Я не хочу без тебя спать!

— Добрый день! Проходите, присаживайтесь! — мужчина лет сорока с «хвостиком» сидел за большим круглым столом, закинув ногу на ногу. — Здравствуйте, мы по записи, — сказал Женя, входя в кабинет и невольно щурясь от чересчур яркого электрического света. В помещении всё было красиво оформлено в серо-синих тонах, но какая-то гнетущая холодная энергия исходила отсюда. Психотерапевт и сам выглядел соответственно: стройный, высокий и какой-то уж слишком отстраненный. Ничего примечательного в нём не было: тёмно-русые, местами поседевшие, волосы, холодные голубые глаза, одет он был в строгий синий костюм со вставками на логтях на пиджаке. Однако, взгляд его не предвещал ничего хорошего. Некое напряжение, кажется, ощущалось за километр. Чувство тревоги у Мильковского лишь усилилось, когда врач ему улыбнулся. Даже Кириллу, целиком и полностью уверенному в правильности их похода сюда, стало не по себе и совершенно перехотелось оставаться. Но отступать было некуда. — Очень приятно, Александр Дмитриевич. А Вы? — начал психолог, подавая руку для рукопожатия, на что парни по очереди ответили. — Женя. Просто Женя, — натянуто улыбнулся музыкант, стараясь перебороть себя, чтобы не истерить. — Кирилл, — ответил Тимошенко, пожимая ладонь мужчины. — Славно. Думаю, что мы можем приступить. С какой целью вы ко мне обратились? Что у вас за проблема? Парни сели на стулья для посетителей напротив врача. Бледный смерил взглядом обеспокоенного Мильковского, чего любой другой человек распознать бы не смог, но только не Тимошенко, и понял, что нужно брать всё в свои руки и говорить придётся ему. Александр Дмитриевич, внимательно осмотрел их, выясняя для себя какие-то вещи, и грациозно выпрямился, будто бы найдя пришедших безопасными или проявляя своё превосходство. — Мы решили обратиться к Вам по рекомендации, как к хорошему семейному психологу, Александр Дмитриевич. Нам это далось нелегко, поймите нас, пожалуйста. Наши отношения… Достаточно непростые, учитывая наш статус, — начал Кирилл, глядя врачу в глаза. — Понимаю. Так Вы, как я могу вынести из разговора, встречаетесь? — специалист поднял одну бровь, подозривающе прищурившись. — Да, но это должно оставаться тайной, — торопливо заметил Бледный. — Да-да, разумеется, вся информация конфиденциальна. И… Насколько долго вы уже в отношениях? — Около месяца назад, — вклинился Женя, — Может, полтора. — Ясно. И что же не так, за исключением того, что отношения однополые? — поинтересовался Александр Дмитриевич, как-то высокомерно и одновременно с тем устало выдохнув. — Проблема совсем не в этом! Тут дело в том, что… В общем, у меня была попытка суицида, — протараторил как можно скорее Тимошенко, — Мы тогда поссорились с Женей… — морщась от неприятных воспоминаний, но вынужденный восстанавливать их по крупицам одно за другим, Кирилл стыдливо смотрел куда-то в сторону. — Мы ещё не встречались в то время. Просто он повёл себя как мудак, а я вспылил, разозлился и сказал, что не хочу ничего общего с ним больше иметь. А он напился, пришёл ко мне, извинялся, я сказал, что не прощу его… А Кирилл прыгать с крыши пошёл… — как бы нехотя сказал Мильковский, пододвигаясь ближе к парню, дабы хоть так поддержать. — У меня были все причины! — запротестовал тут же Бледный, не желая выглядеть дураком, — Женя для меня — жизнь! Плюс, я был нетрезв. — пояснил он. — Так, хорошо. Получается, вы пришли поговорить про тот случай? — спросил слегка заинтересованный врач. — Не совсем, — поправил его Женя, но продолжить не решился. — Понимаете ли, у Жени после этого кошмары начались. Причём, регулярно снится один и тот же сон, и мы ничего не можем с этим сделать. — пояснил Тимошенко, чувствуя чужую руку у себя на колене. — И что же это за сон? — участливо проговорил Александр Дмитриевич, пододвигаясь ближе в кресле. В глазах мужчины блеснул интерес, хоть всем своим видом он по-прежнему не выражал особых эмоций. — Смысл его в том, что каждый раз я просыпаюсь, понимаю, что Кирилла нет рядом, иду его искать и нахожу его на крыши нашего дома. Всё было бы хорошо, но… Я никогда не успеваю его остановить. — То есть, Вы буквально каждый раз видите, как Ваш партнёр умирает? — заметно изменившись в лице, уточнил психолог, на что Мильковский кивнул. Музыканту захотелось прямо сейчас обнять Бледного и укутаться в него как в плед, закрывшись от внешнего мира, но не мог себе этого позволить прямо здесь. — Именно так, — подтвердил Тимошенко, кладя свою руку на колену возлюбленного, как бы успокаивая, — Но ведь так больше не может продолжаться! — воскликнул Кирилл. — Не переживайте, мы решим эту проблему, — ответил врач и рысплылся в улыбке чеширского