Пятнадцатый отряд

      Слова от этих осознаний, от этих удивительных совпадений не просто растерялись или рассыпались как песок по ветру — их не было. Я просто молча смотрел на него снизу вверх, пытаясь справиться со всем этим. Отец. На фоне чистого бледно-голубого неба его превосходящая фигура выглядела тёмной. Высокий мужчина, но не массивный в мышцах. Серый китель с соответствующими нашивками, знаками отличий за службу. Более простой, чем тот, что я видел у дяди Уолта, действующего капитана, на официальные выходы. Покороче, воротник без стоек, без золотых пуговиц и шнуров. Действительно выглядело как сочетание не столь приземлённой чиновничьей работы и военной. Потом я всё же заставил себя посмотреть ему в лицо: как обычно начисто выбритое, со светлой кожей, немного вытянутые черты и узковатые глаза. Льдистые, они отчего-то напоминали об отстранённом небе над нами. Пепельно-русые волосы стрижены по средней длине, но убраны так, чтобы лоб и лицо оставались чистыми. Как и прошлой весной, когда я навещал родительский дом на каникулах. Всё в нём осталось точно таким же, каким я его помнил едва ли не всю жизнь. Когда был маленьким ребёнком, когда начинал осваивать начальные науки, когда магия во мне пробуждалась, когда я поступал в Делрегайт. Он меня иногда поддерживал, иногда помогал советом, наставлениями, иногда отчитывал, иногда сдержанно ругал в свойственной лишь ему манере. Отец что тогда, что сейчас выглядел сильным, знающим, любящим, пусть и сдержанно проявлял это. Но только сейчас и я сам… знал больше. И его знакомый, привычный сознанию образ выглядел теперь немного иначе. На его лице читалось не радостное, а сухое удивление тому, что он обнаружил меня на этом крыльце. То есть… он даже не чувствовал меня аурой? Не узнал среди всех? На душе кольнуло обидой, сделалось ещё больнее, но я быстро взял себя в руки. Я тоже не смог его почувствовать, если уж на то пошло. Да и нужно было найтись с каким-нибудь ответом до того, как моё ошарашенное молчание даст ему сделать некие свои ошибочные выводы. — Привет, пап, — хрипло начал я, потом заговорил уверенней, впрочем ощущая, что мне приходится прикладывать к этому усилия, — а я тут на задании с пятнадцатым отрядом.       Я выдал скромную улыбку, а внутри образовалось прежнее желание поделиться своими успехами, чтобы он гордился мной, чтобы ощутить ещё больший смысл от своего обучения.       Но оно быстро поблекло — я ещё не мог определиться, как мне относиться к тому, что отец отправил человека на казнь, когда мог обойтись меньшим наказанием. И расстроенным этим он не выглядел, насколько я мог судить по выражению. На мои же слова он мельком, но явно презрительно поморщился, и мне сделалось ещё неуютней. — Что же ты делаешь на таком «задании», — произнёс родитель нейтрально и будто самому себе, потом тон стал более чётким. — Я совсем не ожидал тебя здесь увидеть, Этел. Думал уже только следующей весной, раз ты столь упрямо решил остаться в этом отряде, несмотря на то, что я и мать были против. — Ну-у как видишь, — я потёр рукой затылок, второй указал на пространство перед собой и всё же аккуратно встал. — Я здесь и исполняю поручение вместе с офицером Малоуном и капитаном Орголиссо. Был в Ризаннате, пап, и успешно пережил нападение на город. Так что развиваюсь и учусь потихоньку. Своим ходом. — Да-а, ты явно окреп, — он обвёл меня взглядом снизу вверх, и впервые его губы тронуло подобие улыбки. — И, кажется, подрос, сын.       