Провал

Эмма мне больше ничего не пишет. Я этому рада. Я могу побыть одна и взвесить всё. Я это делаю весь день. Мне не нужно притворяться и играть в эмоции и чувства. Я одна, это никому здесь не надо. Я сижу, прислонившись к стене. Мои руки сцеплены на колене в замок. Я смотрю перед собой, наблюдаю за тем, как двигается по комнате лучик света, и думаю. Потом он и вовсе пропадает. Не знаю, кому мне верить. В первый раз в моей жизни встаёт такой вопрос — о доверии. На кого полагаться, если не на себя. Я беру телефон и вижу несколько пропущенных от своего психиатра. Это означает, что мне нужно перезвонить ей как можно скорее. — Я только собиралась ложиться спать. Ты хорошо ориентируешься во времени, Лана? Но я рада, что ты позвонила. Я кашлянула. — Простите, я просто забыла про разницу во времени. Пять часов — это не очень… — Это достаточно много, если ты звонишь в шесть вечера. — Вы что-то хотели? — Поговорить с тобой, конечно. Звонила твоя мать… Я хочу её убить. Я давно планировала это, но всё никак не получалось осуществить план. Она слишком много знает про меня. — Как она мне сказала, ты была не в очень хорошем настроении. — Я не спала всю ночь. — А где ты была? — Была со своей новой девушкой. Грейс молчит некоторое время, думает. Паузы стали уже привычными в наших разговорах. Она додумывается там, на другом материке, что я не могу иметь никаких отношений с людьми. Что это всегда было провальной идеей. — Это хорошая новость. Но помнишь, что я тебе говорила? Я стискиваю зубы. — Мне надо достаточно высыпаться, не меньше восьми часов, не пить… — Не курить и не принимать никаких веществ за исключением прописанных тебе лекарств. И с ними же не перебарщивать. — Я сегодня уже выпила тиоридазин. После того, как поговорила с мамой. И вчера тоже. Не только тиоридазин. — Это странно. Тогда ты была бы поспокойнее. — Может, имеет место повысить дозу? Я слышу на заднем фоне какие-то голоса. Или один голос. Шорохи. Грейс прижимает к себе телефон и закрывает динамик. Сейчас достаточно поздно. Она дома. А значит, с кем-то. С мужем, может быть. Или с парнем. Или с девушкой, с кем угодно. С шлюхой по вызову. Я просто знаю, что у неё теперь кто-то есть. Я ждала этих доказательств почти год. И теперь их имела. В её идеально непроницаемой оболочке нашлась брешь. — Лана, сама понимаешь, уже поздно, поэтому… — Я понимаю. — А ты понимаешь, что после того, что сегодня было с тобой утром, я должна сделать? — Поэтому я еду домой. Если мама переведёт мне деньги завтра, я сяду на самолёт уже через день. — Как хорошо. — Я улыбаюсь. — Как хорошо, что мы друг друга пониманием. Удачного пути. — Спокойной ночи, — говорю я уже своим обычным голосом. Мне нет нужды притворяться. — Ему двадцать с чем-то лет, он младше тебя. Мне кажется, светлые волосы. Тебе нравятся такие, я знаю. Повеселитесь с ним сегодня. Ради меня. Пожалуйста! — Хорошо, — выдыхает Грейс, не теряя самообладания. — Обещаешь? — Обещаю. Я не сбрасываю вызов. Я жду, пока она сама сделает это. Жду гудков. Потом я решаю слезать с кровати. У меня наличные, которыми можно покрыть стоимость за комнату. Это мои последние деньги. Я плачу, говорю, что выезжаю завтра же. Моя поездка немного затянулась. Потом я сажусь на автобус и еду к Эффи, чтобы забрать свои вещи. Чтобы сказать ей парочку приятных слов. Но перед этим я собираю все самые сильные таблетки. Я подбираю для неё самые особенные. Я готовлю ей подарок на прощание. Чтобы