Колыбельная для самоубийцы

Чонгук успел изучить Чимина за три дня совсем немного. Во-первых, Мин всегда надевает на выход перчатки. Всякий раз перед дверью он натягивает этот аксессуар и только в своей комнате их снимает. Во-вторых, он принимает ванну дважды в день: утром и вечером (причем водные процедуры могут затягиваться на несколько часов). В-третьих, он восхитительно играет на пианино и создает холодящие кровь мелодии. И, в-четвертых, порой он выводит Чонгука из себя своим отношением к собственной безопасности. — Вы не можете сами отправиться домой, — как можно спокойней произносит Чонгук. — Это опасно. — Я же уже сказал, — сердито произносит Мин, повышая голос: — Я справлюсь сам. Я там задержусь надолго. Ни к чему меня ждать. — Напомню, что я ваш телохранитель. — Напомни это себе. Я плачу тебе не за то, чтобы ты со мной препирался. Да какого черта? Чонгук впивается короткими ногтями в руль и пытается припомнить ту самую технику дыхания. Но его разрывает чудовищное негодование. День начинался прекрасно, пока они не сели в долбанную машину и Мин не сказал, что собирается как-нибудь сам добраться до отеля после посещения медицинского центра! Это глупо. Бессмысленно. Зачем нанимать телохранителя, когда тот большую часть времени прохлаждается где-то в теньке, даже не отсвечивая на охраняемого клиента? Гук рад халяве, готов получать деньги за сидение на жопе ровно, но оставить Чимина на растерзание кому-то он не может. Не позволяет внутри какая-то внезапно возникшая преграда. — Зачем вы меня наняли? — спрашивает Чон, чуть остыв. — Кажется, вы не особо обеспокоены собственной безопасностью. Чимин долго молчит, отвернувшись к окну. Это с ним происходит редко. Когда Паку задаешь вопрос, он на него отвечает молниеносно или же показывает своим грубым и резким ответом, что откровенности от него не дождешься (и вообще тебе лучше заткнуться). А тут ни слова, ни намека. Тишина. По лицу тоже ничего не удается прочесть. Тишь да гладь. Маска невозмутимости у Пака восхитительная, достойная аплодисментов. — Я музыкант, — пронзает тишину тихий голос, словно стесняющийся самого себя. — Руки музыканта не должны быть испорчены в драке. Они — мое сокровище и моя жизнь. — Так вам угрожают расправой? Или что? — возвращается к старым вопросам Чонгук, на которые так и не получил четкого и вразумительного ответа. — Я уже говорил, что вероятно есть люди, которые хотят причинить мне вред. — А в медицинском центре этих людей нет? — Нет, — уверенно отвечает Чимин. Чонгук плотно смыкает губы до того, как на них рождается низкое и грязное ругательство, полученное на поприще секьюрити, которым в прошлом Гук не брезговал пользоваться. Чон, отринув собственное мнение, воспитание, сердце, пытается подойти к проблеме логически, разглядеть ее со всех углов (желательно с того тупого угла, с которого на нее смотрит Чимин). Старается сделать невозможное — переместить себя на место Пака. Вот он такой богатый, красивый, успешный. Музыкант. Талант первой величины. Человек, который добился в этой жизни всего. Представить Чонгуку себя таким не выходит, но он очень старается, пришивая несбыточную личину к своему жалкому и презренному существу. И вот он, — талант первой величины, удостоенный всеобщей любви и лаврового венка, — узнает об угрозе, таящейся за углом. Дамоклов меч взлетел ввысь и расположился прямо над его темной макушкой. Что делать? Первое — паниковать. Изнежен любовью и роскошью, оттого сталкиваясь с миром ненависти и насилия становится страшно. Нужно отдать пару