Prayer

      Прошел почти месяц с тех пор, как Уилл очнулся, и все вокруг не уставали напоминать ему, каких потрясающих успехов он добился. Джонатан стал приходить один, без мамы на своей стороне, и теперь смотрел на брата больше с радостью, чем с болью. Казалось, его невероятно быстрое восстановление убедило старшего Байерса лучше любых слов матери и Оди, и теперь Джонатан проводил у кровати Уилла чуть ли не больше времени, чем Джойс. Он даже записал пару новых микстейпов, заставив сердце брата сжаться от любви. И еще заплакать. Младший вообще часто плакал, но он считал, что ему это вполне позволено, в конце концов, он слышал больше рыданий близких за последний месяц, чем за всю свою жизнь. Изнурительные часы физиотерапии и его собственное упорство дали свои плоды: Уилл начал говорить. Его слова поначалу были жутко искажены, и он все еще заикался, пытаясь сформулировать мысли (что тоже давалось непросто — слишком многое он хотел сказать), но все же он теперь был в состоянии общаться за пределами черного пространства Одиннадцать. Он мог сказать, когда ему хочется в туалет, ради всего святого. Байерс был теперь также способен двигаться больше. Он научился слабо сжимать пальцы в кулак, поворачивать предплечья и двигать пальцами ног, а также лучше контролировал мышцы лица и мог наклонять голову. Теперь, когда его переворачивали, чтобы обработать кожу и не допустить образования пролежней, он мог даже немного помочь (не то чтобы он был тяжелым, но все равно приятно). Его движения были резкими и рваными, Уилл не мог рассчитать силу, скорость и траекторию, — словом, все то, о чем раньше ему совсем не приходилось думать. Но он мог делать хоть что-то, кроме тупого лежания на спине, и это было великолепно. Однажды он попросил зеркало. На это ушло несколько минут заикания, хриплого шепота, кашля и невнятного бормотания, но Байерс все же смог донести свою просьбу до медсестер, которые за ним ухаживали. Две женщины переглянулись между собой, и, молчаливо что-то решив для себя, одна из них — та, что была моложе и всегда пахла цветами, — подала ему карманное зеркальце размером с половину его ладони. Уилл знал, что выглядит ужасно. Он видел свои костлявые пальцы и тонкие запястья. Его ноги выглядели так, словно там никогда даже не было мышц, и Байерс не мог даже представить, сколько ему придется есть и тренироваться, чтобы они там появились и он снова смог стоять на своих двоих. Но свое лицо он раньше не имел возможности увидеть. Маленькое зеркало показало ввалившиеся глаза, бледную с желтоватым оттенком кожу, сквозь которую просвечивали вены, впавшие щеки, потрескавшиеся губы. Это еще не говоря о копне длинных сальных волос, навевающих мысли о костюме ведьмы на Хэллоуин. Мальчик покрепче обхватил зеркальце непослушными дрожащими пальцами и опустил его чуть ниже, чтобы увидеть свои острые ключицы, выглядывающие из-под больничной робы. Что ж, он выглядел ужасно. Теперь понятно, почему все вокруг так часто плакали. Байерс выглядел так, словно вообще не должен был дышать. Он все еще питался через трубочку чем-то больше похожим на блевотину, но теперь решил, что всегда будет доедать до конца.

