Провал

Я почувствовала это, когда сидела на стуле в комнате. Горела настольная лампа и ноутбук. Я не двигалась. Ноутбук погас. В голове было пусто, и я сама того не замечая машинально прокручивала последние события, чтобы не выпасть из реальности. Машину Авы, её большую и просторную квартиру. Минимум вещей, максимум удобств. Взгляду не за что зацепиться, убивать в таком месте одно удовольствие. Следующим я почувствовала чей-то взгляд на себе. Я очнулась как-то неожиданно от этого оцепенения. Обернулась, но уставилась только в стену и в чёрный непроницаемый проём. Я покрылась мурашками. На меня навалилась и сдавила удушливая тяжесть. Голова взорвалась. «Когда я была маленькой, мама читала мне сказки. Обычно дети не помнят своего раннего детства, но я…» «Я убила своих родителей. Они сидели за одним столом. Они так и остались сидеть там». Я не могла отвести глаз от этого проёма. Какой-то частью сознания я понимала, что там ничего нет. Всё знакомое. Самое главное — там никого нет. Я ничего не могла поделать. Я беспомощна перед ними. Я одна, а их тысячи. Мы все вместе, наедине. Мы перебиваем друг друга, мы кричим. Мы в ярости бьём стёкла и ломаем стулья. Мы — это дети и взрослые существа, которых нельзя никак назвать. «Подоконник. Ты и я. Первый раз». «Как думаешь, тебе бы удалось сохранить ей жизнь?» Нет, конечно нет. Никому нельзя доверять. Доверие пахнет опасностью. Оно испытывается предательством, а предательство совершается всегда. Ава сдала бы меня. Если не сдала, то помешала. Она полоумная. Она не понимает нас. «Какие странные и смешные вещи ты говорила… это настоящий сумасшедший бред». «Да, верно, она ведь сумасшедшая!» Я сумасшедшая. Мне так все говорили. Я тоже так говорила. Я просто такая, какая есть. Нет ничего плохого. Как и нет… добра. И чувств. И веры. Веры — кому? Самому себе? «Она бредила. Это так смешно. Ава не поверила». Нет, нет! Я тут же отмотала события, на несколько часов назад. Этого не может быть. Я всё сделала, чтобы заставить её поверить. И я получила результат. Мне не пришлось её мучить и бить. Мне не надо было пережимать и ломать её тонкую белую шейку. Она огласила себе смертный приговор сама. Кардифф, Кардифф… точно… Я вернулась к ноутбуку, уставилась на расписание поездов. Мне ни о чём не говорили эти цифры. Я не могла понять, что здесь написано. Сущая бессмыслица! «Закрой», — потребовал грубый мужской голос, и я опустила крышку ноутбука. «Сзади тебя… ты можешь почувствовать это. Ты слышишь?» Я слышала. Отчётливые, но тихие шаги. Он не крался и не прятался. Он шёл прямо ко мне. Я не видела его глазами, но видела чем-то иным, внутренним зрением. Его развязные жесты, длинные руки. И то, что он держит в руках. — Ты хочешь забрать меня? «Только слабые люди подчиняются другим, только слабые боятся заявить о себе, о своей особенности. Только слабый человек любит своих окружающих и близких, когда это невозможно. Ненависть управляет тобой. Вспомни». Я вспоминала. Я содрогалась от шагов, я вжималась в спинку кресла. Мне не уйти, не спрятаться. Он всегда находил меня. И если я перестану двигаться, перестану бежать, кончатся вздохи. Он закроет мне рот ладонью, сожмёт нос. Он вдавит мои глаза в череп. Следом был шорох. Быстрый взгляд в окно. Там проступали чёрные фигуры, поднимающиеся с земли. Словно настоящие мертвецы, освобождённые из многолетнего плена. Они шли отблагодарить. Только я не помогала им, почему они идут за мной? «Я вложил в тебя всё. Я научил всему, что мог. Для чего? Для того, чтобы ты поступала так со мной снова?» Но это неправда. Тебя не было. Я даже не знала, кто со мной это мог быть. Я сразу поняла, в чём дело. Клозапин всегда были при мне. Я запустила руку в сумку, подвинув её к себе ногой. Я тяжело и размеренно дышала и пыталась успокоить себя. Мне не нужно это сейчас. Не нужно! Он положил руки мне на плечи. «Ты ошиблась…» — Я не ошибалась! Я подскочила на месте. Я всё продумала, каждую деталь. Когда я проходила мимо камер, я опускала голову. Я всегда вела себя так, не привлекала внимание, делала вид, что муки совести заставляют делать это меня, а не осторожность. Я не оставила отпечатков. Я не оставила орудия убийства на месте преступления. Я даже ушла оттуда другим путём. Что тебе ещё надо? Что? Я получила самое главное! Нет, у меня должна быть какая-то ошибка. Я забыла о припрятанной на дне баночке, которая могла бы меня от этого избавить. Я слишком давно не принимала своих лекарств. Я игнорировала звонки психотерапевта. Мне было не до них. Я вновь и вновь видела всё от начала до конца. Нет, те парни не посмеют меня выдать. Меня могли видеть коллеги Авы возле её машины. Нет, нет… А кто-нибудь на парковке? Я схватилась руками за голову. Я нигде не ошиблась. Я сделала всё идеально. Самое неидеальное… у моих убийств был мотив. Когда они найдут тело Авы, то заведут одно дело на одно лицо. И скажут: это уже убийца, этот человек знает, за чем идёт. На компанию, владельцами которой они являются, идёт охота. Либо на всю их семью. Кто-то должен умереть. Либо Эмма Уомсли, мать всех трёх сестёр, либо Эффи. Последняя, кто остался в этом ряду. Лишняя кровь уже ни к чему. Я выпила рисперидон. Я положила на язык и проглотила клозапин. Я наконец-то знала, куда иду. Я не сразу пришла в себя. На часах было очень поздно, далеко за полночь. Я медленно возвращалась к этому резкому и острому чувству реальности, на ощупь привыкая к нему. Приручая. Или скорее реальность приручала меня. Открыла ноутбук. Я уже успела забронировать билеты на утро. Значит, пора собираться. Я встала, подошла к чемодану и увидела, что он уже собран. Из зеркала на меня смотрела моя бледная и перекошенная тень. Джинсы и старая футболка, которая болталась на мне, на моих плечах, верно, со школы. Когда я вышла из больницы в первый раз, то обнаружила, что все вещи мне велики. Я смотрела на себя и не видела никаких перемен внешне, только внутри. Бабушка смотрела на меня с ужасом, подносила к губам ладони и что-то шептала. Люди едва ли узнавали меня. Худая как смерть… И мне было смешно это слышать. Я улыбалась им, как самый нормальный ребёнок, и утешала: «Нет, всё в порядке, это из-за лекарств. Я сама не понимаю, как так вышло. Это пройдёт». Мои родные каждый раз вздрагивали от моей улыбки. Мой маленький брат, который меня уже забыл, заплакал. Но это уже всё было в прошлом. Лучше будет, если мы никогда с ним не встретимся, никогда. И мой маленький братик опять забудет про существование сестры. «Кто была эта странная девушка, живущая в нашем доме?» «Никто, Майки. Дальняя родственница. Мы помогали ей с жильём. Теперь она далеко…» Майк ещё кое-что забыл. То, как я душила его младенцем. И то, как меня застукала мать. Я вглядывалась в свою больную и бледную тень. Каждая черта выдаёт меня и мою сущность. Покрасневшие глаза, абсолютно отчуждённый и холодный взгляд. Худое и неподвижное лицо. Я улыбнулась, но увидела только то, как один уголок рта дёрнулся в сторону и замер там. Какая я же очаровательная. Какая… мёртвая. Я взяла телефон и позвонила на ресепшен. Гудки, гудки… — Ах? Это Дэвид? Это я, Алана, из номера номер пять… — Я не Дэвид. — Голос в трубке был скучающим и безынтересным. — А… а где Дэвид? — Я сразу расстроилась. — Дэвид… не