она никогда уже не забыла меня. Чтобы ещё долго не могла думать ни о ком, кроме меня. Я захожу в квартиру Эффи и хлопаю дверью. Она должна знать о том, что я пришла. — Сегодня в обед ко мне зашла девушка… она показалась мне знакомой, но я не могла вспомнить, где я её видела, — начала моя Эффи. — Как её зовут? — Эммелин. Я кивнула. — Да, отлично. Итак, что с ней? — Ты мне о ней не рассказывала… — Эф, что она хотела? — Хотела тебя увидеть. Спрашивала, где ты живёшь. А я ведь… знаю просто, где, но не знаю адреса. Поэтому я сказала, что ты должна вернуться вечером за вещами. Если она хочет, то может прийти. Ты не брала телефон, вот я и решила… — Ты правильно поступила, — перебила её я. — Пускай Эммелин приходит когда она сможет. Ты собрала мои вещи? Эффи указывает мне на аккуратно сложенный свёрток на кровати. Рядом лежит обувная коробка с туфлями. — Может, ты наконец объяснишь, что происходит? — Ничего не происходит. — Я взяла коробку и положила её вместе с пакетом на пол. — Лана, но… Я резко сделала шаг навстречу к ней. Эффи испугалась такой близости и вжалась спиной в дверцу шкафчика. Я смотрю на неё и много думаю. Потом устало вздыхаю и плюхаюсь на освободившееся место на кровати. — Хочешь, я покажу тебе Элоиз? Она облегчённо кивает и садится рядом. Я беру телефон и открываю инстаграм. Этот профиль хорошо знают Ава и Эффи. Он мёртв, как и та, кому он принадлежит. Я открываю понравившуюся мне фотографию и поворачиваю экран Эффи. Та непонимающе моргает и смотрит на меня. — Ты думаешь, я ничего не знаю? Не знаю о твоей… — Я усмехнулась. — О твоей «второй жизни»? О том, почему за тобой следят? Что вообще происходит? На её глазах начинают наворачиваться слёзы. На её опухших и без того, некрасивых глазах, которые когда-то манили меня. Заставляли бодрствовать по ночам. Которые иногда снились мне — снились не кошмары, а эти глаза. — Зачем ты показываешь её? — Это моя Элоиз. — Я широко улыбаюсь. — Ты же хотела её увидеть. — Я не её хотела увидеть, а… — Того, кого я любила. Это было тридцатое апреля. Вечер. Я любила её в первый и последний раз. Моя любовь… она всегда только на один раз. Я наклоняюсь к ней ближе: — После неё уже никто не может ожить. Я встаю перед ней. — Твоя мама правда думала, что убережёт? Тебя?! Я отбрасываю телефон и хватаю её за волосы. Эффи кричит, надрываясь. Желание жить говорит в ней. Она зовёт на помощь. — Поймать тебя было самым лёгким, что я когда-либо делала! Я опрокидываю её на пол. Она вырывается, мотает головой, зажмурив глаза, кричит и продолжает плакать. Я ударяю её лицом об угол комода. Она — это самое жалкое, что когда-либо было в моей жизни. — Ты правда думала, что я люблю тебя? Я? Люблю? Ты себе хоть такое представляешь? — Я бью её ещё раз, чтобы она запомнила эти ощущения наверняка. — Тебя никто не может полюбить такой, какая ты есть. Ты жалкая… ты плаксивая… ты такая лживая… ты убила двоих людей! Это ты! Я дёргаю её за волосы и отпускаю. Эффи падает на руки и зарывается в них лицом, дрожа и вздрагивая всем телом. Между моими пальцами остались несколько тёмных волос. — Это не я была, Эффи. Я убила их из-за тебя. Это как… как зарезать кого-то, только чужими руками! Их кровь на тебе! Тут я слышу какие-то звуки в коридоре. Осторожные шаги, которые хотели бы быть тише. Я беру телефон, беру сумку и оглядываюсь. — Помогите мне! — уже срывающимся голосом вопит Эффи. — Я громче тебя вчера стонала, — фыркнула я. Эффи