Противоестественно

За каждым знаком «СТОП» Срывает тормоза И лишь глаза навечно Одни глаза. Люмен — С небес на землю

Вся глубина морального падения не в пиздостраданиях, не в алкоголизме, наркомании и блядстве, не в бесконечной жалости к себе и не в глупости. Нет, вовсе нет. Она в потере ориентиров. Когда то, что казалось святой правдой, вдруг оказывается гнилой ложью. Макс ждет в машине. Я не сумел закончить истерику до его прихода, а потому Алеку приходится выпроводить его из клуба с вежливой просьбой дать мне время. Время, да. Оно мне нужно. Немного времени. Я успокаиваюсь через полчаса. Полчаса, за которые успеваю пересказать Алеку все, что происходило, происходит и еще произойдет. Уверен, половину он не расслышал, а половину даже не слушал, но мне становится легче. Я будто наконец-то распечатываю картонную коробку со спящим внутри бомжом, выпуская эту уродливую бабочку в свободный полет. Алек включается в разговор только когда я перестаю нервно всхлипывать, и мои слова становятся разборчивыми. Он произносит, проникновенно заглядывая в глаза: — Сейчас тебе больно и непонятно, но это хорошо. Ты меняешься. Можно даже сказать, исцеляешься. Тебе уже не нужны жесткие сессии. После первых ты выползал едва живой, а теперь боишься какой-то плетки. Тебе нужен дом, несомненно, бесспорно, это даже не обсуждается. Дом, который будет не держать тебя в ежовых рукавицах, а тот, что обеспечит тебе защиту. В первую очередь защиту от тебя самого. Кусаю и без того кровоточащие губы и снова пытаюсь спрятать лицо в ладонях, но Алек не сильно бьет по руке, заставляя посмотреть себе в глаза. — Макс не дом, — отвечаю достаточно тихо, будто боюсь, что племянник услышит. — Он дом, — убежденно отвечает Алек. — Прекрасный дом. Просто дай ему время раскрыться. — Он не сможет… контролировать, — я не знаю как правильно преподнести все, не знаю как объяснить даже себе самому. — Я люблю его. Как племянника, как милого мальчишку, который доверял мне свои секреты, как друга и даже как любовника. Я хочу быть с ним, хочу поверить в то, что у нас может что-то получиться, но… Жесткая рука сжимает мое запястье, и я поднимаю на Алека покрасневшие от слез глаза. — Ты, кажется, забываешь порой, что ты саб. А что должен делать саб? Доверять своему верхнему. Если ты выбрал дома, которому не доверяешь, то ты нарушаешь одно из трех правил — правило безопасности. — Я… — Макс будет чудесным домом, доверься моему опыту. У него есть огромное преимущество — у него в душе нет злобы, как у тебя или у меня. Меня буквально выкручивает от этих слов. — Нет злобы? — ядовито выдыхаю, обнимая себя руками за плечи. — Я почувствовал! Алек удивленно вскидывает бровь, ожидая объяснений. — Он разозлился на меня и отхреначил, как последнюю суку! Удивление на лице сменяется задумчивостью, и он, аккуратно подбирая слова, уточняет: — Ты думаешь, что он тебя бил? Молча смотрю на него в ответ, наконец-то сумев высушить слезы. Нервно всхлипываю, шмыгаю носом, как девчонка подросток после часовой истерики, и мне становится самому от себя противно. — Кайя, он не бил тебя! — заявляет Алек, протягивая стакан воды. — Ни разу не ударил. Он отдал мне плетку и всё. Я сперва хотел занудно показать, как и что делать, но потом решил, что тебе нужно выплеснуть эмоции, потому что ты закрылся. Я и не предполагал, что ты подумаешь на Макса… Мне становится так хреново от этих слов, что я едва не захлебываюсь водой, потому что горло сжимает невыносимый спазм. Жгучее чувство вины гонит меня прочь, на улицу, к Максу, чтобы поговорить, объяснить, извиниться, но Алек крепко сжимает мое плечо, не позволяя подняться на ноги. — Послушай меня, — строго произносит он, глядя в глаза. — Ты молодец, ты все сделал правильно. И то, что привел его сюда, и то, что вообще согласился на отношения с ним. Сейчас ты пойдешь умоешься… слышишь меня?.. умоешься, приведешь себя в порядок, спустишься вниз и позволишь ему высказаться. Ничего