Колыбельная для самоубийцы

«Все это всего лишь слухи», — напомнил вчера друзьям деловито Хосок. Подтверждения от компании Чимина никто так и не добился. Постепенно скандал утих и вот уже никто об этом и не говорит. Возможно, это всего лишь проделки злых языков, захотевших скинуть Пака с олимпа успеха. Ни к чему тратить силы на бессмысленные споры и обсуждать личность столь талантливого музыканта. «Да хоть у него Эбола, он великолепен!» — подвел черту решительно Хосок. Больше о Чимине никто не вспомнил. Вероятно, никто и не думал. Ведь это какой-то размытый силуэт на линии жизни, тень и имя, сначала обласканное, затем залитое помоями. Слишком далек, чтобы стать чем-то осязаемым, реальным. Но не для Чонгука. Он думал об услышанном весь вечер. От потрясения у него испортилось настроение, и большую часть вечера он провел в тишине, отдавая предпочтение еде и пиву, при этом яростно отмахиваясь от приставаний друзей. Даже участливый и заботливый Тэхен не смог пробиться сквозь толстую скорлупу нелюдимости Гука. Он закрылся ото всех. Поэтому встреча была непривычно тиха и однообразна, но заметили перемену в Чонгуке только Хосок и Тэхен. Первый решил молчать, а второй был грубо отвергнут и тоже оставил попытки пробиться через толстенную преграду. Гук понял, что портит атмосферу, мешает друзьям насладиться долгожданной встречей. Он посидел немного, а затем ушел, сославшись на дела. «Может, встретимся завтра? — предложил Хосок. — Только ты и я. Поговорим» Чонгук не смог ответить «да». Новый день — новые муки. Гук осознает, что личная жизнь Чимина его более чем не касается. Он всего лишь его клиент. Чонгук должен обеспечивать ему безопасность и все. Неважно гей он, болен ли СПИДом. Все это — тайны Пака, которые он имеет права никому не открывать и жестко гнать тех, кто приближается к запретным секретам. Но Чону все равно хочется знать. Неужели это правда? Настоящая? Та самая, которую Пак так упорно скрывает? Чонгук отказывается от конспирологии, не хочет видеть то, чего нет, но чувствует на языке вкус горькой правды, плавящей внутренности. Как смотреть Чимину в глаза? Как себя вести? Чонгук старается себя не выдать, сделать вид, что ничего со вчерашнего дня не изменилось. Однако легко сказать. Он ищет подсказки, которые бы доказали, что все это — слухи, и отчистили имя Чимина. Но сомнения продолжают грызть нутро. Загадочный кожаный чемодан, медицинский центр, коричневый пакет. Ночью Чонгук решает прочитать все статьи о Чимине. В самых первых говорят о его успехах, о прекрасном исполнении и завораживающей музыке. Там есть немного и его биографии: родился у преуспевающего бизнесмена, старший сын, с детских лет богато музыкально одарен, отмечен самой богиней удачи. «Настоящий талант», — рукоплещут многочисленные периодические издания, расписывая его талантливые работы. А затем этот оглушительный скандал… Первая статья о нем вышла аж два года назад. Согласно ей, Чимин был заражен СПИДом в ходе гомосексуального полового акта и на данный момент проходит лечение (которое, впрочем, бессмысленно). В тот же день об этом написало еще несколько изданий. В комментариях тьма, желчь и ненависть. Чонгук понимает, зачем понадобился Чимину: некоторые индивиды его ненавидят пылко и бросаются самыми жуткими проклятиями и угрозами. Опровержение последовало с запозданием (только на следующий день). Агентство Чимина все отрицало и пригрозило судом за клевету. Некоторые газеты извинились перед Паком за непроверенную информацию, а некоторые больше о нем ничего не писали. Особо имя Чимина больше не светилось на газетных полосах. Чонгук нашел только маленькую заметку: «Возвращение отмеченного богиней удачи пианиста: «Легенда об одном самоубийце» — пронзительная история о поисках самого себя в переменчивом мире иллюзий и надежд». Ночью Чонгук почти не спит, читая статьи. Засыпает он вновь почти на рассвете. Сон