Мне захотелось улыбнуться ему в ответ от такой скупой похвалы — отец никогда не проявлял много эмоций, но это не значит, что у него их не было. Да и я так или иначе скучал по ним, переживал за них и за их непринятие моего выбора. После долгой разлуки хотелось его быстро, кратко обнять, а потом… перед глазами встал повешенный, его последние секунды. Я не понимал, как мне стоит себя сейчас вести, как свести два не сходящихся края восприятия. Поэтому с блёклой тенью радости кивнул, показывая, что принимаю его слова, ценю их. — Я бы показал тебе, как окрепла моя стихия. Тебе бы понравилось, совсем не то, что летом, — начал я и переступил с ноги на ногу, поскольку такового желания на сердце не ощутил. — Но у тебя, наверняка, много работы, пап, не хочу тебя отвлекать. Раз ты тут с проверкой.       Под конец мой голос всё же передал часть эмоций и моё переживание, слишком те были сильны внутри. Спокойно и выхолощено выговорить эти слова мне просто не удалось. И, разумеется, отец это заметил. Среагировал тут же, в тоне добавилось отчитывающих нот. — Что? На задания тебя берут и уже научили убивать людей, а к тому, что есть правила, тебя ещё не приучили? — он надменно или холодно выгнул густую бровь. — Ты, кажется, недоволен чем-то?       Отпираться бессмысленно — я уже дал знать о том, что довелось увидеть и что это не вызвало во мне восторга. А у какого человека может?       Или как я должен был среагировать по его мнению? Я зацепился за этот вопрос, чтобы срочно выбрать внешнее поведение, которое помогло бы избежать большей придирчивости отца. Я совсем не хотел слышать то, что он мог мне сказать сейчас. Я боялся, что если услышу это от него, увижу его лицо и глаза в этот момент, то… разочаруюсь. Одно дело исполнять распоряжение, да, нелёгкое и неприятное во благо. И совсем другое дело… не видеть в этом человеческих жизней, всего, что с ними неразрывно связано. Я так не могу, не могу и предавать себя, даже в разговоре. Я уже не маленький и не глупый. Уйти от конфликта самое оптимальное. — Всё нормально, пап, — выдавил я из себя, замолчал, думая, что и как ещё лучше сказать ему. — Просто это не самое лёгкое, что мне уже довелось увидеть. — И придётся не раз. Правила не созданы просто так, Этелбрет, и не вводятся на ровном месте. Думаешь, если бы я не отдал соответствующий приказ, — отец сделал шаг вперёд и теперь выглядел не сердитым, а, скорее, желающим уверить меня в правильности, направить на верный путь для службы, — то какой-нибудь дурак ещё не нарушил б приказ себе в ущерб? Помимо того, что упущен ценный ресурс. Очень ценный. Многие проливают кровь, чтобы его добыть.       Конечно, я это понимал и сам. Конечно, да, правила для всех. Но и согласиться с родителем уже не мог, как сделал бы это год назад. Этот проступок не стоил столь поспешной смерти. Разумнее даже заключить нарушителя под стражу, а потом судить по вине всех последствий его поступка, если женщина-масгью начнёт убивать. Тут же порядок ради порядка. Это медленное понимание, что мы с отцом слишком разные люди. Что не будь он моим родителем, я бы старался избегать пересечений с таким, служи в действующем составе. Но несмотря на всю эту боль, понимание, я всё ещё любил его. По-прежнему, как ребёнок. Больше всего мне хотелось, чтобы он перестал говорить об этом — достаточно. Это слишком больно, ко всему прочему. Что бы я ни сказал сейчас, это воспримут как отклонение от правил, опасное в своём зачатке.       