Колыбельная для самоубийцы

Чонгук тут же бросается к обездвиженному Паку, в ужасе глядя на расползающуюся темную лужу под ним. Чимин выглядит непривычно бледным. Что случилось? Как это произошло? Гук становится на колени и в ужасе тянет руку к телу Мина, но не дотрагивается. Чонгука окутывает липкий ужас. Чимин не двигается даже. Он вообще дышит? Губы чуть приоткрыты, но безмолвны. Что могло произойти за короткое время отсутствия Гука? Он ранен? Куда? Нужно немедленно вызвать скорую! — Чимин! — в отчаянии восклицает Гук. Вдруг Пак вздрагивает и поднимает голову, переводя расфокусированный взгляд на телохранителя. На полных губах появились трещинки. Он двигает ими, но не издает ни звука. Затем Мин собирается с мыслями и слабым голосом произносит: — Чонгук. Ударяет прямо в солнечное сплетение. У Чона дрожат пальцы, и болезненно бьется сердце. В висках стучит: «Ты его подвел». — Да? — леденея от ужаса, отвечает Гук. — Не поскользнись. — Что? — не понимает Чонгук: неужели Чимин ударился головой? Или это нервное помешательство? — Я пролил вино, — докладывает спокойно Пак, поднимая левую руку, в которой крепко сжимает горлышко пустой бутылки. — Не поскользнись. — Это, — Гук опускает взгляд вниз, внимательно разглядывая лужу под ногами, — вино? — Нет, блин, у меня месячные начались, — дерзит Чимин. — О, черт, мое драгоценное Бароло. — Да плевать на него. Почему вы тут сидите? — Потому что мне было грустно! — взрывается недовольством Мин. — И вообще… Куда ты ушел? Мы вроде договаривались, что ты остаёшься на ночь. — Мне надо было помочь другу. Я думал, что вы уже спите. — А я подумал, что ты сбежал! Мог хотя бы записку оставить. Это из-за тебя пролилось Бароло! — Эм, сочувствую, — пожимает плечами Гук, не чувствуя раскаяния. Сейчас в нем только злоба на Чимина, который его так испугал. — В общем, неважно, вам надо в кровать, а я тут приберусь. Чонгук встает и выдыхает. Все хорошо. Это всего лишь вино. Но как же он испугался! Сердце до сих пор буйствует под ребрами. Чимин его в могилу своими выходками сведет! Гук закрывает дверь в номер, о которой забыл от шока. Мин все так же сидит на полу, водя пальцем в луже вина, а затем подносит его к губам и слизывает влагу. — Прекратите дурачиться, — требует Гук, морщась. — Вставайте. — Ты такой зануда, — бурчит возмущенно Чимин и протягивает Чонгуку свою правую руку. — Помоги встать. Гуку не хочется этого делать. Мин заслуживает наказания. Хотя бы маленького и незначительного. Но заслуживает. Только Чонгук не в том положении, чтобы выдвигать ему требования и наказывать за пакости. Да и Пак, скорее всего, отнесется к ним без должного уважения. В голове у него определенно что-то работает не так. Он берет Чимина за руку и помогает тому подняться. В левой руке Мин все так же держит бутылку, не намереваясь ее отпускать. — У вас проблемы с алкоголем? — нагло любопытствует Гук. — За языком следи, — холодно произносит Чимин, щуря глаза. — Во-первых, я тебя старше. Во-вторых, ты на меня работаешь. А с таким гонором говорить будешь с тем, кого на ночь глядя едешь выручать. Чимин толкает Чонгука в плечо и идет слегка пошатывающейся походкой к себе в комнату. Плечо жжет от прикосновения. Удар не сильный, но решительный. Он реально взбешен. Настроение Мина меняется неимоверно быстро. Общаться с ним слишком сложно. Конечно, за Гуком тоже есть вина, но она не так велика: он отлучился всего на час. Чимин умрет, если не покажет свою высокомерную и нетерпимую натуру? Чонгук делает глубокий вдох и пытается вспомнить океанариум в красках синего. А вспоминает разговор, решающий вопрос и непредвиденный поцелуй. Лицо Чимина в тот момент было