Обсидиан и Янтарь

Поражающее своей бледностью лицо Кайло было странным, на удивление асимметричным. В нем были свои изъяны — большой нос, слабый, кажущийся безвольным подбородок, слишком крупные губы. Но что у него было великолепно — это тёмно-карие с отливом глаза, большие и теплые, взирающие так часто с детской невинностью. Нельзя было передать выражение этих глаз: ласкающее, жгучее, но при этом хладное, как бездушная дюрасталь. У Рена было поистине выразительное лицо. И он прятал его за маской, прекрасно зная о своей неспособности скрывать эмоции. Хаксу нравилось его лицо. Кайло, не обласканный прежде чужим вниманием, словно чуял это, как настороженный зверь — и все чаще виделся с ним лицом к лицу. Оставлял шлем в собственной каюте, с болью сдирал и отбрасывал всю броню, с которой раньше и не думал расставаться — встречался с ним взглядом, проникновенным и глубоким, раз за разом сбивал Хакса с новой мысли, что была готова выплеснуться в их очередном споре смелой чередой фраз. Быть может, именно Рен тогда первым сделал шаг навстречу. Или это сделал Хакс, ответив взаимностью. Шагнув ближе к этим спелым, чувственным губам. Но начало их отношений было в прошлом, пусть и незабытом. Теперь Кайло прятал лицо — упорно и неуклонно — скрываясь в темных и одиноких коридорах крейсера, укрывая его в тени жесткого капюшона. Даже ложась с Хаксом в одну кровать, он предпочитал поврежденной половиной лица плотно прижаться к подушке, избегая чужого внимания, а в редкие ночи и вовсе засыпал к нему спиной, оставляя для взгляда лишь виднеющуюся над границей оделяла линию плеч. Словно показать лицо теперь — было откровением. Казалось, он не замечал, что отвергая себя, отвергает и того, кто рядом. Поцелуи Рена потеряли свою долю напора, утратили целые минуты — лишились своей страсти, дразнили былой лаской. Кайло все реже смотрел ему в глаза. Теплая кожа, россыпь родинок, соблазнительный румянец, изучающие прикосновения, которыми Хакс любил исследовать эти неправильные, но притягательные черты молодого лица. Кайло постепенно лишал его всего. Но он был сущим глупцом, если считал, что это сойдет ему с рук — Хакс терпелив, но его ожидание не вечно.

***

Кайло с тихим стоном прижался к нему, потерянный и изнуренный. Он занимал собой все пространство — на кровати переставало хватать свободного места, стоило ему только устало упасть поверх темного одеяла, обвивая Хакса мощными руками и увлекая за собой. Он все чаще прятал лицо в изгибе его шеи: раньше — до событий, оставивших свой кровавый росчерк — он любил после занятий любовью встречаться с ним потемневшими глазами. От его взгляда — голодного, алчного — Хакса всегда бросало в жар, а желание вновь возвращалось, не обременяясь томительным ожиданием. Так больше не могло продолжаться. Пришло время вернуть себе то, что ему принадлежало. — Прекрати, — рвано выдохнул Хакс, зарываясь пальцами в его волосы. — Хватит! Кайло резко выдохнул, но замер под прикосновениями. Мягкими, но фальшивыми — в следующую секунду эти пальцы с силой сжимают, наматывают на себя длинные пряди. А потом грубо оттягивают назад его голову, заставляя взглянуть в наливающееся гневом лицо напротив. — Ты, черт возьми, прекратишь прятаться от меня, — жестко говорит Хакс. — Мне надоело смотреть и не видеть тебя. Он дергает его за волосы — Кайло на мгновение теряется в вспышке боли, выгибается, стараясь уменьшить давление. И наконец-то смотрит ему в глаза: лень и беспечность сменяются изумлением, раскинутым в расширенных зрачках. — Ты так боишься его, — говорит Хакс, большим пальцем нажимая на шрам. Палец тянется вдоль всей его длины, быстро и неаккуратно — он знает каждый его поворот, каждый край. Кайло же прищуривается, вскидывая подбородок. — Стоило только добавить твоему милому лицу каплю грубости и ты прячешь ее, стыдишься, — продолжает Хакс. — Как просто было сломать тебя… — Это волнует тебя. Этот шрам, — судорожно сказал Рен, его голос предательски дрожал. — Я чувствую это. — Разве? — снисходительно спросил Хакс, искренне позабавленный. — Может, потому что это настолько беспокоит именно тебя? Я лишь наблюдаю детские, глупые игры, которые зашли слишком далеко. Кайло внезапно умолк, чувствуя, как ослабли в волосах тонкие пальцы, как меняется чужая хватка, постепенно заменяясь на бездумную ласку. Теплая подушечка пальца в этот момент заскользила по шраму почти насмешливо. Несколько долгих минут он почти упивался этой блаженной, пугающей тишиной, пока его не отрезвил чужой голос. — Нексу бросают своих детенышей в раннем возрасте, не заботясь об их жизни, — вдруг начал Хакс, — и они вынуждены выживать, познавая мир на собственной шкуре. К тому моменту, как они взрослеют, их кожа испещрена таким множеством шрамов, что лишь немногие, самые сильные особи сохраняют свою шерсть. Их кожа покрыта рубцами от чужих когтей и клыков, а ты так горячо испуган, что я могу считать эту жалкую царапину уродливой. Хакс прервался, чтобы отпустить его, и Кайло поддался вперед в беззащитном жесте, прижался лбом к его ключице, цеплялся за даривший потерянный покой голос. — Шрамы напоминают о прошлом, Рен, и слишком часто — это воспоминания о поражениях, но даже молодые нексу, получив отметины, теперь никогда не будут ранены в это же место. Шрамы заставляют помнить тебя об ошибках — и самое прекрасное, что теперь ты никогда не совершишь их. И я верю, что это сделает тебя сильнее. Хакс знает, что ему понадобится не одна ночь, чтобы собрать утраченное по крупицам — сегодня он сделал лишь первый шаг. Но следующие слова не успели зародиться на губах, когда Кайло вдруг поцеловал его, словно закрепляя одержанную им победу — самоуверенно, дерзко и нахально.