выходит нервный, обрывистый, тревожный. А когда Чонгук разлепляет болящие глаза, то видит, что перед диваном стоит Чимин в уже темно-синем халате и вытирает голову белым полотенцем, с огромным интересом разглядывая Чона. От неожиданности Гук вскакивает, едва не переворачивая стеклянный столик, хорошенько ударяясь об него ногой. — Ты чего такой нервный с утра пораньше? — хмурится Пак. — Я… просто кошмар приснился, — нехотя отвечает Гук. — Который сейчас час? — Почти одиннадцать, — докладывает Мин. — Все же плохо тут спится, да? — Нет, вовсе нет, — нервно отрицает Чонгук, не в силах смотреть на Чимина. — Вам куда-то сегодня надо? — Нет, у меня завтра встреча с важным человеком, а сегодня я буду отдыхать и музицировать. А тебе бы не помешало ополоснуться. Чонгук понимает намек. Он берет рубашку, брюки, чистые носки, галстук и ремень и удаляется в ванную, где торопливо моется под почти ледяным душем. Холодным струям удается выдернуть Гука из мечтательных терний и вернуть в день настоящий. Нужно взять себя в руки и перестать думать о всякой ерунде. Перед зеркалом Чонгук проклинает вчерашнюю встречу и дружеский длинный язык. Но уже не перепишешь. Значит, надо как-то с этим совладать. Закончив, он выходит и сразу же направляется к Чимину, который сидит на диване по-турецки, смотрит телевизор и поедает тосты с джемом. — Я взял тебе яичницу с беконом, — с набитым ртом говорит Мин, указывая на тарелку. — Ешь, пока горячее. Если бы вчерашнего вечера не было, Чонгук бы с радостью присоединился к трапезе. Но он был. Уже не вычеркнуть слова. «У него же СПИД, да?» — звучит ровный, четкий голос Тэ, который пробирает Чонгука до костей. Ему известно, что это за заболевание и как оно передается, но сложно себя перебороть. Гук чувствует опасность, сопровождаемую едким чадом. Это СПИД. Не какая-то простуда или грипп. Это та самая мерзкая, косящая инфантильное население болезнь. Сейчас он не готов сесть рядом с Чимином и так просто начать есть. Он отказывается. Пак поворачивается к нему и смотрит долгим, пронизывающим взглядом. Кажется, вот-вот его полные губы разомкнутся и он что-то скажет. Но опасность минует Чонгука. Мин небрежно пожимает плечами и возвращается к телевизору, делая громкость больше. — Ты можешь сесть, — предлагает Чимин, уже не смотря на него. — Я лучше постою, — твердо, но тихо, произносит Гук, прижимаясь спиной к стене. Чимин ничего не отвечает. Время тянется бесконечно медленно. Чонгук привык долго стоять на месте, изображая мраморное изваяние, а Чимина не смущает чужое присутствие. Он спокойно смотрит телевизор, скача по каналам, пару раз просит Гука сходить в ресторан на первом этаже и принести ему что-то съестное. К обеду Мин решает, что хочет рамен и отправляет Чонгука в магазин. Тот знает, что не обязан выполнять все эти тупые поручения, но лучше уж они, чем тишина, давящая на виски, толкающая в омут сомнений и тревог. Когда Чонгук возвращается из магазина с пакетом набитым лапшой, Чимин лежит на диване и пьет виски прямо из горла квадратной бутылки, попутно смотря телевизор. Гук ожидал застать его за каким-то более достойным занятием. Например, за созданием музыки. Он глядит на одинокое пианино белого цвета и сожалеет о его участи. Чонгук успел отойти от шока. Сейчас он воспринимает сложившуюся ситуацию спокойней и уже не так страшится присутствия Пака, возможно зараженного вирусом. Гук пытается внушить себе, что все это чушь. Но был же медицинский центр и целый пакет каких-то лекарств. К тому же, слухи не появляются из воздуха, не рождаются из пустоты. Может, у Чимина не СПИД, а какая-нибудь ментальная болячка? Например, биполярное расстройство или диссоциативное расстройство идентичности. Мало ли, чем он там может болеть. Да и люди больные СПИДом должны выглядеть как-то иначе, считает Гук. Утомленные, истощенные, прикованные к железным койкам живые