знаю. Сегодня не его смена. — Ах, как жаль… — Я наигранно вздохнула. — Я думала, мы повторим с ним то же, что и в прошлую ночь… если вы встретите его, вы же передадите ему это? — Обязательно. — Мужчина сухо кашлянул. — Это было так великолепно… — Вы, кажется, что-то хотели. — Ах, да! — Я еле сдерживала смех. — Номер пять, это я. Просто хотела сказать, что утром у меня… ну, как утром. В полдень. Но ехать-то мне всё равно в Лондон надо утром. Поэтому номер будет свободен. Хотела предупредить… мало ли, нужно пригласить горничную или что-то ещё… — Я вас понял. Спасибо. — Подождите ещё минутку! Тяжёлый вздох. Я поморщилась. Какой же грубиян. — Вы знаете, где неподалёку тут бары? — Какие бары? — Обыкновенные бары. Бары… допоздна. Где можно выпить, потанцевать, поболтать с прекрасными… — Я понял вас. Спускайтесь, я покажу. — Ох, вы лично проводите меня? — Нет. — Мужчина кашлянул ещё раз и сбросил вызов. — Мудачьё, — сказала я вслух и со всей силой ударила трубкой о стол. — Я тут… недалеко живу, — говорила она мне уже в третий раз. — Я поняла, сладкая. — Я погладила свою девочку по щеке костяшками пальцев. У неё красивое круглое лицо, большие глаза и соломенные длинные волосы. Она уверяла меня первые десять минут нашего знакомства, что она пришла сюда с парнем. А потом что-то пошло не так. — Как тебя, ты говоришь, зовут? Мою девочку это не смутило. — Белла. — Какое красивое имя, — повторилась я. — Как и ты сама. Моя девочка расплылась в обворожительной и довольной улыбке. — С-спасибо… мне никогда ещё такого не говорил. Или… говорил, но я не помню… — Ничего, не расстраивайся. — Я опустила руку и утешающе погладила её по запястью. — Ты успеешь устать от этой фразы. Но что поделать, если это правда. Белла рассмеялась. — А твой парень так не говорил? — Ни разу. Не помню. — Она наморщила свой вздёрнутый носик. — Да какая разница… — Твой парень не расстроится, если я пойду к тебе домой? — Не расстроится! Он не узнает! Он больше не мой парень. Всё! — Как быстро ты меняешь мнение, — тихо сказала я и посмотрела в сторону барной стойки. — Что? — не расслышала Белла. — Я сказала, что нам пора. — Я улыбнулась как можно искреннее. Лицо моё понемногу оттаивало от кривой ухмылки и уже стало походить на человеческое. Иначе Белла бы не позволила подойти мне к ней. — Да? А давай… зайдём перед этим… — Белла смутилась. — Давай, — охотно согласилась я и потянула её за руку. Это вышло как-то резко, отчего девушка ойкнула и чуть не упала. — Осторожнее. В туалете была небольшая очередь. Я не сразу опустила Беллу в освободившуюся кабинку. Я близко подошла к ней, взяла за плечи, повернула к себе лицом и припечатала к двери. Положила руки на бёдра и поцеловала. Белла сразу же стала податливой, похожей на растопленное масло. Даже на ногах она больше не могла стоять. — Иди, — смеясь, подтолкнула её я. — Я ведь не выдержу. — Одну минутку! — пообещала она, а сама надолго застряла в туалете. Я стояла одну минуту, вторую, и меня это уже начинало раздражать. Ноги затекли от постоянного напряжения. Мне надоело ходить, стоять, танцевать. Я устала. Я хотела поскорее уже закончить этот бесконечно долгий день. Я уже уходила, когда замок щёлкнул и показалась Белла. — Ты почему так долго? — набросилась я. — Я? Долго? — Я уже думала тебя убить. — Прости… — растерянно пробормотала Белла. Она, казалось, совершенно не понимала, что я говорила это всерьёз. Я ненавижу ждать. У меня есть всё, чтобы ни в чём не испытывать нужды и не иметь терпения. Почему же в этот раз я должна была ей уступать? — Пошли, — бросила я ей. Настроение разом как-то испортилось. — Подожди… Белла