Пятнадцатый отряд

      Успокойся. Почему я, блядь, не могу взять себя в руки? Просто перебороть это. Это. Прошло уже четыре чёртовых года. Достаточный срок, и разве меня не учили этому точно так же, как и убийству: всё, что случается на миссии и требуется для её успеха, меньших потерь — абсолютно нормально и не стоит угрызения совести. Ни малейшего. Я солдат. И за всю карьеру ни разу не возникало ничего подобного. Всё давалось легко, всё служило на пользу Делрегайту, как и Скечиару. Чем не повод для гордости? Кто-то должен делать всё это. Так почему же теперь на любом задании, где по ту сторону есть люди, каждый раз оно возвращается?! Никуда не уходит, а сидит где-то там, в душе якобы, и выжидает подходящего для себя момента. Жалит где-то в груди, как жало насекомого, сбивает все мысли, развевая их песком по ветру. Душит горло стальным жгутом. Я чувствую себя такой слабой, такой жалкой, а ещё страх. Страх, что я вновь увижу те глаза. А может, они ещё где-то там, внутри сознания или этой хреновой души, поэтому так? Всё чушь. Человек ничем особо не отличается от животного. И никаких особых черт этой души нет. Лишь закон природы: выживает сильнейший, хитрейший, а удел слабых —оставаться внизу. И этому я за годы службы в четвёртом видела не одно и даже не тысячу подтверждений. Малоун со мной много спорил на эту тему, ещё до того, как забрал меня с собой в пятнадцатый отряд и пытался мне объяснить, почему оно до сих пор донимает меня. В чём-то я могу согласиться. Я могу признаться в том, что сделала нечто ужасное. И до сих пор почему-то не могу с этим просто сжиться, пересилить. Но слово, которое и мой избранный, и Сельвигг применяют к тому событию, я не могу принять. Слишком глупо, слишком наивно. Нелепая попытка подчинить всё правилам. Грех. Выжить и выполнить поручение это грех? Если на секунду, на одну лишь секундочку, допустить их правоту, то всё моё прошлое засорено ими, как заброшенное поле чертополохом и сорняками. Что мне делать со всем этим?       Малоун говорит, что надо просто простить себя и попросить прощения у других. Сельвигг говорит, что раз уж я не способна этого сделать сейчас, значит такова расплата. Но как же они не понимают. Они сами убивают и не понимают. Я не смогу взглянуть в лицо каждому греху. И это страшно, но не так, как воспоминания о последнем выполненном задании в отряде разведки, тогда уже вступившем под начало Нереззы. Из неё выйдет толк. А то задание… оно всё разрушило. Я всё разрушила. Возможно, этот груз будет на мне всю оставшуюся жизнь. Самое паршивое то, что как таковой неправильности мой разум не видит, отказывается. Но что-то внутри кричит и корчится от содеянного. Почему так? Единственное объяснение, которое приходит в голову совершенно трезво и неумолимо, в том, что вся моя жизнь неправильна. Всё содеянное в ней по воле разума и по приказам было неправильным. Однако в таком случае обесцениваются все принесённые жертвы. И я не могу пойти на это. Мне никогда не возвести мост между этими двумя берегами, где вечно текущая река — тот день. Я сжимаю пальцы в кулаки, чтобы хоть как-то унять начавшуюся дрожь. Пытаясь остановить её до того, как та начнёт нещадно бить всё тело. И вот надо было Сель тащить меня сюда сегодня?! С двумя учениками-то. Кто первым-то откинется, если всё пойдёт по худшему сценарию? Два неопытных сопляка, хоть и не бездарных? Или же офицер, от которого толку будет не больше? Вряд ли всё станет настолько плохо — второй отряд хернёй не занимается, работает как надо. Как должно любому солдату, не то что я, как обломанный нож, непригодна для прежних дел. Но всякое может случиться. Всё, что угодно. Отступник редко когда бывает один, хотя бы потому, что для того, чтобы пойти против воли старейшин, требуется либо полное отсутствие мозгов, либо колоссальный уровень сил, либо чья-то поддержка. Ну или же просто: человеку терять нечего, а такие могут быть самыми опасными. Надо хоть как-то собраться. Провести инструктаж на всякий случай. Хоть какой-то — мне же будет легче. Мельком поглядываю на двоих курсантов. Тихо сидят, стараются направлять свою ауру и сливать её с окружением. Настороженно прислушиваются и вроде бы спокойны. Но лица такие у них, как будто их доской по ним приложили, и мышцы только начали неметь от удара, а кожа ещё не наливалась синяками. Интересно, на какое задание их водила Орголиссо? Сдаётся мне, что почти наверняка им пришлось впервые серьёзно драться с человеком. Могу на это поставить свою гитару.       