берёт меня за ногу и пытается заставить упасть. Я наступаю ей на ладонь и для верности ударяю подошвой ещё несколько раз. Ярость вскипает во мне мгновенно. Кровь заливает глаза. Я забываю о шагах в коридоре и набрасываюсь на неё. Голыми руками бью по лицу. Она вся уже в крови, когда я за ухо тяну её через всю комнату, оставляя следы на полу. Я чувствую, что за моей спиной кто-то есть. Потом чьи-то руки берут меня за плечи и тянут назад. — Вас уже слышно в подъезде. — Я знаю, — говорю я и сплёвываю кровь, которая попала мне в рот. Она гадкая и не похожа на ту, которой облила меня её сестра. Даже влагалище у неё не такое, тёмное, зияющее отверстие, похожее на дыру. Две полные противоположности. Я поворачиваюсь к Эмме. — Хочешь смотреть на то, как я её убиваю? Эффи что-то хрипит и стонет на полу. Эмма берёт моё лицо в руки и внимательно разглядывает его, с каким-то своим особенным, критичным взглядом. Я жду, что она на это скажет. Она закрывает глаза, высовывает язык и начинает слизывать с моего лица кровь. По капле. Двигаясь от виска к губам. Я прижимаюсь к ней всем телом. Меня это возбуждает. — Я бы хотела, — говорит Эмма, когда заканчивает. — Но нам пора уходить. — Я хочу тебя, — шепчу я ей. — Только закончим здесь, ладно? Переодень футболку, она в ужасном виде. — Ладно. Мне нужно пару минут, чтобы среди вещей Эффи найти другую убогую футболку. Я умываюсь и отдаю Эмме пакет и коробку с туфлями. Осталось сделать только одно. Я беру для этого сумку, достаю баночку и роняю на пол перед Эффи. — Это тебе. Чтобы успокоиться. Затем я поворачиваюсь к Эмме и просто говорю ей: — Я ошиблась. Она понимает меня. — Мне некуда идти, — говорит Эмма, стоит нам только выйти из здания. — У тебя же только вчера был дом. — Он не мой. Что и требовалось доказать. — У меня одна мелочь осталась, никаких денег. Скоро должны перечислить зарплату, то, что я уже успела наработать, потому что… — Эмма выдохнула: — Меня выгнали оттуда. — У меня есть комната. Но только на один день. Я послезавтра должна уехать домой. В Нью-Джерси. Эмма непонимающе морщится. — Где это? — Прямо возле Нью-Йорка. Ты поедешь со мной? — Да. — Она даже не думает. — Я многое успела обдумать за всё это время. — Я тоже. Дальше мы идём в полном молчании, словно не вместе. В моей голове только опустошающая всё на своём пути тишина. Я давно не чувствовала этого, поэтому мне хорошо. Я избавилась от главной проблемы в своей жизни. Я больше не ошибусь. На мне нет ответственности за её жизнь и за убийства, которые я совершила ради неё. На самом деле, я не веду счёт. Я не знаю, сколько всего убила их, сколько избила. Зато я точно помню, сколько людей били меня. И как. Я веду Эмму к себе, открываю для неё дверь, позволяю ей осмотреться. Она очень любопытна. Как и я. Она не просто глазеет по сторонам, она присматривается к деталям, изучает обстановку, чтобы оценить, насколько она здесь в безопасности. Как можно бежать, что взять, чтобы убить меня. — Миленько, — говорит она. — Тебе нравится? — Нет. Мне становится смешно. — Почему же нет? Обычная комната. — Тут ничего не напоминает о тебе. — Какие же вещи, по-твоему, должны обо мне напоминать? У меня дома в Нью-Джерси почти так же пусто. — Личные вещи. Твой вкус… что-то твоё. — У меня нет вкуса. У меня ничего нет. Эмма разворачивается ко мне. — А мне нравится мерить чужие шмотки. Представлять себя кем-то… и играть. Это очень полезно. — Я делаю это всю жизнь, мне это уже