Обсидиан и Янтарь

Движения рук Хакса были беспорядочны: ищущие, смелые, без намека на робость. Тонкие пальцы держались за широкие плечи, ища в них опору, делая их холстом для алеющих царапин. Ласково оглаживали блестящие от пота бока, нежно оттягивали угол крупных губ, чтобы скользнуть во влажный жар рта, с наслаждением зарывались в черные волосы, чтобы смять эти мягкие пряди так, как нравится Кайло — с долей заметной грубости, но без боли. Движения Хакса никогда не были бездумны, как могло показаться по его глазам, затуманенным от удовольствия, по его сорванному, тяжелому дыханию, что вырывалось короткими, рубленными рывками из груди. Каждое его движение преследовало цель — и он шел к ней так же стремительно и уверенно, как к завоеванию галактики. Хакс мог умело добиться от Рена желаемого отклика лишь с помощью одних рук — настолько точно выучил карту его тела, знал все самые уязвимые и чувствительные места, изводящие, но не дающие всей полноты ощущений. Но сейчас — в те самые минуты перед оргазмом, когда он теряет власть — Кайло дразнит его, как безнаказанно и часто делал сам генерал. — Ты так хорош, — стонет Хакс, изгибаясь всем телом. Похвала с его языка в пылу страсти слетала бездумно, совершенно беспечно. Теперь он представлял собой чистый хаос: резко подается назад, отвечая на быстрые толчки, бормочет что-то невнятное, копя силы на несколько кратких слов, а его пальцы в это время вцеплялись в простыню до побелевших костяшек, соскользнув с чужих мощных бедер. Чистый хаос — без намека на прежнее спокойствие, без намека на прежнюю рассудительность. Таким он нравился Кайло больше всего  — потерявшим весь благородный фасад. Сегодня было все как он хотел. От расписанной до мельчайших подробностей прелюдии до любимой позы — на боку, притираясь спиной к горячей груди, и с поднятой ногой, удерживаемой Реном на весу. Хакс любил, когда ему угождали. Даже если иногда не замечал, что все это — лишь часть коварного плана. — Разве у тебя был кто-то лучше меня? — уверенно спрашивает Кайло, взъерошив жарким дыханием его короткие волосы у самой шеи. Хакс почти не слышит его, потерявшись в предвкушении, ожидании яркого оргазма: им сквозь плотную пелену воспринимаются только интимные интонации и теплый тон, но не смысл. Но Кайло не требовал ответа: движения его бедер становились все грубее, резче, неумолимо подводя Хакса к краю. Он то замедлялся, замирая глубоко в его теле, то вновь начинал двигаться, жадно внимая шлепкам их тел. Мучить Хакса в отместку — его любимая форма мести. И когда его бедра начинают дрожать, предвещая грядущую развязку, он останавливается, пряча злорадную усмешку за чужим плечом. — Нет! — отчаянно вскрикивает Хакс, вскидываясь в сильной хватке. Даже эта короткая пауза уменьшает жар во всем теле, усмиряет бушующую бурю внутри, отдаляя желанный оргазм. Он рвано выдыхает, поглощенный волной возмущения. — Неприятно, правда? — шепчет Кайло. — Когда тебя дразнят и не дают то, что тебе нужно. Рен воскрешает в голове воспоминания, оставаясь глухим к мольбе: как любил Хакс властно сидеть на его бедрах, мучая неторопливыми, размеренными движениями, как убирал испачканную смазкой руку после медленной ласки, оставляя мышцы пресса болеть от напряжения, как соблазнял своим видом, но не давался в руки, сводил с ума. О, он заслужил эту пытку, заслужил еще много ночей назад. Хакс был беспомощен и беззащитен в его подобии объятий, единственным оружием сейчас оставалась бравада слов. Но он гордо молчит. Лишь разгоряченное тело дрожало, алчно желая удовольствия, дыхание казалось хрипом в звенящей тишине. Кайло коснулся его нежной шеи в мокром, почти бездумном поцелуе. Лихорадочный румянец, разливающийся по фарфорово-бледным щекам Хакса, был удивительно притягателен. Сорвавшийся с его губ всхлип звучал как капитуляция, как бесповоротный проигрыш. Рен рассмеялся на грани слышимости, пожирая эту картину взглядом. Запоминая, увековечивая её в своей памяти. Теперь настала его очередь искусных манипуляций.