***
Чонин появляется немногим позже, когда разговор плавно затих. Запыхавшийся, будто бежал от самой школы, и с покрасневшими щеками. Бросает в Сынмина пачками чипсов и прижимается к боку Джисона, обвивая хена всеми конечностями. Хан смеется, фыркает от холодных рук и носа макнэ, но обнимает в ответ. Чонин всегда кричит, что не нуждается в заботе и любви своих хенов, вечно избегает объятий, но есть исключения в его сердце. (Джисон бесконечно рад, что он входит в список излюбленных жертв — хенов Чонина). — Чего так долго? — ворчит Сынмин, выискивая среди обилия чипсов свой любимый вкус. — Мы же договаривались. — Я же тебе ничего не говорю, когда ты на наши встречи после свиданий с Черен опаздываешь, — вскидывается в ответ Чонин, все еще держа Джисона в своем обхвате. — Говоришь, — парирует Сынмин, издавая радостный возглас и открывая нужную пачку. — Постоянно говоришь. Они все переглядываются, а потом резко заходятся в сумасшедшем хохоте. Успокоившись, Чонин возмущается вновь из-за начатого без него фильма, и они дружно выбирают новый. Сынмин разваливается в кресле, отказываясь делиться с ними своими чипсами. Джисон с Чонином умещаются на диване, причем макнэ отказывается выпускать самого старшего из объятий. Бормочет едва слышно о том, что соскучился, что неизвестно, когда вновь увидятся (у Джисона внутри что-то замерзает после этих слов, и в глаза младшему посмотреть не получается). Комната наполняется смехом, комментариями к фильму и изредка вспыхивает борьба за чипсы и колу. Но в целом, это весело, это тепло, это уютно. Джисон не жалеет, что согласился.***
— Я устал, Минни, — шепчет Джисон, глядя в потолок темной спальни. — Так сильно устал. Он ощущает в уголках глаз выступающие слезы, а в горле словно комок. Говорить очень тяжело, но еще тяжелее продолжать молчать об этом. Сынмин придвигается ближе, окружая того своим теплом и молчаливой поддержкой. С другой стороны — сопит Чонин, прижимаясь крепко и обвивая своими конечностями (он сегодня бесконечно счастливый и довольный, а еще слегка мечтательный). Джисон им так благодарен за все, что они делают. Но он также задыхается. — Чтобы я ни делал, этого всегда оказывается недостаточно, — продолжает шепотом Джисон, голос немного срывается в конце фразы. — Я устал, Минни, приносить себя в жертву. Сынмин сжимает ладонь друга в крепкой хватке. Он не находит слов, даже не пытается. Все, что Сынмин может сделать — это выслушать. Не то, чтобы Джисону нужно было что-то большее. Он так долго держал в себе все, что начал задыхаться и ломаться под тяжестью невысказанных чувств и скрываемых на протяжении нескольких лет секретов. — Я устал заботиться о них, зная, что они не позаботятся обо мне в ответ, — трещина слышится не только в голосе Джисона, она глубже. И Сынмину больно за друга так, как не бывало за себя. Потому что Джисон — это солнце, потому что Джисон — это счастье, потому что Джисон не заслужил этого. Потому что Джисон ради них всех разбивается и разбивается, даже не показывая своей боли. Потому что Джисон — самый светлый человек из всех, кого Сынмин знает. И потому что Джисон, кажется, больше не может скрывать все за своей улыбкой. — Я хочу начать все с начала, — едва слышно, но так оглушающее громко. Сынмин ничего не говорит, только обнимает старшего на несколько дней. Джисон чаще всего ребяческий и неугомонный, а еще очень эмоциональный. И, кажется, что они все совсем успели об этом позабыть. Единственное, что Сынмин не знает — Джисон больше не позволит этому продолжаться.