дней на растерзание тоске и вопросу: «НУ ПОЧЕМУ ЖЕ Я». Дальше следует успокоиться, выпить бокал вина (или что там хлебает Его Величество). Второе — найти охрану. И тут уже не совпадение! Да никогда бы он не нанял какого-то случайного телохранителя, лишенного рекомендаций и выгнанного из престижного агентства. НИКОГДА. Плевать, какова причина, плевать, кто был не прав в ту ночь, когда вино и карбонара решили чью-то судьбу. ОН ВЫБРОШЕН. Не вызывает доверия. Лучше нанять иного. Того, кто гарантированно обеспечит безопасность. И почему только один? Нужно два! Или три. И, конечно же, третье: согласовать свою драгоценную жизнь с телохранителем. Как иначе? Нужно дать ему возможность себя защитить. А что делает любезный Пак Чимин? Гук выдыхает. С самого начала ситуация была неправильной, недопустимой. Чонгук не должен был на такое соглашаться. Кто в здравом уме на такое пойдет? Безрассудство и глупость! «Ты ведь никогда не думаешь головой, когда дело касается денег?» — хрипло, устало, изможденно. Отец, как всегда, прав. Гук именно такой. Мелочный. Готовый на все ради денег. Но почему? Почему так? Чонгук не знает. Может, из-за того, что он долго сидел в клетке родительской любви, или из-за пагубного влияния Тэхена и Югема, может, виновата жадность и желание достичь высот, ни во что не вложившись, может, юношеский максимализм сломал его судьбу. Но вырос Чонгук вот таким: бесполезным, падким на деньги, своенравным человеком, который никогда дважды не думает над своими действиями. «Ты никогда не вырастешь, Чонгук», — проливая горькие слезы, кляла его Ёнджу. Может, она была права. — Мне спокойно, когда рядом кто-то есть, — еще тише звучит голос Чимина. — Я чувствую, что ты сможешь меня защитить. А свет в конце туннеля все же есть. В голосе Чимина проскальзывают нотки смущения и жуткой неуверенности. Очень похоже на слова любви, которые вручают подростки в первую весну буйства нежных чувств. Неловкие, рваные, некрасивые, обрывочные. Говорят так, как чувствуют, но не хватает для этого словарного запаса. Оттого все такое невзрачное и убогое. Сложно потом, вспоминая жалкие и нелепые признания, находить их красивыми. Только вот сердце помнит, в каком огне эмоций были получены заветные слова. И как бы они не были глупы, избиты, пафосны, пусты — вспоминаешь их только с улыбкой. — Ты смеешься надо мной? — строго спрашивает Чимин, наклоняясь к впереди стоящему сидению Чонгука и впиваясь в него ногтями. — Нет, — быстро отвечает Гук, но не убирает с лица широкую улыбку. — Врешь. Чего я смешного сказал? — Абсолютно ничего. Поэтому я и не смеюсь. Чимин шипит и возвращается на место, сверля Гука страшно недовольным взглядом. Почему-то Чонгук находит его милым, когда он так корчится и изображает недоступность. Пожалуй, Чимин ужасно странный, неопределенный, непредсказуемый. Гуку с ним сложно с непривычки. Но есть в нем что-то влекущее, интересное, зовущее. Весь он соткан из противоречий и красоты, что не дает оторвать от него глаз. — Я был искренним, — все так же недовольно цедит Мин, скрещивая на груди руки. — Я не смеялся, — решает пояснить Чонгук. — Ваши слова мне понравились. Теперь я обязан вас дождаться. Не могу же я обмануть ваши ожидания. Такой поворот Паку не нравится, поэтому он до самого медицинского центра пытается уговорить Гука отказаться от своей затеи и отправиться в отель или сразу к друзьям. Даже предлагает бонус в виде мяса или жареной курочки. Но Чонгук не соблазняется, остается стоять на своем, улыбаясь всем предложенным дарам и посмеиваясь