по-особенному прекрасно. Как заставить его вновь смотреть так? Возможно ли это? Чонгук позволяет себе еще одну наглость, и идет за Чимином прямо в его комнату, вторгаясь в доселе запретную зону. Впрочем, ее богатое убранство уже не привлекает глаз: Гук смотрит только на Пака, развалившегося на кровати. На тумбочках у кровати стоят ночники, рассеивая темноту комнаты, позволяя Чону разглядеть внимательнее Пака. Тот лежит на спине, раскинув руки в стороны. Халат смялся и почти полностью обнажил мускулистую грудь. Он выглядит всегда столь красиво и изящно, словно у него вечно фотосессия. — Чонгук? — вдруг зовет Мин. — Да? — Подойди. Он повинуется. — Чего вы хотите? — спрашивает Гук. — Я помню, что у вас завтра встреча с важным человеком. Чимин не отвечает. Чонгуку даже начинает казаться, что он успел за несколько секунд ожидания уснуть. Он наклоняется к Мину, разглядывая его совершенно умиротворённое лицо. Только Гуку хочется удалиться, оставив клиента одного, как Пак хватает его за ворот рубашки и с силой тянет на себя. Через мгновение Чонгук оказывается на лопатках, а Чимин восседает на его бедрах. Мин смотрит на него мрачным, злым взглядом и крепко сжимает запястья, прижимая те к кровати. Чонгука изумляет сила такого, казалось бы, хрупкого тела. Он с поразительной легкостью смог подмять Гука под себя. Чимин очень силен. Сейчас не время, но Чонгук восхищен до немоты. И возбужден. Мин напоминает грациозное, но дикое животное, а у Гука перехватывает дыхание. Мин выглядит безумно красивым в свете тусклых ламп, когда так гневно сверлит Чонгука взглядом. Гук не обращает внимания на исходящую бурную злость клиента, упиваясь красотой красиво очерченных ключиц, крепкой груди, темных сосков и сексуальной родинки. «Я хочу заняться с ним сексом», — решает Чон, облизывая пересохшие губы. — Жалко… Чимин произносит одно лишь слово и умолкает. Он крепче сжимает запястья Гука. Непонятно, к чему все это представление. Чонгук бы рад и дальше лежать под Паком, наслаждаясь его диковатой красотой, но уж слишком больно. — Мне больно, — говорит ровно Гук. К изумлению Чонгука, Мин тут же отпускает его ноющие руки и падает рядом, быстро натягивая на себя одеяло, почти с головой прячась под ним. Нет, это уже за гранью дозволенного. Так нельзя себя вести. Гук не представляет, как он должен общаться с этим человеком. Чимин живет импульсами, творит, что хочет. Чонгук к такому не привык. И он не понимает, чего от него добивается Мин. К чему было это «жалко»? И зачем он повалил Гука на кровать? Он тоже хочет чего-то? Тоже испытывает губительное влечение? Или же это пьяные фокусы? Игра на нервах? Что это такое? У Чонгука ответа нет. — Свали уже, — грубо требует Мин, пихая Гука ногой в бедро. Чон подавляет в себе гремучее негодование и быстро поднимается с кровати Мина, торопливо отправляясь на выход. Надо что-то с этим делать. Например, держать постоянную дистанцию. Нет ничего хорошего в том, что их отношения становятся такими же непонятными, как и сам Чимин. — Эй, Чонгук, завтра я ничего не вспомню, — доносится вдруг тихий голос Мина. — Что? — оборачивается Гук уже в дверях. — Говорю, что завтра ничего не вспомню о вечере. Алкогольная амнезия. — А я ничего не пил. — Какая жалость, — усмехается Пак. — Тогда будешь помнить за двоих. «Я с тобой не буду об этом вечере говорить», — вот, что хотел сказать Чимин. «Так будет даже лучше», — не произносит вслух Чонгук. Гук устраивается на диване и разглядывает руки, на которых скоро проступят синяки от крепкого захвата. Для человека, боящегося за сохранность рук, Чимин ведет себя слишком вызывающе. Ему сказочно повезло, что Чонгука расплавило