неинтересно. Эмма улыбается и говорит, словно я тут гость, а не она: — Проходи. Что ты стоишь на пороге? — Как тебя зовут? По-настоящему. Что будет, если снять с тебя… Эммелин и Эмму? — Ничего не останется, — говорит она мне. На долю секунды она оказывается вне поля моего зрения, за моей спиной. Именно в этот момент мой затылок пронзает острая и невыносимая боль. Она занимает всю мою голову, потом переходит в конечности. Эта боль повсюду. Я падаю и теряю сознание. — Меня зовут Эмили, — говорит она. Боль затаилась в разных частях моего тела. Когда я двинула головой и немного приподняла её, в затылке опять заболело. Первой моей мыслью было то, что эта сука ударила меня чем-то тяжёлым по голове. Я стараюсь не показать, что очнулась, поэтому больше не двигаюсь. Под моей щекой мягкое одеяло. Я лежу на кровати в неправильной позе. Руки связаны за моей спиной, ноги тоже накрепко пристали к ножке кровати. Я слегла оттягиваю запястья. Это скотч. Он больно врезается в кожу от любого движения. Но уже это радует меня. — Как ты себя чувствуешь? — мурлычет Эмили у меня над самым ухом. Я распахиваю глаза и щурюсь от света. — Сука, я до тебя доберусь. Она хохочет и встаёт с кровати. Она всё это время следила за мной, лёжа рядом. Столько заботы и внимания. Лишь бы я не сбежала. — Будем надеяться, что нет. Ты хорошо дерёшься. — Зачем ты сняла с меня джинсы? — Я не обращаю внимание на её болтовню. Смотрю, что изменилось в моей комнате. Разве что только чемодан Эмили подвинула на середину комнаты и копалась в нём. — Мне так больше нравится. — Ты знаешь, меня это не остановит. Мне нужно выиграть немного времени. Скотч не порвать, но зато он тянется, и, если постараться, можно освободить руки. Я как-то уже выбиралась из него. — Где твой паспорт? Я пыталась его найти. — А если я не скажу? Эмили хмурится. — Мне придётся применить силу. Я же не буду с тобой слишком долго возиться. — Зачем он тебе нужен? Хочешь украсть? Подделать, может? — Хочу убедиться, что ты — это ты. Я вздыхаю. — На внутренней стороне есть потайной карман. Как в сумке, тоже на молнии. Там есть кое-какие справки, записки от психиатра и документы. Эмили копается в моём чемодане, а я в это время выворачиваю запястья. Я была замотана скотчем на славу, не придерёшься. Но лучше бы она для этих целей использовала наручники — мне их так легко не открыть. Я немного приподнимаясь на локтях и продолжаю наблюдать за Эмили. Та быстро справляется с поисками моих документов. Она с большим интересом изучает мой паспорт, каждую страницу, потом перебирает билеты, а следом и выписки от врачей. От удовольствия она даже цокает языком. — Очень интересно… — Теперь ты мне веришь? — раздражённо спрашиваю я. — Не знаю. Какая разница? Я так смотрю… у тебя шизофрения? — Эмили насмешливо читает по буквам: — Псевдопсихопатическая шизофрения? Это всё, что ты из себя представляешь? Я опять тяжело вздыхаю. — Мне много раз ставили разные диагнозы. Сначала все думали, что у меня пограничное расстройство личности. Потом мне поставили эмоционально неустойчивое расстройство личности. Раньше это называли «возбудимой психопатией». Потом уже у меня наконец выявили шизофрению. Сказали, что у меня не возбудимая психопатия, а просто обычный эпилептоидный синдром, который появляется в подростковом возрасте. Я перевела дыхание и почувствовала, что скотч, кажется, соскользнул с левого запястья и двинулся вверх по ладони. — Теперь мой психиатр