Как они поступили? Что они сделали? К какому решению пришли? Убили ли они колеблясь? Или всё направили по иному пути? От этих размышлений снова накатила волна какой-то паники, которая вроде бы начала отступать. Игра на гитаре меня бы успокоила, никаких сомнений. Создавать что-то прекрасное и чистое, как музыка, из чего-то простого, как струны и обработанные деревяшки, удивительно. Но, чёрт, Сель не дала мне её забрать, да и сейчас не время для шума. Это задание. Осторожно, тихо надо сидеть и не терять ничего из вида, а я, блядь, снова витаю в своих переживаниях, которые давно надо было просто забыть как дурной сон. Оглядела лес. Крепкие деревья, растущие не слишком близко друг другу, освещало закатное, жёлто-рыжее солнце. Не зябко пока что, и в тенях, что по чуть-чуть набирали сил, ничего опасного не угадывалось. Обычный шум природы, ничего лишнего. Хорошо. Кто знает, сколько мы тут просидим. Схватка могла уже начаться, а могла и не начаться. Сообщений по телепатической связи ещё не поступало. Просто отлично: чего ещё можно желать? Почувствовав на себе взгляд, я оторвалась от созерцания зарослей и повернула голову к младшим спутникам. Этелберт смотрел не то украдкой, не то прямо. Серые глаза, казалось, читали или пытались распознать все эмоции и мысли по выражению лица. Проницательный щенок, Сель права. Ему, правда, ещё стоит поучиться лёгкости и естественности. Ничего удивительного, если он просто родился с такой наблюдательностью. Тавис. Фамилия его отца, который был временным капитаном того же четвёртого. Умберто оставил свой пост, как только появилась достойная замена, и перешёл на чиновничью работу. И его не просто так назначали руководителем отряда, терпящего упадок с конца войны с Нерцазоденом. Можно сказать, у Этела хорошие данные и родословная, чтобы добиться не меньшего успеха. Он не стал ничего мне говорить, пытаясь завязать разговор или вытребовать лекцию, которую по-хорошему надо было бы зачитать, лишь пожал плечами и отвернулся, вновь выпуская ауру, дабы проверить пространство вокруг. Отвернулся, будто бы на самом деле увидел то, что так гложет меня. Смог увидеть тот день и осудил меня. Нет, нет, нет.       Мне всего лишь кажется, потому что я всё думаю об этом. Волнение вернулось, а воспоминания потянулись сами собой, несмотря на все мои потуги их сдержать. Нет, пожалуйста, не хочу их видеть. Руки сами поднялись и сдавили виски. Да только боль не прогонит их, не остановит их шествия, которое уже началось. Дыхание участилось против моей воли, сердце стало наполняться тоской, и каждый вдох лишь обострял это. Меня хватило лишь на то, чтобы хоть как-то сдерживать это, не выдавать своего состояния целиком. Мы же на задании. Надо его исполнить. Надо. Я поёрзала на нагретом месте, чувствуя, как сухая южная земля шуршит подо мной. Всё хорошо, это прошлое. Да, не самое приятное, но оно давно позади. Как мертвец или… мертвецы. А такие ничем не опасней поваленного бревна. И какая разница, почему люди умирают, если это может спасти кого-то другого? Принести немалую пользу? Или не такую уж и немалую? Снова начало потряхивать, тело под одеждой стало горячим в то время, как по нему пробегали морозные мурашки. Что лишь усиливало эмоции внутри, добавляя им неприятности. Ха, слишком мелкое слово, чтобы передать всю глубину этой пропасти, куда меня вновь утаскивали воспоминания. Туда. На дно. И тёплый воздух вроде бы сменился на другой, промозглый, деревья стали уже и сгрудились, а земля сделалась вдруг сырой и каменистой. Прямо как там. В тот день. Закусила губу в последней, отчаянной попытке не дать себе шагнуть туда, остаться в реальности. Но не ощутила ни боли, ни крови, которая должна была потечь вниз к подбородку. Ничего. Память уже смыла настоящее. Перед глазами стояла та тропа, по которой я бежала четыре года назад. И сейчас осталось только бежать по ней. Снова.