не говори, просто слушай. Ты все понял? Киваю на каждое слово, расслабляясь под неторопливыми поглаживаниями. Алек говорит таким глубоким и низким голосом, что я просто не могу не подчиниться. Этот голос гипнотизирует, лишает воли, устанавливает границы, а еще снимает с меня всю ответственность, позволяя наконец-то почувствовать себя свободным. Просто довериться опытному дому. Я выполняю все, что он сказал, прокручивая в памяти его указания. Умыться, успокоиться… Машина припаркована на том же месте, Макс сидит в салоне, глядя в пустоту, и, когда я приземляюсь на сиденье рядом с ним, просто заводит двигатель и выруливает с парковки. Мы едем в молчании, но я не начинаю разговор первым. Да, мне есть что сказать, но я хочу дать ему возможность… Он останавливается у моего подъезда, но мотор не глушит. Сидим еще несколько десятков секунд, и потом он наконец-то тихо спрашивает, не глядя в мою сторону: — Ты в порядке? С трудом разлепляю губы, хрипло выдыхаю: — Да. — Я могу тебя оставить на часик? Мне нужно покататься, подумать. И я привезу еды… Поворачиваюсь к нему, заглядываю в глаза, но он упрямо хмурится, и я спрашиваю: — А если я скажу, что не в порядке, ты останешься со мной? Макс наконец-то смотрит на меня с какой-то непонятной тревогой. — Ты плохо себя чувствуешь? Может, к врачу надо? Только фыркаю, узнав своего Макса. Того самого, что обнимал меня поперек живота и извинялся за преступление, которого не совершал. Такой виноватый щеночек… — Я в норме. Езжай уже. И, чтобы не передумать, поспешно выхожу из машины, направляюсь к подъезду. Там, правда, останавливаюсь, глядя вслед уезжающей машине, и все надеюсь, что вот сейчас он сдаст назад, приоткроет окно и скажет что-то вроде: «Не хочу один. Поехали вместе. Поедим вредную еду из мака и сходим в кино…» Но он уезжает, а я поднимаюсь в лифте на свой этаж. Дома в коридоре скидываю куртку и обувь и прямо так в джинсах и рубашке падаю на кровать, закутываясь в одеяло, как в кокон. Подушка все еще хранит теплый запах утренней нежности, когда мы будто два придурка обнимались, переплетаясь конечностями, и нуждались в поцелуях сильнее, чем в кислороде. Крепко зажмуриваюсь, закрываю уши руками, потому что в голове настойчиво звенят наши дурацкие разговоры ни о чем. Алек говорит, что я поступил правильно, но как же глупо было разрушать столько потрясающий хрустальный замок беззаботного утреннего веселья паскудным бульдозером садомазохизма. И после этого гнусного поступка я еще надеюсь на любовь и прощение! Нет, милосердный боженька не припрятал на чердаке сундучок с любовью для такой грязной шлюхи, как я. Умудряюсь уснуть, кажется, потому что из забвения меня выдергивает настойчивый стук в дверь. Кое-как сползаю с кровати и, придерживая сползающее с плеч одеяло, иду открывать. Переступаю через разбросанные по полу вещи, тру заспанные и заплаканные глаза… — Владлен? Голос мой звучит хрипло и совсем разбито, но хотя бы не жалобно, уже отлично. — Макс не у тебя, — скорее констатирует, чем спрашивает, брат, опираясь рукой о дверной косяк. — Можно войти? Отступаю на шаг назад, мельком осматривая квартиру. Все вроде бы нормально, в моем привычном минималистическом стиле… Пока Владлен снимает с себя пальто и обувь, я поднимаю с пола куртку и наконец-то застилаю кровать. Не знаю о чем говорить, поэтому убегаю в ванную, чтобы умыться и собраться. Я готовился к этому разговору. Знал, что он все это просто так не оставит, что рано или поздно потребует объясниться, но сегодня я на самом деле не настроен на разговор. Слышу, как он гремит посудой, ставит, видимо, чайник… — Ты… извини, ничего из еды или чего покрепче предложить не могу, — зачем-то произношу я, возвращаясь в комнату. Осторожно забираюсь на высокий барный стул, стараюсь даже не смотреть в сторону брата. Владлен поворачивается ко мне, держа в руках зарядку от телефона. — Это Макса? — спрашивает он, кидая на меня беглый