над упертостью Пака. К его несчастью, Гук так же уперт, поэтому соревнование заходит в тупик и Мин сдается, называя Чонгука «невыносимым». Но затем почему-то благодарит. Эти слова звучат быстро и почти не слышно. Чон принимает их, но как желает Чимин, не подает виду, что их слышал. — Я вернусь, скорее всего, через час, — докладывает Чимин, натягивая привычную конспирацию. — Я буду ждать на парковке. Можете позвонить и я вас встречу. — Уж обойдусь! С силой захлопнув дверцы машины, Пак покидает Чонгука и вышагивает к медицинскому центру. Интересно, зачем Чимин сюда приехал? Он чем-то болеет? Гук хотел об этом спросить целое утро, но только намекнув Паку на интерес, получил от того парочку хлестких замечаний и приказ молчать, пока он пьет кофе и наслаждается тишиной утра (исчадием ада Мин бывает и по утрам). Вряд ли Чимин приехал сюда просто так. Возможно, тут у него работает знакомый врач (как и Чохи, и тот подозрительный Минсо). Может, он приехал за консультацией. Выяснить наверняка все равно не удастся. Если подумать, то у Чимина много тайн. Перчатки, тот чемоданчик, врач. Весь он окутан густым туманом загадочности и неопределенности. Чонгук не может ничего о нем предсказать. Он бы даже никогда не подумал, что миловидный парень с пухлыми губами и пронзительно грустными и уставшими глазами умеет так играть на фортепиано. Это же за гранью фантастики! Мин не перестает его удивлять. Да и подобрать ключи к этому парадоксальному клиенту нелегко. То он весел, задорен и мил, то он просит заткнуться, шипит и раздражается от малейшего звука. Непонятный. Совершенно непонятный Чонгуку человек. Но все равно жутко интригующий. От чего-то влечет к нему сильно. Аж до хруста, до боли, до ладони, медленно спустившейся к паху. Чонгук одергивает себя, трясет головой и достает из бардачка телефон. Он пишет Хосоку, забив на правило «никаких личных переписок во время работы». Сок отвечает моментально: все в силе! Гук обещает, что тоже явится к назначенному времени. Дальше следует скучный и приземленный диалог о новом треке Юнги, о родителях Хосока, которые не готовы принять столько коробок в свой дом (даже если те займут комнату сына), о новой пицце и об усталости, которая измучила несчастного хена. «А я хочу трахаться», — плюнув на приличия, набирает Чонгук. Сообщение отправлено. Гук понимает, что сморозил страшную глупость, а через несколько секунд раздается звонок. — Так кто она? — тут же спрашивает насмешливо Хосок. — Твоя клиентка? Или официантка? Может, студентка? У нее такая же большая грудь, как у Ёнджу? Стой! Ты же не сошелся с этой стервой опять? Хочешь вновь ночью не спать из-за… — Нет, не она. Так, просто, знакомая, — расплывчато отвечает Чонгук, стараясь в воображении зачеркнуть Чимина и нарисовать на его месте какую-нибудь интересную даму, чье сердце и тело могло бы его заинтересовать. — И как у вас? К постели движется? — Вряд ли, — вздыхает Гук. Он представляет Чимина и себя в комнате. Свет приглушен, шторы опущены. Та самая избитая романтическая обстановка, ведущая к очевидной развязке. Сначала Пак ему нежно улыбается, а затем с размаху бьет ладонью по щеке, затем серебряным подносом, не прекращая сыпать проклятиями, пока в итоге окончательно не изгоняет Гука из номера. — Думаю, я не ее тип. — Ты обаятельный. Пригласи ее на свидание. Может, в тот самый ресторанчик? Ну, где я в прошлый раз разбил писсуар. — Очень смешно. Байка о Хосоке и разбитом писсуаре уже у всех в печенках сидит. Сок рассказывает ее с упоением четыреста раз за год. Уже