Трахнуть Эйстрел

С раннего утра двинулись в поход. Сначала спустились в долину и часа три пересекали ее под палящими лучами солнца. На каменной сковороде, кою напоминала эта пустыня, единый караванный путь рассыпался на множество тропинок, цепочек следов, которые меандрировали, пересекались и исчезали в сухих оврагах. Воды нигде не было, зато пыли хоть отбавляй. Вскоре вместе с лошадьми мы приобрели красноватый оттенок, словно вынутые из кипятка раки. Эйстрел не могла найти след пхыфа, не видно было и того, чтобы кто бы то ни было поднимался противоположным склоном. Девушка даже стала сомневаться, может пхыф все же брел без всадника и свернул в горы… Наконец, мы покинули долину. Поднялись на первый гребень, за ним открывались другие стены, выше, отвеснее. Дорога для караванов снова собралась воедино и принялась лавировать под кручами. Несколько часов мы блуждали в лабиринте скал и ущелий. Когда большая часть дня была позади, мы поднялись на перевал, с которого открывалась долина на Запад. Солнце висело чуть левее, чем предстоящий нам спуск, и освещало самую живописную панораму, какую я видел в этой пустыне. Перед нами лежала зеленая долина, похожая по форме на березовый лист, которая своим острым концом опускалась к узкому проходу между двух гор. За ними в дымке, столь далеко, что могло сойти за мираж, синело море. Это был первый раз, когда я увидел море в этом Мире. И это почему-то наполнило меня трепетом и восторгом. Горы вокруг долины были так высоки, что Солнце почти касалось их зубчатых башен. И они были красными, разной степени насыщенности этого цвета… Иные отступали в тень, иные блестели, особенно там где огромные куски породы были словно срезаны ножом, оставив зеркала троллей. По выдающейся в зеленую траву осыпи – ножки листочка – мы поскорее спустились к первому из бежавших в долине ручьев. - Этот оазис, - сказала Эйстрел, - самая зеленая часть во всей пустыне. Но, увы, здесь едва ли найдется пятачок ровной земли, чтобы поставить шатер. В это время мои глаза заметили очень необычное явление. Долина была примерно в тапа шириной и где-то у правого ее края, под ржавого оттенка скалами лежало множество валунов разного размера, желтоватых или зеленоватых… Неожиданно мне показалось, будто некоторые из них двигаются сами по себе… Нет! Мне не привиделось! Я чуть из седла не упал, заставив всех обратиться на это чудо. - Да, мы тут не одни! – подтвердила Эйстрел. Они соскочила с лошади и бросила мне поводья. Сняв притороченный к седлу лук со стрелами (меч уже был с ней), воительница пешком направилась в сторону «живых камней». – Подожди! Я скоро вернусь. Эйстрел не дошла половины расстояния до края долины, когда помахала нам рукой. Ее жест, распространенный у воинов, означал, что здесь безопасно. Караванщики и я двинулись следом. Когда я увидел, что стало причиной нашего переполоха, я удивился еще больше, чем когда заметил «движущиеся валуны». Это были овцы – но какого цвета! Желто-зеленые, кремовые, лишь слегка зазеленевшие с одного бока и, наконец, зеленые полностью, как трава, в которой они паслись! Казалось, остатки здравого смысла улетучились из моей головы, там крутилось лишь (не знаю кем доказанная) мысль, что млекопитающие не бывают зелеными. Эйстрел же зеленые овцы ничуть не поразили. - Оставь лошадь, - велела она мне. – Пойдем со мной, осмотрим ущелье. А вы, если хотите ужина (обратилась она к купцам) гоните их в загон, вон там внизу. Караванный тракт вовсе не шел напрямик, через всю долину. На некоторой высоте, он сворачивал влево и вновь взбирался вверх, проходил узкие "ворота" между двух высоких вершин и пропадал из виду. Ущелье же караваны оставляли в стороне. Зато к его устью сбегались ручьи со всей долины, и серебряный от пены, шумный поток низвергался каскадами между скал. У входа в ущелье было заметно, что недавно поток был куда сильнее. Он повалил несколько деревьев, из тех, что как раз росли в этом месте долины. А также собрал целый вал грязи и мелких камней, который сам же и пробил, обрушив свою ярость на все, что было ниже по ущелью. - Дня три-четыре назад, здесь была сильная гроза. Видел? – Эйстрел указала мне на следы стихии, которые я только что описал. - Согласен. И что это означает для нас? - Для нас, возможно, что ничего. А возможно, что это избавило нас от кое-каких неприятностей. Так неясно выражаясь, Эйстрел перебралась через мягкую грязевую насыпь и стала спускаться по правой стороне потока. При этом она держала меч наготове… Первое тело мы повстречали метрах в ста от входа. Оно лежало на камнях, головой вниз в реке, неестественно