Эрагона, сидевшего в своем кабинете сильно клонило в сон. Глаза слипались, но он продолжал покрывать столбцами цифр свиток пергамента. Последние несколько часов он пытался разобраться с огромной кучей бумажной волокиты, которая на него навалилась. Мозги в последние дни варили совсем плохо, он еле держался на ногах, а собственный организм то и дело давал сбои. Докатился.
А главное, сам виноват. Чертова ответственность! Никто же не просил его сидеть ночи на пролет за бумагами, на десятый раз перепроверять расчеты или заморачиваться с освещением в отдаленной зале замка, которая никому не понадобится ещё лет десять. А Эрагон сидел, перепроверял и заморачиваться, а на утро врал всем, что великолепно выспался. И все верили. Или делали вид, что верили. Все, кроме Сапфиры. Она не раз говорила, что он ведёт себя, как ребенок и Эрагон каждый раз соглашался. А вечером всё начиналось с начала. Сколько ни пыталась дракониха убедить его, и всевозможные аргументы, и сила действовали не больше недели. Одна лишь мысль убивала к чертям логику, здоровый сон и здравый смысл. Одна мысль заставляла его не спать ночами, снова и снова обещая всему миру, что подобного не повторится. Каждый раз, как Эрагон позволял себе что-то кроме привычной рутины. «Ты делаешь недостаточно». И плевать на последствия.
И что теперь? Расшатанная нервная система, едва пригодный для обитания замок и четверка учеников в придачу? «Столького за пятнадцать лет добился, молодец».
Эрагон в отчаянии долбанул кулаком по столу. Он медленно опустился обратно на стул, уронив голову на руки, чувствуя, как лёгкие предательски сдавило, а дышать стало невообразимо трудно. Закусив едва ли не до крови нижнюю губу и сжав кулаки, он попытался сделать спокойный вдох, чувствуя, как дрожат собственные плечи.
«Сапфира...»
Нет ответа. Он знал, что дракониха, вероятно, спит, как и все нормальные жители замка, но почему-то все равно надеялся. Забавно. Почему он вообще ещё на что-то надеется?
Эрагон никогда не думал, что почувствует себя настолько ничтожным.
«А ты ожидал чего-то другого?»
Быть реалистом, не верить своим фантазиям, различать реальность и мечты… Этому он научился примерно через год после отплытия из Алагейзии. Эрагон горько усмехнулся, вспоминая, с каким энтузиазмом он работал первые месяцы, когда они только нашли остров. Забавно. Он прекрасно помнил, как от радости сладко кружилась голова, а спать он ложился, мечтая о завтрашнем дне, но припомнить не мог, когда у него начали опускаться руки. Наверное когда вместо запланированного месяца, на изучение острова было потрачено почти четыре года. А еще через пару лет он смирился. Реальность и мечты - два совершенно разных понятия, между которыми нет и не будет ничего общего.
Хотя... Мечтали все, а вот в реальности вся груда работы упала на плечи какой-то десятке добровольцев во главе с ним самим. Великолепно. Почти без планов, почти вез опыта. Зато Всадник! И всем плевать, что он тоже может ошибаться. Вся страна надеется, что Орден вернется. Значит так и будет. Он должен. Чертова ответственность.
Эрагон нахмурился и снова взялся за перо и пергамент. Кто бы мог подумать пятнадцать лет назад, что он предпочтет тихую размереную жизнь, к которой так давно стремился, старым приключениям? Никто, даже он сам. Как было бы хорошо улететь с Сапфирой на край света на встречу неизвестности, где никто не душит правилами, рамками и обязанностями! Но это невозможно.
Эрагон скучал по старой жизни и прекрасно понимал это. Понимал, но отказывался признать, прекрасно зная, что это неправильно. Приключениям конец, всем привычным радостям тоже. И это — та свобода, о которой Эрагон так мечтал? Очень похоже на то.
Как бы он ни старался забыться, все без толку. Чего только не делал. Сколько бы времени ни прошло, в голове то и дело мелькали образы тех, кто был ему дорог. Тех, кого он скорее всего больше не увидит. Тех, кому будет лучше без него.
Эрагон не написал ни единого письма и исправлять этого не собирался. Он хладнокровно сжег все возможные мосты, хоть как-то соединявшие их и спрятал воспоминания в глубине сознания. Это неправильно, но от этого все же легче. Значит все равно.
