Обсидиан и Янтарь

Начищенный до омерзительного блеска пол тронного зала пахнет медью — вдыхая этот запах, так же резко спирает горло, как и разливается по обессиленному телу отвращение. Липкое, вязкое, как смола — она покрывает тело, намертво въедается в кожу. И Хакс не успевает даже вновь вдохнуть, расправить легкие, как очередной удар вездесущей Силы сбивает снова, подкашивает слабеющие руки, заставляя упасть все на тот же пол. Едва слышный стон боли прерывается нарушающим звенящую тишину тихим смехом — коротким и глухим, нарастающим, похожим на оползень. Смехом, который он ненавидит. — Знаешь, как Сноук называл тебя? — спрашивает глубокий голос, не требующий ответа. Сознательная жестокость искажает его, делает грубее. Взгляд Верховного лидера нечитаем, бледное лицо скрывает полутьма, витающая у монолитного трона — так легко увидеть сидящего монстра, придавая этой картине новые краски затуманенным воображением. Но Хакс не пытается — только приподнимается, пачкая широкие рукава шинели в багровой луже, и грязно сплевывает накопленную во рту кровь. Его оскал мог бы быть улыбкой дикого зверя, если бы не дрожащие губы — то ли от страха, то ли от предвкушения. — Бешеный пес, — бархатно доносится из глубин зала. — Как точно. Ломанная красная линия на фоне белой кожи лица — яркая и тонкая струйка крови, стекающая из разбитых губ. Она искажается еще сильнее, когда Хакс заговаривает, едва сдерживая безудержно выплескивающийся в слова гнев: — Кто бы говорил о бешенстве, Рен, — хрипло произносит он, наливающимися силой руками упираясь в хладный пол. — Обезумевший, глупый мальчишка. Знакомый смех становится ему ответом — ускользающий и обжигающий слух. — Ты не знаешь, что делать с этой властью. Она ничего тебе не даст. — Для начала она дала мне возможность делать так, генерал. Шею обхватывает эфемерный захват — уверенный и мощный. Пережимая туго натянутые сухожилия, сдавливая трахею, где сипло застревает воздух, убивая рожденные слова, готовые сорваться с ранее волевого рта. Удушение стало почти обыденностью — Хакс прекрасно знает, что вскоре Рен отпустит его, неспособный лишить себя любимой игрушки. Безвольной и беспомощной, но забавляющей своим неповиновением. И спустя бесконечно долгую минуту он наконец-то делает вдох. — Любые цепи со временем рвутся, Верховный лидер, — обманчиво беспечно говорит Хакс, даря ему пропитанный обещанием взгляд. — Особенно те, что держат бешеных псов. Рен улыбается, сверкнув из темноты янтарным блеском глаз. Гулкие шаги принимаются уставшим Хаксом за обман. — Со временем, — насмешливо повторяет Рен, глумясь. — Но не сейчас. И с внезапно появившейся нежностью его хрупкой шеи касаются настоящие пальцы.