раскинув руки и ноги. Еще три тела мы нашли значительно дальше, там, где вода образовала что-то вроде озера в чаше скал. В одном месте у озера каменные стены представляли собой подобие навеса, под ним и лежали люди, разбитые валом набросившейся на них воды. - Вот и все, что осталось от разбойников, - констатировала Эйстрел. Она подобрала небольшой кривой меч из щели между камней. - Похоже, они здесь жили. Думали переждать грозу. Потом, когда пошла вода, попытались залезть на стены ущелья, но не смогли… А овцы это их. - Почему ты думаешь, что это были разбойники? - А кто еще может пасти овец в этой глуши? Если ты сам не разбойник, то у тебя мигом все отберут – закона-то нет. Я кивнул. Потом заметил: - Странно. Мы дважды видим трупы в этой пустыне. И все они умерли от воды! Сначала Иктус, потом эти… Мы решили, что не пойдем дальше по ущелью. Даже если были еще разбойники, они не могли выжить, если бежали вниз – вода неминуемо должна была догнать их и прикончить. Вот овцам – повезло. Они были на относительно широкой поверхности и, видимо, поднялись в верхнюю часть долины, когда началась гроза. Интересно, думал я, погибнет ли эта популяция овец, или одичает и будет жить в долине – ведь здесь достаточно пищи и воды? Когда мы вернулись, овцы собранные в загоне, тревожно блеяли. Вскоре стала ясна причина – трех овец зарезали. Из одной готовили кашу, напоминающую плов. Двух других убили ради шкуры и сейчас свежевали. Я подошел посмотреть, как это делают. - Наверное, дорого стоит такая зеленая шкура? – спросил я. Торговец, занятый делом, остановился и удивленно посмотрел на меня. - Шкура, как шкура. Когда выделаешь, будет белая. Тогда я нагнулся и потрогал руками волоски. У меня созрело «научное» объяснение этого феномена. - Значит, если это отмачивать и тереть камнем, зеленый цвет сходит? – уточнил я. Получив утвердительный ответ, я окончательно запасся теорией. Зеленый цвет шерсти обусловлен микроскопической водорослью или лишайником, которые растут на шкуре животного. Интересно было бы занести его на Землю и проверить распространяется ли он там… Однако, мне стало жалко овец, шкура которых не такая уж ценная, как казалось, а мясо сгниет в земле, потому что сохранить его не представлялось возможным. Тем более, что караванщики рассуждали, что неплохо бы завтра убить еще овец, чтобы забрать их шкуры. Но, это не помешало мне до отвала натрескаться местным пловом. За ужином мы рассказали остальным о печальной участи шайки разбойников. Торговцы обрадовались. - Вот и славно, - сказал Тукх. – Чтоб им в Хал-Хал после смерти провалиться! - Кстати, - спросил я. – А нет ли слухов о том, где этот Хал-Хал находится? - Неужели княжеский посланник не учился в школе? – удивился Тукх. – Ведь есть же одна песнь, где рассказывается как Бог, решил воспрепятствовать Йорду разгуливать по Свету и завалил тучами выход из Хал-Хала. И Йорд не мог выбраться, сидел в сырости и холоде. А чтобы согреться сжег гору Андурупагаг. Пепел от этой горы и сейчас можно найти на Крайних Западных островах. Значит, Хал-Хал находился еще западнее. - И что случилось с Йордом? – спросил я. - Как что, Бог понял, что ему скучно без Йорда и убрал тучу, чтобы тот мог выбраться! Это знает каждый ребенок! - Я учился в специальной школе для дипломатов, - вывернулся я. – Там эту часть трактуют как сомнительную. Может, выбрался, а, может, и нет… - И, между прочим, так и есть! – неожиданно вступился за меня Горбай. – И вообще, не известно, кто сидел в Бездне Духов. Вас послушать, так можно подумать, что Йорд множественен сам в себе. «Закрыл выход Им» - говориться! - Настоящий еретик! – усмехнулся Анмэ. – Вот нашпигуют тебе язык калеными иголками, за твои слова! - Чей язык нашпигуют в Шипуре, куда мы едем, это вам инквизитор скажет! – огрызнулся Горбай и, покосившись на меня, добавил. – Это я не про Вас, благородный господин! - Видел ли кто-нибудь вход в Хал-Хал из ныне живущих? – заинтересовался я. - Видели и не раз, - ответил Анмэ. – Но Йорд так заколдовал свой остров, что всякий, кто попадает в Хал-Хал рассказывает свое. Одни видят ужасных чудовищ, другие несметные сокровища, третьим Йорд предлагал работать на него семь лет, но обманул с наградой. Мы поели, обсудив еще немного хитрость Йорда, а затем Эйстрел предложила нам три жребия. Я и Горбай вытянули по длинному прутику, короткий остался в руке Эйстрел. - Была у меня одна подруга с острова Йорда. Вместе мы были на войне, - после этой фразы Эйстрел задумалась, словно решая, что еще следует нам узнать о ее подруге. - Она погибла в войне за Веру, - добавила девушка, глядя куда-то