Ремиссия

Джотаро помнит, что хотел стать морским биологом, но почему-то стал врачом. Запах спирта в операционной мерзко смешивается с запахом крови. Что-то противно, отрывисто пикает. Кардиомонитор. На Джотаро белый медицинский халат и перчатки, в руках скальпель. Перед ним три пустых операционных стола. Лампы над ними невыносимо светят в глаза. Кто-то наблюдает за Джотаро из-за спины. — Ты должен выбрать, — говорит ему знакомый голос с французским акцентом. — Людей судят по выборам. Давай скорее. Джотаро оборачивается. Польнарефф сидит на стуле в углу операционной. Он ранен, торс и левая нога обмотаны марлей. На соседнем стуле, рядом с капельницей, сидит дед, тяжело дышит. Он только что перенес переливание крови. — Давай, Джотаро, — хрипло подбадривает он. — Меня же ты спас, значит, и остальных спасешь. Джотаро не понимает. Он снова смотрит на столы: теперь на них лежат раненные Абдул, Какёин, Игги. Все трое в крови. У Абдула почти оторваны руки, виднеются мышцы и кости; Какёин прижимает к животу руку, пытается удержать внутренности; Игги поджимает под себя искалеченную лапу, закрывает обезображенный глаз. Их кардиомониторы гудят вразнобой, звуки сливаются в какофонию. Джотаро хочет броситься ко всем сразу, но не может. Польнарефф и дед наблюдают за его метаниями. — Решайся. Кого спасешь первым? — спрашивает Польнарефф. — Я... я не могу, — теряется Джотаро. — Я не могу выбрать, я даже не врач, я... — Скорее, — предупреждает дед, — или погибнут все. Ты готов с этим жить? Джотаро почти не слышит его. Он стоит со скальпелем в трясущихся руках, не знает, что с ним делать. Бинты и капельницы им сейчас нужнее. Сколько осталось его друзьям? Джотаро смотрит не на их раны, а на кардиомониторы. Кажется, что меньше всего шансов у Игги, но господи боже, он ведь собака, не ставить же жизнь животного выше человеческой? И не бросать же его на смерть? Тогда надо спасать Абдула, но даже если Джотаро смог бы залатать ему руки, он потерял слишком много крови; можно попытаться спасти Какёина, но у него разорвана вся брюшная полость, такое зашивают часами, и... — Поздно. Непреодолимая сила толкает Джотаро на операционный стол, сковывает по рукам и ногам. Два других стола исчезают. Игги рычит и живо скачет рядом с ним: так, будто у него целы обе лапы; будто он не терял глаз. Абдул и Какёин нависают над Джотаро, держат в руках скальпели. К столу подходят дед и Польнарефф. — Ты всё ещё можешь помочь, — ласково говорит Какёин. Он первым вонзает скальпель в живот Джотаро. Ковыряется там, где его когда-то пронзил Анубис, ковыряется всюду, где вошли ножи Дио. Джотаро вырывается и кричит от боли. Абдул пытается сделать надрез поверх его локтей, Игги вгрызается Джотаро в ногу, Польнарефф приставляет к другой ноге рапиру — размышляет, под каким углом нанести удар. Дед подсоединяет Джотаро к капельнице, и она наполняется кровью. Его кардиомонитор издает бесконечный, монотонный звук. Сквозь свой хриплый крик Джотаро слышит топот и грохот. Дверь распахивается, и в операционную влетает Хигашиката. Позади него — мама. — Какого черта вы творите?! — орет тот, и все отскакивают назад. Абдул и Какёин бросают скальпели. — Холли, помогите мне! Вдвоем они бросаются к Джотаро. Мама что-то исступленно шепчет, помогает развязать его. И когда Джотаро кажется, что сейчас он умрет от боли, его касается призрачная рука, легкая и невесомая. Хватает за застывшее сердце, как хватал однажды Star Platinum, и заставляет жить. Джотаро снова дышит: так часто, будто всплывает на поверхность из-под земли. *** Джотаро часто дышит и отдергивает покрывало. Опять эта хрень, уже который раз за неделю. Она упорно изворачивается в мозгу, пытается поразить зрелищностью. И сюжет, почти всегда есть какой-то сюжет, который заканчивается ничем. В реальности он видал зрелища похуже. Разница лишь в том, что во сне Джотаро умирает. Это первый сон, где он остался жив. И... он ещё понимает, откуда во сне взялась мама, но... ему снился Хигашиката? Серьёзно? Хотя... если подумать, он чем-то напоминал маму. Чрезмерной верой в людей. Жизнелюбием. Это легко спутать с неискренностью. «Просто подлечил, ну. Обращайся». Джотаро переворачивается на другой бок. Шрамы снова заныли. Может, из-за непогоды. За окном барабанит дождь. А палец не