Prayer

— Уилл! Уилл! Байерс, казалось, только что провалившийся в сон из-за усталости, резко открыл глаза, услышав смутно знакомый голос. Но он оказался не в больнице. Вокруг него все было угольно-черным, но Уилл знал, что это место не было похоже на Нигде. Он не слышал шума водопада, и под его ногами будто бы была вода, по которой расходились круги от того места, где мальчик стоял. И да, он видел свое тело: свои тонкие руки и ноги, выглядывающие из-под больничной сорочки. Байерс поднес руки к лицу и ощутил под холодными пальцами нос, потом губы, уши, брови. Раньше, до того как началось это безумие, он никогда не понимал, насколько ценна сама возможность двигаться, дышать, говорить, видеть. Уилл не хотел просыпаться от странного сна, даже если в палате его ждала любящая семья. Лежать неподвижно, но все слышать и чувствовать… иногда он думал, что просто медленно сходит с ума, порой не различая, где реальность, а где его спутанные сны. — Уилл! — повторил голос — и его имя разнеслось повсюду эхом. Байерс оторвал взгляд от своих криво подстриженных ногтей и уставился в темноту. Но теперь он заметил вдалеке фигуру, которая, похоже, направлялась в его сторону. Уилл не сдвинулся с места, почему-то не чувствуя опасности. Наконец, он увидел того, кто звал его. К Байерсу подбежала девочка его возраста с коротко стриженными кудряшками, одетая в простые джинсы и растянутый джемпер. Девочка, смотрящая на него широко распахнутыми карими глазами, была ему совершенно незнакома, но ее голос… — Одиннадцать… — выдохнул он, впервые за много-много дней услышав собственный голос. — Уилл, — отозвалась она, и на ее красивом лице появилась маленькая улыбка. — Я нашла тебя. — Да, думаю, что нашла, — согласился Байерс и тоже улыбнулся. Он никогда не был так счастлив просто стоять и говорить. — Твоя мама… она сказала, что ты проснулся. Я искала раньше, но не могла увидеть, — тихим голосом объяснила Одиннадцать. Майк рассказывал, что девочка почти не говорила, когда они познакомились. И ей все еще требовалось время, чтобы подобрать слова. — Наверное, это потому что меня не было, — кивнул Уилл и протянул дрожащую ей свою руку. — Приятно познакомиться с тобой, Оди. Девочка мягко коснулась его ладони и снова улыбнулась. От простого контакта, который даже не был настоящим, Байерсу стало немного теплее. — Ты помнишь? — спросила она. — Что именно? — Все. Кто ты, что случилось? — Думаю, да, — ответил Байерс. — А если я что-то не помню, то все равно не смогу сказать. — Тебе не стоит бояться, — вдруг сказала Оди. — Монстра нет здесь, — она коснулась лба Уилла, — и здесь тоже нет, — указав на его грудь, добавила девочка. — Ты уверена? — прошептал он. — Да. Закрыла врата, — уверенно произнесла Одиннадцать. — Ты можешь помочь мне? — Уилл с надеждой посмотрел на нее. Но девочка только покачала головой: — Я не умею лечить. Я могу найти… могу говорить с тобой. — Ты можешь приходить ко мне? — нахмурился Байерс. И правда, когда в его жизни было что-то легко? — Могу привести тебя сюда снова, — поправила Оди. — Если хочешь говорить со мной. Уилл почувствовал, словно часть груза спадает с его плеч: будучи прикованным к постели, он мог только слушать и спать. Быть в этом странном месте с Одиннадцать было в любом случае лучшей альтернативой. — Конечно! — выпалил он, поняв, что так и не ответил на предложение девочки. — Я хочу помочь, — грустно сказала она, посмотрев ему прямо в глаза из-под упавших на лоб кудряшек. — Мне жаль. — Ты уже помогаешь, — произнес Уилл, хоть и не смог скрыть печаль в голосе. — Скажи моей маме и брату, что я очень сильно их люблю. И Майку… скажи, что я рад его слышать, но ему не стоит сбегать из дома ради меня. — Хорошо, — кивнула Одиннадцать. — И Майк все сделает по-своему. — Я знаю, — рассмеялся Уилл. — Спасибо, Оди.

