Обсидиан и Янтарь

Кожа — она чувствует лишь боль. Туманности лиловых синяков — пестрых и ярких, ломанные и резкие линии ссадин, багровые следы пальцев, изощренным ожерельем оплетающие тонкую шею, темный спектр гематом, россыпью покрывающих тонкое тело. Сейчас, рассматривая свое отражение, Хакс чувствует глухую жалость — сорняк, выросший на выжженном яростью и гневом поле. Зеркало услужливо дает ему увидеть все свои недостатки: от поникших плеч до узкости бедер и тонкости талии. В этих чертах лишь парализующая, болезненная хрупкость — сравнимая то с женской нежностью, то с почти детской слабостью. Раньше это тело повелевало вопреки всему. Вопреки строгим приказам, жестким взглядам, высоким должностям. Теперь, легко касаясь кожи, Хакс чувствует поднимающееся в груди отвращение — это тело больше ничего не стоило. Он никогда не был так бесполезен. И никогда не жгло так сильно чужое предательство — как въелось в тело болью ран, так же глубоко сейчас проникло в разум. Отравило память, изрезало ее, беззаботно и беспощадно, заставило гореть днем за днем под тихими словами, доносящимися в спину, насмешливыми взглядами, что раньше были наполнены уважением. Воспоминания — сплошь наполнены ядом, кожа — сплошь покрыта напоминанием о них. Когда-то Рен оставлял следы страсти, а не побоев.