Провал

Это маленький домик, стоящий почти у самой воды. Он напоминает мне игрушечный. Точно такой же у меня был в детстве: его можно было открыть и посмотреть изнутри, изучить весь от подвала и до чердака. За ним можно было наблюдать часами. И я делала это, потому что думала, что тот оживёт. Часы начнут тикать. Пробьют ровно три часа. Зашумит вода в трубках, из спальни выйдет маленький человечек. О последнем я мечтала больше всего. О том, кем можно было управлять, держать взаперти в этой маленькой истории для нас двоих. А потом раздавить. Я всегда так обращалась со своими куклами. Раздевала их, портила, вырывала волосы и ломала. У меня столько ненависти было к этим похожим друг на друга длинноногим пластиковым чучелам. На её руках только засохла свежая кровь, а Эмили уже успела зачаровать хозяйку этого домика. Она дала ей предоплату — 20 процентов от суммы. Я спросила: «Откуда?» Эмили многозначительно произнесла: «Из рыжего и блондинистого кошельков. Тебе нравится?» Да, дом мне очень нравился. Он состоял из двух этажей и небольшого чердака, где всё ещё оставались вещи хозяев. Там же был брошен матрас, под самым окошком. «Здесь красиво», — сказала я, глядя на реку и на противоположный берег. За рекой начинался высокий холм. По нему тянулись разноцветные поля. «Всё как я тебе обещала». В точности, как она говорила мне. Маленький и уютный домик. Безопасность и тишина. Здесь не о чем беспокоиться. А если и есть о чём — это сделает за тебя Эмили, стоит только попросить. Я глазам не верила, глядя на нашу новую кровать, на маленькую кухню, которая от столовой была разделена барной стойкой. Эмили поставила прямо на неё бутылку шампанского. И так понятно — празднуем. Как все нормальные люди. Так, получается? — Зачем ты делаешь это всё? — спросила я, когда Эмили выключила кран. Она хотела набрать для нас ванную с пенкой. — Готово. — Она проверила воду на температуру и поднялась. — Залезай, я приду через минуту. Я разделась и опустила ногу в воду. Она была идеальной температуры. Я и предположить не могла, что у Эмили столько талантов. Она не пришла ни через минуту, ни через две. Я успела положить голову на бортик и закрыть глаза, когда наконец услышала шаги. На её губах играет загадочная улыбка. Всё кажется загадочным. Она тушит свет и идёт в полнейшей темноте ко мне. Расставляет что-то по полкам возле одиноких бутылочек с шампунем и пеной для бритья. Эмили чиркает спичкой и озаряет ванну светом на кончике свечи. Потом другой и третьей. Язычки огоня дрожат. Свет мягко обтекает её бёдра, её живот и грудь, на которых пролегли глубокие тени. Даже её соски — они такие же тёмные и необычные. — Это то, за чем ты ходила? — Погоди. Ты такая нетерпеливая… но только иногда. В следующий раз она приносит поднос, на котором та самая бутылка шампанского, два бокала и две неглубокие миски. Я заглядываю в них: там тает и блестит что-то белое. — Мороженое? — догадываясь я. — Ему много-много лет… оно мёрзло здесь всё это время, в этом морозильнике, и сегодня мы пришли его освободить. Пробка выходит из горлышка с хлопком. Следом вылетает лёгкая дымка. Эмили разливает шампанское по бокалам и только после этого позволяет себе сесть в ванну. Я не знаю, случайно или нарочно, но моя правая ступня оказывается между её ног. Я вытягиваю и кончиками пальцев касаюсь низа её живота. Эмили только фыркает и мотает головой. — Это всё так романтично… как в кино, — говорю я. Меня тут же осеняет: — Точно! Ты, наверное, насмотрелась фильмов. — Преступление века раскрыто! — Ты долго готовилась к этому? — Нет, — сказала Эмили. — Это всё, за исключением шампанского, попалось мне под руку. Какой ты хочешь тост? Была такая долгая и старая традиция — пить и верить, что именно это сбудется. Давать надежду людям. Освещать их глаза. Желать только хорошее. — Давай выпьем за то, что это всё наконец-то кончилось. — Я сжала ножку бокала в руке. — За то, что нас с тобой не упекут в психушку или за решётку. Нас не найдёт твой психиатр… один и второй. — За то, что больше можно не бегать и не искать чего-то. Потому что я всё уже нашла. То, что мне нужно. Она мило улыбается в ответ на мои слова. Стекло звенит. Пузырьки шампанского щекочут нёбо. — Ты о