возбуждение, и он не решился ответить. Но будь это не Пак, то закончилось представление иначе. Гук даже знает, как именно. Он помнит кровь на полу и крики боли. Неужели Чимин настолько самоуверен и бесстрашен? Или же он добивался удара? Ждал его, нуждаясь в справедливой каре. Чонгук смотрит на время. Почти два часа ночи. Осталось всего лишь три дня. Утро пятого дня начинается для Чонгука в семь часов. Ему удалось быстро заснуть, но выспаться не получилось. Однако он закрывает глаза на усталость, приводит себя в порядок и остается ждать Чимина, которого нужно сопровождать сегодня на встречу. Гуку необходимо узнать, куда именно они идут, проложить маршрут и оценить опасность территории. Мин выходит из комнаты через два часа. Грустный и очень тихий. — Встреча отменилась, — на грани слышимости сообщает он Чонгуку и отправляется в ванну, где, как обычно, проводит почти два часа. Из ванной комнаты он следует сразу к себе, отказываясь от завтрака и предлагая Гуку заварить себе лапшу. Через еще полчаса Мин выходит, чтобы сыграть пару тоскливых мелодий на пианино. Настроение его продолжает держаться ниже плинтуса, поэтому Чонгук пытается его похвалить, порадовав чередой льстивых комплиментов. Но на Чимина чары Гука не действуют. Он даже не говорит «спасибо», продолжая оставаться в своем мире вместе с музыкальным инструментом и меланхолично-депрессивной музыкой. После обеда Чимин уходит к себе в комнату и просит его не беспокоить. «Что-то случилось?» — хочет заботливо поинтересоваться Гук, чтобы разделить груз печали пополам, чтобы помочь лицу Мина вернуть улыбку, а душе отчиститься от тревог. Но останавливает неуверенность. Нужна ли Чимину его жалкая поддержка? Да и с чем связан этот сплин? С тем, что произошло между ними вечером? Или же с тем, что не случилось ночью? Или эта грусть вызвана отмененной встречей? «Ты забрал Тэхена из бара?» — спрашивает Хосок в новом сообщении. Чонгук привык не использовать гаджеты на работе, но слишком скучно и волнительно. Надо чем-то занять голову. Например, драмой Хосока и Тэхена. Поэтому он набирает номер Сока, у которого сегодня должен быть выходной. Тот отвечает мгновенно и тут же принимается сливать гнев, вызванный Тэхеном. — Сначала он меня целует так, словно безумно влюблен. А потом сваливает к кому-то другому! И никаких проблем у него нет. Смотрит мне в лицо и даже не стыдится. Что-то Чонгуку это напоминает, но он не заостряет внимание. — Тэхену нужно время, чтобы в себе разобраться, — решает ответить Гук, зная, что Ким страдает так же, но ему сложно переключиться с дружбы на любовь. Тем более Хосок скрывает все свои гомосексуальные связи, заставляя Тэхена сомневаться в том, что между ними могут установиться длительные романтические отношения, а не одноразовый секс. — Сколько еще лет мне предстоит ждать? Чонгук, ты же сам понимаешь, что он ведет себя, как урод по отношению ко мне. — Вам надо поговорить по душам. — Не получится. Опытным путем я определил, что у Тэхена нет ни души, ни сердца. Хосок бросает трубку. Он явно очень рассержен. Чонгук может его понять: он уже давно пытается добиться от Кима ответа, но тот продолжает с ним играть. Гук бы тоже вспылил. Но Сок быстро остывает. Сейчас ему надо дать время утолить гнев. Он придет в себя, и они поговорят. Может, пришло время поучаствовать в этом цирке и разрешить окончательно сложившееся недопонимание. Скучно. Чон сидит на диване, смотрит в потолок и ему нечего делать. Лучше бы Чимин нагрузил его тупыми заданиями, на которых он бы пропадал все уныло бегущие часы. Дело не в том, что делать нечего, дело в том, что в голове и сердце Чонгука происходят страшные, пугающие вещи, которые