хочет дописать к истории моей болезни несколько деталей. — Каких деталей? Эмили слушала меня на удивление очень внимательно, впитывая в себя всю информацию жадно, как губка. — Диссоциальное расстройство личности. — Мы обе знаем, что это значит. — Меня уже не выпустят никуда дальше моего дома или больницы. Я не могу больше скрывать это. Видимо, это… конец. Мы некоторое время молчим. — Ты хорошо разбираешься в психиатрии, да? — Достаточно хорошо. Я хотела работать в этой сфере, но… это уже невозможно с моими диагнозами. У меня низкий порог агрессии. — У меня его нет, — смеётся Эмили. — Мне только исполнилось десять лет, когда я пристрелила своего одноклассника. — Ты попала в колонию? — Нет, я сказала, что это было случайно. Я думала, что пистолет был ненастоящим. Да и мне ничего не могли в таком возрасте сделать. — Нельзя перепутать игрушечный пистолет с настоящим. Эмили широко улыбается. — Развяжи меня, — прошу я, понизив голос. — Мне больно. — О нет. — Эмили качает головой. Она шепчет: — Ты не чувствуешь боль. — Мне правда неудобно. У меня всё затекло… хотя бы ноги. Я не могу больше так лежать. Пожалуйста, — прошу я, делаю всё как можно убедительнее. Я хочу разжалобить человека, который даже не знает такого слова. — Куда я сбегу? — Хорошо. — Эмили поднимается с пола, берёт заранее приготовленные ножницы и садится на корточки возле кровати. Я полностью размотала полоску скотча и держала её в руке. Когда я почувствовала, что ногам стало свободно, я наконец смогла сделать то, что так давно мечтала. Я ударила её ступнёй в челюсть и опрокинула на спину. Произошедшее вчера ночью повторялось на моих глазах вновь. Я хотела задушить её скотчем, затянув полоску на шее, но Эмили не дала мне сделать, как это было вчера. Она бы лежала подо мной, с посиневшим от усилий лицом. Её глаза красные. Она ненавидит меня. Тогда она бы сказала: «Я убью тебя». Но Эмили бьёт меня в живот. Я останавливаюсь, вбирая в себя тупую и жёсткую боль. Тогда она попадает кулаком в грудь, и я забываю, как дышать. Я хочу ответить ей, но мои руки не слушаются. — Ты дура, — говорит она мне. Я понимаю, что заслужила это. Я больше не сопротивляюсь. Она заставляет посмотреть в глаза и тянет к себе — Теперь ты успокоилась? — Нет, — прохрипела я. Эмили отвесила мне тяжёлую пощёчину. От неё у меня онемела левая половина лица. — А так? Я вырываюсь и отворачиваюсь от неё. — Я умею общаться с психопатами. И с шизиками тоже. А ещё с детьми. Наказание — это самое лучшее, что я им могу дать. — Наверное, ты их ещё так лечишь. Я пошатываюсь и еле встаю на ноги. — Думаю, теперь мы можем поговорить друг с другом как… Звонкая пощёчина заставляет её замолчать и забыть то, что она только что говорила. — Не делай так больше со мной. Не испытывай моё терпение, — отчётливо говорю я, чтобы она меня наверняка поняла. Эмили недолго прижимает ладонь к щеке. Она отнимает её, засовывает палец в рот и смотрит на него. Он испачкан в крови и слюне. — Кажется, я прокусила из-за тебя язык. Пока она говорит, она открывает рот, и я вижу, что он у неё полон крови. — Этот опыт научит тебя чему-нибудь? — Нет. Я изворачиваюсь от новой пощёчины, толкаю её в бок, опрокидываю на пол и падаю сверху. Мои локти и колени саднят, но я терплю. В глазах мутнеет от удара, но я даже ничего не видя пытаюсь найти её лицо. Между нами завязывается очередная борьба, но очень недолгая. Я прижата к полу, с заломленной за спину рукой. — Я так