Значит, он может решить, что разумнее повлиять на моё обучение и формирование. Грубо и решительно. И всё это не так скверно как тот парень в петле, не имеющий шанса на спасение, не имеющий действительной причины своей смерти. Ужасно. Захотелось зажмуриться, поскольку глаза начинало пощипывать от горячих эмоций, сказать что-нибудь, что закончит этот разговор, переведёт тему. Но я не мог — любые слова, кроме тех, что он хочет услышать, не дойдут до него. Пожалуйста, пап, не продолжай — я молча и согласно кивнул, ощущая желание и потребность побыть одному. Мог лишь просто стоять и пробовать совладать с этим всем, если пущу наружу, то станет только хуже. Я могу не просто отнекиваться, но выйти из себя, и тогда мы поругаемся. — А года бумажной работы тебя не изменили, Умберто, — раздался сзади недовольный голос Орголиссо, и с моих губ едва ли не слетел выдох невероятного облегчения — я не один, не одинок с этим непростым и тяжёлым, — чего нельзя сказать о твоей ауре. Проглядел не только меня, но и своего сы-ына. Он-то тебя никак не смог бы почувствовать, ты свою скрываешь мастерски, разведчик. — Мой сын без дела не сидит, — он вперил серо-голубые глаза куда-то мне за спину, и я отошёл в сторону, чтобы не мешать старшим по званию, не быть костью между ними, — сама знаешь, сама его обучаешь. И как я вижу, ты тоже верна своим привычкам и нравам. Делаешь из Этелберта ученика, который не сможет работать в Делрегайте. И вообще.       Я чуть повернул голову и увидел, как Сельвигг довольно и как-то в предупреждении ощерилась, сходя по ступеням вниз на землю. Хоть это и забрало у неё возможность смотреть моему отцу прямо в глаза. Теперь же она смотрела на него снизу вверх, но всё равно горделиво, не уступая во внутренней незримой силе. Два капитана: один бывший, другой действующий. Два близких мне человека: любимый родитель, что всегда вызывал желание подражать и очень стараться на своём пути, наставница, что последние месяцы опекает меня и помогает окрепнуть по-настоящему.       Даёт мне то уважение к себе и ко всему сущему вокруг. Тоже обучает под свой лад, но не так, как делал бы это отец. Как делали бы это многие в Делрегайте. Пока мы ещё дети и нас очень легко воспитать «как надо». Сель показывает, рассказывает, что мир очень сложен и тяжёл, учит с этим справляться и не терять себя, даёт выбор. Отец же делит всё на правильное и неправильное, к чему надо просто привыкнуть. Интересно, он таким стал именно на службе или изначально был таким? Я мог бы попробовать вспомнить самые ранние свои воспоминания, где мать, впрочем, мелькала больше, но твёрдо решил не отстраняться от диалога — не позволять себе спасительного «выхода во вне», наблюдать за старшими и слушать дальше — всё остальное потом. Потом, когда смогу дать волю эмоциям. Какими бы они не оказались. — Все мои выпускники работают в Делрегайте, — равнодушно пожала плечами девушка, — ни одной претензии к их магической подготовке я не получала. Иначе бы мой отряд закрыли на второй год существования за полной ненадобностью. — Его надобность это предмет особого вопроса, — холодно проговорил родитель, однако продолжать именно перепалку не стал. — У нас двоих много дел. Тебе есть что-то сказать мне по делу или хочешь дальше обсуждать мою ауру? Уверен, что тебе есть с чем особо сравнивать. — Капитану не так часто есть что обсудить с военным чином, — покачала Орголиссо косматой головой, недобро прищурилась. — Я не планирую тут задерживаться и на один лишний день, и нам уже пора приступить к работе. — Что, не дашь мне переговорить с сыном? — сухо усмехнулся отец, даже не удостаивая меня взором — решал этот вопрос только с ней. — Кажется, в твоём доме даже водилось подходящее правило.       «Ты хочешь, чтобы я увела тебя со спокойным поводом? Или справишься тут?», раздался в голове её спокойный голос, пока она молча, якобы раздумывая, неотрывно смотрела на моего родителя.       