Ремиссия

Джоске сидит и сгорает от стыда прямо на паре. Он постоянно вспоминает Куджо — особенно теперь, когда снова заменяет у морских биологов. Сегодня общую биологию им поставили последней парой. О чем он думал, когда Куджо пришел к нему? Позор. Надо было быть профессиональнее. Не говорить лишнего. Либо вообще прогнать его. Джоске мог бы. Имел право. Прогнать? Да он сам прогнал бы себя со своих занятий. Он ходит в университет за тем, чтобы дописать диссертацию. Не за тем, чтобы трогать студентов. Или пялиться на них. Не то, чтобы Джоске пялился. Просто Куджо явно выделялся на фоне своих одногруппников: способный, умный парень. А на умных людей всегда приятно посмотреть. На их густые волосы, яркие глаза. Острый изгиб челюсти и широкие плечи. Ладно, хорошо. Может, Джоске пялился, но недолго. Он ведь не позволял себе лишнего, так? Парень сам пришел к нему с проблемой. Джоске помог. Вот и всё. А пока помогал, ощупал его с ног до головы. И стыдился этого не так сильно, как стоило бы. О, Саичи рассказывал ему про такое. Да, преподаватели обращают внимание на студентов. Студенты обращают внимание на преподавателей. Выход один — быть умнее студента. Предвидеть, какой может разразиться скандал, каким шумным будет твое увольнение, как скоро в тебе разочаруются. В аудитории ты звезда, интеллектуал и мастер ораторского искусства, а вне её — обычный парень со своими заскоками. Такой же, как все. Ничем не лучше их скучных сверстников. Но Джоске не совсем преподаватель. И что, на него тоже распространяется это правило? Он тоже должен предвидеть? Допишет диссертацию — и до свидания. Он снова такой же, как все. А ещё он в любой момент может придумать предлог, чтобы больше не подменять Саичи. Наверное. Где вообще ходит его научрук? Понабрал часов в разных университетах, а отрабатывать не успевает. Он не зря просил именно Джоске заменять его. Знал, что студенты не пойдут жаловаться на докторанта, который с ними куда менее строг, чем преподаватель, и деканат ничего не узнает. Джоске тоже не станет жаловаться. Не до тех пор, пока Саичи — его научный руководитель. И до тех пор, пока Джоске — чей-то преподаватель, пускай и заменяющий, он должен держать себя в руках. Он смотрит на наручные часы. В прошлый раз Джоске предупредил студентов, что сегодня будет тест по пройденному материалу, а сейчас дал им десять минут на повторение. Время вышло. Джоске идет раздавать распечатки с тестом. К нему обращаются десятки взглядов. Десятки рук прячут шпаргалки. На первых партах никого — все попрятались. А Куджо так и сидит за второй, как ни в чем не бывало. Когда Джоске кладет перед ним распечатку и случайно задевает его локоть, Куджо подскакивает на месте, как ошпаренный. Аж парта пошатнулась. На него косятся одногруппники. Из-за него Джоске чуть не уронил распечатки. Он проходит мимо, раздает тест другим. Затем садится за преподавательский стол и следит, чтобы ребята со шпаргалками не сильно наглели. Его взгляд невольно возвращается к Куджо. Подскочил чуть ли не до потолка из-за того, что Джоске его тронул. Ему так противно? Ну ещё бы. Кому было бы приятно после такого. Джоске наблюдает ещё. Куджо делал тест быстро, и когда задумывался, принимал неловкую позу, сидел в напряжении, пока к нему не приходило решение. Но потом Джоске заметил: Куджо то и дело касался мест, где его исцелили. Темя, плечи, грудь. И по лицу не поймешь: то ли его беспокоили бывшие шрамы, то ли он задумался над заданием. Стоп. Беспокоили? Когда Джоске менял материю и при этом нервничал, порой... выходило совсем не то, что он задумывал. А он определенно нервничал, когда лечил Куджо. Одно дело — изуродовать вещь, и совсем другое — чью-то кожу. Он ведь не знал, как она исцелилась, как выглядела теперь. Всё должно быть нормально, но... Он же не навредил Джотаро? Куджо замечает, что на него смотрят, криво ухмыляется. Джоске вздрагивает. Через двадцать минут он идет собирать тесты. Куджо опять передергивает, когда он приближается. Шарахнулся, как от врага. Что-то точно не так, и виноват в этом Джоске. Надо после пары переговорить с Джотаро, убедиться. С Куджо. Без фамильярностей. Сегодня они начинают новую тему: «Половое размножение и