ему совсем не нравятся. Он не может выкинуть из головы вчерашний вечер. Перематывает его, как ролик из сети, останавливает на некоторых моментах и не может сдержать злобы к самому себе. Какого черта он ведет себя настолько тупо и по-детски? Ведется на провокации, устраивает глупости, сам провоцирует, говорит стремные вещи… Сейчас он знает, как надо было поступить. Лестничный ум — это, конечно, хорошо, но почему нельзя сразу поступать правильно? Почему именно в тот момент нельзя думать так же масштабно и трезво, осознать к чему может привести неверно сказанное слово или ребяческая выходка? «От твоих гнилых мозгов только беды и ждать», — так говорил отец. И он, черт его дери, был чертовски прав. В сильнейшем порыве эскапизма, Чонгук выполняет обещание данное Чимину и покупает его альбом, начиная слушать с самого начала. Всего в альбоме семь композиций. Вначале все довольно позитивно, светло, радостно. Даже непривычно. Такая яркая и оптимистичная мелодия. От нее исходит какая-то надежда, хочется верить во что-то прекрасное. Вторая композиция более бурная, страстная, переменчивая, словно рвется куда-то ввысь. От нее начинает волноваться кровь, и все тело приходит в готовность. Хочется движения. В третьей появляются первые тревожные нотки. Ее словно несет бурным потоком, то она звучит оптимистично и счастливо, сердце наполняется радостью, то утопает в темных тонах, заставляя душу холодеть. Четвертая окончательно лишается света: это мрачная, темная, пугающая мелодия, в которой мрак нарастает постепенно, поглощая слушателя, окуная его в чернильную тьму. Чонгуку она совсем не нравится. Давит и грузит. На сердце от нее тяжелеет. Пятая звучит поначалу грустно, меланхолично, а к концу также опускается в липкую тьму, полностью распадаясь и сливаясь с ней. Шестую и седьмую композиции Чонгук уже слышал. Переслушивая, он понимает, что живое исполнение Чимина ему нравится куда больше. «Колыбельная для самоубийцы» нравится Чонгуку больше всего. Она звучит неповторимо. Сначала пугает тяжестью, а затем обволакивает теплом, принося умиротворение. Гук вновь вспоминает детство: крепкие отцовские объятия и разбитая коленка. Он же по-настоящему любил его. Когда все у них так испортилось? Когда Чонгук начал взрослеть? Или это произошло раньше? И почему вообще произошло? Если бы он очутился в прошлом, то смог ли он все изменить? Смог бы объяснить отцу, почему хочет в армию, затем, почему хочет стать телохранителем? Поверил бы этим рассказам отец или же назвал бы его «самоуверенным и бесполезным сопляком»? Чон слушает колыбельную множество раз, не прекращая ей восхищаться и утирать то и дело выступающие слезы, жгущие глаза. Он хочет сказать Чимину спасибо за нее. За эту мелодию, которая метит точно в его сердце. Мин выходит из комнаты только вечером и сразу же отправляется в ванную, где, как Чонгук уже знает, собирается провести следующие два часа (а может и больше). День выдался спокойным. Вроде бы. Чон облокачивается о спинку дивана и прикрывает глаза. На самом деле он бы хотел, чтобы день прошел иначе. Было бы здорово, если бы между ним и Чимином произошел откровенный диалог, чтобы они обсудили все то, что с ними происходит, и расставили все точки по местам. Сексуальное напряжение — обыденное явление. Они же взрослые люди и знают, что такое происходит часто. Они одиноки и может… Стоит притормозить. Не в ту степь уходят мысли. Но если предположить, что их чувства схожи, допустить, что они оба жаждут сближения, так почему бы не поддаться этому мановению? Чонгук не уверен, что конкретно чувствует к Чимину, но тот ему определенно нравится (хотя временами и выводит из себя). Вряд