Пятнадцатый отряд

       В кабинете окно распахнуто настежь, а лёгкий ветерок колышет прозрачный тюль. Даже такой слабый поток свежего воздуха приносит мне долю облегчения, и я нахожу в себе силы посмотреть на рабочий стол. Над ним высится мой дядя, снявший по случаю жары форменную бледно-золотистую куртку. Длинные для мужчины, светло-русые волосы собраны в пучок. Он пока не обращает на меня внимания, занятый чтением какой-то записки, и я успеваю в деталях рассмотреть его стол. Папка с отчётами, стопка личных дел курсантов, прошедших отбор, закрытая чернильница, металлическое перо, тарелка с персиками, нарушающая строгий порядок. Совсем этому не удивляюсь: знаю, что дядя очень уж любит их разламывать пальцами и есть кусками. Странная привычка, но ведь кто из нас без каких-либо причуд? К своей щемящей досаде замечаю посередине столешницы единственный табельный лист. Мой, чей же ещё. Он одиноко лежит, привлекая к себе внимание, давая понять, что именно о нём и пойдёт речь. Я пребываю в полной уверенности, что меня отошлют домой. Мне не обязательно тут сидеть, слушать спокойный голос капитана, скомкано отвечать на вопросы, может, попытаться оправдаться. Я не готов к разговору, просто чувствую, что не готов, но и не знаю, как его избежать или хотя бы отсрочить. Наконец, Уолтон тяжело выдыхает, бросает записку на стол и поднимает глаза на меня. Они у него такие же серо-стальные, как и у меня, фамильная черта. Сердце замирает, я чувствую неприятный холодок страха. Выражение лица у него кислое, усталое. Причина в том, что он только что прочёл или же во мне? Точнее в том, что я, его племянник, не сдал экзамены. — Этел, садись, — обращается он ко мне, указывая на свободный стул.        С груди укатывается мерзкий ком ожидания, если дядя обращается ко мне так неформально, значит настроен он мирно. Хотя бы так. Иду к стулу, краем глаза наблюдая за тем, как капитан берёт мой табель, одновременно другой рукой притягивая к себе поближе тарелку с фруктами. Сейчас лето, и он может побаловаться ими всласть.        Как только я сажусь, с неким усилием заставляю себя смотреть в серые глаза родственника. Нахожу в них некое сочувствие, понимание. Спасибо, что не жалость, и так ощущаю себя никчёмным слабаком. Уолт, который старше меня лет на двенадцать, быстро пробегается взглядом по листу, который подтверждает предел моего развития и возможностей. Дядя кивает, очевидно соглашаясь с какой-то мыслью в голове, и берёт левой рукой персик. — Ты не пришёл ко мне, как только я начал вызывать проваливших, — фрукт катается в его ладони словно игрушка, — не стоит так огорчаться по этому.        Он спокоен и кажется даже равнодушным, я редко видел его злым за целый год обучения. Капитан говорит мне слова, призванные хоть как-то успокоить меня, унять это неприятное чувство. Но должного эффекта они на меня не оказывают — я в отчаянии, и самоконтроль с ним не особо справляется. Разлепляю губы, только сейчас заметив, что они пересохли. — Мне нужно было побыть одному. Сейчас я взял эмоции под контроль, — стараюсь убедить не столько собеседника, сколько самого себя. — Ага, я вижу, — беззлобно вернул Уолт и снова протяжно выдохнул, — само спокойствие. Что будем делать, Этел?        Я ждал этого вопроса, ждал и боялся. Что делать? Я знаю точно, я не хочу возвращаться домой таким образом, не хочу заниматься всю жизнь нелюбимым делом. Я молчу, но, вероятно, дядя читает меня как раскрытую книгу, потому что продолжает, не дожидаясь какого-нибудь невнятного, жалкого ответа с моей стороны. — Если бы ты перевалил порог хотя бы в использовании стихии ветра, я бы мог как-то оставить тебя в моём отряде. Но ты недобрал семи баллов из тридцати в этой дисциплине. И этого, — он покачивает головой, — я изменить не могу. И не пойду на уговоры своей старшей сестры.        Внутри съёживаюсь как от удара, Уолт не смягчает правды, но дело не в этом. Мне противно от себя, от того, что моих сил оказалось недостаточно. Не пройти экзамен по стихии, которая олицетворяет мою душу. Какой позор.        Тишина, в этот раз капитан не прерывает её, терпеливо ожидая, что я сам скажу на этот счёт. Его ногти впиваются в мякоть персика и разделяют его пополам. По пальцам стекает липкий сок, когда они начинают разрывать половинки. Дядя успевает прикончить два фрукта, ещё и рассосать да погрызть их косточки, когда я тихо говорю вслух. — Я не хочу покидать Делрегайт. Мне здесь нравится, и я хочу здесь работать на благо страны.        Немного патетично, но я не вру. Мой капитан это знает, потому что я ещё с восьми лет грезил об этой службе и всякий раз сообщал об этом вслух. Мама радовалась, гордилась мной, говорила, что это правильное желание. Отец ничего вслух не говорил, но я чувствовал, что он очень доволен мной. Уолт же, когда гостил у нас, добродушно посмеивался и даже несколько раз взял с собой показать жизнь своего отряда. Но когда же он осторожно заговаривал на тему, что не стоит складывать все чаяния и стремления в одну корзину, мама закатывала подобие истерики, а я считал, что дядя просто не хочет или не может понять меня до конца. Сейчас же горькая правда жизни заставляет меня переосмыслить те слова. — Я знаю, Этел, — он очень серьёзно смотрит на меня, чуть наклонившись вперёд, — ты ответственный молодой человек и вырастешь в достойного мужчину и без этой карьеры. Стоит ли так отчаянно стремиться в армию? Ты можешь прожить счастливую жизнь, найти себя на другом поприще.        