Поскольку я наблюдал за их тонами и фразами, бывшими не без намёков на её связь со старейшиной Таллера, то быстро сориентировался. «Дай мне пять минут, мне больше не нужно», откликнулся я, понимая, что не хочу задерживать эту внезапную и печальную встречу, однако и не хочу вот так вот расставаться. — Думаю, что несколько минут у вас есть, — произнесла Сель и прошла мимо моего отца. — Иди потом в казарму, Этел. Нам нужно осмотреть несколько мест к югу. — Хорошо, — кивнул и шагнул к отцу, пока тот не собрался с мыслями и провожал девушку нахмуренным пристальным взором. — Пап, как мама? Как дома?       Можем ли мы поговорить просто как семья? Без учёта всего этого, службы и правил? И мне удалось самому говорить спокойней, надеюсь, что отец тоже перейдёт к этому. Я же скучаю по ним и переживаю как никак. И они за меня. Когда мы ещё свидимся? Как скоро у меня выпадет возможность спокойно сесть и написать им письмо? — Дома всё спокойно. И мама хорошо поживает. Зато очень переживает за тебя — ты не представляешь, куда перевёлся, Этелберт, — он перевёл серо-голубые глаза на меня, сфокусировался, и в них блеснула прежняя знакомая забота. — Но её тревожат лишь досужие слухи, Этел, а меня тревожит то, что Орголиссо тебя портит старыми устоями. Они тебе не нужны. Ты вольный. И чтобы преуспеть, нужно мыслить не теми нравами. — Я смогу сам с этим определиться, к тому же, её подход благотворно повлиял на мою магию, и я этому очень рад, — я даже смог улыбнуться, отстаивая свой выбор. — Передавай маме привет. — Обязательно, мать тоже будет очень рада, — он первый потянулся меня обнять, и я поддержал его редкий порыв. — Просто будь осторожен. Твоя капитан не так хороша, как тебе может казаться. И переводись при первой возможности в другой отряд.       Отец разорвал краткое, чисто символическое, но столь важное полуобъятие и пошёл к ступеням, зашёл в дом, даже не оглядываясь напоследок. У него всё же много работы, и не стоит как-то особо выделять меня среди всех остальных. Это правильно. Да и общаться с ним приятно и горько. Снова всплыло лицо умирающего. Кровь прилившая к его глазами, хрипы, содрогания. Захотелось крикнуть вдогонку или же просто прошептать: «Зачем, отец, почему именно так?». Но всё это пустое. Мёртвое. Ответ я уже знал. Потому что так надо, потому что таковы правила. Я отвернулся от двери и украдкой потёр грудь. Больно. Это рвёт мне сердце. Он же не плохой, но не находит в себе доброты или милости делать порядок не столь жёстко. Это неизбежно в нашей работе. Даже Сельвигг убила того человека, что напал на меня, Реида и Бити. И, по факту, не чтобы перво-наперво защитить наши жизни подопечных. Однако она не выглядела так, будто бы просто сделала то, что должно. То, что велят правила. Я выдохнул и поспешил теперь в казарму — эмоции стали предательски подниматься от рёбер к горлу. Хотелось откровенно покричать.       Когда я подошёл к означенному жилому зданию, снаружи уже стояли Сель и Малоун. Приоделись для кратких вылазок потеплее. Надо бы и мне сменить рубашку, да взять перчатки. А ещё лучше побыть в тишине со всем этим. Хоть какое-то время, однако дела не ждут, мне нельзя себе это позволить. Я переоделся у своей койки, наглухо затянул шарф, куртку, поправил шапку, сунул перчатки в карман и пошёл обратно. Старшие всё молчали, и я не знал, о чём они думают, в чём именно причина их безмолвия. Может, как и я, тоскуют о том, что случилась такая дикая и ненужная смерть. А может, не хотят при мне поругивать моего же отца. Или ещё что-то своё. Орголиссо повела нас к воротам, мы спокойно шли за ней, не глядя по сторонам. Сделалось вокруг прохладно, всё же самый