генетическая изменчивость». Хуже не бывает. Первокурсники всегда с этого хихикают, как заведенные. Джоске неплохо справляется с ними почти всё занятие, но под конец пары понимает, что ошибся. Хуже бывает. Бывает, что какой-то бойкий студент вступает с тобой в дискуссию о гомосексуальности у животных. Его вопрос совершенно не к месту. Они обсуждают размножение, и гомосексуальность тут ни при чем. Джоске хочет замять тему, но тогда другая студентка задает похожий вопрос. У многих взволнованные лица. Ну конечно, такая животрепещущая тема. Им до коликов интересно. Знали бы они, как тяжело обсуждать гомосексуальность, когда знаешь о ней не понаслышке. Он старается говорить без пыла, будто к нему это не имеет никакого отношения, изъясняться по-научному. Джоске ведь понимает, к чему эти вопросы. Кажется, он находит идеальный выход. Говорит, что неправильно рассуждать о «гомосексуальности животных», потому что у них нет сознания, сексуальной идентичности и ориентации. Есть только сексуальное поведение и взаимодействия, в том числе однополые. А что там у людей... это уже другое дело. За рамками их предмета. Он страшно благодарен, что пара кончается именно в этот момент. Студенты собирают вещи, пылко обсуждают тему между собой. Хорошо, что не с ним. Их куда больше интересует мнение сверстников. Когда все выходят из аудитории, а Джоске собирает вещи, к нему подходит Куджо. — Но человек — тоже животное, — говорит он. Ах. А Джоске-то думал, что его эта тема ничуть не тронула. — Да. Исключительное животное, как ты мог заметить. С сознанием. — Хотите сказать, гомосексуальность у людей — это сознательный выбор? — Нет, — резко отвечает Джоске, а потом прикусывает язык. — Я ничего не хочу сказать, потому что не занимался этим вопросом. — Судя по тому, сколько Вы об этом знаете, очень даже занимались. Двухметровый молокосос нависает над ним и предъявляет претензии. Смело. Джоске распрямляется, чтобы быть с ним наравне, смотрит в глаза. — У тебя с этим какие-то проблемы, Куджо? Тот самодовольно фыркает. — Наоборот. А потом он будто слышит, что сказал, и странно замирает. Может, Куджо имел в виду: «Наоборот, у Вас с этим какие-то проблемы, а не у меня», но вышло то, что вышло. — «Наоборот»? — спрашивает Джоске. Куджо раздраженно цокает языком, но не спешит исправиться. Он просто отворачивается. — Забудьте. Так... Так он тоже?.. Даже не стал отнекиваться. Джоске думал, Куджо подошел поспорить, подколоть, вывести его на чистую воду. А в итоге сам проболтался, что... — А я-то думал, что у нас из общего только станды. Пускай Джотаро не боится: он такой же. Джоске невольно хватает губку для доски, лишь бы повертеть что-нибудь в руках. Джотаро молчит. — Ещё одна тайна, которую можно использовать друг против друга? — спрашивает он. — Но не нужно. — Джоске сжимает губку. — Мы вроде как... помогаем друг другу? Куджо хмыкает, крепче держит за лямки повисший в руке рюкзак. О нет, нет, нет. Уйдет. Он должен остаться ещё ненадолго. — Слушай, с тобой же... всё нормально? — наконец спрашивает Джоске. Джотаро хмурится. — Вы о чем это? — Понимаешь, когда я меняю материю стандом и нервничаю, иногда... она искривляется не так, как я хотел. — Джоске давит на поролон. Губка теряет форму в его руках. — Мне показалось, тебе было плохо на паре. Надеюсь, это не из-за моего лечения. Всё нормально зажило? Куджо рассеянно смотрит на него, будто ничего не слышал, и хмурится ещё сильнее. — Вы тогда... нервничали? Как же он достал со своими намеками. — А ты, можно подумать, не нервничал. — Бросьте эти штучки, а. Какого хрена Вы ко мне так добры? Куджо кривится. Смотрит, как на самой первой замене: в чем-то подозревает. Будто Джоске пытается втереться к нему в доверие. «К тебе я так же добр, как и ко всем», хочет ответить он, но боится соврать. — А это плохо? — Вы... странный. Куджо надевает лямку рюкзака на плечо, хочет уйти. Джоске тянет его за рукав: только за тем, чтобы Джотаро остался. — Ты не ответил на вопрос. Я врач. Если я тебя покалечил, то должен знать об этом. Почему ты от меня шарахаешься? Куджо выдергивает руку. Опять вздрогнул. — Сказал же, бросьте эти штучки. Всё нормально зажило. О. Если он не врет, то... ладно. Это