трупы, которым осталось немного до гробовой доски. Чимин слишком бодр и выглядит вполне здоровым. Возможно, у него какая-нибудь мизофобия с депрессией. Он стыдится и скрывает свои заболевания. А в том пакете были всего лишь антидепрессанты. Они объясняют и переменчивый настрой Мина. «Хватит думать о глупостях», — требует Чонгук. Чимин уже не так его страшит. Вообще человек, вальяжно раскинувшийся на диване, по определению не может вызывать ужас. — Это опера, да? — подает голос Гук, надеясь выйти на разговор, сломать, наконец, стену гнетущего молчания. — А ты сегодня чрезвычайно догадлив, — усмехается Мин, а затем выключает телевизор. — Я ее уже сто раз смотрел. Чонгук, чем ты развлекался в юности? — В каком смысле? — Ну, вот, например, в прошлом ты же явно встречался с друзьями. Веселые дружеские посиделки. И чем вы занимались? Пили и смотрели тупые фильмы? Или что? — По-разному. Иногда рубились в приставку, смотрели фильмы, играли в настольные игры, частенько развлекались игрой «правда или действие», но вообще мы больше были на улице: футбол, волейбол, велосипедные прогулки. — Правда или действие? Это что такое? Сначала Чонгуку кажется, что Чимин пытается над ним глупо пошутить. Но оказывается, что Мин действительно понятия не имеет, что это за игра такая. Удивленный Гук сумбурно объясняет правила. Рассказ заканчивается, а лицо Мина освещает загадочный энтузиазм, губы расплываются в улыбке, а глаза блестят опасным предвкушением. — А давай-ка сыграем? — предлагает он, садясь на диване и опуская ноги на пол. — В правду или действие? — уточняет Гук. — Ну а во что еще? Я никогда в нее не играл. Отказать Чимину сложнее, чем кажется. Чонгук пытается сказать «нет», аргументировать свою точку зрения и предложить Мину досмотреть оперу (Чон вот в жизни не видел их). Но Пак уперся. Он хочет играть. Может, это в нем детство бурлит или же виски, но Гуку ничего не остается, как согласиться. Он усаживается в кресло и напряженно выдыхает. — Хочешь виски? — предлагает щедро Чимин, протягивая бутылку. — Я на работе не пью. — Ну, а один глоточек? — Я на работе не пью, — повторяет Чонгук, и Пак сдается, разводя руками, и принимается с наслаждением пить в одиночку. — Так, начну я, не против? — Чон кивает: он рассчитывает, что Чимин после выпитого станет сонным, вялым и быстро потеряет желание играть, заснув прямо на диване. — Тогда, ты мастурбируешь у себя дома в душе? Сначала Чонгуку кажется, что он ослышался. Не мог же Пак у него такое в реальности спросить. Но Чимин сидит и самодовольно улыбается, явно радуясь своей выходке. — С первого вопроса такое, — качает головой Гук. — А разве смысл игры не в том, чтобы смутить оппонента? Для человека, который никогда не играл, он неплох. Сразу понял, в чем смысл. — Окей, — решает играть по правилам Гук, — я онанирую только в своей комнате, когда мой сосед отсутствует. Чимин мычит, пригубливая бутылку. Выглядит недовольным. Щурится и таранит Чонгука настойчивым взглядом. Он, судя по всему, ожидал более красочной и смущенной реакции. Ему хочется подурачиться. Гуку даже неловко, что такой талантливый пианист может вести себя так по-детски, столь ребячески от пары глотков крепкого спиртного. Или же Мин всегда такой? Непредсказуемый и непонятный. — Твоя очередь, — напоминает Пак, кивая. — Я выбираю правду. Раз Чимин играет так, то нельзя от него отставать. Вероятно, это недопустимо. Так с клиентом строить отношения нельзя. Но с самого начала у них с Мином все наперекосяк. Им не привыкать. «Я больше не телохранитель», — напоминает себе Гук, ослабляя галстук на шее и не сводя с Чимина взгляда, пытаясь понять, о чем же он думает сейчас. Нечасто Чонгук встречает таких людей, которые не поддаются никаким законам логики и живут, словно в другой вселенной. Именно поэтому он мне и нравится, решает Чон, одаривая Чимина хитрой улыбкой. — Под халатом у вас есть