Ронни и Элизабет»
Они найдут это ещё во время остановки на станции в Максфилде, городке возле Манчестера. Они прочтут записку, и поезд тут же тронется. Прочитав, они бросят мимолётный взгляд в окно, на перрон, и увидят весело улыбающуюся Ронни Вареску, которая помашет им рукой, двавая понять, что они проиграли эту партию, и исчезнет, как только в движущимся в сторону Манчестера поезде сменится картинка. Они бы с удовольствием бросились туда же и прикончили на месте, но уже слишком поздно. Они будут проклинать их обеих, но уже всё равно. Вероника Вареску и Элизабет Кэррауэй не умрут в поезде по дороге в Глазго от их рук.***
— Ты видела, видела их лица?! — Вероника заливалась смехом. — Да, Господи, помереть от смеха можно! — Элизабет тоже хохотала, ловя себя на мысли, что в последний раз смеялась, по меньшей мере, семь дней назад. — Ладно, смех смехом, но нам надо что-то дальше делать. У меня идея есть, — успокоившись сказала Вероника. — Излагай. — Раз уж мы оказались здесь, под Манчестером, мы можем заехать туда, к одной моей родственнице. Скоротать у неё ночь-другую — не самая плохая перспектива. А от неё уже и до Глазго доберёмся. — Почему бы и нет? Только вот, нам бы сейчас до Манчестера на чем-нибудь добраться. — С этим позже разберёмся. А сейчас неплохо бы было найти какое-нибудь заведение, любой степени паршивости. Ужасно хочется выпить! — Любой степени паршивости, говорите? Могу показать одно местечко, на вид не шибко презентабельное, но зато с душой, — в их диалог встрял рядом стоящий молодой человек, — Моё имя Том Вэлд, вам оно не о чём не скажет. Никаких притязаний к вам не имею, просто хочу помочь столь очаровательным леди в их похвальном желании выпить чего-нибудь горячительного. На вид ему было около тридцати, его одежда говорила о том, что его материальный достаток оставляет желать лучшего, рубашка на нём была не единожды залатана, а башмаки «просили каши», но улыбка на небритои лице его определенно красила. В зубах он держал самокрутку, которая отлично дополняла его образ, а в руках у него был старенький, потрёпанный жизнью аккордеон. — Так-так, это очень интересно, — сказала Ронни, тут же развернувшись к нему, — Меня зовут Вероника Вареску, можно просто Ронни. А это Элизабет Кэррауэй. Пожалуй, мы согласимся принять Ваше предложение, если вы оставите нам компанию и угостите чем-нибудь, — закончила она, слегка улыбнувшись. — С превеликим удовольствием. — Тогда, вперёд, а то я умру без выпивки! — Ронни, после произошедшего, нам, наверное, не стоит идти не понятно куда, не понятно с кем, не думаешь? — шёпотом сказала Элизабет. — Успокойся, Лиззи, всё будет нормально. Не забывай, пистолет всегда у меня под рукой, — сказала Ронни, подмигнув ей.***
Что касается «уровня паршивости» того заведения, то Вэлд был прав — местечко было так себе. Гразноватое, затхлое, такое же пошарпанное, как аккордеон Тома. Там пахло дешёвым алкоголем и немного сыростью, как обычно бывает в старых зданиях. С Выпьвающие там люди шумно и весело галдели, жизнь в этом заведении кипела, разливалась и пенилась, как пиво в кружках. Элизабет выглядела там достаточно инородно, тихо сидя с краю и покуривая одну из папирос, которые предусмотрительно взяла с собой, в отличие от Вероники, которая невероятно быстро поняла, что тут к чему. Она пила и громко хохотала, и даже то, что на ней дорогое платье из шёлка, которое сильно контрастировало на фоне одежды местного населения. «Видимо, тут роль сыграло её прошлое, в котором, вероятно, было место для подобных заведений» — размышляла Элизабет. — Так откуда вы будите, говоришь? — спросил Том, опустошив очередной стакан. — Из Лондона, прямиком из Лондона, — ответила Вероника, которая тоже уже была подвыпившей. — И что же вас привело в наше захолустье? — Да так, дела личного характера. Значения особенно не имеет, — махнула рукой Ронни, — Вообще, я родом из маленькой деревушки под Варшавой. А страна моя сейчас зовётся Польской Республикой, но родилась я ещё в то время, когда это было частью Российской Империи. Сейчас этой страны уж и на карте нет. А в Британии я оказалась год назад. Я же, знаете ли, певица. Хотела Лондон покорить, да он, зараза, перед моим неземным талантом выстоял, — она засмеялась, — Хотела в консерватории отучиться, петь на сцене лондонского театра, но весь этот год пела в всего лишь кабаре. Зато, познала вкус столичной жизни. — Как я понял из вашего разговора, уж простите за то, что невольно подслушал, Вам надо в Манчестер? — Ну, да, есть такое. К моей кузине, Анастасией звать. — Я и с этим вам могу помочь. Хотите, довезу до Манчестера? — Спрашиваете ещё! Конечно, хотим! — радостно ответила Ронни. — Только, будь добра, выполни одну маленькую просьбу. Раз уж, нам так повезло, и