взгляд. Ну, да, айфоновская. Вчера, видимо, принес с собой. Я даже не заметил… — Вы общаетесь? — не отрываясь от процесса приготовления чая, продолжает Владлен свой ненасильственный допрос. — Вчера впервые за месяц увиделись. — Да? Почему же? — Я сказал, что ему нужно время подумать. Владлен ставит на стол две чашки и садится напротив. Мы так близко, что я могу почувствовать аромат его парфюма, рассмотреть зеленую радужку родных глаз, пересчитать реснички, но я упрямо смотрю вниз, завороженно наблюдая за извивающимся над чашкой паром. — Разумно. Кажется, он подумал и все для себя решил. Владлен стучит пальцами по столешнице, и я выдыхаю: — Я не уверен в этом. Что ты хочешь? Зачем приехал?.. — Поговорить, конечно же. Выяснить, чего хочет мой сын, понять, как я могу ему помочь. Он запутался, я знаю, но вскоре он разберется и все будет как прежде. Может быть, для него и будет. Может быть, Владлен простит его, забудет об этом недолгом помешательстве, спишет на юношеский протестный максимализм… Да и Макс все забудет. Найдет себе девчонку, женится, будет воспитывать детей, зарабатывать деньги, ездить на горнолыжные курорты со всем семейством. А вот я не смогу уже «как прежде». Но ради Макса я готов сотрудничать. — Мы были в клубе сегодня, — признаюсь, решив быть предельно честным. — В том самом клубе. Он хотел посмотреть, и ему провели… урок. Кажется, не понравилось. Владлен многозначительно вскидывает бровь и ухмыляется, судя по всему радуясь, что сыну эта «извращенская» тема не зашла. — Если ты думаешь, что я с Максом только чтобы отомстить тебе, то это не правда. Улыбка на лице брата куда-то пропадает, искры в глазах гаснут. Он, глядя куда-то в пустоту, медленно делает глоток обжигающего чая, а потом встает и выливает его в раковину. Не говоря ни слова, направляется к выходу. — Уже уходишь? — иду следом, потому что слишком уж он становится каким-то пугающе отстраненным. Будто прямо сейчас достанет из кармана своего пальто пистолет и застрелит меня. Как обещал. — Я выяснил то, что хотел, — пожимает плечами Владлен, прокручивая на пальце ключи от машины. — Макс поиграется и забудет. Ты же сам это понимаешь, да? Понимаешь, что даже если вы и будете вместе какое-то время, ты неизбежно останешься его маленьким грязным секретом. Молча киваю, потому что знаю точно, что голос мой будет дрожать, если я попытаюсь ответить. Владлен уже открывает дверь, когда вдруг останавливается, оборачиваясь. — Тебя правда отпустило? Снова киваю, глядя ему в глаза. — Хорошо. Тихо хлопает дверь, гудит лифт, а я возвращаюсь на кухню. Забираюсь на стул и спокойно допиваю чай, неотрывно наблюдая за стрелками часов. Макс сказал, что покатается часик и вернется. Прошло уже два с половиной часа. Я так долго спал?.. Надо поговорить с ним. Если не приедет, позвоню по телефону. Думаю, много говорить не придется, он и так все поймет. Ну, главное сказать, что я никогда не стану обижаться на него, и, если он захочет, мы просто забудем о событиях этих двух месяцев. Просто забудем, будто их и не было. Если он захочет, конечно же. После всего, что он узнал, увидел… Господи, какая грязь! Я уже хватаюсь за телефон, чтобы позвонить и все объяснить, но думаю о том, что он, возможно, сейчас за рулем. Не хотелось бы отвлекать. Лучше подожду до вечера. Какой-то непонятный звук разгоняет задумчивость, и я резко оборачиваюсь, едва не грохнувшись с высокого стула. Макс закрывает за собой дверь, кладет ключи от моей квартиры на полочку, и я узнаю по яркому брелку, что это те самые, что на всякий случай хранила у себя Юлька. Беззаботно стягивает перчатки и, будто ничего не произошло, направляется ко мне. Целует коротко в губы, пока я пытаюсь собрать мысли в кучу, садится за стол напротив, туда, где не так давно сидел его отец. — Макс… — Я был дома, — перебивает он, взъерошив свои непослушные, взбитые весенним ветром кудри. — Разговаривал с мамой. Хотел узнать некоторые вещи, которые мне не рассказал ты. Она