в пространство, словно вспоминая былое, а может, выдумывая свою историю на ходу... - Так вот, когда она была жива, бывало, как начнет рассказывать о своих похождениях, – так ни слова правды от нее не добьешься. Одну ее историю я вам расскажу. - А откуда тебе известно, что в этой истории нет ни слова правды? – спросил Анмэ. – Ведь подруга тебе, что врёт не говорила, да и известно, что вы женщины таковы – нет-нет, да и сболтнёте лишнего. - Ну, ты, поосторожнее с этим, - осадил его Тукх. – Будем считать, что слову госпожи Эйстрел доверять можно. Я вот, например, верю, что все это ложь. Зачем мне лишние неприятности? - Моей подруге, когда она рассказала эту историю, не поверил никто. Столь эта история была необычна, что даже в сказках о таком не упоминалось. Поэтому можете не бояться. Даже если кто-нибудь из вас это повторит, его только назовут лжецом и ничего больше… А случилось это на острове Йорда. Тогда моей подруге, как и мне, было четырнадцать лет. И были мы жрицами-девами в храме Моря Солга Ро. Вы о жрицах-воительницах, должно быть, слышали? В качестве вступления к своему рассказу, Эйстрел дала нам некоторое описание острова Йорда. Но Эйстрел была несколько непоследовательной в этой части рассказа – вероятно, географические описания не ее конёк. Поэтому мне придется самому кратко обрисовать, что представляет собой остров Йорда (на котором я имел счастье впоследствии побывать), а потом вернёмся к рассказу Эйстрел. Остров Йорда невелик. Но обойти его вокруг невозможно. Берега его сильно изрезаны, скалисты и во многих местах покрыты непроходимыми зарослями. По форме остров похож на кисть руки с четырьмя пальцами, которые обращены на юго-восток. «Пальцы» называют по порядку (с северо-востока к юго-западу): Первым, Вторым, Третьим и Четвертым; а заливы между ними называются Кривой, Толстой и Тонкой бухтами. Это крупные заливы. Мелких же великое множество. Длина пальцев, примерно, тапа три. А от конца Второго пальца до основания ладони – девять тапов. Пальцы представляют собой горные хребты, заросшие лесом и кустарником с голыми скальными гребнями у вершины. В середине ладони эти хребты встречаются, образуя нагромождение вершин, горных цирков и отвесных стен. Основание ладони, – наоборот, на полтапа шириной, низинная, затопляемая приливом полоса, покрытая непроходимыми переплетениями ветвей и корней-подпорок приливных деревьев[1]. На конце языка Толстой бухты расположен священный пляж Храма Солга Ро (духов морской пены), где проводят обряды. А в ста шагах от него Дерево Йорда. Первый ряд строений у моря – это хижины жриц и питхи[2] и молельни. Далее в долине и на холмах, и склонах гор – поля, сады и жилища остальных жителей острова. В сторону моря, примерно в семистах шагах от священного пляжа, напротив друг друга, находятся пирсы, куда пристают заходящие на остров корабли. Ширина залива между ними здесь, приблизительно, две трети тапа. На острове демократия и формально равенство полов. И милитаризм. Жрицы, служащие в Храме Солга Ро составляют авангард его армии. Их расположение у самой воды не случайно – в мирное время они договариваются с морем о хорошей погоде, они же первыми встретят врага стрелами, если ему вздумается высадиться на остров Йорда. Но этнографическое описание острова Йорда сейчас не входит в мои планы. Тем более, что Эйстрел ничего об этом не говорила. Ограничимся географическим. Пора вернуться к ее рассказу: «...Теперь я расскажу, что случилось с моей подругой. У жриц есть несколько ежедневных обязанностей. Но большую часть дня они свободны, если не учатся, и не тренируются в военном деле… Ну, да, они свободны и вольны делать, что вздумается. И о пропитании им заботиться не надо, так как жители острова приносят еду в Храм. Но есть, все же, некоторые запреты, не священные… которые исходят от Пентарха Войны Храма[3]. В общем, Грознейшая Йнгри считает, что на острове много опасностей: кипящие источники, которые бьют из-под земли и вонючий дым, от которого слепнут, высокие скалы, непроходимые чащобы… и покуда жрицы в ее отряде состоят… ну, то есть, пока их не убьют на войне к общей пользе – им запрещено шататься по острову! И моей подруге, бывало, доставалось за ее отлучки. Это научило ее осторожности. Она уходила так, чтобы ее никто не видел. Даже Йнгри не способна уследить за пятьюстами жрицами сразу. Моя подруга брала лодку какого-нибудь рыбака, который спал после ночного лова, и плыла в тайные бухты, купалась на пустых пляжах, лазала на скалы, какие еще не успели надоесть. Часто она это делала не одна, а с приятелем. Имя его в этой, до конца выдуманной