нижнее белье? — наконец, произносит свой вопрос Гук. На долю секунды он видит, как лицо Чимина вытягивается от удивления, а губы приоткрываются, но тот быстро ловит чужой взгляд и закрывает рот и нос ладонью и звонко хохочет, сгибаясь. Пытается сделать вид, что вовсе не поражен. Но уже поздно. Чонгук все видел. — Я думал, что ты будешь в пуританина играть, — убирая ладонь от лица, произносит Чимин. Улыбается жутко довольно и радостно. Ему нравится происходящее. — Буду в него играть с менее серьезным противником. — Хорошо, на мне нет нижнего белья. Я же в халате. Да и мне не нравится, когда там все стягивает. Правда или действие? — Действие, — решительно отвечает Чонгук. — Умеешь стоять на руках? — Вы не должны спрашивать, — говорит он, поднимаясь с кресла и отходя в сторону. — Если человек выбрал действие, то вы повелеваете им. Давненько Чонгук не стоял на руках, но тело помнит, как это было. Он снимает галстук и бросает его Чимину, тот его берет и размахивает им как флажком, скандируя слова поддержки. Гук делает глубокий вдох, наклоняется, вытягивая вперед руки. Ладони касаются твердого и прохладного пола и, сделав над собой усилие, Чонгук поднимает верх, стараясь не потерять равновесие. Мускулы тут же напрягаются, а голова кипит старыми уже заплесневелыми наставлениями, которыми его щедро одаривал тренер, вбивая их в его голову, а каждой тренировки: «носки натянуты», «руки прямые», «плечи раскрыты», «голова прижата к плечам», «и равновесие, никогда не забывай о равновесии!». Гук всегда был упорным и трудолюбивым учеником, который добивался удивительных высот, когда истинно чего-то желал. И даже спустя столько лет стойка на руках ему дается без проблем. Чонгук стоит секунд тридцать и возвращается в исходное положение, довольно выдыхая и разводя руки в стороны. Он садится на пол и дышит полной грудью. Великолепное упражнение, будоражащее все тело. Мускулы аж трещат. — Великолепно! — хлопает с детским восторгом в ладоши Мин. — Тогда я тоже выберу действие. Только на руках я стоять не умею. — А вам и не надо, — улыбается Чонгук. — Просто докажите, что не носите нижнего белья под халатом. Чонгук всю жизнь играл в эту игру с Тэхеном и Хосоком. Его опыт огромен и пугающ. Он лучше всех знает, как смутить и выбить из колеи, как заставить волноваться и краснеть. Чимин попадается в капкан. Его щеки розовеют, глаза бегают, а зубы впиваются в полную нижнюю губу. Чонгук продолжает сидеть на полу и пристально глядеть на него. Он почти уверен, что Пак сейчас скажет, что не может. Это уже слишком. На самом деле Гук именно этого и добивается: его сдачи. Какой-то извращенный спортивный интерес. — Ты развратней, чем я полагал, — вдруг говорит спокойно Мин. Он встает с дивана и подходит к Чонгуку, становясь напротив него. Их разделяет каких-то пять-шесть шагов. Гуку кажется, что Чимин сейчас уйдет, оскорблённый недопустимым предложением. Но Мин, как оказывается, вовсе не из робкого десятка. Он развязывает халат и скидывает его с плеч, демонстрируя удивительно красивое тело. Нежная загорелая кожа, упругие мускулы, идеальная фигура. У Чимина потрясающие пропорции. Эти длинные ноги созданы для подиума или какого-нибудь известного модного журнала. Его кожа очень мягкая и такого красивого оттенка. Живот плоский и рельефный: он точно занимается спортом и вполне возможно может показать стойку на руках. Он куда мощнее, чем предполагал Чонгук. Разве что выглядит миниатюрней. Похоже, единственной причиной нанять Гука на работу секьюрити стал страх за руки, которые могут повредить в драке. Они, кстати, у Чимина очень красивые. Вряд ли Пак слабак и не сможет ответить на удар. Он тренирован. Это очевидно. «Туда смотреть нельзя», — командует себе Чонгук, понимая, куда спускается его взгляд, вдоволь насладившись темными ареолами сосков. Ему никогда не были интересны гениталии его друзей. Оказываясь в