долго ждала этого… — шепчет мне Эмили. — Я тоже, — отвечаю я, хотя мне трудно говорить. Весь мой гнев куда-то разом уходит. Я выдыхаю, и его больше нет. Она начинает исследовать моё тело не снизу, как это было в прошлый раз, а с губ и языка. Чтобы сделать это, Эмили за подбородок жёстко поворачивает моё лицо к себе. Но она не ослабляет своей хватки. Я двинуться не могу без боли и без желания ею овладеть. Или оказаться той, кем она овладеет первой. — Тебе нравится? — Да, — выдыхаю я. — Мне продолжать? Я хочу перевернуться за спину, но она только больше прижимает мою руку к лопатке. Мне кажется, что сейчас она вывернет мне плечевой сустав. — Так попроси меня. Я сглатываю слюну, набираю в лёгкие побольше воздуха: — Пожалуйста… продолжай. Делай со мной всё что захочешь. Эмили отпускает мою руку и разворачивает обратно на спину. Она разводит ноги и грубо вставляет мне колено между ними. Я вся превратилась в один пульсирующий комок из боли и напряжённых до предела нервов. Я чувствую возбуждение. Даже это причиняет мне боль. — А если я захочу тебя убить? У Эмили маленькие и острые коготки вместо ногтей. Она царапает мне живот, сжимает мою грудь и оставляет на коже красные следы. Она с силой щиплет меня за сосок. Я хочу, чтобы она сделала это ещё раз. — Убей меня. Я просыпаюсь утром так легко, как никогда до этого ещё не было. Я спала, наверное, от силы пару часов. В комнате рядом со мной никого нет. Я не слышу никаких посторонних звуков. Первым делом я тянусь к телефону и смотрю время. На мою карту как раз уже была зачислена крупная сумма. Но мне отправили только четыреста долларов. Я стараюсь не придавать этому никакого значения. Я ещё некоторое время валяюсь в кровати. Мне совсем не хочется вставать и уходить. Сегодня будет большой и тяжёлый день. Мне как минимум нужно собраться и купить билеты. Минут через пятнадцать, когда я уже начала засыпать, кто-то открывает дверь моим же ключом. Я по шагам могу догадаться, кто. — Держи. Эмили кидает на кровать пакет из магазина. Внутри я нахожу только чек, пломбир в вафельном стаканчике и банку кофе — такой набор обычно бывает на заправках. — Где ты была? — А. — Эмили махнула рукой, плюхнувшись на одеяло рядом со мной. — Принесла свои вещи, зашла в магазин. Это всё, что я смогла купить на свои деньги. Мы теперь совсем на мели, да? Я протягиваю ей телефон. Её лицо мгновенно светлеет. — Это хорошая новость. Давай быстрее ешь, нам пора. — У тебя есть план? — спрашиваю я, разворачиваю стаканчик и рассматриваю его края, покрытые инеем. — У меня есть несколько чужих удостоверений личности. Одни водительские права. Если у тебя найдутся фотографии… — Ничего. Сделаем. Это хорошо. — Я знаю одно место в Англии, — продолжает Эмили, — где нас вряд ли найдут. Да ещё и с поддельными документами. Билеты выйдут гораздо дешевле, чем в Нью-Йорк. Можно даже доехать на машине. — Что мы будем делать, когда закончатся деньги? — Это уже моё дело, — отвечает Эмили и улыбается. — Я всё улажу. — Будешь воровать? — интересуюсь я. — Убивать и воровать ради денег. Всё что угодно. Эмили не может усидеть на месте. В отличие от меня, она, кажется, не отдыхала сегодня совсем. Она тащит в комнату к моим вещам свой чемодан. Начинает подчищать за нами. Постоянно что-то делает, меняет местами, смотрит и трогает. И обдумывает каждый свой шаг. Я позволяю себе ещё несколько роскошных минут. Доедаю пломбир, пью кофе. — Вынесешь? — спрашиваю я, спуская