все выучили, что два года назад он пошел в ресторан и поскользнувшись на луже (в начальных вариантах это была лужа мочи), разбил головой писсуар. Вывозили его оттуда на скорой. Получивший сотрясение мозга Хо золотых ворот рая не видел, но духовное обогащение получил. Это событие оставило неизгладимый след на судьбе Хосока, в чем он уверен. Впрочем, никто и не пытается его в этом разубеждать. — Извини уж, — гогочет Хосок. — Но я за тебя рад. Ты так убивался из-за нее. И тут, наконец, твое сердце отмерзло! Позовите обязательно на свадьбу. — У меня на нее только привстал, а ты уже нас сватаешь. Не рановато? — Чонгук-а, я тебя сто лет знаю. У тебя никогда не встанет просто так. Ты человек такой… Ну, долго присматриваешься к объекту, на которого намереваешься обрушить страсть. Расчетливый, что ли. Чонгук ожидал, что разговор с Хосоком заставит его расслабиться и отвлечься, а в итоге он окончательно увяз в противоречивых, незнакомых и слегка бесящих своим возникновением чувствах. Гук не слушает советов гуру романтики и вскоре вешает трубку. Еще вечером наслушается от всей компании: Сок секреты в себе не держит. Это неважно. Сейчас главное… Неужели реально влюбился? Чонгуку хочется рассмеяться над предположением хена. Бред ведь. Какая влюбленность? Чимин — парень. Симпатичный такой, но парень. Гук может вообразить себе секс с другим мужчиной, но влюбиться в другого мужчину… Прямо по-настоящему? Как любят женщину? У Чонгука когнитивный диссонанс. Хосок точно не прав. Чон всего лишь соскучился по постельным утехам. После разрыва с Ёнджу он больше ни с кем не встречался. Сначала потому что хранил ей верность, потом, потому что никто не нравился, затем уже по привычке. Вот влечение и вернулось. Ничего страшного. Может вечером удастся склеить какую-нибудь красотку и хорошо провести ночь. Хотя ночь — слишком длинно. Хватит и пары часов. Интересно, а с кем проводит ночи Чимин? У него есть девушка? Может, невеста? Или жена… Хотя у него такой сложный и переменчивый характер, что с ним явно непросто ужиться. Кто знает. Может, Чимин пример прекрасного семьянина и бойфренда, носит свою пассию на руках и осыпает бутонами полных роз. Чонгук пытается представить, но у него не получается. Под ребрами колет. Знакомая и одновременно непривычная боль. Когда-то Чонгук ее уже испытывал, напитался ей достаточно. «Нужно кого-то найти», — думает он, листая в смартфоне телефонную книгу, но останавливается только на одном имени. Пак Чимин. Через десять минут на горизонте появляется Чимин с бумажным пакетом в руках, который он со всей нежностью и заботой жмет к груди. Он садится в машину и просит сейчас же отвезти его в отель, аргументируя это ужасной усталостью. Сначала Гуку кажется, что Мин преувеличивает, но через пару минут Мин закрывает глаза и засыпает, подложив под голову сложенный в несколько раз пиджак Чонгука, который тот снял, когда дожидался Пака. В руках он крепко сжимает коричневый пакет с неизвестным содержимым. А тайны-то множатся, разрастаются, а ответов все нет… В номер Мин входит жутко сонным. У него уже ни на что нет сил. Он уходит в свою тихую обитель, где оставляет еще один секрет в виде бумажного пакета, затем возвращается к Чонгуку и отдает вторую часть денег. Гук даже не считает, быстро убирая конверт во внутренний карман. Ему вдруг стало стыдно брать такие деньги за свою работу. Он ведь бьет баклуши, прохлаждается. Так быть не должно. Это неправильно. — Что-то не так? — устало интересуется Мин, замечая напряжение Чонгука. — Я думаю, что