Сдержи своё слово: дежавю

Угнетённый и поверженный своими же поступками Чуя взял себя в руки. Не до охоты теперь ему совсем, и нелепо вспоминать, как на охоту брал однажды дочь, говорил, чтоб та внимательно наблюдала за его делом тихо, без единого шороха. Редко олени ему попадались, и удача порою улыбалась, что в его руках оказывался лесной зверь с рогами, большой, не такой уж величественный с пулей внутри и тяжёлым дыханием. — Светлая кровь с пузырьками — пробито сердце или лёгкое, — он присел возле оленя и смотрел, как насыщенная алая кровь лилась на землю. — Но он же сразу умирает, — безэмоционально высказывает факт девочка десяти лет. — Верно, — Чуя потешно коснулся ладонью мягкой шерсти убитого оленя. — Тёмная кровь означала бы прямое попадание в печень. Он был бы жив, но долго не смог бы протянуть. Встречаются со мной часто случаи, когда, выстрелив, олень убегает, а в крови, неспешно капающей вниз, желчь. — И ты после этого идёшь домой с добычей помельче? — Нет, — он без нужного настроения улыбается и задерживает неполно высказанное предложение, — выслеживаю и добиваю. По такому принципу Накахара и охотился, если на пути попадалась жертва довольно больших размеров. Сейчас он, известный когда-то мафиози, охотится на животных, в то время как много лет назад бегал с ружьём за другим видом — людьми и был доволен своей проделанной работой, где задача ясна, как никогда: найти и уничтожить. — Выследить, — говорил Чуя самому себе, когда направлялся по опустошённой дороге в город, где ему, возможно, посчастливится отыскать Акихико и дочь; он шагает прямиком по ровно выведенной на асфальте белой полосе, и глаза его налились невыносимым пламенем гнева; разведённые в стороны кисти рук хотят собрать алую силу в форме круга, и нечто потусторонне-интригующее происходит с ним во время применения способности, но что-то сдерживает, — и уничтожить, — он разразился смехом далеко не дружелюбным, и стопы жаждут оторваться от асфальта, тело хочет медленно подниматься ввысь, к самим небесам и кронам лесных деревьев — он не позволяет, контролирует себя и бежит в город. Он считает, что его долг сейчас заключается в спасении и уничтожении, что задание, порученное самому себе, необходимо выполнить любым способом. И любой способ — это, в первую очередь, дар, дарованный Всевышним, который он использует в самый нужный момент.