ты, Ронни, оказалась певицей, почему тебе не спеть для нас? Под мой аккомпанемент, конечно же, — сказал он, похлопав по аккордеону. — Да запросто! «Голубой Дунай» знаешь? И он затянул мелодию, медленно раскрывая мехи аккордеона и бережно нажимая на клавиши. Она вскочила на свой стул, и громко запела. Как уже упоминалось ранее, исполнение песен Вероникой — это целое предоставление. Музыка проходит через неё, больше всего играя в руках, в том, как она их театрально вскидывает. Он немного фальшивил, но это придавало музыке особое очарование. Весь паб подпевал ей, но Элизабет молчала. Она смотрела на неё, как она пританцовывает, стоя на стуле, как вместе с музыкой меняется выражение её лица. Она слилась с музыкой, они были единым целым. Вероника притянула к себе весь свет, что лился из грязных окошек, она стала этим светом. Только девушка и аккордеонист. Вместе они превратили это дрянное местечко в самое прекрасное место на земле. Когда мехи вздрогнули в последний раз, и мелодия застыла вместе с пением Ронни, она театрально взмахнула руками вверх и поклонилась. Зазвучали оглушающие аплодисменты, а она слезла со стула, и снова засмеялась. Как поняла в ту минуту Элизабет, именно этот смех Ронни — проявление наивысшей формы счастья.***
— Ну, не карета класса люкс, конечно… — протянул Томас, глядя на свою старую, побитую повозку и дохловатую лошадку. — Да не волнуйся, нам и такое сойдёт! — сказала Вероника. — Ну, если так, то прошу на борт. Вечер был холоден и спокоен. Сверчки в придорожной траве пели свою песню, слова которой никому неизвестны. Все трое обсуждали всё на свете, перескакивая с темы на тему. Через много лет Элизабет так и не сможет вспомнить, о чём они говорили в тот октябрьский вечер, но она всегда будет помнить тёплый запах осени, нежный голос Ронни Вареску, трели сверчков и звёзды. Она могла поклясться, что слышит, как они скребуться на небе. Если бы она умела смеяться также, как делала это Ронни Вареску, когда та была счастлива, то в ту минуту она бы рассмеялась.***
Он оставил их на пороге небольшого дома. Сказал, что если они вновь в друг окажутся в этих краях, они непременно должны зайти к нему. Оставил свой адрес. «Если вам откроет моя жена, Роза, просто скажите, что я вам когда-то помог. Ронни, детка, мы с тобой ещё когда-нибудь обязательно споём». Он широко улыбнулся им на прощание, отдал Элизабет несколько своих самокруток, в качестве сувенира, и скрылся в ночной темноте. В окнах горел свет, на кухне кто-то слушал радио. Ронни постучала в дверь. Через несколько минут им открыла молодая женщина в домашнем платье, на плечи которой спадала коса из густых, тёмный волос. Она окинула их удивлённым взглядом, не веря своим глазам. Секунду она стояла в полном недоумении от происходящего, а после, произнесла: — Ронни, боже мой… Какими судьбами?! В уголках её глаз скопились едва различимые слезинки, а Вероника, широко улыбаясь, кинулась ей в объятья. Они стояли так, обнявшись, пол минуты, пока Элизабет смущённо стояла на пороге, не совсем понимая, что ей надо делать. Позже, Вероника объяснила, что Анастасия Диккерсон, в девичестве, Вареску — её кузина. Между ними не очень большая разница в возрасте, всего лишь в четыре года, потому, в детстве они были дружны. После, она вышла замуж и переехала к мужу, в Великобританию. Они не виделись несколько лет, и были невероятно счастливы вновь встретится.***
Скрежет звёзд и песня сверчков — не единственные звуки той ночи. Ещё был выстрел. Ночь навсегда забрала Тома Вэлда. Забавно, что его так и не смогла убить ни одна из сотен пуль, что преследовали его на войне. Но пуля, выпущенная Эдвардом Лютером смогла. Но Том Вэлд был не тем, кто им нужен. Им нужны были Вероника Вареску и Элизабет Кэррауэй. Но их с ним, к несчастью Лютера и Вернера, и к счастью девушек, не оказалось. Элизабет узнает об этом лишь через несколько лет, когда постучится в дверь, и скажет женщине, которая её откроет, что хочет видеть Томаса Вэлда. Роза Вэлд заплачет, и предложит Элизабет зайти к ней, выпить.***
Но сейчас, после долгого разговора сестёр в гостиной, обе, Элизабет и Вероника, пойдут в свою спальню, одну на двоих, ведь больше свободных комнат в доме Диккерсонов не оказалось, и Вероника вдруг скажет: — Помнишь, мы договорились больше ничего друг от друга не скрывать? Так вот, я, кажется, знаю одну очень важную вещь, которая касается Яниса. Дело в том, что я незадолго до смерти Сильвера, я случайно слышала отрывок их разговора. Они крупно ссорились. Это было в кабаре, оно тогда было закрыто, но я пришла раньше, и они не стали меня прогонять, просто не приняли в расчёт. Никаких подробностей я не уловила, но что-то мне подсказывает, что не просто всё это… Думаю, нам стоит подробнее изучить его дневник.