Уолтон снова предлагает мне бросить это дело, я отвожу взгляд в неком раздумии. Смотрю на его липкие руки, которые он держит над тарелкой, чтобы не запачкать стол. Провести остаток жизни, занимаясь тем, что мне не нравится? С другой стороны, я даже не пробовал.        Ущемленная гордость пробирается сквозь опустошение, тихую панику, осознание и наносит свой удар. Я вскидываю серые глаза и твёрдо заявляю: — Стоит. Даже если я провалил экзамены, я всё равно займусь этим делом, даже с должности помощника секретаря военного чина.        Дядя смотрит на меня с некой грустью, но снова кивает и лезет за полотенцем вытереть руки насухо. Я же несколько сам оторопел от своего рвения и молча жду, какой вердикт вынесет мне родственник. — Этел, ты мой единственный племянник, — начинает он издалека, — и я помню тебя ещё совсем малым. Помню, как ты радовался, когда в тебе проснулась стихия. Если для тебя это действительно так важно, то кое-что я могу для тебя сделать.        Я замер, не веря своим ушам. Безумный шанс надежды начал бешено стучаться где-то в груди. Ещё не всё потеряно, ещё есть что-то, что можно сделать. Я весь замер, не веря в эту удачу. — Я могу тебя направить с рекомендательными письмом в пятнадцатый отряд.        Тут меня словно окатили холодной водой. Обомлев, я не нашёлся с ответом. Это самый последний отряд в иерархии Делрегайта, самый слабый, самый малочисленный. Все учебные части отрядов держат от сорока людей до ста пятидесяти, в зависимости от специализации. Действующие составы ощутимо больше. Этот же включает в себя максимум человек двадцать в любое время, в том числе и капитана, и четырёх офицеров, и учеников, которые приходят в лучшем случае на год. Точнее, слабых учеников, которых ссылают туда как сливную воду остальные отряды, чтобы они хоть как-то закончили военное обучение и могли занять хоть маленький пост, приносить пользу. Но всё же это была часть Делрегайта, а это уже не так скверно.        Я слышал какие-никакие сведения о пятнадцатом. Там не было особого разделения на аспекты при обучении. Подготовка нацеливалась скорее на то, чтобы чуть-чуть поднять общий уровень волшебства. Там владеют базовым уровнем стихий, теоретическими знаниями. Но звание мастера там носит только капитан, и доходили слухи до моих ушей, что это звание старейшины выдали скрипя зубами. И чему меня там смогут обучить? Впрочем, если это позволит мне работать в Делгрегайте… — Это не будет легко, я знаю, что это не так престижно, — прерывает мои колебания дядя, — для нашей семьи. Но это шанс для тебя, Этел, и я предлагаю тебе его.        В жизни каждого наступает этот момент, когда та разделится на до и после. И это твой выбор: отступить или шагнуть вперёд, отринуть себя или отринуть всех вокруг. В моём возрасте такие вопросы почти не возникают, так говорила мне мама. Но я почему-то всей душой чувствовал, что мой момент наступил сейчас, когда родной дядя смотрит на меня исподлобья. Смотрит, сомкнув руки на подбородке, и ждёт, что я отвечу на сделанное мне предложение. Я не могу повернуть назад. — Я согласен, капитан.        Мой голос звучит твёрдо и уверенно, этого достаточно для Уолтона и для меня. Я решился. Наблюдаю за тем, как сидящий напротив мужчина достаёт листок, открывает чернильницу, макает туда перьевую ручку. Через три минуты приказ о моём переводе в низший пятнадцатый отряд уже обсыхает на лёгком сквозняке.        Судьбоносные для меня строчки, я это чувствую нутром. Но на приказе капитан не останавливается и шустро пишет что-то на втором листе. — Я знаком с капитаном того отряда, — внезапно сказал он, не отрываясь от занятия, — мы с ней прошли много заданий вместе и часть обучения. Поэтому сразу предупреждаю тебя, что это не будет легко. Её зовут Сельвигг Орголиссо, она мастер огненной стихии, но думаю, сможет тебя поднатаскать в ветряной. — Хорошо, — тихо киваю я, усваивая эту информацию, — когда я отправляюсь? — Завтра.        Уолтон ставит точку в послании к своему боевому товарищу и в моём вопросе. Он сворачивает записку, не глядя на меня. Потом протягивает мне. — Отдаешь ей лично в руки, она поймёт. Приказ отдай офицеру Беппе, он принесёт тебе заверенную копию и маршрутный лист.        Он смотрит мне в глаза, я чувствую прилив благодарности и хочу его обнять, поблагодарить за эту возможность. Дядя улыбается, словно читает мои мысли, на его щеках проступают ямочки, но он не встаёт со своего стула, на котором по-прежнему висит его куртка со знаками отличий. Вместо этого он поправляя выпавшую прядь светло-русых волос, даёт мне последнюю поддержку, что может дать. — Матери я сообщу через дня три сам, ты уже доберешься до расположения пятнадцатого отряда. Не забивай этим голову.        Я улыбаюсь в ответ и выхожу из кабинета, чувствуя невероятное облегчение, и не верю своей удаче. Вокруг уже никого нет, все, кто стоял здесь, уже ушли. Держу две бумажки в руках так, как будто они защитят меня от всех невзгод. Несмотря на жару, мне кажется, что они источают приятное тепло и оно успокаивает. Иду вперёд, хочу поскорее найти офицера, который закончит с формальностями, но почему-то оборачиваюсь посмотреть на дверь кабинета. Иногда мне кажется, что мой дядя любит меня больше моих родителей.