истории, не имеет значение, а прозвище у него было Бара[4]. Был он примерно такого же возраста, как моя подруга, и такой же отчаянный… А уж задавака! Ну, пару раз я ему пинков отвесила, так что вел он себя со мной… и подругой моей… вполне по-дружески. Однажды они стащили лодку покататься и поплыли в Кривую бухту. Кривая бухта называется Кривой, потому что загибается к центру острова. На конце у нее как коготь. И расстояние между этим когтем и нашей бухтой совсем небольшое. Гребень Второго Пальца в этом месте представляет собой отвесную с обеих сторон скалу на верху которой площадка размером с поле для игры в «корзины и яйца». А вот спуститься вниз с этой площадки или подняться на нее не получиться. Нельзя даже дойти по берегу до Кривой бухты пешком. Приходится плыть вокруг Второго Пальца. Путь был неблизкий, но раньше полудня они высадились на песчаном берегу у основания Первого Пальца. На «когте» лучший пляж на всем острове Йорда… Дно там богато ценными раковинами, камни поросли губками, а между ними нежный белый песок. Накупавшись и наловив рыбы при помощи лука со стрелами[5], они решили взойти на вершину гребня, чтобы взглянуть на море к Востоку от острова. Моя подруга никогда еще не поднималась на гребень Первого Пальца. Пошли вдоль ущелья по направлению к середине острова, чтобы найти удобное для залаза место. Они поднимались примерно пару тап вглубь острова, когда ущелье разделилось на два. Выбрав правый проход, подруга и Бара пошли по нему. Обоим пришлось скинуть туники и нести их, потому что они цеплялись о кустарник и могли изодраться. Они даже поспорили не повернуть ли назад: стоит ли гребень того. Однако, вскоре им повезло – они заметили подобие тропки. Теперь уже вопроса идти вперед или нет, не было, так как оба хотели выяснить, кто и зачем мог проложить тропу в этой необитаемой части острова. Пройдя еще тап, они сделали сразу три открытия. Во-первых, они выбрались на что-то наподобие террасы, нависающей над Восточным побережьем острова, откуда было видно спокойное, бесконечное море в обе стороны. Во-вторых, с террасы вниз низвергался водопад – ибо здесь же в горном цирке лежало озеро с прозрачной и прохладной водой. Это было к месту, потому что оба взмокли, были расцарапаны кустами и хотели освежиться. В-третьих, в озеро впадала маленькая речка с ледяной водой, вытекающая из узкого ущелья. Через это ущелье можно было продолжить путь с террасы, и, вероятно, оно приводило в горы в центре острова, где в тени вершин лежал снег. Подруга и Бара надели туники, зато сняли сандалии, и пошли вглубь ущелья, бредя местами по воде, местами по белым, круглым камням, отшлифованным течением. В одном месте ущелье было засыпано обвалом. Речка там ушла под камни и журчала в щелях под ногами. Ширина ущелья в том заваленном месте была не больше трех шагов. Моя подруга и Бара шли рука об руку. Когда они прошли то место и начали спускаться с нагромождения камней, то подруга заметила, что что-то не так. Они шли назад! Как такое могло быть?! Они развернулись и убедились, что минуту назад шли в другом направлении. Едва не умерев от страха и любопытства, они подошли к тому месту, где это случилось. Пред ними было что-то наподобие зеркала – одинаковые в обе стороны стены от некоей призрачной черты. Бара кинул вперед камень и камень угодил ему в грудь. Он упал от неожиданности и закричал. Подруга обозвала бы парня трусом, если бы сама не была так напугана. Они исследовали эту штуку, бросая в нее камешки, и камни-отражения вылетали навстречу. Это было бесплотное зеркало, которое отражало не свет, а сами предметы. А потом Бара вошел в зеркало еще раз и вышел – там, где исчез его затылок, возникло лицо. Они уже хотели было возвращаться в поселок и поведать всем об этом чуде, но моя подруга заметила, что немногим выше человеческого роста эффект отражения пропадал. Вскарабкавшись на скалу, она преодолела барьер и увидела «зеркало со спины». Это было переплетение серебряных нитей, подобных паутине и посреди них висело туманное пятно. А с другой стороны от зеркала в стене ущелья чернел вход в пещеру. Именно из пещеры и начиналась река, вдоль которой они пришли сюда. Бара тоже перебрался через «зеркало». - Ух, ты! Похоже, это «зеркало» здесь специально! Давай посмотрим, - сказал он, увидев пещеру. Они были не настолько глупы, чтобы не догадаться, что это магическая пещера. Лично подруге не хотелось туда входить, но оставить друга одного она не могла. - Мы пройдем совсем недалеко, пока можно что-то рассмотреть в темноте, - пообещал Бара. Однако, это обещание сыграло с ними дурную шутку. Когда