***

      Бежать, держать темп. Не поддаваться тревоге. Задание пошло не слишком-то по плану, но не беда — разведчику, да и любому воину приходится очень часто с таким сталкиваться. Умение подстраиваться под ситуацию — одно из самых ценных. Выкрутится и скинет хвост из фиозерских шпионов. Хотя те, скорее, были пограничными дозорными. Всё происходило в одной из небольших стран на границе с Фиозером, которую вражеская страна хотела использовать для более выгодного размещения военной базы. Целью Бити и ещё нескольких сотоварищей было не только добыть более конкретные сведения, но и собрать данные для будущего саботажа. Их отправили вчетвером, они разошлись в разные районы страны, чтобы справиться быстро и как можно тише. Что ж, если в отношении этого незаметность удалась, то вот на обратном пути по воле случая курносая девушка пересеклась с вражеским патрулём, возглавляемым чародеями запада. И так уж вышло, что те опознали в ней мага из Скечиара, а стало быть члена Делрегайта. Началась гонка, которая продолжалась почти целый день, местами перебиваясь в открытую, едва ли не охотничью травлю. Днём-то ей удавалось петлять и уходить, но приближалась ночь и вместе с ней и усталость. В тёмное время суток у фиозерцев будет преимущество на местности — эта крохотная страна была более лояльна именно к ним и пускала их к себе. Так что они просто знали места лучше, чем иноземка, заучившая карты. А ещё нужно было просто перевести дух и чуть отдохнуть, чтобы суметь и завтра продержаться в таком темпе. Нужно добраться до границы, попасть в нейтральную страну южнее, а там уж в родной Скечиар с добытой информацией. Остальное не так важно. Нельзя подводить остальных. Бити вглядывалась в обступавший её сосновый лес и сумерки, в которых тропа начинала тонуть. Здесь недалеко должна была располагаться деревенька, но стучаться туда с просьбами о ночлеге неразумно: её выдадут, как только фиозерцы нагонят. Но, быть может, там она сумеет устроить какой-то отвлекающий манёвр, который выкроит ей хотя бы часа три. Подумав об этом, девушка ускорилась, чувствуя сквозь подошвы грубую, твёрдую землю, перепрыгивая поваленные стволы. Вечер уже нависал над ней, нужно торопиться. Через полчаса квалифицированный воднивик уже была возле поселения — небольшого и захудалого, как и вся эта страна. Переводила дыхание и разглядывала домишки, гадая, с чего лучше начать, как сзади в отдалении раздался женский голос: — Что с тобой? Ищешь кого-то?       Бити обернулась, натягивая на вспотевшее лицо с веснушками обычное выражение. Страха не было — в тоне слышались тревога и участие. Скорее всего, это просто обитательница одного из домов, а не одна из преследователей. И быстрый изучающий взгляд подтвердил это предположение.       Одежда как у фермеров: простая и скромная рубашка с завязками на талии и длинная юбка, под которой угадывалось ещё несколько. У ног плетённая корзинка с какой-то желтоватой травой. Собранные и прикрытые чепцом тёмно-русые волосы. Овальное лицо оставалось настороженным, а поднятые руки к груди говорили о колебаниях: стоило ли заговаривать вечером с неизвестной или же стоило предложить свою помощь. Но, раз уж женщина с длинным крючковатым носом заговорила, стало быть была готова принять участие. Или же заманивала в ловушку, однако тут уж обоюдная игра. Разведчица брезговать подарком судьбы не стала. — Нет, просто ищу