Обсидиан и Янтарь

В эти моменты Рен являл собой восхитительное и редкое зрелище: с растрепанными волосами, ласкающими кончиками плавную линию голых плеч, с приоткрытыми глазами, где плескался теплый карий, с припухшими губами, алеющих от череды страстных поцелуев. Во время их близости бледная, почти алебастровая кожа Кайло всегда удивительно быстро краснела — и не коснуться ее, блестящую от пота, с выступающими под ней мускулами, было невозможно. Поэтому когда Рен вновь накрывает его своим горячим телом, Хакс в излюбленной манере обвивает его руками, обхватывая широкую спину — и с новым желанием вонзает ногти в его кожу, ведет багровые полосы от выпирающих крыльев лопаток до самой поясницы, и шипение на ухо только подстегивает его сильнее впиться в мягкую плоть. Кровожадность и жажда в нем утробно рычат, как стая оголодавших зверей. И пусть его ногти недостаточно остры, чтобы пустить кровь, но боль от них легко расцветает вдоль многочисленных царапин. В эти моменты Рен становился очаровательно кротким — затихал, вторя угасающей дикости, заменял резкость на медленные касания и изучающие прикосновения. Его тихое «генерал» тянулось патокой, таяло на языке, стоило ему нетерпеливо прильнуть к чужому рту. Хакс почти позволяет отвлечь себя сладким поцелуем, сорванным дыханием, но в следующую секунду с новой силой тревожит ногтями его теплую кожу, со свирепостью переводя ладони на обнаженные бедра. Здесь, на скрытом переплетении сильных мышц, яркие полосы будут смотреться еще ярче, он был уверен. И в эти моменты Рен, который никогда не останавливался, внезапно прервался. — Прекрати, — слабо выдохнул он. — Не делай этого. Хакс удивленно взглянул на него — он вдруг оказывается на пару мгновений увлечен его уязвимым видом: неуверенным взглядом, мелкой дрожью. Сияющая в этих темных глазах ранимость почти тревожит его. — Я сделал что-то не так? — решается спросить он, не до конца осознавая, в чем дело. Поэтому вместо очередной грубой ласки он поглаживает мягкость его щек, аккуратно обхватывая это угловатое лицо. Целует угол челюсти, чувствительную полосу кожи на его шее, словно в извинение за что-то — всеми силами пытается забыть о своем голоде на то время, пока Кайло не объяснит свою просьбу. Даже эта минута, лишенная привычной ему бешеной страсти, усмиряет в нем огонь, готовый вырваться наружу. — Так ты поранишь их, — вскоре туманно произносит Рен, приподнимаясь над его телом. Он опирается на руки, удерживая над генералом свой вес — и Хакс еще раз смотрит в его глаза, вновь делая тщетную попытку все понять. Внутри него поднимается волна страха и недоумения, когда Кайло окончательно отстраняется, раздосадовано хмурясь. Но он не успевает удежать его, не успевает даже произнести хоть слово. Рен поворачивается к нему спиной и Хакс только сейчас понимает, почему он был так напряжен. Мерцающая своей бледностью кожа вся усыпана родинками — крупными, выпуклыми. Россыпь их — черные звезды на белом полотне. Хакс с досадой видит, как близко расположена к одной из родинок тускнеющая царапина от его изворотливых рук, насколько велик был риск задеть одну из них, повредить, раскрашивая его спину каплями крови. Его глаза метаются по телу перед ним, внезапно подмечая все эти крошечные детали: черные точки на его спине, на руках, на бедрах, и, когда Рен оборачивается, на его лице и шее. Абсолютно везде. Их так много, что ему остается только удивлённо размышлять, сколько дискомфорта мог испытывать Кайло, как утомлял его вечный риск. Как же он мог не замечать этого? И все же, родившееся в нем острое желание пересчитать все его родинки даже сильнее, чем он мог подумать, а мысль подарить тепло и заботу вместо безжалостных и жалящих прикосновений теперь кажется ему привлекательнее, чем раньше. Хакс изгоняет из головы вид длинных алых полос на чужой спине. — Будь аккуратнее, — вкрадчиво говорит Рен, добавляя почти виновато: — Я думал, ты замечал мою проблему. — Извини, — почти стыдливо отвечает Хакс, не скрывая брошенный им плотоядный взгляд на его тело. — Я буду осторожен. И ближе придвигается к разбросанным созвездиям, безмолвно замершим на его теплой коже. Не коснуться их мягко под приглашающим взглядом Кайло — невозможно.