они зашли в проход достаточно, чтобы солнце не проникало туда, оказалось, что на дне речки растет что-то вроде светящегося мха и его света (совсем незаметного на солнце) вполне хватает, чтобы видеть стены вокруг прохода. Во тьме терялся только потолок, который, кажется, был весьма высок в глубине пещеры, будто она превратилась в вертикальную щель. Так, по петляющей вместе с проходом реке, они прошли шагов двести от поворота, где был виден выход. Там была неширокая зала, в стенах которой зияло несколько дыр, ведущих в боковые проходы, где воды не было и было совсем темно. Главная же расселина пещеры уходила вглубь, и перед нами образовалось озеро. Из-за глубины свет под водой тускнел и делал почти неразличимыми странные очертания зала. - Всё, - сказала подруга. – Дальше надо плыть. Если бы у нас была лодка, можно было бы попробовать. А так слишком холодно – утонем. Я уже вся дрожу. Бара согласился, что дальше прямо идти нельзя. Но ему пришло в голову, что это пещера принадлежит карликам-слизхам. И где-то тут должен быть их горшок с золотом. Подруга говорила ему, что горшок с золотом это сказки, но он был слишком воодушевлен своей идеей – ему было все равно, что искать: «ну, не горшок, так кувшин найдем». И главное, в проходах сухо, поэтому не так холодно. Подруга была вынуждена согласиться, что там, где стоял Бара, из прохода, как будто бы, шел теплый воздух. Бара сказал, что это знак, который поможет им, и стал искать золото слизхов. Он ощупью лазал в боковые пещеры. Подруга умоляла его быть осторожным, не заходить слишком далеко. Сама она тоже искала. Но без особого энтузиазма. Так останавливалась «на пороге» пустых, непроглядно черных проходов, пролезть в которые, иной раз, можно было разве что не четвереньках. Там их было много. Больше, чем они сразу заметили. Как сотов у пчел в гнезде. Бара кричал в проход, прислушиваясь к эху, прежде чем войти туда. Подруге это не нравилось, почему то это было очень страшно крикнуть в темноту, она не могла заставить себя это делать. Должно быть это было предчувствие, но когда и так страшно, ты уже не знаешь, что это просто твой страх или дурное предчувствие. А Бара искал всерьез. Лазал, ползал, ощупывал все, перекликался с подругой и переругивался. Выражался бранно, если ударялся головой о потолок. Это моей подруге тоже не нравилось, ей хотелось дать ему по морде, но не здесь, а когда они выйдут на свет. Вдруг он исчез в проходе на противоположной стороне речки. В каком, она не видела, потому что сама осматривала свой тоннель, - довольно просторный. Она подумала, что он замолк, потому что она только что ругала его, чтобы он был осторожнее и не заходил слишком далеко, и он решил ее напугать. Она закричала, чтобы он вылезал, потому что она и так уже напугана до икоты, и если он сейчас же не вернется, пойдет к выходу из пещеры, а он путь делает, что хочет. Но Бара не отвечал. Подруга перешла реку и стала кричать, звать его, заглядывая в боковые проходы. Подруга делала это долго, хотя ей было очень страшно, дольше, чем надеялась услышать отклик. Она была зла, потом плакала и, все же, звала… потому что Бара был другом. Потом замерзшая и раздавленная выбежала на свет, и полетела за помощью. Моя подруга почти не заметила, как перелезла через колдунское зеркало, как бежала вниз с горы, изорвав тунику о кусты, как выскочила на берег, где на песке стояла лодка. Моя подруга, не обращая внимание на поднявшийся ветер, вывела лодку из Кривой бухты и обогнула Второй Палец. Ей пришлось напрячь все силы, чтобы бороться с волнами и держать против ветра в Широкой бухте. Ее некому было сменить на веслах. И все же… все это было, как во сне... Бросив лодку там, где они взяли ее утром, подруга побежала в Храм… По пути она увидела стражника в порту и закричала, что нужно собрать людей на поиски парня. Стражник понял, что кто-то заблудился в какой-то пещере, но не мог взять в толк, кто такой Бара. Решив, что с проблемами молодых жриц должны разбираться жрицы постарше, он послал ее в Храм. Подруга махнула рукой на бестолкового болвана и побежала туда, куда и без того спешила, за подмогой. На священном пляже она встретила агньяну[6] Кай, которая тренировала девочек в упражнениях с оружием в полосе прибоя. Та была рассержена, когда подруга заставила ее выйти из волн и остановить тренировку. Подруга говорит: - Кай, Бара пропал. Про отлучки моей подруги Кай знала, и даже должна была поймать ее за руку, если такое увидит и препроводить прямиком на кухню. (Еду-то нам приносят, но мыть котлы самим приходится). А Кай спрашивает: - Кто пропал? И где? - Да