болит, и шрама не осталось. Рана зажила. Хигашиката вылечил его. Коснулся — и будто ничего не было. Без боли. Это Джотаро отдал бы всё за такую способность. Всё время мира. Шрамы снятся уже в тысячный раз, напоминают. Страшно ноют, когда меняется погода. Вызывают вопросы, если приходится раздеться на физре или у врача. Он давно думал о том, чтобы избавиться от них. Так можно? Изгнать следы Египта хотя бы с кожи, если уж он не может изгнать их из памяти. Он мог бы пойти к хирургу, но это стоит денег. И не стоит маминых тревог: с чего он вдруг решил пойти по врачам? А тут... Хигашиката. Другой хирург. Чересчур верящий и щедрый. Просто грех не воспользоваться такой наивностью. К тому же... он может перестать заменять у них в любой день. И когда ещё подвернется такая возможность?.. Бред. Это не поможет ему спать по ночам. Джотаро подумывает остановить время, чтобы дождь прекратился хоть на пару секунд. Может, за это время он успеет вырубиться. Но он не станет. Потому что время будет скрежетать. *** Стоило обдумать всё как следует. Стоило подождать, но в последнее время он стал бояться наступления ночи. — К Вам дело есть, — заявляет Джотаро после следующей замены. Они с Хигашикатой остаются в аудитории одни. Жалюзи задернуты. Скорее, пока не зашло солнце. — Какое дело? — Шрамы лечить умеете? — безразлично спрашивает Джотаро. Хигашиката моргает. — Ну... да, — отвечает он, собирая портфель. — Хотя... если они старые, это небыстро. — Им два года. Долго лечить? — Хм, примерно... по две минуты на каждый. У него десять крупных шрамов. Итого... — Есть свободные... двадцать минут? Хигашиката осознает, к чему он вел. — Д... да. Думаю, да. — Он в ужасе поворачивается к Джотаро. — Но... Куджо, откуда... — Давайте без вопросов. Джотаро нравилось, что у них с Хигашикатой складывался вполне деловой разговор. Он не даст ему всё испортить. — Понял, понял. Мне это знакомо. — Он грустно усмехается и указывает на себя: на свои грудь, бок, живот, правую ногу. — Очень даже. Просто покажи, где лечить. Джотаро хотел подойти и решиться, хотел, чтобы всё началось и закончилось побыстрее, чтобы не осталось времени на сомнения, но в последнюю секунду он задумывается. Он хочет стереть с себя память о Египте — но это было, это сделало его тем, кто он есть, и отрицать бесполезно. Год назад он уперся бы: стал бы твердить себе, что шрамы напоминают о подвиге его товарищей. Шрамы украшают мужчину. Сейчас они просто уродуют. Скорее сознание, чем кожу. Он излечится ещё нескоро, но это первый шаг. Это способ спать по ночам. Надо попытаться. Возможно, он вытворяет несусветный бред. Обращается к малознакомому человеку, излишне откровенничает. Возможно, он пожалеет об этом. Но последние пару недель он слишком, слишком мало спит, и всё, что приближает его ко сну — к выживанию — кажется донельзя правильным. — Начните отсюда. — Джотаро указывает на низ живота. На рану от меча Анубиса. Хигашиката кивает. Он закрывает дверь в аудиторию, предлагает сесть на парту. Джотаро неуклюже рассаживается. Не успевает он ничего сообразить, как в воздухе возникает рука, окутанная светом, и холодно касается его живота. Он не помнит, чтобы в прошлый раз было так холодно. Как будто в него втирают мазь. Хочется зашипеть и завертеться, но он сжимает зубы, хватается за край парты. Ненавидит, когда его трогают, но терпит. Хигашиката так сосредоточенно водит рукой станда поверх его футболки, что Джотаро правда чувствует себя, как на приеме у врача. Хорошо ещё, что не пришлось раздеваться. Он и подумать не мог, что всё равно будет чувствовать себя таким нагим. Хигашиката наверняка ощущает форму и неровные края старой раны — даже через пальцы станда. Потом становится тепло. Кожа медленно разглаживается, срастается. Джотаро чувствует, как шрам сужается в точку, а потом и вовсе исчезает. — Готово, — говорит Хигашиката. — Показывай следующий. Джотаро указывает на свои плечи. Там, куда вошли ножи Дио. Хигашиката не задает лишних вопросов. Даже не смотрит в глаза — ведет себя просто идеально. Как профессионал. Он и правда врач. Правда знает свое дело. «Мне это знакомо», сказал он. Поэтому так себя ведет? Единственное — Джотаро надоело дрожать от холода в его руках. Надоело, что его мнут чужие пальцы. Он пыхтит, натягивает козырек фуражки