ли это любовь до гроба, но и интерес — весьма неплохо. Давненько Чон не испытывал его к кому-то. После Ёнджу у него были разные женщины, но ни одна так не интересовала его и не привлекала, как это делает Чимин. Вдруг раздается крик. Громкий. «Чимин в опасности!» — загорается в мозгу Чона, сбрасывая оковы сна. Внутри все обваливается. Он вскакивает с дивана и кидается к ванной комнате, плечом открывая дверь. Он ожидает, что с Чимином что-то случилось, ему срочно нужна помощь, но Мин спокойно лежит полностью обнажённым в воде слегка сиреневатого цвета и встречает Чонгука озадаченным выражением лица. — Что с тобой происходит? — спрашивает Мин. — Ты ведешь себя странно. — Вы меня звали? — пропуская вопросы, спрашивает Гук, закрывая дверь. — Да, — кивает Чимин, поворачиваясь на живот, заставляя воду в ванне волноваться и выплескиваться на светлый кафель. Теперь показываются его упругие, округлые ягодицы. Чонгук видит талию, спину, плечи, родинки-одиночки, раскиданные наугад по телу. Он видит Чимина всего. Полностью. Опять. Чон опускает взгляд вниз. Больше он на такое не купится. — Полотенца кончились, — объясняет Мин, указывая пальцем на пустую полку. — Я только сейчас заметил. Не мог бы ты позвонить на ресепшен? Чонгук сглатывает вязкую слюну и кивает, тут же вылетая из комнаты. Ровно через десять минут после звонка на ресепшен на пороге номера появляется улыбчивая горничная в черном одеянии, которая протягивает Гуку полотенца и благодарит за выбор их отеля. Еще десять минут Чонгук не может найти в себе силы войти в ванную, где плещется Пак. По-прежнему жутко неудобно из-за странных чувств, одолевающих Чонгука по отношению к Мину. Сейчас Гук попросту не знает, как должен относиться к своему нанимателю. По идее, равнодушно и незаинтересованно. Но как-то не выходит. «Чон Чонгук, не мог же ты привязаться к нему?» — корит себя Гук. — Может, полотенца внесешь? — раздается за дверью. — Ты там сколько еще стоять намереваешься? — Я задумался, — заходя, объясняется Чонгук. — И о чем же? — теперь Чимин сидит в ванне, приобняв колени. — Да так, ничего конкретного, — увиливает Гук. — Полотенца сюда положить? — Нет, — Чимин встает в полный рост, а затем вылезает из ванны, становясь на махровый белый коврик. — Дай сюда, — просит он, протягивая руку. Чонгук слушается. Дает Паку одно полотенце, а остальные два убирает наверх. Он уже собирается уходить, чтобы не смущать Чимина своим присутствием (скорее не смущать и не искушать самого себя лицезрением красивого и запредельно сексуального тела). — Ты же узнал обо мне что-то странное, да? Чонгук стоит к Чимину спиной и не может видеть его. Гуку хочется сбежать от разговора. Еще тогда во время игры этот вопрос его неприятно удивил. Чимин слишком проницателен. Он все понял с самого начала. Прямо перед Чонгуком белая дверь. Он может схватиться за ручку — и уже по ту сторону от разговора и ненужной лжи. А затем он притворится, что ничего не было. Но Чон не привык скрываться от проблем. Нужно жить решениями, а не побегами. К тому же, он же сам хотел все прояснить. Разве это не отличный шанс? Страх начинает сжимать в тисках. «Ты ведь не хочешь знать правду!» — едко напоминает внутренний голос. — Всего лишь слухи, — спокойно и размеренно отвечает Чонгук, стараясь убедить в этом прежде всего самого себя. — Так я и думал, — едко усмехается Мин. — Ты ведешь себя странно. И что ты узнал? — Неважно. — Я хочу знать. — Всё это слухи. Чонгук не хочет озвучить услышанное. Для него это грязь, которую он выбирает игнорировать. Это все неправда. Ложь. Это выдумал какой-то ограниченный и глупый человек, которому зависть не давала жить. — О