ночлег на одну ночь. Мне очень нужна помощь. Я простая путница, а меня приняли за скечиарку солдаты, а такие не верят даже правде, — она изобразила сожаление и отстранённую мольбу, играя на чужих чувствах. — И податься некуда. — Вот как, таких тут много встречается в последние дни, — незнакомка помолчала, сжав губы и опустив глаза, явно думая. — Я могу тебе предложить переночевать у меня, ты не кажешься мне плохим человеком. Мой дом стоит на отшибе, но если нагрянут солдаты — есть скрытый погреб и лаз. Мне не важно скечиарка ты или нет. Только не задерживайся. — Благодарю, — Бити наклонила голову в поклоне, смакуя внутреннее ликование — задел на отвлечение уже был недурным, — всего на одну ночь. У меня нет никаких причин вредить тебе, да и что я могу сделать — у меня и оружия с собой-то нет.       Она демонстративно развела руки, показывая, что в них и под полами плаща действительно нет оружия. Решила, что будет действовать по ситуации. Женщина чуть улыбнулась, смотря серыми глазами с сочувствием, и представилась: — Меня зовут Сокорро. Идём тогда, скоро стемнеет совсем, — она наклонилась за своей корзиной. — А я Реваа, — назвалась Бити чужим именем без всякой запинки. — Спасибо большое.       Вдвоём они пошли чуть в сторону от деревни, осторожно поглядывая друг на друга, изучая. Точнее, новая знакомая действительно так делала, а лже-Реваа делала вид, чтобы наверняка сойти за простую странницу в беде, и просто была настороже.       Женщина не солгала и привела её к домику. Последнему и стоящему ближе прочих к лесу. Неухоженный, с покосившимися брёвнами, которые не мешало бы заменить. Явно эти стены не знали мужской руки уже лет семь. И внутри это наблюдение лишь подтвердилось: там оказалось лишь двое детей. Старшая дочь лет двенадцати и сынишка как раз семи лет. Оба мрачные и какие-то несчастные — жизнь их, скорее всего, не жаловала и не миловала. Некое запустение, скудная обстановка, но хозяйка оказалась радушной и доброй. Не надоедала с расспросами, вынесла немного поесть и попить, постелила пыльное тонкое одеяло с множеством заплаток на скрипящей скамье и показала сразу погреб. Да и рассказала о том, что в последний месяц фиозерские солдаты совсем уж стали чинить свои порядки — в их деревне только на прошлой неделе повесили одного человека за подозрения в связях со Скечиаром. — Такая глупость, они не смогли внятно этого доказать, — качала головой Сокорро и морщилась, потирая щёку потрескавшимися от тяжёлого труда пальцами. — Какая разница: люди одинаковые во всех странах.       Поговорив ещё немного, все легли спать. К тому моменту ночь уже затмила весь свет. Однако для Бити это ничего не значило. У неё было всё, чтобы осуществить отвлекающий манёвр, что займёт чужих солдат уж точно на пару часов. Они скоро должны были прибыть вслед за ней. Имелась возможная жертва, образ, повод и способ. Для человека, у которого с собой имелся грим, изменить внешность не составляло труда. Для разведчика незаметно выскользнуть с вещами из дома не вызвало сложностей. Как и найти нужный дом главы деревни — она узнала его примерное место из небрежного разговора. Плёвое дело. Как и во тьме ночи, под чужим образом, под чертами Сокорро, ну или хотя бы приближенным к ним, сообщить, подражая чужому тоскливому голосу, о том, что видела, как в один из домов входит с хозяином незнакомка. Имя хозяина тоже было узнано в необременительной беседе по душам. В качестве неизвестной писала саму себя, зная, что как только фиозерцы прибудут, то глава деревни сообщит об этом. А дальше… куча мала. Разборки и поиски, а сама она сделает крюк, сбивая врагов со следа и заляжет где-нибудь в лесу подальше. Девушка весь день стремилась на юг, так что искать её будут там. Решат, что она продолжила путь.       