пакет с мусором на пол. Эмили машинально кивает и при этом роется в ящиках комода, проверяя, есть ли там что-то, что могли забыть другие постояльцы. — Оденься, — бросает она мне вслед, когда я иду в ванну. — Не хочу. Мне пишет Грейс и спрашивает, получила ли я деньги и нужно ли мне что-то ещё. Я ничего не подозреваю и говорю, что у меня всё хорошо. Потом она спрашивает, где я остановилась. Я отвечаю ей, что заплатила за комнату уже давно, на свои собственные деньги. — С кем ты переписываешься? — обращает на меня внимание Эмили. Я усмехаюсь. — С Грейс. Она мой психиатр. Кажется, она заботится обо мне. Я ничего не подозреваю. Я ничего не подозреваю и тогда, когда в дверь начинают настойчиво и долго стучать. — Я открою. Наверное, это хозяин. — Ты голая, — замечает Эмили. — Ну и хорошо. — Оденься! Сейчас же! Ты чего этим добиваешься? — Эмили кидает в меня футболку. — Нам нужно быть осторожнее. Тот, кто стоит за дверью, нетерпелив. Стук раздаётся снова. Мужчина повторяет: «Откройте дверь!» — Это может быть полиция? — спрашиваю я. — Не, — отвечает мне спокойно Эмили. — Тогда они бы это сказали. Открывай. Я подхожу к двери. Ожидаю чего угодно. Моё ожидание оправдывается. — Вы Алана Коупленд? Я медленно выдыхаю через нос. Делаю новый глоток воздуха. — Вы не имеете права меня госпитализировать без моего соглашения, — говорю я. — Я его не даю. Вы не имеете права. — Мы вынуждены сделать это. Это уже не наше дело. — Я никуда не поеду с вами. Со мной говорит мужчина. За его спиной ещё два сотрудника психиатрической больницы. Я узнаю их сразу. В разных странах они выглядят одинаково. На них та же самая форма, та же самая сосредоточенность. Одинаковые безразличные голоса. — Мисс Коупленд, пожалуйста, не оказывайте сопротивления, иначе… — Вы хотите взять меня силой? — Я отступаю от них на шаг. — Силой, да? Слишком маловато вас прислали. Вас что, не предупредили? — Лана, — слышу я голос Эмили за свой спиной. — Не делай этого. — Вы что, сговорились все? Ты их вызвала, да?! — Мисс Коупленд, вас госпитализируют в больницу Пайнтри по рекомендации вашего же лечащего врача. Давайте вы разберётесь на месте, ошибка это или нет, хорошо? Пройдёмте с нами. Я не верю собственным ушам. — Хорошо… — говорю я им слабым голосом. Меня окружают со всех сторон. Я вижу только единственный способ бежать — вперёд, вперёд. Я бросаюсь на мужчину, целюсь ему локтем в живот. Я лягаюсь, когда санитары берут меня под руки и тянут назад. Я царапаю их. Я пытаюсь укусить одного из них в то место, где кончается рукав. Они словно не чувствуют боли. Ничего не чувствуют. Они уже тянут меня наружу, к фургону, где для меня готовят кресло и ремни, которыми удерживают больных. Я упираюсь ногами, но меня несут, не тащат за собой. Я кричу на них. Я обещаю, что найду каждого, я убью их всех. Двери в фургон закрываются. Женщина перетягивает мои ноги, руки и грудь ремнями. — Приготовьте раствор трифтазина, — говорит она санитару. — Что? Трифтазин? Вы недооцениваете меня! — Я задыхаюсь от смеха. — Колите мне галоперидол! Где он?! — Галоперидол запрещено колоть в нашей больнице, — спокойно отвечает женщина. — Ваша больница ещё не встречалась с по-настоящему больными людьми. Я знаю, что говорить им о чём-то бесполезно. Умолять, пытаться разжалобить или лгать. Всё теперь бесполезно и бессмысленно. Я смотрю, как в маленьком окошечке проносится вся моя прошлая жизнь. Всё то, что у меня было. Это теперь тоже забрали.