душе, он ни разу не пялился на мужские заросшие грубым черным волосом причиндалы. Но вот перед ним обнаженный Чимин и он не может заставить себя не смотреть. Он же абсолютно голый. И Гук смотрит на темные завитушки волос и мягкий член. Должно быть отвращение, брезгливость, что-то отрицательное, но Чонгук смотрит и ему нравится. Весь Чимин какой-то необъяснимо красивый. Внизу живота Гука завязывается плотный, болезненный узел. По телу стремительно расползается тепло. Чонгук не дает развратным картинкам заполнить сознание, напоминая, что возможно Чимин чем-то болен, может, заразен. Нельзя думать о нем с таким вожделением. Чонгук облизывает губы и решает смотреть только в глаза визави, которого, судя по улыбке, забавляет реакция Гука, как бы он ее не трактовал. — Правда или действие, Чонгук? — спрашивает Чимин. — Действие. — Одень меня, — повелевает Мин. Чонгук тут же встает за спиной Чимина, поднимает халат и помогает ему одеться. Он сотни раз помогал одеваться пьяным Тэхену и Хосоку. Натягивал на них трусы, майки, джинсы. И никогда не чувствовал себя так. Он делает нечто совершенно обыденное, но почему-то чувствует, что происходит сейчас что-то недозволительно развратное и порочное. Так быть не должно. Узел внизу живота все давит, а от Чимина пахнет чем-то сладким. Гуку хочется лизнуть шею Мина, так удачно не прикрытую темной бархатной тканью. Чувствует ли Пак повисшее в воздухе напряжение? Ощущает ли на себе изучающий взгляд? Понимает ли чужое нарастающее желание? Они стоят молча несколько минут, а затем Чимин вновь устраивается на диване, берясь за любимую бутылку горького пойла. — Правда или действие? — спрашивает Гук. — Правда. Чонгук решает, что пора завязывать с похабными вопросами, пока между ними не произошло чего-то непоправимого. У него есть вопрос, который он хотел задать с самого начала. Но тупая жажда поиграть и порезвиться смазала планы. Теперь Гук намеревается довести дело до конца. — Что в пакете из медицинского центра? — Витамины, — незамедлительно отвечает Чимин, словно только и ждал этого вопроса. Он даже не обдумывает ответ. — Витамины? — Да, я много путешествую, часто питаюсь, как попало, не соблюдаю режим, у меня нервная и непростая работа. Поэтому и зашел к врачу, чтобы он дал мне витаминный комплекс. — Витамины, значит, — задумчиво произносит Чон. Звучит, в принципе, довольно правдоподобно. Как-то раз Гук тоже их пил: из-за плотного графика ему не хватало времени ни на еду, ни на сон. Он стал чувствовать себя вялым и даже каким-то больным, а в таком состоянии работать нельзя. Врач прописал ему витамины. Вроде, стало лучше. — Думаешь, что у меня какая-то жуткая хворь? — прямо спрашивает Чимин, загадочно улыбаясь. — Вовсе нет, — быстро отвечает Гук, не сводя с Мина глаз. — Просто стало интересно. — Ты же говорил, что не любопытный? — Люди меняются, — пожимает плечами Чон. — Правда или действие, быстро меняющийся Чонгук? — Правда. — У тебя есть девушка? — Нет. — Врешь же, — снисходительно улыбается Мин. — У такого, как ты нет девушки? Серьезно? — У меня была… невеста, но мы расстались. — Прости, — наигранно печально произносит Чимин. — Она тебе изменила? — Вообще-то моя очередь спрашивать, — напоминает Гук. — Значит, ты ей, — решает Пак, кивая. — Нет, — отрицает младший, понимая, что ведется на тупую провокацию. — Мы разошлись, потому что она хотела детей, а я нет. Вот и зачем надо было это говорить? Чонгук раздраженно прикусывает язык. Этой скучной и неинтересной историей он задолбал уже всех. Настала очередь и Чимина выслушивать о том, как два сильно влюбленных сердца разошлись из-за того что эгоистичный Чон Чонгук отказался давать жизнь их младенцу, сказав, что не готов становиться отцом. Сейчас начнется, как обычно. Гук знает, что будет дальше. «Ты ведь ее значит, не любил, да? Как можно не хотеть ребенка от женщины, которую любишь?» — миллионы