том, что я гей и у меня СПИД? — прямо спрашивает Чимин. Повисает тишина. Сердце Чонгука пропускает удар. Голос Мина прозвучал спокойно. Ужасно спокойно. Словно ему уже не в первый раз приходится прояснять такие ситуации. — Люди часто выдумывают всякие глупости, — несмело произносит Чонгук, борясь с нарастающим сердцебиением, жалея, что не схватился за блестящую ручку пару минут назад. — А если это правда? Что тогда? Чонгук не отвечает. — Чонгук, повернись и скажи мне в глаза, что будет, если эти слухи окажутся правдой. Чон еще не знает, что сказать, но уже повинуется приказу. Чимин все так же стоит обнаженным, положив полотенце на плечи. Совершенно не стесняется своей наготы при постороннем, едва знакомом человеке. — Не знаю, — честно отвечает Гук, пытаясь смотреть в глаза и только в глаза, подавляя разрастающийся страх. Теперь молчит Чимин. Они стоят друг напротив друга и ничего не говорят, готовясь к неизбежному. Не надо говорить. Промолчи. Сохрани свой секрет. Позволь иллюзии стать реальностью. Мир и так не райское место, дай возможность цвести невинным цветам мечты. Дай возможность не знать правды, наслаждаясь выдумкой. Ведь так сладка фантазия и так прекрасен воздушный замок в облаке блесток и слез. — Это правда, — произносит Мин, отводя взгляд. — Я гей. — Это неважно… — А еще у меня ВИЧ, — перебивает Чимин, не давая Чонгуку договорить слова поддержки. — Это тоже неважно? Было бы хорошо, если бы время остановилось. Замерло. Заледенело. Окостенело. Чтобы оно перестало идти вперед, позволив Гуку осознать и принять услышанное. Но никто не властен над этой стихией. Стрелки продолжают непоколебимый ход вперед. А у Чонгука не оказывается под рукой нужных, тех самых слов. Он стоит истуканом, широко раскрыв глаза и крепко сжав губы. В душе он лелеет надежду, что Мин сейчас звонко рассмеется (прямо до слез) и скажет: «Это все шутка!». Очередной розыгрыш. Все это не всерьёз. Но ничего подобного не происходит. Пак все так же угрюмо молчит, отведя взгляд в сторону. Чего он хочет? Какую реакцию? Что нужно сказать, чтобы его не задеть? «Что я должен сделать?» — спрашивает самого себя Чонгук. Он не знает. Никто его не готовил к такому. Никто не готовил его к тому, что Ёнджу от него уйдет. Никто не готовил его к тому, что отец умрет от рака. Никто тем более не готовил его к тому, что человек, к которому он воспылает симпатией, окажется заражен ВИЧ. Это слишком сильное потрясение. Поэтому Чонгук молчит, переваривая долгожданную правду. Не зря он так ее не хотел. Она горька и болезненна. Он словно проглотил бритву, которая медленно рвет ему внутренности и вот-вот хлынет горячая почерневшая кровь. — Испугался? — Мин улыбается тоскливо, принимаясь вытираться полотенцем. — Многие пугаются. Не убежишь в ужасе? Серной кислотой руки помыть не захочешь? Ну же! Ты же этого хотел! Скажи уже что-нибудь! Голос Чимина искрится от отчаяния и боли. Похоже, что многие именно встречали эту новость так. Чонгук шокирован. И слова Мина рвут грудь. Он не хотел вводить его в такое отчаяние. — Я в замешательстве, — нервно выдает Чон, стараясь придать словам силы и уверенности, скрыть страх и тревогу. — Может, вы хотите об этом поговорить? — А ты, что ли, хочешь послушать? — ядовито выплевывает Мин. — Если вам очень хочется рассказать. — Убирайся, — цедит Чимин, запуская в Гука полотенце, но промахивается. Чонгук кивает и выходит. Он не знал, что еще сказать. Ему хотелось как-то помочь, облегчить боль. Что он мог еще сделать, кроме как предложить разговор по душам? Может, это не самая лучшая идея, но больше в голове у Чонгука ничего не осталось. Сердце все так же рвется под ребрами, а в голове