была предельно откровенна. Смотрит на меня полными упрека глазами, но я не могу понять, это из-за того, что я умолчал, или… он узнал подробности? — И зачем? — мой голос звучит хрипло, надорвано, но от меня вообще не требуется ничего говорить, потому что он и без того продолжает. — Хотел выяснить, зачем тебе это все нужно. И я выяснил. Я подумал об этом еще там, в клубе, но теперь понял все окончательно, — он задумчиво покусывает губу, барабанит пальцами по столешнице и вдруг на выдохе убежденно заявляет: — Ты не хочешь боли, но терпишь, потому что привык терпеть. А еще ты не хочешь унижения, ты просто боишься поверить, что заслуживаешь уважения. А контроль… — он неопределенно машет рукой и вкрадчиво произносит, глядя мне в глаза, — в клубе тебе не смогут его дать. А я смогу. Но не в рамках игры, а на постоянной основе, понимаешь? У меня внутри все замирает, потому что это совсем не то, что я ожидал услышать. Но Алек говорил, что я должен позволить ему высказаться… — Я не хочу с тобой играть. Ты не игрушка, и я тоже не игрушка, — Макс протягивает руку, касается моей щеки холодными пальцами и ласково произносит: — Захочешь боли или чего-нибудь еще, просто скажи. Я не посчитаю это чем-то неправильным или извращенным. Господи, Кайя, я влюбился в своего дядю, а это инцест! Что может быть неправильного в таком случае в плетках и наручниках?.. Краснею от его слов, но не отстраняюсь, не отворачиваюсь под пристальным изучающим взглядом. Даже не объясняю, что плетки и наручники — это не совсем БДСМ, потому что уже и сам не уверен, что хочу возвращаться в Тему. — Правда, я буду рад сделать все что угодно, если тебя это заводит, но мучить тебя, когда ты плачешь и не можешь остановить, когда ты ни капли не возбужден, я никогда не стану, — убежденно заявляет Макс, а я чувствую, как в глазах начинают щипать слезы, вспоминаю свою недавнюю истерику и отчаяние, и все слова, что я хотел сказать о правильности и неправильности поступка просто испаряются. Теперь я хочу поблагодарить, спросить, откуда он такой умный взялся, но только задушенно всхлипываю и перегибаюсь через стол, умудряясь не упасть, целую приоткрытые манящие губы. Макс улыбается, кладет ладонь мне на затылок, притягивая ближе, углубляя поцелуй, а потом вдруг осторожно отстраняется. — Ты хорошо себя чувствуешь? Нервно киваю, понимая, что будут еще сюрпризы. Я бы хотел, чтобы этим сюрпризом был тягучий секс и следующий за ним здоровый сон, но Макс переплетает наши пальцы и тянет в центр комнаты. — Что? Куда?.. — Погода просто чудесная и будет такой всю неделю. А еще я выяснил, что ты взял с понедельника отпуск и ничего мне не сказал, — ухмыляется он, обнимая за плечи и подталкивая к шкафу. — Опять Ленка? — ворчу и, толком не понимая, чего от меня хотят, распахиваю дверцы шкафа. — Ну?.. — Собирай вещи на неделю, поедем отдыхать, — ухмыляется Макс и, не дожидаясь, пока я выйду из оцепенения, принимается что-то сосредоточенно выискивать в шкафу. — Я снял домик в лесу, так что не отвертишься! Молча наблюдаю, как он вытаскивает дорожную сумку и никак не могу сообразить, что это он такое сказал. Домик в лесу? На целую неделю только мы вдвоем? — Э-э, а как же твоя работа? — складываю в сумку несколько футболок, свитер и домашние штаны, достаю теплую куртку, пригодную для лесных прогулок. — У меня нестандартная работа, помнишь? Почти фриланс. Возьму с собой ноут, буду работать перед камином. А что? Мне нравится. Улыбаюсь, кидая на него заинтересованные взгляды, и меня буквально окатывает волна жгучего удовольствия, когда я замечаю, что он перестает хмуриться. — Что? — спрашивает Макс, заглядывая мне в глаза. — Ты не хочешь? Очень хочу. Очень-очень-очень хочу оказаться с ним где-нибудь, где не будет посторонних. Олег, Ленкин муж, как-то сказал, что места прочно связаны с нашими воспоминаниями, и теперь я буквально одержим идеей наполнить каждое место, где я буду находиться в любой момент