раз слышал такие пассажи Чонгук. Его пилили друзья, его пилила семья, его пилила семья Ёнджу, его пилила сама Ёнджу, которая до сих пор уверена в том, что Гук ее никогда не любил, раз отказался сделать ей ребенка. — Интересно, — только и может произнести Мин. — Мы встречались еще в школе. Когда я выпустился, то решил, что пойду в армию. Мы хотели перед этим пожениться, но ей оказалось этого мало. Она захотела, чтобы перед уходом я заделал ей ребенка. Больше она ни о чем и не мечтала. А мне не захотелось в двадцать лет становиться отцом. Я вообще не хочу им быть. Получилось короче, чем обычно. Когда он рассказывал эту историю Тэхену и Хосоку (да и остальным друзьям), то обязательно вставлял, что любит ее, обожает, но о каких детях может идти в их возрасте речь? У них нет ничего. Ни профессии, ни дома, ни средств. Только голая мечта и вера в лучшее. У Ёнджу все было просто: «Папа поможет, мама присмотрит, ты только давай, побыстрее в армию и назад». Ей было все равно, что Гуку к черту это все не сдалось. Он мечтал быть с Ёнджу, путешествовать, узнавать новое, исполнять заветные мечты, а не влачить жалкое существование, пропадая на пяти работах, чтобы обеспечить нежеланного ребенка. Это была слишком высокая цена. Чонгук был не готов столько платить. У него одна жизнь. Одна. Почему он должен уже в двадцать лет ставить на ней крест? Как бы ни пытался он объяснить свою позицию девушке, та только рыдала и проклинала его за бессердечность. У Ёнджу не было никаких желаний, кроме одного. Поэтому им пришлось расстаться. В армии Чонгук много думал и написал ей больше, чем одно письмо. В них он просил прощение, интересовался жизнью… Но она так и не ответила. После армии Гук вернулся не домой, а в больничную палату, где впервые оказался отец. «У меня рак», — сообщил он стальным, смиренным голосом. Больше Чонгук не мог страдать по Ёнджу. — Я тоже, — соглашается неожиданно Чимин. — Мне никогда не нравилась идея, что дети — это билет в бессмертие. Большой вклад в дело — вот бессмертие. Я хочу запомниться делами, а не сперматозоидами. К тому же, кто знает, что вырастет из посаженных семян. Это непредсказуемый процесс. Хочешь получить гениального музыканта и покорного сына, а получаешь… Мин замолкает, а затем отпивает из бутылки. — Давай сделаем лапшу, — предлагает Чимин, словно ничего и не говорил. Чонгук звонит на ресепшен и просит принести горячей воды для заварки лапши, в чем ему не отказывают, обещая принести чайник. Делать нечего. Разве что… — А у вас есть девушка? — Ты не спросил, правда или действие, — усмехается Мин. — Так нечестно. — Думал, откровенность за откровенность… — Я не такой щедрый. Они молчат. Чонгук не знает, что еще сказать. Вообще он хочет поблагодарить Чимина за поддержку. Никто еще не вставал на его сторону. Даже Хосок и Тэхен говорили, что виноват во всем ветер в его голове. Только вот не найти слов для благодарности такого вида. «Спасибо, что разделяешь мою позицию», — звучит громоздко и слишком официально. Чимин его точно засмеет. — У меня никого нет, — вдруг говорит Мин. — Давно нет. Открылся. У Чонгука перехватывает дыхание. Ему хочется задать еще и еще вопрос, но раздается стук в дверь. Принесли поганый чайник. Чонгук заваривает две лапши, пока Чимин продолжает лежать на диване и пить. В бутылке почти ничего не остается. Лишь бы не пополз за следующей: мини-бар совсем же рядом. Однако Гук должен отметить, что выдержка у Чимина хороша. Выпить литр виски и не подавать признаков опьянения — это сильно. Конечно, игра эта тупая явно не лучшая идея, но в остальном Мин кажется совершенно трезвым. Щеки только немного розовые и взгляд порой слегка бессмысленный. Тэхену хватает двух банок, чтобы его начало косить. — Может, посмотрим оперу? — смело предлагает Гук, готовясь к отказу. Но Чимин оказывается не против. Целый час они вместе смотрят оперу и едят лапшу. Мин