Ремиссия

В океанариуме красиво. Кругом новенькое, толстое стекло, начищенное до блеска. Отличный угол обзора. Тут есть рыбы, которых не увидишь в Токийском океанариуме. Экзотариум. Более ста видов... Прядь выбилась из прически Хигашикаты. Очки блестят в полумраке. Блестят его глаза. Изредка он поглядывает на Джотаро, и тут же отворачивается. А Джотаро ведь надеялся посмотреть на рыб. Он чувствует себя странно. Особенно, когда Хигашиката стоит так близко: острее ощущается разница в росте. И в возрасте. Наверное, со стороны кажется, что Джотаро пришел сюда со старшим братом. — Ты же и без очков видишь, — зачем-то выпаливает он, когда Хигашиката слишком долго смотрит на один и тот же анемон в аквариуме. — С... С ч-чего ты взял?.. — Не знаю. Ты спокойно и без них ходил. Он теряется. А потом довольно улыбается, поправляет очки. — Зато мне чертовски идет. Джотаро фыркает. Только бы не согласиться вслух. Хигашиката ведет себя совершенно нормально. Не заигрывает с ним. Ни лишнего слова, ни жеста. У Джотаро такое чувство, что он поехал в океанариум вместе с классом, и они на экскурсии. Только класса нет, и экскурсовода тоже. Сегодня это по его части. Хигашиката почти не разбирается в морских обитателях, но ему всё интересно, и он задает вопросы. А Джотаро старается не пуститься в монолог о том, что любит больше всего. Они говорят о морской биологии, о профессиях, об образовании. О жизни. Хигашиката наконец-то рассказывает о своей работе, но будто боится сболтнуть что-то не то. Держит себя в руках. Джотаро замечает, что они завернули куда-то не туда — эти аквариумы они уже видели. Он тормозит, и Хигашиката тоже. — Не сюда. Нам в тот коридор, — говорит Джотаро. — Ага. — Хигашиката кивает, смотрит на него, но не двигается с места. Он вообще его слышал? — Туда. — Джотаро нетерпеливо хватает его за предплечье. Хигашиката не двигается, даже когда Джотаро тянет его в нужную сторону. Он удивленно смотрит на его руку. — Ты... больше от меня не шарахаешься. Да, чтоб его. Джотаро сказал ещё тогда: это не потому, что Хигашиката ему противен. Просто забыть его не помогает никакой душ, даже если выльешь на себя тысячу литров воды. Джотаро сильнее тянет его на себя и отпускает лишь тогда, когда Хигашиката идет с ним вровень. — Ай-яй-яй, Куджо. — Он усмехается и легонько хлопает его по спине. Всё ещё боится. — То есть... Джотаро. В огромном аквариуме перед ними — толща воды, пронзенная светом. Ни сухости, ни жары; на дне мелкий, белый песок. Он не витает в воздухе, не душит: Сахара в прошлом. Там, за стеклом, за этой огромной линзой — пустыня спокойствия. Это ему снилось: он пробирался через неё, преодолевал белизну и смерть. Шел к кому-то. Больше не страшно. — Джоске, — бормочет он и чувствует, как его плечо сжимает чужая рука. *** — Джоске, — бормочет Джотаро между поцелуями, — мне домой надо. Он напоминает об этом почти каждый день, вот уже две недели. Иначе никто не вспомнит. Ремень расстегнут. Джоске держится за спину Джотаро, гладит под футболкой, не хочет отпускать. Он останавливается и тяжко вздыхает, смотрит на наручные часы. — Черт. — Да, — настаивает Джотаро. Он не хочет слышать мамины подколы. Она и так думает, будто он проводит вечера у девушки, но хотя бы молчит. Не заводит об этом разговоры. — Ладно, ладно. — Джоске пыхтит. — Дай я только вылечу на тебе засосы. Скажет всё что угодно, лишь бы потрогать его ещё. Шея, плечи, грудь, бока. Откуда столько следов? Кожа у Джотаро совсем не нежная. Значит, это Джоске так сильно впивается. — Готово. — Эй. А здесь? — Джотаро указывает на низ живота. Там, где раньше был шрам. — Хм... А походи пока так, ха. Вряд ли там кто-то увидит. — Он улыбается. Джотаро сказал бы, как Джоске его раздражает, но не хочет повторяться. Он выпутывается из его рук и собирает вещи. Джоске позволял ему и себе немногое. Они целовались, долго трогали друг друга, но Джоске даже ни разу не раздел его полностью, и сам не раздевался. Говорил, что слишком отчетливо помнит, как недавно Джотаро сидел перед ним в классе, а Джоске вызывал его к доске. К которой его однажды прижали. Теперь он прижимал Джотаро к двери своей квартиры, и позволял прижимать себя — намного чаще, чем стоило бы. Джоске провожает его и говорит, что им никак нельзя ходить в кино: сегодня опять кончилось тем, что они проглядели полфильма. Джотаро согласен. Это происходит раз за разом, куда бы они ни пошли. Не так давно он обвинял Джоске в том, что тот пялится, а теперь понимает его, как никто другой. Джотаро идет по темным улицам и думает об укусе внизу живота. След почти у самого паха. Никто не увидит. Не узнает, что под ночь он уходит не от хорошенькой ровесницы, а от Джоске. Когда он не думает о таком, то думает об учебе. Отлично. Это значит, что в голове почти не остается места для кошмаров. Заменил одно волнение другим. Джотаро попадает в кошмар, как только переступает порог дома. Не успевает он открыть дверь, как из неё вылетает дед. В руках у него небольшая сумка. — Привет, Джотаро, — выплевывает он. — Пока. — Ты куда собрался? — По делам. — Стой. Но дед уже ушел прочь, к дороге. Подъехала машина, водитель придерживает дверь. Они садятся внутрь и уезжают. Джотаро ничего не понимает. В глубине дома раздаются странные звуки. Он переступает порог, видит в гостиной маму. Она на полу. Будто хотела сесть, но упала в углу. Рядом брошена телефонная трубка. Мама прижимает ладони к глазам и всхлипывает. Джотаро подлетает к ней. — Что с тобой? — Джотаро... — он почти не слышит слов, только её сдавленный плач, — нет, нет... я не хочу, чтобы ты... Он понятия не имеет, что делать, когда плачут женщины, когда плачет мама. Джотаро прижимает её к себе, пытается поднять. — Вставай. Не сиди на полу. Она кивает, пытается встать, правда пытается, но в последний момент что-то раздавливает её окончательно, и она падает на Джотаро, цепляется за его шею, прижимается мокрыми щеками к его груди. Он никогда не видел её такой. Теперь, когда дед уехал впервые за несколько недель, в доме стало невероятно тихо. Слышно только всхлипы и рваное дыхание, только пустые гудки телефона. Кругом ни души. Никого, кто бы остался. И выстоял. Джотаро испуганно гладит её по спине, гладит по растрепанным волосам; ждет, когда она успокоится. Потом она соглашается сесть за стол. Он приносит воду и бумажные платки, оглядывает маму. Без синяков. Ему показалось, что дед ударил её. Она молчала, и он не знал, что ещё думать. — Что случилось? — Папа, он... — Она закрывает рот ладонью. — Нет, не надо тебе знать... — Я всё равно узнаю. Лучше от тебя. Она смотрит на него красными глазами. — Он изменил маме. Давно. И у меня... есть брат. Джотаро чувствует, как его сковало. — Что? Мама качает головой, берет ещё платок. Она рассказывает, что до прихода Джотаро деду позвонила бабушка. Мама не особо вслушивалась в их разговор, но потом они начали кричать: про измену и внебрачного сына, про наследство и завещание. Было слышно, даже когда дед вышел в сад. Потом ему пришлось объясняться перед мамой. Она расплакалась и позвонила бабушке, чтобы понять, что происходит, а дед вызвал машину и уехал. Заявил, что пока побудет в