И кому, спрашивается, кроме Сапфиры есть дело до этого? Какая разница, правильно что-то или нет, если у всех есть цель. Она важнее. Остановиться на полпути не позволит совесть. И правильно сделает. С собой можно разобраться и позже. Правда когда это «позже» наступит Эрагон не знал, просто откладывал его, как мог.
И дооткладывался. Он прекрасно помнил, как дни слились в одну сплошную серую жижу, а сам он потерял счёт времени, как осознал, что не сделана и десятая часть работы, а желание послать все обратно к черту и улететь верхом на Сапфире стало какой-то навязчивой идеей. Но совесть снова не позволяла. Тогда рука сама потянулась к бутылке. По этой же руке он сразу получил от Сапфиры, а от затеи целиком и полностью отказался.
Эрагон до сих пор не понял, как тогда не слетел с катушек, вспоминая, как отчаяние и безысходность день за днём наваливались всё сильнее, душили, не давая вздохнуть. Но помнил, как появилась надежда. Как в один из ничем не примечательных вечеров он нашел он нашел на собственном столе письмо, аккуратно примотанное к мачте кораблика, сделанного из травы. Так на его памяти сообщения передавал только один человек. Точнее, не человек.
По лицу Эрагона скользнула тень улыбки, а руки сами потянулись к шкафчику в столе. Её письмо. За год уже довольно потрёпанное, сложенное во много раз, половина букв стёрлась и большую часть слов стало не разобрать. Эрагону было все равно. Он знал это письмо наизусть. Помнил, как в тот роковой вечер снова и снова перечитывал его, не веря своим глазам. Реальность и планы перемешались в одно целое, а до момента, который все эти годы казался каким-то невообразимо далёким, остались какие-то месяцы. Два дракона выбрали своих Всадников, а скоро они прибудут на остров для обучения. И Арья прилетит с ними.Тогда Эрагон впервые нарушил границы, которые сам же и установил. Он ответил на письмо.
В тот вечер у него внутри будто бы что-то снова зажглось, а всё, что он делал в течение последних лет обрело смысл. Ради Ордена, ради драконов и их Всадников. Ради неё. Он должен.
В ту ночь он впервые сел за работу по своей воле. А потом это стало обычным делом. Быть может тогда его собственное «я» отошло на второй план.
А потом все его задумки покатились по всем известному месту, а туманное будущее, о котором Эрагон раньше мог лишь размышлять, резко свалилось на его голову.
На собственном опыте он убедился, что даже весьма ожиданное и продуманное будущее тоже может свалиться, как снег на голову. Гарри, Рон, Гермиона, Джинни, Идвиндия, Лойс, Милли и Файр. Он — наставник. Под его крылом четверо необученных и весьма взбалмашных Всадника. Плюс ещё двое в весьма обозримом будущем. Ещё огромный замок, строительство которого ещё не закончено даже на половину; огромное количество бумажной работы, ошибки в которой недопустимы ровно так же, как и любое проявление слабости. Он должен быть примером. Теперь будущее Ордена зависит от него уже не только формально. А значит, к чёрту все слабости. Эрагон даже представить себе не мог, куда всё покатится, узнай хоть кто-то из учеников, как надоели ему эти чёртовы бумаги, чужие ожидания и эта ненавистная ответственность вместе с совестью, которая изо дня в день заставляла его работать на износ, забывая о том, что такое здоровый сон и отдых. Что чувствовать себя живым ему помогала лишь тонкая нить надежды, тянущаяся из старого письма. Чёрт, да куда бы вообще полетела вся логика его образа, догадайся хоть кто-то о том, с какой отчаянной нежностью он проводит рукой по потрепанному пергаменту, исписанному её рукой, стараясь не думать о том, что этот лист бумаги станет едва ли не последним воспоминанием о ней.
Так смешно получилось. Одна ошибка и всё, чуть было, не полетело к чертям. Невинный вопрос Джинни, как ворох старых воспоминаний, сродни удару под дых, настиг его. Эрагон смутно помнил, как еле отвертелся от ответа, стараясь, чтобы на лице не дрогнул ни единый мускул. На такие вопросы категоричным «нет» не отвечают. По крайней мере те, кто не хочет сделать свою привязанность достоянием общественности. Особенно зная, что могут подумать ученики, догадайся о том, насколько эти чувства сильны и неправильны.