объясняет Чонгуку какие-то нюансы, говорит, кто сейчас выступает и что все происходящее означает, но Гук почти не слушает (хотя очень пытается). Пак сидит совсем близко и от него безумно сладко пахнет. Опера подходит к концу. И хорошо. Чонгуку срочно нужно уединиться. — Так, правда или действие, Чонгук? — вдруг спрашивает Мин, поворачиваясь к нему. — Это нечестно. Моя же очередь. — Разве? Я же ответил на твой вопрос. — Я думал, что это откровенность за откровенность. — Не думай, — заключает Пак. — У тебя это плохо получается. — Давайте действие, — смиряется со своей участью Чонгук, готовясь вновь светить мускулами. — Поцелуй меня. Второй раз за день Гуку кажется, что он ослышался. По телу проходит разряд тока, и он содрогается, осознавая, что это реальность, а рядом сидящий Чимин действительно попросил его о чем-то столько невозможном. Ритм сердца Чонгука нарастает, но он отважно сохраняет спокойствие. — Прямо в губы. Сможешь? Контрольный в голову. Откуда такой апломб? Откуда столько сумасбродства? Что родило это желание? Чонгук не может найти ответы, утопая в панике и чудовищно уродливой радости. Он не может это сделать. Чимин — его клиент. А Чонгук вовсе не гей. Пускай ему нравится Пак, но он не собирается воплощать свои влажные фантазии в реальность. Это все неправильно. НЕПРАВИЛЬНО. НЕПРАВИЛЬНО. НЕПРАВИЛЬНО. Голова Чонгука кипит, а с виска течет капля пота, которую он стирает манжетой рубашки. Все зашло слишком далеко. Надо положить этому конец. Воскликнуть! Сказать: «Хватит пороть чушь!». Чон миллион раз говорил так Хосоку и Тэхену, которые уходили слишком далеко в своих фантазиях. Так почему нельзя так сказать Чимину? Потому что он клиент? Или же, потому что он смотрит так доверчиво, с такой неистребимой надеждой и теплотой? Хватит. Прекрати. Ты же знаешь, что мы не можем. Отвернись. Перестань так молить взглядом. Но Чимин продолжает смотреть. — Нет, — едва дыша, произносит Чонгук. Тишина не длится долго: ее прерывает звонкий смех Чимина. — Раз так, то ты выбираешь правду, да? — Гук робко кивает. — Тогда ответь мне. Ты не можешь меня поцеловать, потому что питаешь ко мне отвращение, связанное с какой-то страшной информацией, полученной обо мне? Или на то есть и другие причины? «Я просто не гей», — хочет ответить Чонгук, но чувствует, что последует дальше: «Так почему ты пялился на меня так?». У Чимина на руках все карты. У Гука ничего. — Сдаешься? — весело спрашивает Чимин, допивая виски в один глоток и ставя бутылку на стеклянный стол. Да, стоит сдаться. Сейчас самое время. Но Чонгук не может. Или же не хочет. Он чувствует: это все игра. Чимин проверяет его, испытывает на прочность. Он не знает, какую цель преследует Пак, но очевидно, что все происходящее нужно для чего-то. И что стоит сделать в такой ситуации? Любой другой человек отказался бы от игры. А Чонгук другой. Игры — его страсть. Даже вот такие: напрочь ебанутые. «Ты не можешь его поцеловать», — твердит голос разума. Чонгук знает, что не может. Но и ответить на вопрос он не в силах. Ему не хочется рыться в грязном белье Пака и показывать ему, как далеко уже зашел в поисках ответа на свой вопрос. Тогда Чимин окончательно разочаруется в нем и отвергнет. Чонгук должен ему нравиться. Обязан. Зачем? Гуку не нужна причина. Он просто этого хочет. Как же справиться с искушением? Что выбрать из двух зол? В какой огонь броситься с головой? В тот, что предвещает чужое презрение? Или же тот, что подарит секундное наслаждение и утолит непривычный голод? Лучше быть презираемым, но честным. Может, Чимин оценит этот жест. Чонгук скажет, как есть. Они поговорят. Прольют еще больше света на жизни друг друга. «Да, так и сделаю», — решает Гук, но губы уже в нетерпении рвутся к чужим переполненным жаждой губам и дарят кроткий и нежный поцелуй. Касание оказывается мимолетным, но губы даже от него горят. Чонгук отступает