Бара. Парень, с которым ты меня видела вчера. Мы вместе плавали в Кривую бухту, потом поднялись в горы. И там он потерялся. В пещере. Кай и говорит: - Ну, ты, добегалась, сестренка!.. Ладно, беги сейчас в город, скажи, чтобы пошли искать своего. Подробно им расскажешь, где он потерялся. Пусть ищут. Если это парень, то это не наше дело, если только помощи у гадалок попросят. Да, и объясни им конкретно, о ком речь, я тебя вчера ни с кем не видела. Потом возвращайся, как можно скорее. Поставлю тебя на службу. И скажу все Йнгри, сама знаешь. - Спасибо, Кай! – поблагодарила ее подруга. И побежала в город. По дороге решила, что у Кай совсем плохо с памятью, как у старухи, или заработалась она с подопечными. Бара жил в Каменоломни – это так квартал назывался на террасе под Крепостным валом. Там добывали камень для постройки. А Крепостной вал, насыпанный над ним, был последней чертой обороны, на случай если враги захватят берег с Храмом и долину с городом. Здесь самое страшное место в моей истории. Никогда бы не поверила, что самое ужасное может случиться потом, когда ты уже вылез из злополучной пещеры, спустился с гор, прибежал в город, искать помощи. Понятно, какой реакции можно было ждать, каких слов. Заслужила, дура! Но то, что случилось, и представить было невозможно! К кому ни обращалась подруга в Каменоломне, все притворялись удивленными и делали вид, что не знают, кто такой Бара. Будто и не было его вовсе. Иные ругали ее и угрожали ей. Неужели все сговорились против нее? Или это какая-то городская вера, чтобы оставлять потерявшихся в пещерах и запрещать звать их по имени? Ничего подобного никогда она не слышала! Оставалось одно – рассказать отцу и матери парня всю историю. Но раньше она встретила младшего брата Бары, и рассказа ему какая беда стряслась… - Надеюсь, твой друг найдется, - говорит мальчишка. – Но у меня нет братьев. Только две сестры. Тут подруга подумала, что кто-то из них сошел с ума. Заговор там или какой обычай, но как можно было убедить десятилетнего сорванца, который обожал Бару, говорить будто у него нет брата?! - Это же я! – закричала подруга. – Неужели ты меня не помнишь? - Помню, конечно… Он определенно знал подругу, помнил, что она к ним заходила, но вот, что у него был брат, ни живой, ни мертвый, никогда не слышал и не помнил. Поздно ночью моя подруга постучала о притолоку в хижине жрицы Пентарха Йнгри. Отодвинув циновку, вошла. Поступать так стоило лишь по очень важному делу. - Я убежала сегодня из Храма и плавала с другом на лодке, потом мы полезли в горы, нашли пещеру, в ней мой друг заблудился… - Это тебе наставница так сказала, прийти среди ночи за розгами? – спросила разгневанная Йнгри. – Что за друг? - Нет, я сама пришла. Это Бара. Вы его знаете. - Бара? - Вы сказали, что если еще раз увидите меня с ним, то высеките меня в его присутствии, - напомнила подруга. - Сядь, - сказала Йнгри. – И расскажи все, ничего не упуская. И когда подруга рассказала эту историю, Йнгри отправила ее, со словами: - Сегодня иди спать. И молчи. Завтра я скажу тебе, что с тобой делать. А утром мою подругу никто не разбудил. Она проспала до позднего утра. И когда она выбралась из хижины, кругом была суета, и всем было не до нее. Она сначала понять не могла, что случилось. То ли Бару все собрались искать? …но почему тогда на нее никто не обращает внимания? Или что? И вдруг она увидела паруса в бухте и вспомнила, что вчера в городе слышала о кораблях Священной Войны. Там в бухте стояли два трехмачтовых корабля. Больших, они даже не могли вплотную подойти к пирсу – там было для них недостаточно глубоко. На северной стороне пляжа, ближе к Дереву Йорда, стояла вся молодежь из Храма. В парадной одежде, с луками и копьями. Все жрицы, кому уже исполнилось пятнадцать лет. Те, кто был младше, сидели на песке вокруг и смотрели на них кто с завистью, кто с робостью, кто как… но все глаза были прикованы к этому зрелищу. Ближе к Священному Дереву, там, где начинался вытоптанный круг жертвоприношения, под специальным навесом стояли все пять жриц Пентархов со своими помощниками и доверенными. А еще, возле навеса были чужие мужчины-воины (без оружия и щита – этого не позволял наш обычай – но в одежде, которая отличает благородных людей, идущих на войну, от всех прочих). Короткие морские туники, белые, а не рыжие, как у простых моряков, с лазурной волной-окантовкой понизу. И юбочки из клиньев, плетенных железными кольцами. Шлемы с перьями они сняли и держали в руках, потому что было жарко. И еще одну вещь я заметила. У каждой жрицы есть именной амулет – небольшая бляшка с защитными