главное. — Точно? Тогда ты шарахаешься потому, что я тебе противен? Если так, я пойму, но постарайся сдерживаться на парах. — Нет, блин. Это потому, что... — Лицо у Куджо такое злое, будто он пытается объяснить что-то элементарное глупому ребёнку. — Вот опять. Перестаньте, мать вашу, заигрывать со мной. Джоске моргает и чувствует, как у него отвисает челюсть. — Ч-Чего?! — И пялиться. Мне всё равно, нарочно Вы это или нет. Джоске смотрит на губку в своей руке, сжимает, держится. А так бы и стукнул. Он зло бросает её на стол. — Тогда больше не проси тебя трогать, — процеживает он. — Краснел, как девица. О нет. Стоп. Это он сказал? Да, он. Сказал. Преподавателям нельзя так разговаривать. Ни при каких обстоятельствах. Куджо того же мнения. Он рычит и кидает на пол свой рюкзак, набрасывается на Джоске, прижимает его к доске, хватает за грудки. Поднял бы, но они почти одного роста. Джоске призывает станд, Куджо отвечает тем же. Его станд перехватывает руки Crazy Diamond, притягивает того к себе, жмется к нему грудью, и тоже рычит. Джоске конец. Он вот-вот подерется со студентом. Подрался бы, владей Куджо собой, но его колено оказалось зажато между ног Джоске. Он будто хотел его пнуть, но передумал. Это точно угроза? Джоске фыркает и смеется. — По-моему, это ты со мной заигрываешь. Джотаро не сразу понимает, что натворил. Убирает колено. — Какого... — Кишка тонка сознаться? Обвинения предъявишь, когда сам будешь чист, Куджо. Он хочет отпихнуть его, но Куджо так дуреет от ярости, что напирает ещё сильнее: будто думает проломить им доску, пробить стену. Они стукаются лбами, носами, подбородками. Губами. Рот Джоске оказывается прижат к его рту. На одну только секунду. Виноват адреналин. А потом он опять чувствует что-то странное, как тогда, в их первую встречу. Слышит знакомый скрежет. В следующую секунду Джоске видит, что Куджо стоит рядом, на расстоянии пары шагов. Не напирает. У него круглые-прекруглые глаза, и он не может отдышаться. Губам больно: у Джоске они разодраны почти до крови, измяты, искусаны. Но такое не могло произойти за секунду. Только если... — Куджо?.. Ты что, время остановил? Тот задыхается, закрывает лицо рукой. Его фуражка валяется на полу. — Я... я не... — Но ты мог бы меня уже десять раз поколотить. — Заткнись, я сам зна... А Джоске ничего не знает, не знает, что делает: он притягивает Джотаро к себе, неуклюже прижимается губами к его губам. Тот хватает Джоске за плечи, открывает рот, всё ещё не может вздохнуть. Он прекрасен и беспомощен. Хочется отомстить: больно толкнуть, проломить им парту, и... Они падают на пол. Джотаро ударяется спиной, кряхтит, но не отпускает его плечи. Джоске целует его, целует, и ему всё мало: сейчас он узнает, каково это, впиваться в губы, которые Джотаро вечно кусал на парах, узнает, правда ли его волосы такие густые наощу... Дверь. Дверь приоткрыта. Кто угодно может войти. Жалюзи задернуты. Камеры? В этой аудитории их нет. Боже, как повезло. Внутри всё сжалось от страха. Он уже представил: его уволят. Неважно, что он здесь не работает. Все узнают, какой он отвратительный преподаватель. Узнают, что он делает с детьми, которых ему доверили. Сколько... господи, сколько Куджо лет?.. Восемнадцать? Девятнадцать? И плевать, что он выглядит взрослее многих. Будет, как сказал Саичи — Джоске слышит его голос у себя в голове. Будет скандал и разочарование. Он отстраняется и видит, что Куджо лежит под ним, задыхается. Футболка задралась. У него затуманенный взгляд и опухшие губы. Зацелованные. — Прости. Черт, прости, — бормочет Джоске и вскакивает на ноги. Он не успевает встать, Джотаро хватает его за руку. Приходиться сесть на корточки, чтобы удержать равновесие. — Мне не слабо ещё раз остановить время. Только в этот раз я тебя точно поколочу, если убежишь. Джоске в отчаянии смотрит на дверь. Не знает, удрать или остаться. — Нам надо остыть, — шипит он. — Пока не влипли... Джотаро отпускает его и противно ухмыляется. Лежит под ним. Упрямый мальчишка. — Ты поздно спохватился. У него всё ещё задрана футболка. Джоске стонет, шлепает себя по лбу. Слышит тихий смешок. Он ещё никогда, никогда не встречал таких самодовольных засранцев, как Джотаро Куджо.