и смотрит в лицо Чимина, которое уже не скрывает эмоций. Он страшно смущен, возмущен и, кажется, что даже испуган. Гук только хочет сказать, что победа будет за ним, тем самым превратив поцелуй в шутку, но Чимин вскакивает с дивана. Рукой он закрывает рот и стремительно уходит к себе в комнату, с грохотом захлопывая за собой дверь. Как избавиться от искушения, мой друг? Все очень просто. Отдайся ему без остатка. Чонгук лежит на диване, а мысленно бороздит воды стыда и ненависти к себе. Надо же было так облажаться. Не стоило его целовать. Надо было пошутить. Сказать какую-нибудь неимоверную чушь. Только вот Гук очень хотел коснуться полных нежно-розовых губ. Они еще мягче, чем он себе представлял. А от острой лапши от них исходил такой жар. Запах виски Чону не нравится, но он с наслаждением облизывает губы, упиваясь горечью и едва уловимой остротой. Да, отец был прав, он сказочный дурак. Чонгук до самой ночи сидит и думает о своем поступке. Постепенно он смиряется со случившимся. В жизни его было достаточно ошибок, чтобы научиться относиться к ним философски. Сон раскрывает ему свои добродушные объятия, Гук уже загадывает увидеть во сне обнаженного Чимина, как раздается телефонная трель… «Ким Тэхен» — Да? — сонно спрашивает Гук. — Чонгук-а, отвези меня домой! — требует пьяный Тэхен. — Я на работе, Тэ. Я так не могу. — Но Гук-и, — тянет слезливо Ким. — Я только поссорился с Хосоком, неужели и ты меня бросишь? Чимин просил Чонгука оставаться на ночь. Надо у него отпроситься. Впрочем, он столько выпил, что, наверное, уже давно спит. К чему его будить? Гуку очень не хочется тащиться в ночь за пьяным Кимом, но разве у него есть выбор? Если с Хосоком они повздорили, то больше его никто и не заберет. Гук не может оставить его в столь не радужной ситуации одного. Чон быстро одевается, берет ключи от машины и номера, мысленно извиняется перед Чимином за то, что собирается взять его автомобиль, и спешит к другу на помощь. Тэхен оказывается в баре в двадцати минутах езды. Он очень пьян и зол. Он садится на переднее сидение рядом с Чонгуком, пристегивается и начинает рассказывать, чем сегодня его взбесил Хосок. Гук привык слушать эти истории. Они никогда не меняются. Кима раздражает настойчивость Сока, его манера говорить о любви и его улыбка. — Когда я вижу его, то не знаю: хочу его ударить или поцеловать! — злится Тэхен. У них очень-очень сложные отношения. Но за ними интересно наблюдать. Уже кучу лет Тэхен и Хосок не могут разобраться в своих отношениях. Чонгук не любит лезть, поэтому молчит, покорно выслушивая по очереди друзей, но, не давая им советов. Они оба движутся от тупика к тупику и год за годом все сильнее отдаляются. Хосок хочет любви. Хочет именно Тэхена и больше никого. А Тэхен хочет, чтобы Хосок продолжал быть ему верным другом, но порой жаждет большего. В итоге Сок страдает и спит с девушками, завлекая их танцами и кофе, а Тэхен дуется, отталкивает и притягивает хена, не зная, что же им делать. Чонгук доводит Тэхена до дома и помогает добраться до квартиры. Ким предлагает остаться, как в старые добрые времена, но Гук отказывается. В приоритете у него все так же Чимин. — Она красивая? — напоследок спрашивает Ким. — Словно с обложки журнала, — честно отвечает Чонгук. Дорога к отелю выдается утомительной. Чонгук постоянно зевает и жалеет, что встал. Но надо было. Как же иначе? В лифте отеля он думает только о том, как сейчас ляжет на диван и проспит до самого утра. Даже не будет раздеваться. Просто завалиться и будет блаженно спать. Ему нужен здоровый сон. Чонгук открывает дверь карточкой и собирается тихо проскользнуть внутрь, но не успевает, замирая на входе. Чимин сидит у стены в нескольких шагах от двери. На нем синий халат, который открывает грудь, ноги босые, голова опущена, волосы падают на лицо, а рядом большая алая лужа, чернеющая под светом ярких ламп.