рунами и именем. Она носится на шее на шелковом шнурке, совсем близко к шее, чтобы не зацепиться случайно за что-нибудь. Шнурок завязывается специальным узлом, который сам не распускается. Этот амулет на теле, после битвы, помогает опознать павших. Конечно, не всегда мы их носили, но если собираться на войну или на парад, то надевали обязательно. А на девушках их не было. И тогда мне стало понятно, почему… ну, я хочу сказать, …мы же с подругой вместе там были. Жеребьёвка. Слово держала Великая Жрица Гегея ин’Сиз, Пентарх Обрядов Солга Ро. Она имеет общую прабабку с моей матерью, хотя та никогда не жила на острове Йорда. Ну, да это не важно… - Мы заключили договор о Мире со Священным Союзом Артака[7]. По условиям договора мы обязаны оказывать друг другу достойную военную помощь. Союзников таких следует уважать. Вас здесь пятьсот жриц. Храм внесет свой вклад в Священную Войну, десятой долей того, чем он располагает. Добрая треть из вас умеют держать оружие в руках. Мы выберем пятьдесят достойных. Еще двести тридцать мужчин от войск города будут сопровождать вас. Пусть же свершиться обряд, дочери Моря! Перед Йнгри поставили большую чашу. Именно ей, как посвятившей себя войне, духи должны были открыть свою волю, кто принесет Союзу победу, а Храму Солга Ро честь и славу. Йнгри вытягивала амулеты с именами из чаши и, взглянув на них, передавала их доверенной жрице-помощнице Гигеи, та зачитывала имена. Названные выходили вперед, остальные же следили за каждым движением глаз или губ, зачитывающей имена жрицы. И вот, где-то на второй четверти жеребьевки, Йнгри достала очередной амулет и передала его глашатаю. А она медленно, четко, холодным голосом произнесла имя моей подруги… Та сначала опешила, даже на ноги не встала. А сидела подруга в первом ряду смотревших на представление девочек, и все уставились на нее. - Встань, что же ты, - говорит Йнгри, еще раз называя ее имя. - Я? А подруга знала, что амулет свой она в чашу не кидала. Он лежит сейчас в ее хижине, вместе с парадной одеждой. Ее никто не предупредил. Ведь Йнгри знает, что ей нет еще пятнадцати лет. - Ну да, ты. Ты же у нас лучше всех стреляешь из лука. Что ты удивляешься? – мягко говорит Йнгри. Обалдевшая подруга входит в строй вызванных, где ее хлопают по спине, ободряюще шутят. В голове ее сумбур и в висках стучит кровь. Пока вызывали остальных тридцать избранниц, подруга немного успокоилась, пелена спала с ее глаз, и она смогла думать. Ей стало ясно, что тут не одних духов воля. Но причина этого оставалась непонятной. Хотя явно имела отношение к тому, что произошло вчера. Что это? Наказание? Такая форма изгнания? Как-то все это непохоже на то, что она ожидала… Но она решила, что от нее требуется молчать и делать вид, что все в порядке. Если бы ее позавчера спросили, хочет ли она на войну, она сказала бы «да». Но позавчера этот вопрос казался невозможным. Да и теперь, как-то не верилось, что такое происходит. Почему все это на нее обрушилось в последнее время? Потом всех девушек, кому предстояло отплыть, очистили в Святилище. И обряд смыл тяжесть и чувство вины с души моей подруги. На пиру она веселилась и шутила со всеми. А на рассвете взошла на палубу… спокойно. С мыслью, что там, на войне, каким бы опасностям она не подвергалась, она будет более счастлива, чем могла бы быть, оставаясь на острове Йорда.» Эйстрел закончила свои речи. Спутники наши сидели с вытянутыми лицами подле костра, по другую сторону от нас. А за нашими спинами уже был круг непроглядной темноты ночи, ибо луна еще не вышла из-за гор. И в это время, не успели мы подбросить еще поленьев в огонь, как в загоне для овец раздался какой-то шум, и овцы стали метаться, натыкаясь на изгородь, и испуганно блеять. Мы повскакивали на ноги. Кроме Эйстрел, которая просто коснулась сандаловых ножен рукой, словно проверяя, на месте ли меч. - Сова поймала мышь в загоне, - заявила она. – Она только что пролетела над нашими головами. - Страхи-то какие! Надо было вам, госпожа, такие ужасы рассказывать в таком месте, - пролепетал Горбай, вертя головой по сторонам. - Место как место, - буркнул Анмэ. – Будто есть в этой пустыне другие места! - Ну, тут еще поблизости бронси разбойников бродят. По нему было заметно, что дальше пяти шагов от костра он не отойдет, даже если ему приспичит. - Не ты ли, зарезая их барана, говорил, что так им и надо? – спросил Тукх. – А ведь кровь привлекает духов! - Ну, я не имел ввиду, чтобы оставить их без погребения… - жалобно оправдывался Горбай. – Все же бродячий дух, это неправильно. - Я, пожалуй, пойду спать, - сказала Эйстрел. – Разбудите