времени, счастьем, как и каждый уголок этой светлой квартиры. Да, черт возьми, эта квартира вся пронизана лучами небывалого солнечного счастья! Куда ни посмотри, за какую деталь интерьера не зацепись взглядом, все напоминает о самом прекрасном, что было и есть в моей жизни… Вон хоть рабочая поверхность у кофемашины… — Кайя, ты точно в порядке? — Макс подходит ближе, касается пальцами моего лица, и я поднимаю на него сияющие радостью глаза, не зная, что ответить. Да? Целую, почти повисая на нем, так что Макс осторожно, пытаясь не потревожить полосы от ударов, обнимает меня за талию, чтобы мы оба не упали, и отвечает на поцелуй с не меньшей пылкостью. Зарывается пальцами в волосы, чуть оттягивая до приятной боли… Делает шаг вперед, оттесняя к кровати, и аккуратно укладывает на матрас, нависая сверху. Я жду, что вот сейчас-то и получу то, что хотел, но Макс, прервав поцелуй, просто ложится рядом, обнимая поперек живота. — М-м… — недовольно мычу, поглядывая на него с явным возмущением, но он только посмеивается, прижимая к себе еще крепче. — Ты вымотан, тебе на сегодня достаточно, — шепчет он, а я не могу удержаться от вполне закономерного вопроса: — Хочешь, чтобы я всю дорогу мучился от неудовлетворенности? Макс улыбается, заговорщицки поглядывая на меня из-под ресниц. — Если тебя это успокоит, то не один ты будешь мучиться от неудовлетворенности. — Очень успокоило! Мы лежим еще несколько минут, в течение которых я отчаянно пытаюсь думать о каких-то несексуальных вещах, чтобы возбуждение спало, но близость Макса, его пальцы, перебирающие мои волосы, аромат его парфюма, туманят сознание, и в итоге я хочу его еще сильнее, чем ранее. — Знаешь, воздержание — это забавно, — с той же теплой улыбкой произносит он, устраиваясь поудобнее. — Ты наверняка не знаешь, что я приготовил, но я намерен попробовать за эту неделю много интересных штучек… — Ты весь секс-шоп скупил, что ли?! Невольно краснею, представляя, как Макс в каком-нибудь магазинчике интимных товаров набирает полный пакет всяких вещичек и под заинтересованные взгляды продавца уходит в туман. — Можно и так сказать, — кивает он и ведет ладонью вниз, к ремню моих джинсов, но не дальше. Черт, больно, пиздец просто! — Ты садист! — восклицаю, отталкивая его руку. — Мы же там, наверное, только вечером будем, да? — Да, — улыбается племянник и снова перекатывается, оказываясь сверху. — Но поужинаем и сразу ляжем спать. А завтра… — Боже, Макс, что ты творишь! Мне становится неловко и стыдно от этих мыслей, а от того, что я смущаюсь, как школьница, становится еще хуже! Сколько мне лет, черт возьми? Почему с ним каждый раз как первый? — Поэтому в твоих интересах как можно скорее собрать вещи и отправиться в путь! — Макс коротко целует меня в губы и встает, продолжает собирать вещи как ни в чем не бывало. Точно как в тот день, когда он впервые поцеловал меня. Тоже оставил мучиться со стояком, а сам будто и не замечал своего. Спустя десять минут я, проверив, все ли выключил, закрываю квартиру и захожу вместе с Максом в лифт. Механические действия помогают отвлечься, потом мы размышляем, куда заедем пообедать, а потом вообще становится не до возбуждения, потому что после пиццерии Макс заруливает к супермаркету… — О, черт, — выдыхаю, с опаской поглядывая на торгового гиганта. — Иди сам. — Сам? — удивленно переспрашивает он, а потом, почувствовав мое состояние, берет за руку, крепко сжимая. — Тебя там что-то триггерит? — Писк, — говорю откровенно, понимая, что смысла скрывать уже нет. — Он напоминает писк медицинских приборов. Я долго лежал в реанимации в полном одиночестве, вслушиваясь в этот писк и… Макс смотрит на меня долгим пронзительным взглядом, и я уже готов, что вот он начнет уговаривать побороть страх, насильно потянет в это ужасающее место, но он лишь понимающе кивает и заводит двигатель, покидая парковку. Мне трудно дышать, потому что я буквально захлебываюсь в нежности и благодарности, но