Обсидиан и Янтарь

Холод монолитного трона ощутим даже сквозь толстую кожу перчаток. Держаться за него было с каждой секундой все сложнее, но отпусти эту последнюю опору — и окончательно окажешься во власти чужого тела. Поэтому Хакс не выпускает из рук края грубого камня, даже если чувствует, как немеют сжатые пальцы. Верховный лидер не обнажен, но от него все равно веет жаром: черная ткань, что укрывает его бедра, не прячет ни его возбуждения, ни напряжения мышц, ни тепла кожи. И даже генерал, оседлавший его посреди этого хладного камня, может чувствовать их общую дрожь. Хакс не сдерживает ни стон, ни крик, нарушающих тишину зала: Рен был страшен и опасен в своем проявлении жадности. Когда награждал его шею новым укусом, давно порвав жесткий ворот кителя, когда грубо обнимал талию, сжимал широкие ладони на ягодицах, сминая скрытую плоть, и когда терзал губы, пуская вниз по подбородку кровь. Трон слишком тесен для них двоих, но Рен не озабочен этим. Только сильнее дергает на себя, плотнее прижимается пахом, не скрывая своих намерений. И Хакс снова пытается скрыть отвращение, в очередной раз напоминая себе, что сам отдал себя за благосклонность. — Только так ты сможешь быть на троне, — покровительственно шепчет Рен на ухо. — Вот так, на моих коленях. Его глухой от прерывистого дыхания голос почти разгоняет туман в голове. Слышать его каждый раз — как пытка. Колыбель бедер Рена могла стать его личным троном. Могущественным, достойным и дающим защиту. Или же… …лишь одной из ступеней к настоящему.