сумма слишком велика для такой работы. Думаю, этого уже хватит. Больше не надо. — Что? — от заявления Гука Чимин окончательно распрощался со сном. — Ты отказываешься от денег? — Мой отец учил меня быть справедливым и жить по принципам. Один из моих принципов — быть честным. Я не могу взять эти деньги, не нарушив его. — Это глупо, — бурчит Мин. — Но, наверное, твой отец гордился бы тобой. — Хотелось бы в это верить. Чимин не находит слов утешения. Да и не должен. Он пожимает плечами, сумбурно желает хорошего вечера и уходит. Видно, что ему не по себе. Не привык выступать жилеткой для водопадов чьих-то горьких слез. Чонгука волнует другое. Гордился бы им сейчас отец? Вот в этот момент, когда он поступает благородно, правильно, как он и велел. Чон не может себе такое представить. Отец всегда был им недоволен. Конечно, порой это было оправдано, но чаще нет. Гук уверен, что он заслужил больше любви и добрых слов, чем дал ему суровый родитель. «Я поступил, как дурак», — решает Чонгук и торопливо собирается на выход: телефон разрывает от сообщений, ведь все только Гука и ждут. Чтобы Чон не сильно заморачивался с транспортом, Хосок решил подсобить и выбрать место поближе к отелю. На это ушло много времени и сил, да и бара найти не удалось. Зато нашелся небольшой ресторан с приемлемыми ценами, где было решено организовать встречу. Гук является с небольшим опозданием на назначенное место. Только заходит в помещение, в нос ударяет запах пряных специй, а за шею хватается уже прилично пьяный Тэхен, из захвата которого вероятность вырваться почти всегда равна нулю. — Я так по тебе скучал! — сжимая Чонгука в объятиях, восклицает Ким, утыкаясь носом в крепкое плечо. — Ты мне сейчас позвоночник сломаешь, — сохраняя относительное спокойствие, выдает Чон, пытаясь отлепить от себя друга. На помощь, к счастью, спешит Хосок, который приобнимает Тэ за плечи и просит заказать еще пива. Тэхен любит тупые поручения. Видит в них смысл жизни, поэтому моментально отрывается от Гука и спешит к стойке, раздавая приветы соседним столикам. Друзья устраиваются за столом: остальные отошли покурить на улицу. — Почему он уже так пьян? — хмурясь, интересуется у Хосока Чонгук. — Тэхен-а не умеет пить совсем, — разводит руки Сок. — Никто не думал, что его от одной бутылки и сегодня развезет. Не нравится Гуку хосоковское «никто не думал». Все же знают, что у Тэ проблемы с алкоголем и его нельзя оставлять со спиртным. Но почему-то оставляют. Слишком уж просто Хосок относится к Тэхену. Впрочем, Чонгук знает почему. Ведь Тэхен когда напьется, становится очень контактным и ласковым, нежным и милым, страстным и страшно забывчивым. — Если так хочешь его трахнуть, то позови на свидание, — тихо произносит Чонгук, наклоняясь к хену и ударяя легонько локтем в бок. — С чего ты взял? — скалится Сок, отвечая таким же ударом. — По-твоему, я все еще по нему сохну? — Ну, присунуть ты ему до сих пор хочешь. — Чонгук, не лезь, — серьезно произносит Хосок. — Или ты тоже хочешь разделить с нашим Тэхен-и кроватку? — Чушь не пори, — сердито отвечает Чонгук. Как бы с Кимом они не были близки, он никогда не воображал ничего подобного. Тэхен — его друг, почти брат, человек, которого он знает много лет, которым дорожит и которого уж точно не будет трахать. Это у Хосока отношения с людьми плавающие: то дружат, то ссорятся, то трахаются. Он не запаривается, считая, что это нормально — менять свое мнение о человеке и видеть в нем в разное время «любовника», «друга», «врага». К счастью, Чонгук всегда для