чём-то хотела меня спросить? — Эмили как раз подаёт мне миску с мороженым и забирает пустой бокал. — Да, хотела. Зачем ты делаешь это всё? — Вопрос не в этом. Не зачем, а для кого. — Для кого? Эмили замирает в замешательстве и держит навесу ложку, полную пломбира. — Для тебя. Она не могла говорить это. — Но ты не обязана мне ничем. Не надо было… всего этого. Ты ведь понимаешь? — Мне плевать, я никому ничем никогда не была обязана и не буду. Я сама по себе. Тебе ясно? «Плевать» — это её любимое слово. Она меня смешит. — Ясно. Ты противоречишь самой себе. — Я бы ответила тебе, если знала. Но я не могу. Потому что я даже себя не всегда могу понимать. У меня нет мотива. Послушай… Её влажная рука в пене. Она тянется ко мне и гладит по щеке. — Я ничего не могу объяснить тебе сейчас. Что-то заставляет меня. Что-то внутри меня хочет этого. Вернее, даже не что-то… Я понимаю, как важно это — слышать признание от неё. Я пытаюсь рассмотреть ложь в её глазах. Всё бы разом объяснилось и без слов, если бы она сейчас улыбнулась, поменялась в лице. — Не что-то, а всё. Она выглядит серьёзной. Эту смесь чувств или их отсутствие невозможно распознать. Её зрачки бегают по моему лицу. Наверное, она такая и есть на самом деле. Если хоть что-то настоящее в ней есть. Если она вообще бывает такой. — Это вообще возможно? — спрашиваю я. — Невозможно… но ты видишь, что происходит. Что у нас теперь есть. А что у нас есть? Я робко предполагаю: — Ты… и я? — Верно. Она опускает руку на моё запястье и сжимает его. — Я не брошу тебя, — вдруг вырывается у меня помимо воли. Она кивает: — Хорошо. Не беспокойся об этом. — Я ещё кое-что должна тебе рассказать. Объяснить, что это было. Когда я в первый раз попала в стационар, меня лечили нейролептиками. У меня как раз в это время был один из приступов шизофрении. И постепенно, благодаря лекарствам, вокруг меня всё переставало быть… прежним. Мир поблек и потух. Я почти не двигалась. Ничего не хотела и ни о чём не думала. — Как это случилось? Я облокотилась о стенку ванны, задумчиво сунула ложку пломбира за щёку. — До этого меня окружали голоса. Вернее… даже так их назвать нельзя было. В этом всём, что со мной происходило, был смысл. А потом и это у меня забрали. Не было галлюцинаций, не было приступов. Не было никаких чувств. Со мной даже никто не говорил. Вот тут, внутри. — Я оставила ложку во рту и указала на свою грудь. — А потом появилась она. — Она? Эмили нахмурилась. — Да, это была именно она. Её никто не смог перебить, ни одно лекарство, ни одна терапия. Да и я не хотела. Я никому до этого о ней не говорила. Она просто была… и всё. Именно голос. И вместе с тем нереальное ощущение… её самой. Как она движется во мне. Как растёт, меняется. Не тут. Я убрала руку с груди и положила её на живот. — Здесь. Понимаешь? Потом я увидела по телевизору директора одной фармацевтической компании и её семью. И услышала голос, в точности похожий на голос во мне. Тогда я поняла, что ею можно обладать. По-настоящему. Материально. — Вот кто такая Эффи… — Я ошиблась в ней! Не надо. Она никто. Я уже обрела её. Материально. Эмили меня не спросила, кто это. Между нами всё и так было ясно и чисто. Вопросы задают одни неудачники. Самые несчастливые. Потому что рушат момент. Рушат всё. Я поняла: нужно меньше вопросов и меньше мыслей. Всего поменьше, чтобы в голове освободилось место для той самой. Эмили отложила миску и ложку. Она немного посидела так, с закрытыми глазами, с прилипшими ко лбу и вискам прядям. Её волосы, касаясь с водой, темнели и вились. Она была совсем как я. — Это ведь то, чего ты хотела? — спрашиваю я у неё. Эмили неопределённо морщится: — Не знаю. Глупый вопрос. И правда. Глупый. Потому что ответ может быть совсем другим. Я не знаю, кто со мной делится этими мыслями. Я тоже освобождаю руки и убираю миску. Я нашла своё убежище. Я нашла место в ней, где можно спрятаться от хаоса и кошмара наяву. — Иди сюда, — говорит Эмили. Нет, требует. — Нет. — Я улыбаюсь. — Ты иди сюда. Я вытягиваю правую ногу. Пальцы упираются ей в живот. — Эй, иди сюда! Я подбираюсь ближе, кладу руки ей на плечи и опускаю её в пену. И смеюсь. Получится ли у меня её утопить? И можно ли мне теперь не притворяться?