Так, может, в этом всё дело?

Осознание припечатывает его разом, в какую-то жалкую долю секунды. Раньше всё было совершенно не так. Чжань сходил с ума постепенно, позволял себе расшатывать границы допустимого, чтобы сейчас остановиться — сантиментрах в десяти от лица Цзяня — и осознать: он в полной, полнейшей, мать его, жопе. — СиСи, ты так странно смотришь. Его голос — не звонкий и шумный, он не заполняет собой всё пространство. Почти свист, почти беззвучный шёпот. Он озадачен? Кажется, на его лице написано полнейшее недоумение. Что-то вроде «какого чёрта ты творишь?» и «с тобой точно всё в норме?». Что-то вроде «сейчас хлопнусь в обморок, если так и будешь молчать». — Ты в порядке? Глупый вопрос. Потому что ответить честно — значит заставить его волноваться. Цзянь станет думать, как ему помочь, как вернуть всё на круги своя, как успокоить, привести в чувство. Не получится. У него уже точно нихуя не получится. — Я не знаю, — давит потерянно, не в силах даже поднять на него глаза. У него сердце вот-вот выскочит из груди, и ладони потеют. И это ненормально. Они ведь друзья. — Эй, всё хорошо, — мягко произносит, словно боится спугнуть. Паникёр, взбалмошный и сумасбродный, эксцентричный и сентиментальный Цзянь его успокаивает. Сдуреть можно. Господи. Почему же так страшно просто дотронуться? Он думает: если сейчас Цзянь отстранится — это его добьёт. Переломит пополам. До невозможности дышать. До невозможности жить. Воспоминания щёлкают перед глазами. Сколько же раз он сам отталкивал его? Своего лучшего друга, которому просто нужны были тепло и поддержка? Нужно было убедиться, что он не один, что гайки ещё не сорвало окончательно, что его поймут и примут. Вина огревает по темечку. Он мог бы быть тактичнее, мягче, мог бы не сучить, не орать и не бить. Быть тем другом, которого Цзянь заслужил. Не мудилой. — Помнишь, что я сказал тебе однажды? Чжань подаётся вперёд, носом касается его скулы и, блядство, теряет контроль. Плывёт. Кивает — обречённо и заторможенно. И не важно, что не догоняет, чего Цзянь ждёт. Сдавленно выдыхает. У него горячая кожа. Её хо-чет-ся касаться. Его — хочется. — Только ты. В прошлом и будущем... только ты. СиСи, не бойся... Чжань давит в себе зарождающийся стон, когда стягивает с его волос резинку и чувствует мягкие пряди сквозь пальцы. Сколько раз он мог... вот так? Сколько раз он проебал безвозвратно? Скользит пальцами по плечу к лопатке. Еле-еле, но этого достаточно, чтобы едва не словить приступ. Расписаться в том, что он неисправен. И не перестаёт изумляться, сжираемый отчаянием заживо: — Как ты справлялся? Как же ты... Как вынес всё это? Цзянь улыбается. Осторожно отстраняет от себя и ведёт ладонью по щеке. Уже смелее — понимает, что по роже не получит. Шепчет нежно-нежно: — Ты же был рядом, дурачок. Всегда. У Чжаня внутри всё застывает. Цзянь тянется к нему и целует. Боже. Он и правда полный кретин.