пониже на глаза. Какие там двадцать минут. Кажется, его штопают уже целую вечность. По паре шрамов на каждом плече, три шрама на груди. Один — у темени, один — на ноге, ближе к внутренней стороне бе... Он терпел, когда Хигашиката трогал его грудь, дышал ровно. Но когда он трогает его бедро, Джотаро вздрагивает сильнее. Какого хрена. Ему правда так мешал шрам на ноге? Вот нельзя было без этого? Ну конечно. Он же человек своего слова. До конца — значит, до конца. Решил терпеть — значит, дотерпит. Джотаро закрывает глаза и сжимает зубы. Противно. А внизу живота — тепло. С закрытыми глазами всё ощущается куда отчетливее. Его дыхание сбивается в который раз, но Хигашиката ничего не говорит. — Ну всё, последний. Я закончил. Он отходит к своему столу. Джотаро открывает глаза, пытается прийти в себя. Всё ещё не может выдавить «спасибо». — Вы... сказали, что у Вас было то же самое, — бормочет он, расправляя одежду. — А я думал, мы решили обойтись без вопросов. — Это не вопрос. Хигашиката небрежно машет рукой. — Ну, не вижу смысла делать из этого большую тайну. Ты тоже явно вляпался в заварушку со стандами, как и я. Мне тогда было шестнадцать, тоже остались шрамы. Хотя я до сих пор не понимаю, как мне залатали правую ногу. И живот. Там была просто дыра. Джотаро передергивает. Он запускает руку под футболку, ощупывает свой живот. Мышцы и гладкая кожа. Исцелен. Свободен. Спи крепко, твои кишки в безопасности. Никто никогда не разрывал их. Ни лезвием, ни пальцами. — Спасибо. — Он слезает с парты, подбирает рюкзак. — Я пойду. — Куджо, стой. У меня другой вопрос, — говорит Хигашиката, и Джотаро останавливается у двери. — Что такое делеция? — Чего, блин? — Делеция. Джотаро хмурится. — Кхм, это... перестройка хромосом, при которой теряется участок хро... — Шутка. — Хигашиката нагло улыбается. — Я в тебя верил. Ты и правда способный, раз можешь такое сходу вспомнить. Он про то занятие, когда Джотаро притворился, что ничего не знает? Хреновые проверки. — Это школьная программа. — Не мешай тебя хвалить. — Он устало падает на преподавательский стул. — Фух. Ладно, рад был помочь. Я тут с диссертацией разберусь, а ты... ну. Иди. Расселся, как ни в чем не бывало. Будто не шарил по нему руками бесконечные двадцать минут. У Хигашикаты на столе лежат две книги, чистые листы и бумаги с текстом, напечатанном на машинке. Он поправляет очки, пытается найти в тексте место, где остановился. Видимо, сейчас пишет конспект от руки, а потом перепечатает текст дома? Обычно делали так. Джотаро уже идет к двери, и никак не может уйти. Тщеславие тянет назад. Диссертация. Однажды у него тоже будет диссертация, будет такой стол и очень важный вид, будут книги и печатная машинка. Он хочет знать. — Про что пишете? Хигашиката удивленно вскидывает голову. — О. Название длинное, но пишу про... постинфарктные аневризмы. Истончение сосудов. — Он грустно улыбается, будто что-то вспомнил. — А что, ты подумываешь об докторантуре? — Почему бы и нет. — И правильно. Отменно бы звучало: «доктор Куджо». Джотаро морщится. Хигашиката говорит так, будто наука — это только звания и строчки в портфолио. — А Вы скоро будете... «доктором Хигашикатой»? — Ну... я и так доктор, но не доктор наук. А мне уже двадцать восемь. Хочу получить корочку, пока котелок ещё варит. — Просто так? Захотелось — и пошли в докторантуру? — Жизнь прижала. Хочешь прыгнуть выше головы и когда-нибудь стать главврачом — умей вертеться. — Он тяжело вздыхает. — А ты... почему выбрал морскую биологию? Джотаро не раздумывает вовсе. — Не хотел ничего другого. Хигашиката улыбается. Глаза сверкают за очками. Он выглядит слишком довольным. Самодовольным. Помог кому-то — считает, что помог, — и весь светится от счастья. Верит. Аж противно. И где-то очень, очень глубоко под кожей — тепло. — Вот и у меня было так же. — Он как-то странно смотрит на Джотаро. Отворачивается, снова утыкается в бумаги. — Ну, я за работу. Обращайся, если что. — Уже обратился, — бурчит Джотаро. — До свидания. *** Он уходит. Ушел, чтоб его. Дверь за ним наконец-то закрывается. Джоске остается в аудитории один. Нет, он не смотрел Куджо вслед. Ни секунды. Потом он откидывается на спинку стула, давит ладонями на горячее лицо и взвывает. Он ещё долго не может притронуться к своим бумагам.