Макс и не ждет, что я буду говорить. Делает музыку погромче и улыбаясь, сворачивает на проспект. — Я понял, что тебе нужно, — произносит он, когда спустя полчаса мы загружаем в багажник пакеты с продуктами из маленького магазинчика на краю города. — Понял? — удивленно переспрашиваю, пряча руки в карманы. — Насчет контроля, — Макс многозначительно округляет глаза и садится за руль. — Я долго думал и теперь в полной мере осознал, что ты мне не веришь. Мне не нравится, как это звучит, поэтому я хочу объясниться, чтобы он, возможно, поменял свое мнение, но, наверное, делаю только хуже, когда едва слышно произношу: — Сегодня заходил твой отец. Хотел убедиться, что у тебя все хорошо. — Дай угадаю, говорил, что я наиграюсь и брошу тебя? — спокойным голосом уточняет Макс, плавно выруливая обратно на проспект. — Что ж, я не смогу тебя переубедить, да и не буду. Прошу только дать мне шанс доказать, что ты можешь мне верить… Он опять все неправильно понял… — Макс, подожди! — прерываю его до того, как он наговорит глупостей или выстроит в своей голове какие-нибудь безумные схемы. — Если ты передумаешь когда-нибудь. Через неделю, месяц, год или десятилетия, я пойму! Это нормально, и ты не обязан мне ничего доказывать. Молчит, хмурится, недовольно покусывая губу, но не спорит. — Окей, думай, как хочешь! — восклицает он наконец-то, и я слышу в его голосе металл. — Я все равно остаюсь при своем мнении. Но дай мне возможность построить что-то адекватное между нами. Мне немного обидно, потому что я знаю, что за этими словами скрывается неоспоримый факт, что сам я построить нечто адекватное просто не в состоянии. Но это чистая правда, поэтому я только коротко киваю. — Тебе нужно расслабиться и довериться, хорошо? — Макс наконец-то улыбается, кладет руку мне на колено, чуть сжимая пальцы, и я снова коротко киваю. — Хорошо, начнем с чего-нибудь простого. Эта неделя, да? Я все спланировал, тебе понравится. — Не сомневаюсь, — совершенно серьезно киваю, накрывая его ладонь своею. — Хорошо, просто не будем думать о будущем. Эта неделя… — Да, только эта неделя, — Макс наклоняется ниже, проводит пальцами по моему подбородку и касается щеки, и я пропадаю, проваливаюсь в безграничную нежность. Внутри бушуют эмоции, все тело становится ватным, будто я в настолько сильном сабспейсе, что эффект от него не ослабевает и не исчезает, только крепче становится с каждым днем. Макс зарывается пальцами в мои волосы, тянет, заставляя открыть шею, и целует, едва касаясь теплыми губами кожи. Поднимается поцелуями вверх, прихватывает губы в незамысловатой ласке, и я едва сдерживаюсь, чтобы не сорваться в свою привычную страстность. Ему этого не нужно сейчас, он… — Люблю тебя, Кайя, — шепчет Макс, заправляя мои волосы за уши. Отстраняется, смотрит внимательно, а я ни слова не могу выдавить в ответ, только нервно всхлипываю и улыбаюсь. Молчу, как придурок, наслаждаясь разливающимся по телу теплом. Все никак не могу отвести взгляд от потемневших глаз. Чувствую, как клубящаяся тьма внутри черных зрачков поглощает меня, затягивает в свои сети, и от этого странного чувства перехватывает дыхание, но я рад тонуть в этом омуте. Никогда. Такого. Не. Испытывал. Все мои чувства к Владлену просто отсасывают по сравнению с тем, что я испытываю к Максу. Чувствую легкую панику от неспособности сказать хоть что-нибудь, и решаю просто обнять его так, чтобы он понял, как сильно я люблю его. Что я верю ему… Я испуган собственной смелостью, но от ощущения жестких пальцев, запутавшихся в волосах, от биения его сердца, отдающегося и в моей груди, по телу разбегаются искры колючего удовольствия, а из головы куда-то деваются все надуманные страхи. Расслабляюсь в его объятиях, открываю глаза, глядя в чистое ярко-голубое мартовское небо, цепляюсь взглядом за преломляющиеся в крохотных хрустальных капельках воды, застывших на лобовом стекле, солнечные лучики и шепчу едва слышно: — И я тебя люблю.