него только Чонгук: милый младший братик, который в их знакомство не умел завязывать шнурки и кататься на велосипеде. Хосок видел, как Гук растет и становится мужчиной, но те деньки с малышом ГуГу он выбросить не может, вспоминает о них с улыбкой и хранит почти так же бережно, как альбомы Юнги. Тэхена он встретил уже взрослым, красивым, сексуальным и, как и многие, не сумел устоять. — Не ляжет он со мной даже вусмерть пьяным, — кисло бросает Хосок. — Закрыли тему. Чонгук хочет что-то сказать, но уже возвращается веселый Тэхен, а за ним и Югем с Минхеком. Через пару минут за ним подтягивается Собин, но тут у него звонит телефон и он вновь удаляется на улицу. По хитрому переглядыванию Югема с Минхеком, Чонгук понимает, что это пассия Собина. — Это та самая Хорин, — говорит Хосок. — Которая ему изменяла. — Он опять с ней сошелся? — изумляется Гук. — Он же говорил… — Он тоже ей изменил! — вклинивается Югем. — Теперь они квиты. Но она думает, что он все еще встречается с той девушкой, поэтому постоянно ему названивает. — Какого черта они все еще вместе? — Хорин не подарок, но и Собин тот еще тип. Разве они друг другу не подходят? Оба жадные, неверные и любят Николаса Кейджа. Чонгук не хочет продолжать этот разговор, поэтому принимается за еду. А остальные не прочь обсудить девушек, с которыми уже успели переспать. Хосок только Чонгуку может открыто признаться, что имеет связи, как с женщинами, так и с мужчинами. В компании он предпочитает молчать, понимая, что вероятней всего вызовет лишь ненависть и отвращение. Тэхен устроился удобно: он никогда не говорит, кто его партнер. О нем неизвестно ничего: ни имени, ни возраста, ни пола. Поговаривают, что вообще никого у Кима нет. Хосок много раз пытался добиться от мечтательного Тэ четкого ответа, но получил лишь: «Хен, заканчивай меня уже так собственнически любить». Вероятно, Тэхен самый умный в их компании, поэтому сразу раскусил чувства Сока. Только вот делу это не помогло. Чонгук знает, что пару раз они с Хосоком были близки к тому, чтобы заняться сексом. Но останавливались. Тэхен не хочет иных отношений. А Сок привык хотеть недоступное: ведь вкус победы разбивает мечты о ней. — У Чонгук-и новый любовный интерес, — докладывает игриво Хосок, поднимая бокал с пивом над столом. — Так выпьем же за это. — Кто она? — тут же спрашивает Тэхен, облокачиваясь на стол. — Ты же говорил, что завязал с этим? — С сердцем не завяжешь, — усмехается Минхек. — Это не Джиен? — Разве она уже не замужем? — вспоминает Югем. — Это должно быть Юсон. Чонгуку всегда нравились кокетки. — Она для него слишком высокомерная! — вступает в спор Ким. — Она всего лишь знает, чего хочет, — заступается за девушку Хосок. — К тому же она красивая. Но, пожалуй, она ужасно надоедливая. Если ей что-то надо, то с того света тебя достанет, и с ней очень сложно прийти к компромиссу. — Может, хватит? — решает вмешаться Чонгук. — Вы ее не знаете. Я с ней недавно познакомился. Да и у нас ничего не будет. — Она замужем? — Хватит, я не хочу об этом говорить. — Ууу, какой злой, — хохочет Тэхен. — Видно, что женского тепла не хватает. К счастью, возвращается Собин с улицы и на него устремляются любопытные глаза и уши. Собину даже нравятся приставания. От этого он чувствует себя важнее. Да и с радостью рассказывает о перипетиях в отношениях с избранницей, посмеиваясь над собственными ошибками. Хорошо так просто относиться ко всему. Чонгук так не смог. Когда союз с Ёнджу дал трещину, когда она собрала вещи и слезливо спросила: «К чему все