Обсидиан и Янтарь

Опоясывающие тело Хакса ремни — ядовитые змеи. Скрываясь под жесткостью ткани, прячась за покровом развивающейся шинели, они держали лезвия, готовые в любой миг учтиво лечь в ладонь хозяина. Никогда не увидишь, что под строгой униформой таятся изящные кинжалы — пока оно не блеснет в полумраке, прежде чем окропится кровью, никогда не узнаешь, как незаметно один из них ждет своего часа в голенищах форменных сапог, никогда не услышишь, как коротко зазвенит тонкая сталь, после мягко и бесшумно погружаясь в плоть. Опоясывающие тело Хакса ремни — бездушные лианы. Сплетаясь в крест на узкой спине, спускаются вниз, обнимая нежную талию — удерживают монокулярный кинжал, зависший у бледной кожи поясницы. Обхватывая бедро, укрываются под поясом темных галифе — где прилегает к ним миниатюрный нож. Оплетая тонкую руку, ласкающе добираются до хрупкого запястья — чтобы спрятать грубый кусок металла на границе рукавов жесткого кителя. Рен дразняще оттягивает один из ремней, ломанными мазками расчеркивающих обнаженное тело, и он со звонким щелчком опускается на чужую кожу, стоит отпустить его из пальцев. И с легкой жалящей болью краска разливается под ним подобно стыдливому румянцу. — Действительно думаешь, что это когда-нибудь сможет спасти тебя? — спрашивает он, украдкой замирая взглядом на переплетении этих аспидно-черных линий. — Нелепое оружие, Армитаж. И Хакс доказывает ему, что он вновь ошибается. Когда неслышно выхватывает свой любимый кинжал, что через один удар сердца замирает в опасной близости от бледной шеи Рена — и с блеском пепельно-серых глаз прижимает смертельное лезвие к горячей коже, где так отчетлива видна пульсация жизни. От металла, нагретого жаром тела, все равно исходит холод. — Попробуйте еще раз, магистр, — мягко произносит Хакс, крепче перехватывая твердую рукоять. — Я дам вам еще один шанс выбрать более подходящие слова.