полный бардак. Нужно успокоиться. Немедленно. Нужно найти в себе силы смотреть на ситуацию трезво. У Чимина ВИЧ. Он болен. Слухи оказались правдой. «Что вообще значит болеть ВИЧ?» — задается вопросом Чонгук. Для него ВИЧ и СПИД синонимичные понятия. Значит, Чимин умирает, верно? От этой мысли у Чона все внутренности леденеют. Он слишком молод и талантлив, чтобы умирать. Да куда ему умирать? Он выглядит таким бодрым! Он же не выглядит больным. Это точно какая-то ошибка! Он не может болеть. Это неправда. Чимин его проверяет? Это очередной тест, как был с Минсо? Но зачем он? К чему? У Чонгука в голове вертятся самые безумные теории, но верить словам Чимина он не хочет. Потому что Мин и смерть не сочетаются ни в каком виде. Чимин выходит к Гуку почти через полчаса. Все это время он сидел в ванной комнате и занимался чем-то неизвестным. «Глаза не опухли, значит, не плакал», — делает вывод Чонгук, быстро скользнув по лицу Пака взглядом. Мин, как обычно, усаживается на диван, но не включает телевизор. — Я не хотел об этом никому говорить. Хватает того, что знает моя семья и агентство. Если бы пошел в компанию, где предоставляют телохранителей, то точно бы пришлось об этом сказать. А люди относятся иначе к таким, как я…. К ВИЧ-положительным. — Не хочу показаться совсем тупым, но чем отличается ВИЧ от СПИДа? — Ты даже этого не знаешь? — беззлобно улыбается Чимин. — ВИЧ-инфекция — это медленное прогрессирующее заболевание, вызванное ретровирусом ВИЧ. Он уничтожает иммунную систему человека. Ты же знаешь, что это такое? Иммунная система защищает нас от вирусов и всевозможных болезней. Без нее человек легко может подхватить хворь и помереть. ВИЧ приводит эту систему в полную негодность. Тогда и появляется СПИД — синдром приобретенного иммунодефицита. — Так, ясно, значит, что одно порождает другое. Это вообще как-то лечится? — СПИД никак не лечится. Это конец. ВИЧ же медленно прогрессирующее заболевание и даже в случае его не лечения у человека есть лет десять, чтобы насладиться миром. ВИЧ-инфекцию нельзя вылечить на сегодняшнем этапе развития медицины, но можно контролировать. Для этого есть ВААРТ. — Что это такое? — Высокоактивная антиретровирусная терапия. Я тоже ее прохожу. Она позволяет вести нормальный образ жизни, а также уменьшает вероятность передачи вируса половым путем. К тому же, она позволяет жить человеку с ВИЧ-инфекцией так же долго, как и человеку без нее. В медицинском центре я получил новую порцию таблеток. Чонгук анализирует. У Чимина ВИЧ. Он не лечится. Однако благодаря антиретровирусной терапии Пак может жить обычной жизнью. Это же здорово, разве нет? Да, вирус по-прежнему у него в организме, но его контролируют. Это же хорошо? — Я думал, что ты меня изобьешь, — вдруг говорит Чимин. — Зачем мне вас бить? — изумляется Гук. — Ну, я же тебе не сказал ничего о своем положительном статусе, так еще и попросил поцеловать. Другой бы на твоем месте, меня хорошенько избил. — А как передается ВИЧ? От поцелуя я мог… — Нет, — решительно перебивает Мин. — Он передается через незащищенные половые контакты, а также через кровь и нестерильные медицинские инструменты. Некоторые заражаются от инфицированной матери. Я же заразился самым банальным способом. — Как же так вышло? Чимин вздыхает. Он облокачивается о спинку дивана, откидывает голову и дарит Чонгуку грустную улыбку. Конечно же, во всем виновата любовь. Мин познакомился с ним в консерватории. Тогда была весна — пора любви. Это был милейший юноша с тонкими запястьями и веселыми глазами. Метис. Сложности с корейским языком и сотни словарей в домашней библиотеке. Чимину он понравился сразу. Такой