***

      Он пускал слюни. Это было отвратительно. Прошло почти две недели с тех пор, как он впервые открыл глаза. С того момента он успел привыкнуть к яркому свету ламп, отражающемся от белых больничных стен, научился лучше фокусировать взгляд, почти нормально двигать глазами и, хоть и доводил себя до истощения по несколько раз за день, но с каждым разом держал глаза открытыми все дольше и гораздо реже проваливался в сон, вместо того чтобы просто моргнуть. Но оставшиеся части его тела все еще были совершенно бесполезны. За него все еще дышала громкая машина-вентилятор, и, да, с его губ капала слюна, которую вытирали медсестры и иногда, к еще большему смущению, мама. Уилл помнил, что когда сестра Майка Холли была совсем крошкой, она все время была с повязанным слюнявчиком, потому что, как объяснил Уиллер, «не могла контролировать слюноотделение». Байерс же сейчас был бесполезнее даже грудничка. Но слюни его не беспокоили так сильно, как процесс подмывания и намазывания мазью против пролежней, который он теперь мог созерцать воочию. В такие моменты он всегда закрывал глаза, даже если еще не был настолько уставшим, и либо пытался заснуть, либо мысленно кричал Оди, чтобы она забрала его прямо сейчас, пожалуйста. Ему нравилось говорить с Одиннадцать. И не только потому, что ему просто хотелось иметь возможность открывать рот, пусть и в каком-то ментальном пространстве. У них с девочкой не было общих увлечений, что очевидно, учитывая, что Оди не провела детство, играя в настольные игры и читая комиксы. Но у нее было много историй, и Уилл с очарованием слушал, как она постигает мир вокруг. Одиннадцать также говорила о фильмах, которые видела по телевизору, о жизни с шерифом, о своем даре. Байерс знал о прошлом девочки от Майка, и они молчаливо согласились не бередить старые раны, но Оди рассказала ему о своей сестре, маме и тете. Уилл тогда очень заинтересовался самим существованием Кали, и они вместе пришли к выводу, что, если детей под другими номерами не было в комнате с радугой, то их, видимо, не существует. Одиннадцать убедила Байерса, что врата теперь действительно закрыты, но Уилл не мог заставить себя перестать беспокоиться и задаваться вопросами о том, а что если. В целом, он наслаждался общением с Оди, и она, казалось, тоже. Ведь они оба страдали от одиночества, пусть и по разным причинам: девочке нельзя было появляться на улице еще почти год, что она очень остро переживала. Одиннадцать передавала ему сообщения от друзей. И если Дастин и Лукас говорили о том, как скучают, то Майк обычно просто сообщал, когда появится в следующий раз, чтобы Уилл «набрался сил, ведь мне столько нужно тебе рассказать». Уилл не мог передать словами, как сильно тосковал по друзьям. Это в том числе придавало ему сил двигаться дальше, заставляло не сдаваться, не оставлять попыток привести свое глупое тело в рабочее состояние. Он ставил маленькие цели: продержаться в сознании на три секунды дольше, пошевелить носом (пока безуспешно), бровями. Байерс чувствовал, как напрягаются мышцы его лица, хоть и не добивался результата. Это, однако, не мешало этим самым мышцам гореть от напряжения и болеть до онемения. Уилл бы точно свихнулся, если бы не Оди.

***

      Мама зашла в его палату немного запыхавшейся, словно бежала (что она, несомненно, делала). — Эй, детка, как ты сегодня? — с улыбкой спросила она, сразу же сжимая его ладонь. — Как всегда холодный. Думаю, им стоит достать тебе чертово одеяло. Уилл был полностью согласен с этим заявлением. — У меня хорошие новости, кстати, — продолжила мама. — Доктор сказал, что завтра они попытаются вытащить трубку, так как твои легкие работают гораздо лучше. Если все пройдет как надо, то ты сможешь дышать сам. Байерс решил, что это и вправду неплохая новость. Может, это означало меньше слюней возле его рта. — И они проверят твой глотательный рефлекс. Могут достать этот… зонд. Да, эта идиотская трубка в его носу. Без нее будет несомненно лучше. — А еще завтра придет Джонатан. Он, наконец, поменял свой график, и теперь мы будем навещать тебя вместе. Они столько делали для него. У Уилла сжималось сердце каждый раз, когда мама так просто говорила о том, как им приходится подстраивать свою жизнь под него. — Джейн говорит, что ты не падаешь духом, — добавила мама. — Это самое главное, малыш. У тебя с каждым днем получается все больше. Ты такой молодец. Байерс не любил, когда она так хвалила его. Будто моргать один раз для «да» и два раза для «нет» — это величайшее достижение. Сам Уилл только злился на себя за беспомощность. Он чувствовал свои костлявые пальцы в ее и так старался, так сильно старался сжать их в ответ, но не мог. — Я знаю, знаю, — сказала мама, вытирая проступившие на его глазах слезы. — Но это непростой путь. И ты справляешься. Верь мне. Мальчик всегда верил. Но сейчас его веки снова стали слишком тяжелыми. — Все в порядке, детка. Отдохни… И Уилл заснул.