Пусть лучше все думают, что Эрагон железный, никогда не сомневается в своих способностях, всегда знает, что делать и не хранит старого письма, воскресившего почти умершую надежду, нет, его надежда никогда не умирала.
Откинувшись на спинку стула, Эрагон закрыл глаза, пытаясь вернуть мысли к куче свитков, на которые ему даже смотреть не хотелось. Каждую ночь, одно и то же. Взгляд Всадника плавно переместился на окно, за которым по темному небу протянулась едва заметная розоватая полоса рассвета.
Нахмурившись, Эрагон снова предпринял отчаянную попытку сосредоточиться, но все мысли, хоть как-то связанные с этой бумажной волокитой, в голову идти упорно отказывались. Куда уж там мысли, когда даже держать глаза открытыми в мягком, уютном свете комнаты требовало усилий. Чтож, он давно подозревал, что недосып рано или поздно его доканает, но что-то делать с этим не собирался. Эрагон встал из-за стола, случайно смахнув рукой с него пару свитков, которые валялись там уже точно не одну неделю. Неслышно ругнувшись, он поднял с пола кучу своих, так называемых «трудов» и вернул их на своё место.
Эрагон подошел окну и, облокотившись на подоконник, упёрся лбом в прохладное стекло, закрыв глаза. Живописный пейзаж за окном уже давно стал для него обыденным. Странно, но даже сейчас он не чувствовал себя расслабленным, хотя обычно это немного помогало. Эрагон даже не потрудился открыть глаза, чтобы не задремать в столь неудобном положении, как обычно в таких случаях и происходило. Казалось бы, самое время для внезапного сна на первой попавшейся сколько-нибудь горизонтальной поверхности, однако Эрагон прекрасно знал, что в эту ночь у него это попросту не выйдет, хотя ни свинцовая тяжесть в теле, ни слипающиеся веки, ни многодневная усталость никуда не уходили.
По лицу Всадника скользнула едва заметная тень горькой усмешки. И как вообще у Джинни это получилось? Вот так задеть одну из немногих тем, от одного лишь упоминания которых его сердце сжималось настолько сильно, что даже обычный судорожный вдох давался с трудом, а жгучее чувство вины душило так сильно, отдаваясь неприятной дрожью едва ли не во всем теле. Казалось бы, черт возьми, все решено уже не один год назад. И она не раз об этом говорила. Только друзья, не больше.
Вот как будто сам Эрагон был против! Свою надежду он уже давно закопал и почти заставил себя в эту дружбу поверить. Но стоило хоть раз нахлынуть старым воспоминаниям, как все разом сыпалось прахом. И плевать хотелось на все запреты, стоило её образу появиться в голове. Как эти чёртовы, почти забытые чувства разгорались в груди настолько сильно, будоража сознание и не раз заставляя его просыпаться, чувствуя, как горят собственные щеки, руки и пальцы лихорадочно трясутся, а мерзкое чувство вины снова накрывает с головой.
К друзьям такого не чувствуют, это ненормально. Эрагон не раз приказывал себе перестать, но все попытки заканчивались ровно там же, где и начинались. А стоило Гарри в банальном разговоре невзначай заикнуться про крепкую дружбу с Джинни, Эрагон едва справился с желанием засмеяться им у лицо. Интересно, когда даже такое светлое понятие, как дружба в его голове умудрилось настолько извратиться?
***
Тряхнув головой, пытаясь снова отбросить непрошенные мысли куда подальше, Эрагон открыл глаза. Опустив взгляд на сжатую в кулаке ткань, он запоздало понял, что штора, похоже, за несколько минут из относительно ровной и аккуратной превратилась в нечто, напоминающее пожеванную тряпку. Ругнувшись себе под нос, Всадник попытался хоть как-нибудь это исправить. Излишне заморачиваться с мятой шторой очень не хотелось. Тем более, что странный шелест, доносящийся от соприкосновения ткани со старым мусором, завалявшимся на подоконнике, неумолимо намекающим на то, что от него давно пора бы избавиться. Засучив рукава и морально приготовившись увидеть в груде хлама всё, что угодно, Всадник отдернул штору, недовольно нахмурившись.