догнала меня и вложила свою влажную ладошку мне в ладонь. — Прости, правда. Ты простишь? Я не знала, что это так заденет тебя. — А следовало бы. — Прощаешь? Белла неловко обогнала меня и заглянула в глаза. Это был неверный ход: не смотри на меня, когда я этого не хочу. Не трогай меня. Не задавай вопросов. Она нарушила сразу все правила. — Прощаю. — Я никого никогда не прощала. — Показывай, где твой дом. Белла повела меня наружу, где в лёгкие хлынул прохладный воздух. Он смыл гадкие и липкие прикосновения с моего тела. Отпустил всё. А Белла показалась красивее, чем она есть на самом деле. Темнота прячет недостатки: её мешки под глазами и топорщащееся подмышками платье. Она красива. Она почти что юна. Она так наивна и потому подобна тысячам и тысячам людей, слоняющимся по улицам. А ещё она обманывала саму себя. Я уже начинала сходить с ума от скуки, когда она наконец указала на дом, не освещённый фонарями, и вошла в подъезд. Внутри тоже было темно, свет не загорелся. — Как ты предлагаешь мне идти? — Успокойся, не злись… — Белла включила телефон. Тусклый экран давал возможность разглядеть хотя бы ступени. — Вот так. Я со стоном последовала за ней. Хочу уйти отсюда. Хочу сбросить её вниз по лестнице, пересчитать каждый её позвонок. Услышать, как ломается её шея. Как рвётся уродливое платье. Хочу услышать эту музыку. — Вот это моя дверь. Я обратила внимание на Беллу. Та достала ключ и сунула в скважину, распахнула передо мной дверь. — Ну вот. Добро пожаловать, что ли… — Добро пожаловать в мой мир. — Я улыбнулась и развернулась к ней. Я прочитала встречный вопрос в её глазах и закрыла её рот своими губами. Пускай хоть немного помолчит. Она наверняка умаялась. У её помады приятный вкус. Даже какой-то ягодный. Его уже не перебить было ничем. Я бросила губы и приникла к шее, к круглым плечам с родинками и оставилана них эти ягодные следы. — Если я скажу, что ты нравишься мне на вкус… ты поверишь? Белла не ответила. Она нервно рассмеялась, вздрагивая всем телом. Поначалу мне даже казалось, что вся эта история с парнем — это полнейшая выдумка. Она будто бы совсем не умела целоваться и отвечала то слишком лениво, то исступлённо и даже смешно. Но потом она наконец вошла во вкус, а я больше не чувствовала себя какой-то ущербной. Значит, всё это было не ошибкой. Значит… ты сама виновата в этом, моя девочка. Это всё твоя вина. Я толкнула её на кровать. Она упала и расставила руки в стороны. — Как хорошо, что с тобой никто не живёт, — сказала я. — П-почему? — Глупышка. — Я хмыкнула и приблизилась к вырезу её платья. — Мы бы так с тобой шумели… Я расстегнула платье и оголила её грудь. Тоже довольно красивую, с выпирающими тёмными сосками, которые затвердели, стоило мне только до них дотронуться. Я опустила голову и легонько прикусила один из них. Белла слабо вскрикнула. — Глупышка, — повторила я. — Получай удовольствие. — Мне было… больно. — А так? Я ущипнула её за грудь и рассмеялась. — Может, не надо? — А тебе не нравится боль? Белла подняла на меня свои большие испуганные глаза. Они были как плёнка: снимали и отпечатывали на себе негатив. Испуг. Моё лицо. Мою улыбку. — Кому она может нравиться? Ты задаёшь такие странные вопросы. Я погладила её по животу, стягивая другой рукой платье. — Это даже болью не назовёшь. Тебе никогда не прижигали кожу? Белла не сводила с меня взгляда. Она пыталась запечатлеть всё и оставить плёнку для тех, кто потом будет просматривать её жизнь. Последние события перед тем, как она оборвётся. Чтобы не пугать её ещё больше, — а она ведь только доверилась мне, только раскрылась со всеми своими маленькими