***

-… и Дастин предложил нам всем нарисовать тебе что-то, но мы с Лукасом отказались, потому что вышел бы отстой, а ты сказал бы, что тебе нравится, потому что ты слишком добр, — говорил Майк, экспрессивно размахивая руками. — Н-не от-от-отстой, — пробормотал Уилл в ответ, пытаясь говорить медленнее, как советовал физиотерапевт. — Сразу видно, что ты давно не видел, как мы рисуем, — с улыбкой сказал Уилер. — Никто не сравнится с тобой, Уилл Мудрый. — Н-не м-могу, — Байерс поднял мелко дрожащую, как у глубокого старика, руку. — Это пока, — уверенно произнес Майк и сжал его пальцы своими. Уилл почувствовал дежавю, Уилер так же убеждал его и держал за руку, когда безумие с Теневым монстром только начиналось. Как все потом вышло, они оба знали. — Ты знаешь, я храню все твои рисунки… И жду не дождусь, когда ты подаришь мне новые, еще лучше старых. Байерс несогласно засопел, игнорируя то, как его сердце упало куда-то в живот от мысли, что его лучший друг хранил весь этот хлам. — Не зли меня, Байерс, — Майк пригрозил ему пальцем свободной руки, но при этом никак не мог перестать улыбаться. — Ты все еще не можешь убежать от меня. — Н-нет, — сказал Уилл. — Т-твои н-н-ноги… Уилер только рассмеялся. — Зависть, мой крошечный друг! — воскликнул он и вдруг как-то неловко замер. — Уилл? Я могу… могу обнять тебя? — Н-не с-с-спраш-шивал ра-раньш-ше, — заикаясь больше обычного, ответил Байерс. — Ну, и не буду больше, — произнес Майк и аккуратно обнял его за плечи, уложив кудрявую голову ему на грудь. — Твое сердце быстро бьется… Хорошо, они убрали монитор, а то врачи бы решили, что я тут угрожаю тебе. Уилл почувствовал, как на щеках проступает румянец, и сжал в пальцах свитер друга — очень слабо, его мелкая моторика, очевидно, отстой. — Ты все еще слишком худой, — заметил Уилер. Младший в ответ согласно хмыкнул. — Это странно, твоя мама говорит, что ты ешь все, что здесь дают. «О боже, ты говоришь с моей мамой о том, как я питаюсь?!» Майк, видимо, уловил его настроение, поэтому поднял голову и встретился с Уиллом взглядами. — Я забочусь о тебе, — серьезным тоном сказал он, положив ладонь на горящую щеку Байерса. — Ты мой лучший друг, и я всегда буду рядом, ясно? На периферии сознания Уилла маячила мысль о том, что Майк немного перебарщивает со своей заботой, но он просто не мог заставить себя злиться на друга, даже если тот сговаривается с его матерью. — Д-да, — наконец прошептал Байерс, надеясь, что из его рта не сильно воняет. — Р-ряд-дом.

***

      Уиллу в последнее время редко удавалось побыть наедине со своими мыслями. Каждый его день был наполнен упражнениями, процедурами, визитами близких и разговорами с Оди. Единственное время, когда он не находился в центре всеобщего внимания, — это ночь. Но Байерс обычно совсем выбивался из сил к отбою и просто засыпал, когда в его палате выключался верхний свет и оставался только ночник над кроватью. Уилл не боялся темноты, пока его не схватил Демогоргон. Теперь темнота была, наверное, самым нормальным его страхом. В одну из ночей он почему-то не мог заснуть. Его голова жужжала от мыслей и чувств, которые он привык выражать рисунками на бумаге. Уилл много раз порывался попросить у матери или брата новый альбом (чтобы не портить старый) и карандаши, но каждый раз обрывал себя на полуслове, боясь того, что сотворят его дергающиеся руки, не способные ровно держать в руках ложку. Байерс, кстати, был рад, что ему позволили есть супы с кусочками твердых овощей и мяса, хоть они и были на вкус немногим лучше той блевотины, что давали раньше. Уилл пытался как-то структурировать кашу, творившуюся в его мозгу, но был слишком уставшим, чтобы собирать разбегавшиеся во все стороны, словно муравьи, мысли. Бесконечная круговерть из мама-Джонатан-Майк-Дастин-Лукас-когда они придут снова? -Оди-холодно-тени похожи на Монстра-так тихо-мышцы горят от напряжения… Теперь о его черепную коробку будто бились сотни маленьких мячиков, и звуки их ударов сливались в непрекращающийся шум. Байерс вытащил руки из-под одеяла и потянулся пальцами к висками, пару раз промазав и стукнув себя по ушам и носу. — Хватит! — воскликнул он, ни разу не заикнувшись. В следующее мгновение он вдруг оказался стоящим в знакомом темном пространстве, где Уилл проводил время с Одиннадцать. Стало тихо. — Оди? — позвал он, не понимая, зачем понадобился девочке среди ночи. Но ее тут не было.