это было?», — Гук возненавидел себя. Он ее подвел, предал, бросил. Она не заслужила такого к себе отношения. Чего он от нее хотел? Всего лишь любви. Сильной, вечной и ничем не обремененной. Сейчас уже проще, дышится спокойней, но тогда Чон (она точно этого хотела), он ото всей души возненавидел себя. — Кстати, вы слышали эту мелодию? — спрашивает Хосок, доставая телефон. — Вчера на трансляции Юнги ее поставил. Сок кладет телефон на стол экраном и из динамиков раздается музыка. Чонгук сразу ее узнает. Вряд ли возможно забыть эту тяжкую, пробирающую до костей мелодию, мрачную и темную, сокрушающую все живое. Именно ее тогда играл Чимин. Внутри все вновь сжимается. — Звучит как-то неоптимистично, — комментирует Минхек, морщась. — Это ост к какому-нибудь ужастику категории В? — Не знаю, — пожимает плечами Хосок. — Я скачал файл без имени. Исполнитель вроде Субин или Сонмин. Фамилия вроде Ли, если ничего не путаю. — Это Чимин, Пак Чимин, — поправляет Чонгук, надеясь, что никто его не раскроет. — Пак Чимин? — повторяет Хосок. — Да, кажется, его так и звали. Классная мелодия. Мне нравится. Атмосферная! — Стойте, тот самый Пак Чимин? Ну, который композитор? На фортепиано играет, да? — оживленно спрашивает Собин. — Да, он, — непонимающе отвечает Гук, принимаясь за еду, надеясь, что тема уляжется. — Реально он? Офигеть! О нем же ходят слухи, что он педик! — восторженно заявляет Собин. — Представляете? С мужиками в жопу ебется! Стол накрывает смех. Чонгук перестает жевать, пытаясь осознать сказанное. Чимин — гей? Гук нервно ищет контраргументы, желая оспорить сказанную глупость хотя бы в своем уме, но не может. Не за что зацепиться. Чимин покрыт мраком, тайной, завесой неизвестности. Он в сухом остатке ничего о нем не знает. Неужели он и, правда, гей? В первую секунду Чонгука это шокирует, парализует, он чувствует знакомое отвращение, рождающееся где-то в груди (тогда жирные руки в завитушках волос вызвали то же самое). Но постепенно он принимает истину такой, какая она есть. Это ведь не страшно? Какая разница, кого он любит, женщин или мужчин. Он гениальный музыкант и очень даже неплохой человек. Иногда он бывает противным, грубым и невыносимым, но он хороший парень. У всех бывают плохие дни. Может, на его судьбу их выпало больше, чем следовало. Какая разница, с кем он спит? Он ведь совсем не похож на того ублюдка… К тому же, быть может, это все вздор и пустые слухи. К чему за них цепляться? Не стоит все принимать за чистую монету. — Я помню тот скандал, — кивает Тэхен, почесывая подбородок и задумчиво вглядываясь в потолок. — Ведь тогда всех шокировало не то, что он педик. У него же СПИД, да? Чонгук разжимает пальцы, и палочки падают на стол. Он хочет их поднять, сжать в ладони, вернуть все, как было. Локтем он случайно задевает стакан с пивом, и тот окатывает рядом сидящего Хосока, который тут же начинает возмущаться, вставая и отряхиваясь от липкого пойла. Чон извиняется, кланяется, а сам не знает, куда деться от лезвия слуха, которое уже успело нанести порез. Чонгук не хочет верить, стараясь отмести глупые сказки, закрыть глаза на вымысел и не обращать на слова-стрелы внимание. Но поздно. Уже задело. Вошло в самую грудь. Сердце болезненно сжимает под ребрами, а голова гудит. Это ведь не может быть правдой? Чимин же здоров. Ведь так? Так? Перед глазами вырастает серый медицинский центр, затем коричневый пакет. Можно не верить. Закрыть глаза и притвориться, что ничего не слышал. Только Чонгук так не может. Что же на самом деле скрывает Чимин?