кота. Мужчина поднялся со своего места и подошёл к шкафчику, выуживая оттуда с большим трудом два чистых листа бумаги. Парни переглянулись между собой, пытаясь понять, что сейчас будет. Долго ждать не пришлось, Разумов подлетел обратно к своему столу, раскладывая перед ребятами ручки с бумагой. — Нам нужно выяснить с вами, ребята, что вас смущает в этих отношениях, не говоря про кошмары и состояние партнёра. Что вас беспокоит и не устраивает? Обоих. Это будут разные понятия, я считаю, поэтому выполнять задание нужно индивидуально. — Как в школе, короче. — хмыкнул Бледный. — Да, но только по-честному, ответами не обмениваемся. — лукаво улыбнулся ему доктор, — Приступайте. Женя задумался, неотрывно глядя на парня. Тот сразу же прилип к своему листочку, как только дали команду, хотя по нему было видно — он точно также не знает, о чём писать. Да и сам Мильковский с трудом удерживался, чтобы не начать грызть кончик ручки, чтобы хотя бы так заставить мозг работать. Вдруг Тимошенко стал плавно выводить буквы, приводя этим в себя Женю. Музыкант тоже начал писать, что приходило в голову первым. Мужчина продолжал разглядывать их с небольшим неодобрением во взгляде, но при этом не палился. Ему явно было не впервой видеть подобное, но некое отвращение слегка вгоняло в ступор. Во всяком случае, парни старались не смотреть лишний раз в его сторону. Вскоре оба закончили выполнять задание, данное Александром Дмитриевичем, и отдали ему листочки. Врач внимательно посмотрел на текст, написанный Кириллом, анализируя ещё почерк. Хоть он и не являлся профессиональным графологом, основы примерно знал. Ориентируясь на размер и наклон букв, Разумов выяснил для себя, что тот чувствует себя здесь крайне неуютно и встревоженно. На лице почему-то заиграла лёгкая улыбка-ухмылка, издалека похожая на умиление, но не означающая явно ничего хорошего. Следом психолог перешёл к содержанию. «Меня беспокоит то, что мы обязаны скрывать наши отношения. Публика к такому не готова, да и я тоже. И… Я очень боюсь того, что он меня решит бросить из-за этого… Да или из-за чего-то другого, это неважно. Я не смогу его отпустить. Могу подозревать, что у нас разные с ним взгляды на «отношения», но для меня всё это непросто. У него всё иначе… Поэтому мне страшно, что он решит оставить меня.» — Неплохо, я Вас понял, Кирилл… Как там Вас по отчеству?.. — кивнул врач, не нуждаясь в ответе на вопрос, и положил листок на стол, свернув его, — Давайте свою записку, Евгений. Женя протянул бумагу психотерапевту и сразу отошёл подальше от него. Страха мужчина, конечно, для него не чинил, но что-то продолжало неприятно ныть внутри с дурным предчувствием, не отпуская до конца. Врач внимательно осмотрел его листок по тем же параметрам, найдя их ответы схожими. Вот только содержание было иное. «Меня беспокоит то, что я ему скоро буду не нужен. Когда-то мы будем обязаны расстаться, так происходит всегда и это нормально, но лишь одна мысль об этом меня убивает. Порой мне кажется, что я просто мешаю ему. Я слишком много прошёл, я слишком плох для него. Он достоин лучшего, а я не даю ему двигаться вперёд и торможу его. Тем более, публика… Люди не поймут нас однозначно, и тогда он будет вынужден уйти. Возможно, я сам себя накручиваю, но больше всего в жизни я боюсь сделать его несчастным.» Мужчина заговорчески ухмыльнулся. Всё пошло именно так, как он задумывал. Глаза ещё сильнее заблестели, в врач положил точно также бумагу на стол, поверх первой. Следом его эмоции сменились с восторга на сожаление, а после вообще — холодное безразличие, схожее с тем, что было в начале. — Для меня всё прояснилось, молодые люди. Я могу дать решение этой проблеме. Кирилл, подождите, пожалуйста, в коридоре, нам нужно обсудить кое-что. — произнёс психолог, подходя к двери и раскрывая её. Бледный посмотрел сначала на него, потом перевёл взгляд на парня, а после — снова на врача. Внутри него зародился своеобразный страх, и парень уже не понимал, что ему делать в этой ситуации: начать возмущаться или послушаться. Мильковский, стараясь не показывать своё неодобрение, как можно увереннее и, при этом, мягче кивнул. Кирилл взглянул на него в последний раз, будто бы проверяя эмоции на подлинность, и, видимо, поверил. Тимошенко молча вышел в коридор, не заставляя себя долго ждать. Александр Дмитриевич закрыл за ним дверь и вернулся к столу, усаживаясь в кресло. — Мы должны поговорить с Вами серьёзно, Евгений, без всяких обидок и сантиментов. Мы оба с Вами взрослые люди, а разговор, как бы мне не хотелось Вас пугать… Довольно непростой. — начал мужчина, облакотившись на стол локтями. — И… О чём же конкретно пойдёт речь?.. — как можно спокойнее