милый, нежный, трогательный юноша, который был прочно влюблен в Чимина и его музыку. Роман был неизбежен, хоть Мин и не хотел завязывать отношения с кем-то из консерватории. Он его очаровал, покорил и полностью собой пленил. Пак и не предполагал, что ему можно так легко вскружить голову. У них было все: свидания под луной, поцелуи в кинотеатре на последнем ряду на безлюдном сеансе, вечера в ресторанах и секс. Чимин и раньше доверял любовникам, поэтому без проблем соглашался заниматься сексом без презерватива. Он не верил в то, что возлюбленный может быть болен. Это же была какая-то чушь. — Он тоже не знал, что болен. Я жил бурной половой жизнью и поэтому всегда сдавал анализы. И когда узнал… — Вы расстались? — А как иначе? Как я мог остаться с человеком, который сделал мне такой подарок? Не осталось ни любви, ни сострадания, одна только ненависть к себе и этому придурку, который трахался с кем попало без резинки. Когда я обследовался, кто-то об этом узнал и слил эту инфу новостному сайту. Написали кучу статеек, но мое агентство защитило меня, несмотря на то, что слухи были правдивы. Однако от угроз не избавило. Меня ненавидят за аморальность, за предательство родины, за болезнь, за талант, за что угодно. И я очень от этого устал. Жить в постоянном страхе, что однажды чья-то брошенная угроза станет реальной. — Я этого не допущу, — убедительно произносит Чонгук. — Тебе не противно? — Защищать людей? Вроде нет. — Я не об этом, — смеется Мин. — Вот я сижу рядом с тобой. У меня ВИЧ. Тебе не противно? — А должно быть? — Ага. Все на меня смотрят косо. Боятся прикоснуться. Даже заговорить. Вдруг вирус перекинется и на них? Однажды меня окатили из перцового баллончика около дома из-за того, что я проходил рядом. Пришлось сменить квартиру. В агентстве ко мне относятся с отвращением. Мне не пожимают руку. А мой агент связывается со мной только по телефону. У него ведь дети. Вдруг принесет ВИЧ в складках пиджака? — Бред какой-то, — морщится Чонгук. — Они вообще что-нибудь об этой болезни знают? — Она может убить. Этого им достаточно. Из-за этого Корея стала для меня чужой. Я перебрался в Японию, где могу тихо заниматься музыкой, не мозоля никому глаза. — Значит, вы отправитесь назад в Японию, когда закончите свои дела? — Да, надо же мне куда-то вернуться. Сердце Чонгука трещит. Всего лишь три дня. И Чимин окажется далеко-далеко. Чон поражается сам себе. Вот, он знает страшную правду и все равно сердцу мил Пак и оно содрогается от мысли, что им придется расстаться. Какого черта? Что в нем такого? Чонгук не понимает сам себя. — Прости, что иногда грублю, — поправляя волосы, тихо говорит Чимин. — Тут я весь на иголках. Постоянно нервничаю и срываюсь. Спасибо, что терпишь меня. — Не стоит, это моя работа. Да и не так вы грубы. Хотя порой… — Ты очень хороший, Чонгук. Пожалуй, даже слишком. Тебя правда не тошнит от моего присутствия? Ты можешь уйти. Ты достаточно для меня сделал. — Мое отношение к вам совершенно не изменилось. Я доведу дело до конца. — Ты мне действительно нравишься, — произносит сладко Чимин, поднимаясь. — Когда я увидел тебя, то сразу подумал: «Ему бы я смог доверить свою жизнь». Чонгука опаляет огнем. Нельзя быть счастливым от такой глупости. Нельзя так радоваться. Это недопустимо! Ну же! Хватит! Но сердце не слушает, продолжая отбивать ритм счастья, продолжая служить улыбке Мина. — Теперь ты все знаешь. Поэтому у нас ничего и не выйдет. Чимин быстро уходит, не разъясняя смысл сказанных им слов. Но Гук все понимает. Ему не показалось. Они оба в выгребной яме чувств. «У нас ничего не выйдет», — соглашается Чонгук, скаля улыбку и грубо пиная безвинный стеклянный стол.