меня, когда выйдет Луна. - Я предпочту стоять на страже после тебя, - высказался я. Наши заявления породили некую молчаливую панику среди торговцев, и меня это позабавило. С одно взгляда на них было ясно, что эти солидные взрослые люди бояться оставаться одни в темноте, как какие-нибудь пионеры, отправившиеся в лагерный поход с ночевкой, и наслушавшиеся историй о мертвецах и маньяках. Мне-то история Эйстрел не показалась страшной. Сочувствие она, безусловно, вызывала. И много вопросов, если это хотя бы наполовину правда. В том, что Эйстрел рассказала частью о подлинных событиях, предшествовавших ее путешествию с острова Йорда, я не сомневался. Я решил как-нибудь расспросить ее в одиночку. Не этой ночью, но в пути удобный случай обязательно представиться. Эйстрел разбудила меня на дежурство посреди ночи. Луна уже взошла и своим светом преобразила пейзаж, который я видел днем, до неузнаваемости. Альпийский луг долины, местами серебрился и казался покрытым скорее снегом, чем травой. Горы, наоборот, были черными, как и силуэты деревьев возле лагеря. Каменная глыба у изгороди овечьего загона стала похожа на маленького динозавра присыпанного пеплом или пылью. Я сидел возле костра от которого остались угли и лишь одно полено пускало дрожащие языки пламени. Просто сидел не двигаясь, считалось, что я в карауле. Высматривать, не приближается ли кто к лагерю, было бесполезно, – вот услышать – может быть, повезет. Пока я слышал только насекомых. А еще овец, которые временами начинали вздыхать и тревожно блеять. И вот под эти печальные звуки, я надумал сделать нашим попутчикам одну маленькую гадость. Когда уже немного времени оставалось скучать «на часах»[8], я обошел загон – он был треугольный – и начал выламывать секцию забора в углу противоположном от лагеря. Забор представлял собой сетку между вкопанных в землю жердей. Сама сетка была сплетена из какой-то колючки – наверное, это был невысокий кустарник, жесткие ветки которого покрывали очень острые иглы. Я выбрал секцию, которая была послабее и, в конце концов, повалил ее. Пока расшатывал столбик, получил несколько болезненных заноз. Не представляю, как разбойники сплели эту сетку – всего метров сто по периметру – это же никаких перчаток не хватит на такую работу! Овцы не поняли моих намерений, и никуда не побежали. Они жались в противоположной стороне загона и все более тревожно блеяли. Тогда я вновь обошел загон и оказался к ним поближе. Бросил в них камень, но лишь разбудил какого-то молчаливого барана, заставив того броситься наутек и издать низкое, пронзительное беее… грозившее разбудить моих спутников. Тогда я решил поступить с тупыми овцами по жестче. Раздул остатки костра и сунул туда сухую ветку, похожую на веник. Она с треском разгорелась. Взяв этот импровизированный факел в одну руку, а в другую прихватив несколько камней, я пошел к загону. Сначала швырнул ветку в середину стада, и этим вызвал массовое бегство в нужную сторону. Отстающих подгонял камнями в жирный зад. Вскоре все стадо устремилось в панике в пролом. Неудачливые овцы, которых прижали сородичи к ограде в узкой горловине прохода, дико вопили. Зато после, оторвавшись от колючек, они догнали впереди бегущих, и все стадо понеслось вверх по склону, этакая лавина наоборот. Крики овец разбудили даже горы, и эхо отозвалось от невидимых во тьме скал беспорядочными толчками. Полуголые спутники мои столпились у меня за спиной. - Кто-то проник в загон, - пояснил я. – Но в темноте ничего не разберешь! Я кивнул на догоравшую за забором ветку. Они, конечно же, решили, что я кинул ее, подсветить себе, высматривая зверя. Ну, может, решили так все, кроме Эйстрел. Но девушка ничего не сказала. Она вообще смотрела не на меня, и не в загон… Тогда я повернулся туда же и увидел, что шагах в двадцати от меня, на большой глыбе, устроилась светлая, почти седая в лунном свете лисичка. Осторожно пошел я в ее сторону. Лиса не выразила никакого страха, только повела кисточкой одного уха. Она сидела, не сводя с меня спокойных, цвета ночного неба глаз, в которых маленькими звездочками, отражались костер и луна. Когда я подошел шагов на семь-восемь, вдруг поднялась грациозно на ноги. Дескать, пора прощаться… - Тя-уй-уй-уй… - раздался мелодичный флейтоподобный, непередаваемый человеческим голосом звук, а в конце, как струна порвалась… Зверек неслышно спрыгнул в траву и исчез, будто его и не было. Тут уж все поверили, что дело с овцами без нечистой силы не обошлось. Купцы ожесточенно заспорили, кому оставаться в карауле, и как защитить лагерь от злых чар. А мы с Эйстрел пошли спать.