Обсидиан и Янтарь

Голос Хакса был многогранен. Скупость его была слышна в приказах, уверенно отдаваемых подчиненным, в жестоких переговорах, где за каждое слово хищно цеплялся чужой слух, в поднимающей боевой дух гордых речах, в тщательно отрепетированных рапортах и указах. Он был сух, безразличен и сдержан — как и подобает офицеру его ранга. Но каково же было изумление, когда в этом голосе появился настоящий хаос, так щедро преподнесенный за закрытой дверью каюты. Больше не было генерала Хакса — его место занимал прежде одинокий мужчина, яростно желающий чужих прикосновений. Под этой строгой формой скрывалась чувствительная кожа, так давно не видевшая касаний, под хладнокровным взглядом и мнимым порядком — целый океан запретных чувств. Хакс словно ждал, пока кто-нибудь освободит его. И первым пал голос. В самом начале это был возмущенный возглас — смесь тихого крика и обрывков слов, что должны были образумить Кайло — в тот самый момент, когда он внезапно притянул его для короткого поцелуя в одиноком коридоре. Он так удобно потонул в переплетении языков, заглушенный влажным звуком. Разве мог он далее притворяться таким отрешенным? Нет. Он отлично понимал, что молчание для него стало бы поражением. И он никогда не молчал — как сейчас. Хакс издает едва слышный смущенный звук, когда Рен вновь подхватывает его ноги, когда широкие ладони ложатся под острые колени, удобно укладывая их в сгиб локтей. Хакс был обнажен, открыт и только форменные сапоги были подобны тёмному провалу на границе бледной кожи — от одной мысли о том, как он выглядит со стороны, щеки захватывал румянец. Эта идея принадлежала Рену, метающего безумные взгляды на черную, скрипящую кожу. Смущение и легкий стыд были небольшой платой за это. Хватка Рена крепнет, но Хакс почти не чувствует своих ног. Нервы звенят, перегруженное ощущениями тело против воли подбрасывает вверх, в захват сильных рук, на сводящий с ума ритм чужих бедер, вбивающихся уверенно и быстро. Хакс вскрикивает — звонко, громко — и этот крик отскакивает от дюрасталевых стен. Кайло усмехается, преисполненный восхищения и гордости — генерал был таким шумным для мужчины… Сорвавшись с цепей предрассудков, он пополнял его коллекцию собственного голоса с удивительной частотой. Это были глухие, сдавленные стоны боли и дискомфорта, когда Рен тщательно подготавливал его, когда тело только привыкало к новой заполненности. Жалкие, тихие звуки, которые так хотелось жадно проглотить, навсегда оставить в себе эти моменты уязвимости, болезненные минуты, которые Хакс терпит ради предстоящего удовольствия. И ради него. Это были всхлипы, тонкие хныканья — в те мгновения, когда особо удачный толчок посылал горячую волну до самых кончиков пальцев рук и ног. Развязные, пошлые звуки, которые Рен никогда не ожидал услышать. Хакс в те мгновения зарывался лицом в изгиб его шеи, чтобы приглушить их, превратить в нечто другое. Его надломленный голос только сильнее возбуждал, оттенок нетерпения и страсти будоражил, как крепкий алкоголь, туманил голову. Сейчас Хакс, приоткрыв рот, скулил, остекленевшим взглядом остановившись на его лице. Тело протаскивало по темным простыням с каждым движением, с очередным скрипом жестких сапог, с рычанием Кайло, начинающего терять контроль. — Неужели тебя так давно никто не касался? — внезапно произносит Рен, уже зная ответ. Так важно было услышать его, узнать, каким голосом Хакс скажет его, но тот только отчаянно мотает головой. Рыжие волосы, окончательно потеряв достойный вид, были похожи на золотой ореол, падая на гладкую ткань. В злом мимолетном порыве Рен толкается еще сильнее, вырывая необходимое ему грубостью и мощью собственного тела, и раскатистый шлепок их соприкасающихся бедер почти заглушает следующий за ним стон. Длинный, протяжный, высокий — крайне редкое явление. Эти стоны так сильно были подобны женским, что заставляли Хакса устыдиться в издаваемых звуках, но Кайло давно научил его отбрасывать эти мысли, заставил забыть о застенчивости. И его обычные стоны все так же ласкали слух — низкие, грудные. Переходящие в хрип — ломанный, словно скрежущий металл. Кайло напористо поцеловал его, беспощадно ускоряясь, и Хакс ответил, бессвязно мыча ему в губы в явном наслаждении. Короткие, рубленные вздохи не насыщали его — он оторвался от него, задыхаясь, и подарил ему новый крик, неспособный сдерживать себя. На изучение всех граней его голоса могла уйти вечность.