секретами, со своей правдой, — я не сказала больше ни слова. Бессмысленно что-либо спрашивать. Нужно было учить её этому. Целому спектру боли, который легко можно было спутать с наслаждением. Так же, как и наоборот. Я целовала её в живот и мяла её грудь. Белла постепенно отходила от впечатлений и без моей помощи раздвигала колени. Будто бы я что-то собиралась с этим делать. — Может… тебе тоже раздеться? — с трудом выговорила Белла. — Да, наверное, — согласилась я. — Раздевай меня. Белла тяжело вздохнула и села на постели. Я повернулась к ней спиной, показывая на застёжку. Моё платье было свободным и в отличие от её не выглядело так уродливо. И всё даже сквозь маску тонального крема, пудры и жирной помады я разглядела сущность, которую можно было выманить теперь наружу. — Что… что у тебя это вокруг талии? — Не обращай внимания. Давай дальше. — Но… — Белла, — жёстко сказала я. Она опустила руки и приблизила ко мне своё лицо. — Нет. — Я легонько оттолкнула её от себя. — Ложись на спину. Закрывай глаза… сейчас тебе будет очень приятно. Белла довольно хихикнула и повиновалась. Когда она зажмурилась, я развязала провод. Моя лобковая кость упёрлась в её, и я крепко зажала её ногами. Так же, как я держала Элоиз, когда она умирала подо мной и исходила от желания. Накинула провод на шею так же, как и с Авой. Я просунула руку между нами, и Белла застонала, откидываясь назад. Распласталась по кровати, подставляя всю себя. Но следующий её стон оборвался. Глаза её стали ещё больше. Провод затянулся вокруг шеи, передавив артерии. Никакой крови, никакого кислорода. Я дала ей сделать небольшой вдох и крепче ухватила ногами за бёдра, до боли. До того, что мои мышцы задрожали от напряжения. Я и сама задрожала, только не из-за них. Я ничего не могла поделать: меня возбуждало то, как она стонала и молила меня, когда я давала ей подышать. Да и что я вообще могла делать с этим? Сначала Белла просто что-то шептала, а потом начала плакать и умолять по-настоящему. Она сотню раз повторила это слово «нет», и мне нравилось слышать его каждый раз. — Да, да, да… — Я задыхалась, как и она, и затягивала провод туже. Белла хрипела и вырывалась, пока я не пригрозила ей. Потом её борьба сменилась смирением. А я делала всё, чтобы сделать это смирение таким же сладким и приятным для на обеих. Она понравилась мне этой ночью. Наверное, это было даже лучше, потому что она доверяла мне и не знала, на что идёт, какой поступок совершает. А главное — это она такая неискушённая… Я довела её до оргазма после того, как сама кончила. Как бы она не сжималась и не заливалась слезами, я не верила ей. Я не приложила никаких усилий для этого. Я легонько коснулась костяшками её клитора, и Белла застонала — теперь уже по-другому, и я почувствовала, как влагалище сжалось под моей рукой. Я уже одевалась и собиралась уходить, когда Белла начала говорить. — Мне было 12 лет, когда лучший друг моего отца стал приставать ко мне… Я обернулась к ней. И что? — Он чуть не изнасиловал меня. И теперь ты… — Но я не насиловала тебя. — А что? Что ты делала? Я застегнула платье, поправила волосы и села на краешек кровати. Белла отодвинулась от меня, вытирая слёзы. Я коснулась кончиками пальцев её щеки. — Я любила тебя. На шее я заметила пятна и кровоподтёки. — Они скоро пройдут. Скажешь, что у тебя была весёлая ночь. Можешь приложить лёд, вдруг поможет. Я встала и вышла из комнаты, надела обратно босоножки и открыла входную дверь, оставляя за спиной прошедший день и все события из него. Окровавленную Аву. Плачущую и красную Беллу. Даже этого грубого портье. Пора было ехать на вокзал.