конец осени. Каждый шаг ощущался нелегко, отдавал теми тяжёлыми мыслями, и приходилось их отгонять раз за разом. Я не представляю, как с этим сладить, как усвоить и принять. Мой отец один из тех людей, что отдают и исполняют подобные приказы как бездушное действие. То, чего я стремился избежать, учась действовать самому и искать во всём свой смысл. Не множить насилие там, где это необязательно и не является решением. За этим всем я не заметил, что мы вышли из военного поселения и уже идём по каменистой земле куда-то вперёд. Хорошо, ощущаю себе получше, словно бы дома и маги своим видом давили на меня, как и правила Делрегайта. Но… эмоции вдруг скакнули с новыми силами, а я почти было поверил, что смог унять их. Больно. Пап, почему именно ты? Если я узнаю ещё что-нибудь о тебе… не начну ли я ненавидеть тебя? Презирать тебя? А тот бедняга? У него тоже остались родные. Они будут ждать его со службы, а придёт им письмо, написанное сухим и безликим почерком. Может, с личной припиской от военного чиновника, хотя едва ли он найдёт в себе не только время, но и желание так сделать. Я закрыл лицо руками, сильно надавил. Отец один из немногих, кто следит за порядком, и сейчас мы все на спорной территории, требующей особого контроля. Но… был бы тут кто-нибудь другой, какое решение приняли б? И я понимал, я знал. Понимал, что в свершившемся больше личной приверженности родителя к порядку.       Захотелось выть в голос, пришлось закусить губу. Боль не очень помогала отвлечься, но помогала держать всё это в себе. На плечо легла тёплая ладонь. Тяжёлая. Кажется, Сельвигг. — Этел, — её голос, раздавшийся рядом, подтвердил это, — мы почти пришли. Потерпи ещё немного. — Да, я соберусь и постараюсь вам не мешать, — заверил я её, не отнимая рук от лица, попробовал спокойно и глубоко вдохнуть. — Нам нужно закончить тут работу. — Работа может подождать часок, — резонно ответила она. — Сюда мы идём не отыскивать следы масгью.       Это вынудило меня всё же опустить ладони и в недоумении оглядеться. Осенняя равнина, окружённая низкими, старыми горами и выступами. Явно не рядом с военным городком. Кажется, впереди виднелся обрыв в ущелье. Но больше подавлял вид небосвода. Небо над нами нависало свинцовое, местами чёрное, и я оглянулся. Беспокойство пришло отчего-то не за себя самого или наставницу, идущую без страха ненастья, а за третьего спутника. Наверное, я очень уж нервничаю, от того эмоции так неравномерно выражаются и скачут. Малоун шёл в нескольких шагах позади, хмуро и задумчиво смотря вперёд. Я выдохнул и вновь взглянул наверх. Что мы тут будем делать? В такую погоду, в таком месте, где стихия проявит себя очень сильно. Повернулся к девушке. — Скоро придёт гроза, тебе станет легче, — покачала головой Сель и выдохнула, задрала бледное лицо к небу словно в тоске и одновременной радости, будто приветствуя. — В гром никто не услышит твой крик или плач. Ты можешь тут не сдерживаться. В грозу никогда.       Я хотел было возразить, что мне это не нужно, что я справлюсь и так, однако… мне это требовалось. Выплеснуть это всё из себя. Скоро придём, и я смогу так сделать. Я закивал, чтобы удержать сейчас эмоции и боль под контролем. Знал, что она поймёт меня и без слов. Как и всегда. Жизнь правда сложная штука, и почему наставница, какую я знаю даже не полгода, ощущается роднее и ближе моего отца? Сверху слишком быстро сверкнула молния, а нас накрыл невероятный раскат, что, казалось, заставлял дрожать и трепетать землю под ногами. Но на душе от этого зашевелилась некая приятность, ликование. Мощь природы. Чистая и неиспорченная. И мы шли ей навстречу.