в её глазах не было. Это и помогло Кириллу понять, что он сделал верный выбор. В её глазах не было грусти, сожаления. Она просто злилась. — Ну и кто же этот долбаёб-знакомый? Чьё мнение на тебя повлияло? — Мой самый дорогой человек*… — Кирюш, ты не дури… — начала Лиза. — Не называй меня больше так. — сказал парень, как отрезал. — Но… — Ни-ког-да! — Как скажешь, но ты ещё пожалеешь! Давай забудем эту хуйню, что ты сейчас сказал?.. — Ты меня не поняла? Иди нахуй, Лиза! Иди к чёрту! Я тебя терпеть не могу! Так понятно?       Парень выбежал из уборной. С его души словно камень упал. Кирилл шагал по направлению к продуктовому магазину. Он так стоскавался по Мильковскому, что в его глазах плясали чёртики, когда он видел что-то напоминающее о нём. Спустившись вниз по эскалатору, он бодро направился в магазине к излюбленной ветерине с алкоголем. Портвейн №777 успел уже стать родным*, а воспоминания, связанные с Женей, больно корябали душу, оставляя раны на сердце. Кирилл буквально видел, как заходит в подъезд друга, поднимается на нужный этаж, видит Женю и извиняется перед ним. Не выдерживая напряжения, он начнёт плакать, а Мильковский прижмёт его к свой широкой груди, заключая в объятия и успокоит, бережно и нежно поглаживая по голове.       От одной только мысли об этом в животе начинали пархать бабочки, в глазах появлялись огоньки, а сердце так рвалось вперёд, что казалось, сейчас выпрыгнет.       Бледный взял необходимое в магазине и направился к кассе, кладя всё это на ленту и добавляя к этому белый Винстон. Он настолько был увлечён своими мыслями, что не устроил скандал на кассе с продавщицей, которая попросила у него паспорт. Две минуты и Кирилл летит в такси к своему Жене, не понимая, что ему сказать.

***

      23:40. Темно. Вот Бледный заходит в знакомый подъезд, поднимается на нужный этаж. Стук в дверь — не подходят. «Чёрт, хоть бы он был дома!» Кирилл стучит в дверь во второй раз и с облегчением слышит сонный голос Мильковского, который, чертыхаясь, пробирается по квартире к двери, приговаривая «Сейчас-сейчас…». Вот уже замок с шумом открывается, и перед Тимошенко предстаёт Женя с оголённым торсом. — Что ты тут делаешь? Опять в говно? Я тебе не отрезвитель — проваливай.— завидев Кирилла, сказал он. — Да, гостеприимства у вас хоть отбавляй… — Я с тобой шутки шутить не настроен, зачем пришёл, я тебя спросил? — продолжил недовольный хозяин квартиры, не повышая голоса. В глазах читался всё то же холод, а на сердце был пожар. Вот такая война миров в его голове* происходила на протяжении последней недели. Мильковский — человек сдержанный, воспитанный не столько родителями, сколько судьбой. Скрывать свои чувства он научился ещё будучи школьником. — Жень, нам поговорить нужно! — Нам не о чем с тобой разговаривать! — Женя хотел было закрыть дверь, но Кирилл поставил ногу и не дал ему этого сделать.— Убери ногу! И сам убирайся! — но Бледный его не слушал. — Жень, я — дурак! Ты прав был! Как всегда! Я расстался с Лизой, нас с ней больше ничего не связывает! Жень, прости меня, прошу… — Нет. — Женя, я не могу без тебя! — переходил на крик парень. — Я обещаю, что больше такого не будет! Жека, прости! — он кричал на весь подъезд, его глаза наполнились слезами, и одна из них даже выкатилась из глаза. — Тимошенко, не ори — соседей перебудишь! Я не привык повторять несколько раз, я сказал: уходи, мы никто друг другу. Люди не меняются. Выглядит очень правдоподобно. Можешь идти, ты попытался. — Мильковский снова постарался закрыть дверь. — Женечка! Прошу не уходи! — взмолился Кирилл, падая на колени. Из глаз хлынули слёзы ручьями, он был не в силах сдерживаться. — Прости меня! Я тебя умоляю! Я умру без тебя! Я не смогу без тебя жить! — продолжал парень навзрыд, — Я сделаю всё, что ты пожелаешь! Всё! Женечка! Пожалуйста! — Всё? — парень получил немой кивок, — У меня всего три желания. Они очень просты. Первое: убери, пожалуйста, ногу. Второе: уберись сам из моего дома. Третье: исчезни из моей жизни навсегда и больше не возвращайся, Кирилл! Повторюсь: будь счастлив. Раздался хлопок. Евгений закрыл дверь и спустился по ней вниз, положив руки на лицо, тихо заплакал, как в дешёвых мелодраммах для девчонок. «Почему? Зачем? Для чего?» летали в его голове, «Ну ты и мудак, Женя! Нахуя?! Великомученика из себя хочешь сделать?! Поздравляю! У тебя получилось! Он больше не вернётся!» — говорил он сам себе. Бледный же, осознавав, что случилось, запрокинул голову и зарыдал ещё сильнее. Он никогда так не плакал, как сейчас. — Женя! Прости меня! — кричал Тимошенко, а Мильковский лишь начинал сильнее плакать, ничего при этом не отвечая. Это продолжалось долгое время. Кирилл заметил купленный портвейн и, открыв бутылку, сделал пару глодков. Женя же, выкурил за это время 5 сигарет и нашёл бутылку коньяка, что лежала на крайний случай, но употребить не успел. Через минут сорок, Бледный расправился со спиртным, выкрикнул последнюю фразу и ушёл. — Мильковский! Ты сказал, чтобы я исчез из твоей жизни навсегда! Хорошо! Женя, если ты так этого хочешь — я это сделаю! Знаешь почему? Потому что, чтобы не было, я всегда буду тебя любить! Слышишь? Всегда! И если ты мне позвонишь и скажешь, чтобы я прыгнул с крыши… Я прыгну, Жень! Честно! А впрочем… Я не вижу смысла медлить! Но пока ты хочешь, чтобы я жил, я буду жить! Хотя, ты в этом не нуждаешься… Прощай, Жень! На лестничной площадке послышались звуки удаляющихся шагов. Пьяные вопли закончились, к счастью для соседей, но не для Мильковского…