Обсидиан и Янтарь

— Так красиво, — вкрадчиво говорит Хакс, замерев в редком и невольном восхищении. — Действительно прекрасно. Он совсем не видит, что ближе прильнул к хладному иллюминатору. Что подходит ближе, почти в бездумном порыве кладет скрытые перчатками ладони на его поверхность, готовый слиться телом с бездонной тьмой снаружи. Любоваться мерцанием далеких звезд ему не мешают даже многочисленные истребители, стремительно летающие около крейсера, и прерывистое дыхание, ощущаемое совсем рядом. Магистр безмолвен, и Хакс благодарен за это — они найдут для своих ссор куда лучшие моменты, чем сейчас. — Первый Орден может подчинить себе целые расы, цивилизации… — продолжает генерал, даже не замечая, как срывается его голос. — Но мы никогда не покорим себе космос, даже самую малую его часть. Он замолкает, чтобы вернуться к созерцанию: прозрачные глаза копят в себе почтение, наполняются ранее невиданным пламенем. И он совсем не замечает, как чужой взгляд алчно пожирает его. Нет, он никогда не замечал восхищенных взглядов, никогда не видел направленную на себя чью-то жадность. Кто бы что не думал о его самовлюбленности — нет, генерал не замечал, что был для кого-то большим. Рен досадливо хмурится. Хакс был так прекрасен: отчужденный и отрешенный, но с таким страстным темпераментом, ловко скрывающимся за лживой безмятежностью. А его удивительная внешность сплетала в себе так много черт: от яркости огненных, янтарных волос до бледности алебастровой кожи, от пронзительного, проникновенного взгляда дымчатых глаз до непринужденной лени глубокого голоса, от хрупкости запястий, тонкости шеи и до строгого разворота плеч, высоты статной фигуры. Генерал был поразительно противоречив. Его нерушимый образ был соткан из милосердия и редкой жестокости: любая жизнь в его глазах могла обесцениться за миг, любая — могла возвыситься. Скупость, хладнокровие и умеренность только рождали потребность подойти ближе — словно к зверю, за чьим мягким видом скрывается капкан из стальных когтей, готовых вцепиться в плоть при намеке на опасность. Вместе с этим пылкость, с которой он мог отдавать приказы, та нетерпеливость, которая звучала в звонком голосе и дерзость, мелькающая на изломе губ во время их ссор — манили так же сильно. Этот мужчина был красив, как космос. Восхищение им равно тому восхищению, что испытывал и сам генерал, остановившись всего в паре шагов от него. К сожалению, они оба смотрели совсем на разное. «Какая ирония, — думает Рен. — Мне по силам подчинить себе космос, но только не тебя». — Да, — тихо соглашается он, не отрывая от него взгляд. — Красиво.