Но моральная подготовка на этот раз его серьёзно подвела. Эрагон, пожалуй, не удивился бы даже чьему-нибудь аккуратно сложенному трупу, но, присмотревшись к странной находке внимательнее, он замер от изумления. На подоконнике лежал маленький, покрытый слоем пыли кораблик, искусно сплетенный из травы, теперь уже совершенно пожухшей и кое-где порвавшейся, а, к почти переломившейся мачте была привязана записка. Он не верил своим глазам, это было совершенно невозможно! Ошибиться он не мог, это точно ведь он знал только одного, а точнее сказать одну эльфийку, которая плела такие из травы. «Арья» — пронеслось у него в голове.
Трясущимися руками Эрагон аккуратно отвязал послание от мачты кораблика, отряхнул его от пыли, судя по количеству которой кораблик пролежал тут около недели. Он развернул письмо и прочел про себя:
Эрагон! Прости, что не могла сообщить тебе ранее о том, что мы с Измирой, Эмгелем, Мэйлер и Норией вылетаем из Алагейзии на Вренгард. Если я не ошиблась в сроках, то мы прибудем на рассвете после шестого новолуния. Надеюсь ты вовремя прочитаешь это письмо и наше появление не станет для тебя сюрпризом. Знаю, что много не договариваю, но все то, что произошло за эти годы рассказывать долго, особенно писать в письме. Постараюсь рассказать тебе все при встрече.
Арья
Невозможно! Эрагон снова и снова перечитывал письмо, не веря своим глазам и почти не вчитываясь в смысл написанного. Прошло столько лет и они снова встретятся… Возможно в последний раз. Эрагон тряхнул головой, отгоняя грустные мысли. «Есть же ещё немного времени» — подумал он. Снова перечитав письмо он блаженно закрыл глаза, всё ещё не веря своему счастью. Ждать-то осталось всего до шестого новолуния!
Эрагон с быстротой молнии метнулся к столу, не обращая внимания на вновь опрокинутые свитки, и принялся искать маленькую бумажку, которую не видел уже... Неделю? Две? Месяц? Только бы не год, пожалуйста! Всадник искренне надеялся, что она не потерялась в этой огромной груде хлама, прекрасно понимая, насколько все может осложниться, не окажись там.
За пару минут, которые Эрагон пытался найти эту бумажку он несколько, если не тысяч, то сотен точно раз успел проклясть свою привычку сваливать всё в одну кучу. Через несколько минут он победно вскинул наверх кулак с зажатым в нем лунным календарем. На рассвете после шестого новолуния… Может ошибка? Не может быть… Он снова посмотрел на календарь, потом в окно, потом снова на календарь. в голове у Эрагона в голове мысли метались с огромной скоростью, но он никак не мог понять, каким образом ему удалось так сильно облажаться! Почему он нашел это письмо именно сегодня, а не скажем парой дней ранее?! Шестое новолуние! В ночь со вчерашнего для на сегодняшний! Как Эрагон мог забыть, он же все время держал подобного вида календари в голове, но нет, именно сегодня он умудрился выбросить их из головы! Прекрасно!
Он снова метнулся к окну. Сомнений на этот раз не возникло. На горизонте виднелись три, пока что маленькие точки, пока что размером чуть меньше булавочной головки, но они продолжали расти на глазах! У Эрагона в распоряжении оставались считанные секунды, пока над замком не прозвучит тревога. Конечно на всякий случай такие меры предосторожности были как раз кстати, но малочисленному населению это так называемого «замка» он не завидовал. Проснуться под
такое… Бр-р-р-р-р!
Как бы то ни был Эрагон быстро выскочил из кабинета, попутно разбудив Сапфиру мысленным толчком. Он стремглав помчался вниз по лестнице, перепрыгивая последние пять ступенек. Добежав за пару минут до главной лестницы он спустился с неё, выскочил в, наполовину достроенный вестибюль, мысленно ругая себя за то, что не предупредил своих учеников о возможности подобной тревоги. «Лишь бы успеть добежать до арки!» — подумал он еще сильнее ускорив бег.
Эрагон не успел всего на несколько секунд. Он стоял в паре шагов от арки, в которой было спрятано устройство, которым можно отключить тревогу. Он был протянул к нему руку, но тут по всему острову словно гром, прокатился звук, напоминавший одновременно и скрип железа, рев дракона и крик раззака в одном. Причем в несколько раз усиленный. Оставалось надеяться, что его ученики не сильно испугаются. Получить по шапке с обеих сторон Эрагону ой, как не хотелось… Но кажется, это было неизбежно.