отеле. По телефону бабушка рассказала маме о том, что узнала. Пару недель назад дед дал фонду Спидвагона поручение: разыскать в Японии какую-то женщину, и узнать, есть ли у неё дети. Бабушка не называла имен, обходилась ругательствами. Оказалось, эта женщина никогда не была замужем, но у неё есть сын. Якобы от деда. После того, как он задействовал связи и убедился в этом, дед позвонил своему помощнику в Штатах: попросил подготовить документы, чтобы вписать сына в завещание, но чтобы не узнала бабушка. Она узнала, когда всё уже было сделано, застала помощника с документами. Он ничего не объяснил, только сказал, что ей лучше поговорить с мужем. Бабушка пошла в обход: сначала связалась с Фондом, а потом потребовала объяснений от деда. Кажется, она и вовсе решила, что он изначально приехал в Японию за тем, чтобы разыскать свою любовницу. У мамы всё это в голове не укладывалось. Измена, сын, завещание. Дед даже не стал оправдываться: не рассказал, как это произошло, кто эта женщина. Просто сбежал. И ей неясно, почему дед первым делом вписал внебрачного сына в завещание, но Джотаро догадывается. Наверное, было так: дед приехал в Японию, вспомнил былое. Решил узнать, как поживает его давняя пассия, и доигрался. Судя по всему, она ничего не говорила ему о ребёнке все эти годы, а теперь дед почувствовал себя виноватым. Подослал людей, убедился, что сын от него, и забегал. Или приезжал к этой женщине? Видимо, нет. Кишка была тонка заявиться годы спустя, посмотреть в глаза ей, их сыну. А так — хотя бы не с пустыми руками. Смотри, я выбрал жену, а не тебя, и меня не было рядом, но я признаю этого ребёнка. Вписываю имя в строчку на бумаге, а рядом — кругленькую сумму. И понятно, причем тут завещание. В январе он побывал на могиле Абдула и Игги, а недавно — на могиле Какёина. Долго думал о смерти. О том, что останется после него. У Джотаро разрывается голова, но не столько от подробностей и домыслов, сколько от злости, от обиды за маму и бабушку. Как этот козел мог так поступить с ними? Они с бабушкой поженились, когда были совсем молоды. Любили друг друга так, что мама всхлипывала каждый раз, когда поздравляла их с годовщиной свадьбы. Столько лет в браке. А потом он нашел другую. И теперь, когда Джотаро знает, каково это — нуждаться в ком-то, даже если от этого сводит всё нутро, он не может понять. Не может простить. — Свинья, — бормочет он, упираясь локтями в стол. — Настоящая свинья. Ещё и удрал, поджав хвост. — Джотаро! — Мама шлепает его по предплечью. — Он мой папа. Твой дед! — Да, и чей-то ещё папа. Только мы не знаем, чей. Она сжимает в руке мокрый платок. — Я... это тяжело, но... Ребёнок не виноват! Мы даже не знаем, сколько ему лет. — Джотаро хочет возмутиться, но она жестом прерывает его. — Я в ярости, что папа изменил маме, но я была бы ещё в большей ярости, если бы он вписал в завещание любовницу! А ребёнок... — Ты считаешь это правильным? — Мама сказала, что не допустит этого, и они ничего от нас не получат, но... я к тому, что мы не выбираем, в какой семье рождаться. И от кого. — Она вздыхает, смотрит в стену. — Джоджо, прости, я не хотела всё это на тебя вывали... — Я должен знать, — перебивает Джотаро. — Я хочу знать. Нет, по правде он хочет другого. Хочет поехать вслед за дедом, обыскать все отели в городе, хочет перевернуть обеденный стол и разломать стулья. Хочет найти эту любовницу, посмотреть ей в лицо. Он смотрит на лицо мамы, заплаканное и усталое, на её обессилевшие руки. Джотаро сжимает их в своих ладонях. Нет. Неважно, чего он хочет. Он останется, и они выстоят.