спросил Женя. — О Ваших проблемах в отношениях, а в следствии — и о кошмарах. Понимаете ли… Я не просто так попросил написать вас то, что не устраивает. Отсюда и растут ноги у Ваших снов, если позволите так выразиться. Это подсознание, тут ничего не попишешь. — начал пояснять Разумов. — Не понимаю, к чему Вы клоните, Александр Дмитриевич? — нахмурился Женя. — Ну, мы с Вами не малые дети, должны понимать ответственность за свои поступки. Отношения — вообще вещь очень важная. Можно так сломить партнёра, что тот больше не восстановиться. Но такую ли судьбу мы хотели бы человеку, которого безмерно любим? Поэтому… Иногда лучше уйти самому. — Что Вы хотите этим сказать? — Мильковский откровенно уже начал «закипать». — Женя, я понимаю, Вы очень любите своего друга, но… Все ваши проблемы только от того, что вы вместе и не даёте друг другу идти по жизненному пути дальше. Вы же знаете — ваши отношения только вредят. Тем более, вы оба… мужчины… Я ничего не хочу сказать, конечно, но это неправильно. Найдите себе девушку, которая бы любила Вас, Вы ещё молоды, и живите себе спокойно. — сказал специалист, что явно не убедило разъярённого Женю, — Если уж решил закопать себя, то хорошо, пожалуйста! Но уж мальчишке-то жизнь не гробь, он ещё очень юный. Ты пойми, в нашей стране никто этого не поддержит, и что же? Ты хочешь постоянно в страхе жить? — Но я люблю его! — возразил Мильковский, вскакивая со стула. — Не-е-т… — покачал головой Александр Дмитриевич, — Умей отличать любовь от влечения. Хотя, знаешь?.. Пусть это, как ты и говоришь, любовь, но ты же его только мучаешь ею. И себя медленно убиваешь. Это же ужасно. Да кому нужна такая любовь? Женя остановился, стараясь переварить полученную информацию. Хотелось кричать от несправедливости. Было желание сказать, что всё это неправда, опровергнуть все эти слова врача, что больно полоснули его сердце. Но он не мог. Голос будто бы пропал, а внутри что-то с большей силой заныло, заставляя задуматься. Может, Разумов и прав? Подобные мыли на этот счёт закрадывались в голову к Мильковскому уже несколько раз, но он тушил их, будто окурки, не позволяя догореть до основания. А сейчас, когда это произнёс вслух психолог с очень неплохой рекомендацией и большим стажем, отрицать казалось глупо. Александр Дмитриевич поджёг эту тоненькую нить надежды и наблюдал, как та сгорает до тла. А Женя не знал, что делать дальше. Всё это его ужасно пугало, и лишь одна мысль, что им с Кириллом нужно расстаться, заставляла истерить. Но музыкант сам согласился узнать ответ, именно этого он и боялся услышать. — Вы считаете, что нам нужно расстаться… — больше утверждая, нежели спрашивая, произнёс парень. — Это было бы оптимальным вариантом в вашей ситуации. Поймите, так будет лучше всем. — кивнул Разумов, поднимаясь и подходя к Жене, — Постарайтесь это сделать как можно безболезненней. Постепенно отдаляйтесь от него, можете сделать вид, что увлеклись кем-то другим. Раз Вы его любите, то позвольте ему быть счастливым. — сказал врач. — Хорошо, я Вас понял. Спасибо за помощь, я постараюсь сделать так, как Вы сказали. До свидания, — выдавил себя потерянный Мильковский, приближаясь к двери. — Всего хорошего, Евгений. Будьте счастливы. — закончил Александр Дмитриевич, и дверь за огорчённым парнем захлопнулась. Это был конец. Внутри всё в миг разрушилось, что так долго строилось. Женя понимал, что так будет лучше, но легче от этого не становилось. Сил на слёзы совсем не осталось, он был эмоционально истощён. Но сейчас главное было не показать того Бледному. Он не должен этого знать. Не сейчас, не сегодня, никогда. Всё смешалось в один большой клубок, который распутать было просто нереально. Мильковский, угнетённый своими мыслями, не сразу увидел Тимошенко, подлетевшего к нему, как только тот вышел из кабинета. Я в глазах твоих видел снег в океане. Этим снегом с тобой никогда мы не станем. И пускай всё растает, ведь между мечтами Мы теряем любовь, как снег в океане. — Жень, ты вообще тут? я тебя спрашиваю: что доктор сказал? О чём вы говорили? Что с тобой? — взволнованно мельтешил Кирилл, пытаясь привлечь к себе внимание певца. — М? Всё нормально. Просто снотворное прописал пить. — ответил парень, направляясь к лифту. — Точно всё нормально? — подозревающе прищурился Бледный. — Ага, порядок, — незаинтересованно кинул Мильковский и вошёл в открывшиеся двери вместе с Тимошенко. Женя буквально чувствовал, как его разрывает изнутри желание обнять Кирилла. Но так нельзя. Он должен его отпустить. Я в глазах твоих видел снег в океане. Мы чужие с тобой, — и другими не станем. Так пускай всё растает, течёт между пальцев; Я тебя отпускаю, — и не возвращайся!