Обсидиан и Янтарь

— Иногда я слышу ее, — внезапно шепчет Рен, и его надтреснутый печалью голос бесконечно далек от свирепого рычания и гневного, наполненного беспричинной яростью крика. — Она зовет меня. Его откровения были такой же редкостью, каким был его внезапно проявляющийся теплый и робкий нрав. Хакс не смотрит в его лицо, прекрасно осознавая, что откроется его взгляду: мерцающая бледностью кожа, бездонные своей тьмой глаза, поддернутые пеленой слез, мягкие, искаженные скорбью черты его лица. Вместо этого он просто позволяет ему лежать рядом с собой — и Кайло покорно прижимался к нему, удивительно кроткий и тихий. — Зовет меня, словно до сих пор считает меня своим сыном, — горько отзывается он. — Словно до сих пор верит, что я вернусь. — Но ты верен нам, не так ли? — спрашивает Хакс, мягко и дразняще поглаживая его шею. — Верен Первому ордену, нашей цели. Рен дергает головой, жмурится, будто от нестерпимой боли, но позволяет чужой руке разгладить хмурые морщины, ломанными линиями пересекающее его лицо. Он дрожит в его руках, до сих пор дрожит — даже спокойный тон Хакса не умалял сотрясающей его тело дрожи. — Ее связь с Силой так слаба, но она все равно звучит в моей голове, — напряженно произносит он. — Звучит каждый день. О, какая же это, должно быть, пытка. Слышать умирающее прошлое — навязчивое и жалобно стонущее в уши, умоляющее голосом родной матери. Как же убога и наивна была генерал Сопротивления, если действительно верила, что у нее получится отвернуть Кайло Рена от тьмы… Хакс не позволит этому блудному сыну вновь свернуть с намеченной дороги. — Я хочу забыть свое старое имя, — шепчет Рен. — Но она раз за разом повторяет его. «Бен». Губы Хакса искажаются в легкой, ленивой улыбке. Мысли о Лее Органе, страдающей, плачущей, мечтающей увидеть покинувшую ее семью, приносили томное удовлетворение. Сопротивление было ранено в самый центр, в самое сердце — в сердце матери, потерявшей за одно мгновение и мужа, и сына. Хакс касается тела Кайло скупо, но мягко, чертит горячей ладонью незримую карту — от головы, расслабленно покоящейся на его животе, к изгибу ключиц, по развороту мощных плеч, по скрытому под теплой кожей гребню позвонков. И Кайло внемлет ему, прислушивается только к его словам. Завоюй его внимание, заслужи его расположение — и заглуши голос его матери своим. — Она ждет Бена, послушного и прилежного сына, дрожащего в страхе разочаровать близких, — говорит Хакс, не прекращая держать его в своих руках — в объятиях, в каких паук бездушно держит жертву. — Но Бена больше нет — есть только Кайло Рен. И он больше не отзовется на прежнее имя, я прав? Рен кивает, ластясь к его прикосновениям. К его спокойному голосу, нежной, аристократичной ладони, к вдумчивому взгляду. К призыву, терзающему в предсмертной агонии зерна света в его груди. — Забудь прошлое, — говорит Хакс, смотря в его усталые глаза. — Убей его. И блудный сын никогда не вернется домой.