Сама же разведчица, как только ускользнула от больших расспросов и попыток ввести себя в дом под обманчивый свет свечей, рванула на восток. Не оглядываясь. Ночная прохлада приятно окутывала разгорячённую током крови и робкой радостью кожу. Быть может, всё сработает как надо и она стряхнёт этот хвост. Пока не случилось ещё больших неприятностей. Бити бежала долго, стараясь не загнать себя совсем. Остановилась лишь когда достаточно углубилась в густую чащу. На скорую руку обустроила спальное место, да и проспала чутким сном до утра. Отдых освежил её, поэтому, проснувшись незадолго до рассвета, девушка чувствовала себя вполне бодрой. Во всяком случае, сил закончить увёртку хватит. Солдат Делрегайта направилась обратно к той деревне, зная почти наверняка: фиозерцы либо уже далеко оттуда, либо ещё там, но тогда их можно будет ощутить на расстоянии. Бити шла пружинящим, привычным шагом, срывала на ходу ягоды, смотрела на то, как по земле ещё стелется дымкой утренний туман. Всё складывалось хорошо, она даже беззаботно улыбнулась, когда солнце встало, освещая всё тусклым и слабым золотистым светом. Правда, его хватило, чтобы появились и тени. Девушка шла и любовалась тем, как её тень ложится на землю и кусты. Слушала, как наполняется жизнью лес. Когда она осторожно приблизилась к деревне, то не обнаружила там шумихи или признаков чужих солдат. Стало быть, они ушли на юг, как только разобрались с диверсией. Бити вышла на тропу и направилась к деревне, чтоб миновать её и пройти на запад. Там уже выходили земледельцы — их работа начиналась с восходом. Проходя поперёк ещё одной дороги с указателем, Бити замерла, почувствовав, как что-то внутри обрывается и будто земля ушла из-под ног. На раскидистом дереве, как раз над дощечкой с названиями, висели трое мертвецов. На петлях. Они покачивались вслед за ветром вместе с деревянными табличками с вязью чуждых букв. Женщина. Двое детей. Их глаза, серые у матери, серые с голубым у дочери и сына, были раскрыты. И смотрели прямо на неё. В них навсегда застыло отчаяние, боль и страх. А ещё вопрос. Всего один. За что?

***

      Моего плеча что-то коснулось, и я чуть ли не заорала, потому что на мгновение мне показалось, что это руки. Их руки. Я дёрнулась и вскинула голову, неуверенная в том, кого я там увижу. Но это был всего лишь Этелберт, стоящий на корточках и встревоженно вглядывающийся куда-то между крепких стволов южных деревьев. — Бити, — тихо сказал он, даже не смотря на меня, — что-то нехорошее приближается.       Ещё пребывая в омутах памяти, я утёрла рукой лицо и попыталась внять сказанному. Что-то? Нехорошее? Попыталась заставить себя прислушаться к окружению, а Реид, напряжённо хмурясь, добавил: — Слишком тихо, даже кузнечиков и сверчков не слышно.       Плохо. Я ещё не чувствовала никого, но уже чуяла нутром: неприятных встреч не миновать. Нужно связаться с соседними командами. С моих губ сорвался скомканный выдох, прошлое никак не отпускало и теперь мешалось с настоящим.