***

— Он будет волноваться, — парень пожимает плечами и расстроенно смотрит на Хитоми; они вдвоём находятся на крыше неизвестного ей здания. — Я хотела ему всё объяснить как следует, — рыжая ухмыльнулась, — но ему всё равно. Пойми, впереди отца существует лишь его точка зрения и ты ему ничего не докажешь. — Ха, мою-то мать переубедить тоже нелегко, но что она сделает мне, единственному сыну, если я сам могу распоряжаться своими делами как школьными, так и личными? — Акихико не побоялся сесть на край крыши. — Да и достали меня эти глупые рассказы матери. Противно находиться с ней наедине, — он фыркает. — Какова причина? — поинтересовалась девушка и оглянулась, смотря на светлое небо и вставая спиной к ветру. — Бесит, когда называет меня Осаму Дазаем. Знать не знаю его. Однажды допрос проводил — успехом не увенчался. Только слёзы лить стала, в другую комнату пошагала, а меня оставила размышлять в тишине, будто бы я действительно сам намерен догадаться. — Осаму Дазаем, говоришь? — Хитоми крайне отвержено сейчас ведёт себя. — Да, — они примолкли на время, и Акихико заметил некую странность в поведении возлюбленной. — Ты его знаешь? — Он был мне крёстным отцом, — опрокидывает она признание. — Серьёзно? — на смех пробило парня. — Чёрт, во мать моя даёт. Быть может, я чего-то недопонимаю. Мы с ней, как ни крути, общаемся малость. И где же он, Осаму Дазай? — Мёртв он. Но, находясь рядом с тобой, я будто бы вижу его рядом, Акихико, — она вспомнила ненароком слова родного человека и не смогла опровергать их. — Ты его сын. И именно поэтому мой отец остерегает меня. Боится. Боится, что ты — сплошная копия его друга, который пытался нас уничтожить и использовать. — Воу-воу, Хитоми, ты говоришь мне много удивительных вещей, но это — просто неимоверно. Увы, мать действительно обязана мне поведать обо всём, что долгие годы скрывалось у меня за спиной и служило тенью. Хочешь услышать моё признание, принцесса? — Раскрывай карты. — Я не просто, допустим, сын так называемого Дазая, — он не поленился подняться и подойти к Хитоми, остановился за её спиной, — я ещё и руководитель мафии в этой округе! — хлопнув в ладоши донельзя задорно, юноша встал перед девушкой и лукаво заулыбался, подавшись туловищем вперёд. — Как тебе такое, а? Чудно ведь! Благо, мать ничегошеньки не подозревает, иначе… Ну, хорошей концовки бы ни за что не было. Сохраним это в секрете. Кстати говоря, мы находимся на крыше штаба мафии. Здорово, не правда ли? Хитоми такое откровение далеко не испугало. В их возрасте суждено подозревать под словом «мафия» что-то прекрасное, изящное. Никого не удивишь новостью, что ты продавец вкусной сахарной ваты. А вот то, что ты босс мафии, — изумительное открытие для собеседника. Сколько связей, сколько интриг и возможностей — не пересчитать, но испытать в своей короткой жизни весь комплект чудесных моментов, так скажем, опасной работы — проще тригонометрии. — Есть парочка комнатушек для нас. Развлечёмся без родителей, — парень протягивает руку и словно на танец приглашает, на что Хитоми, кажись, соглашается. — Для принцессы и условия королевские, и мальчик-принц что надо. — Ты льстишь самому себе, мальчик-принц, — насмешливо опрокидывает она. — Частично. Пойдём, я покажу тебе всю прелесть своих владений. Владения в действительности были великими. Охранники, ровно стоящие на лестницах, здороваются, и мальчишке это как бы самолюбие приподнимает, ту самую планку, которую следовало бы держать наравне с нормой измеряемой любви к себе. Девушку всё-таки ситуация начала подставлять. Она понимает, что увиденное собственными глазами и услышанное ушами должно было завести сигнализацию в голове и приказать ей бежать как можно дальше, бежать к отцу со слезами и говорить: «Да, ты был прав, он такой же, папа, он такой же». Она сияет и не собирается гаснуть, когда перед ней распинаются, делятся своими достижениями и будущими планами. Задорно и дарующее надежду. Акихико показал несколько комнат, велел возлюбленной выбрать понравившуюся и расположиться, однако Хитоми настояла на совместных посиделках в кабинете парня, которым он ранее успел похвастаться. — Ты совсем молод. Каковы функции приходится выполнять тебе? — из любопытства спросила и села на край стола, но Акихико, нежно взяв за руку, повёл к креслу босса и посадил на почётное место, накрыл ладонями плечи и без нажима массировал, смотря исключительно вперёд. — Что ты чувствуешь, Хитоми? Она немного напряглась, сжала подлокотники кресла и с зажжёнными от восторга глазами сказала: — Власть. — Будь я твоим верным до самой смерти слугой, что бы ты делала, милая? — Руководила твоими действиями. — Именно! Не думай, что я способен раскидывать приказы направо и налево, как глупый мальчишка. Поговаривают некоторые, что я схож с натурой предыдущего босса, который очень трепетно относился к своей работе, не мелочился… Подумывают, что копия отца своего, что мы одного склада ума, что я тоже покину это место внезапно, уеду в другой город и прикажу руководить другому человеку, — юноша не на шутку задумался над будущим, посмотрел на ярко-рыжую макушку Хитоми. — И я могу передать эту ношу другому в действительности. Тебе, к примеру. — Ты чересчур легкомысленный, Акихико, — смеётся голубоглазка и встаёт с кресла, но парень напористо надавил на плечи, усадив её на место. — Такого ты обо мне мнения? Принцы умеют веселиться, но способны и решения верные принимать. — Пост босса следует занимать исключительно мужчине. Они более ответственнее и решительнее относятся к таким делам. — О-о-ох, Хитоми, сладкая моя, — он отступил от кресла и сел на край стола, погладив девушку по тёплой щеке, — ты недооцениваешь себя. Уверен, мы сможем с тобой покорить этот город. Донельзя кстати был бы сейчас стакан виски со льдом в его руке, дабы быть более брутальным. Мальчик любил фантазировать, преувеличивать и мечтать о будущем, на что Хитоми слепо реагирует. Нравится ей слушать речь возлюбленного, в глаза безотрывно смотреть и наблюдать, как он читает, практически не глядя в её сторону. Настроение у Хитоми непоколебимое даже тогда, когда вспоминает об отце. Не хочет знать, каково ему сейчас. Проявление эгоизма, жажда бурлящих негативных эмоций у родителей — то, что действительно интересно и вредно. Отыщет Чуя её, и она знает, что руку во второй раз поднять не сможет: совесть не позволит и Акихико в крайнем случае остановит. Надежды были великие. Собственно, в комнату Хитоми не пустила мальчишку ввиду язвительной стеснительности и некой любви к опустошённой территории, где будет лишь она да мебель. Соврала она, естественно. Шатен умел распознавать ложь в большинстве случаев, однако сейчас, веря девчушке на слово, надул губы и проследил, как возлюбленная с танцующими в глазах искорками насмешливости закрыла перед ним дверь. Уж царапать дверь, как кот, он не собирается даже при отказе. Лишь сказал надрывно, смотря грустно на дверь: — Я… Я в кабинете буду! — известил, словно Хитоми являлась требующей матерью, которая не отпустит на мирную прогулку без точного будущего местонахождения; он пошагал быстро к лестнице, но через секунду опомнился и вернулся, гордо вскрикивая с высоко поднятой рукой и тыкающим вверх пальцем: — В своём собственном, между прочим! Работы нынче море, не сосчитать и не измерить! — догадавшись, что никто его не слушает, а только один из охранников посматривает и пытается улыбку сдержать, опустил руку и тихо вздохнул от горечи того, что некому и выговориться. — Да кому я вру, — громкость сильно снизил, — нет у меня толковой работёнки… В своём кабинете он честно пытался не дурачиться. Большинство попыток оканчивались не плохо: катался на кресле, скрип которого при надоевшей тишине давил на уши. Сидя ровно за рабочим столом, Акихико вёл с собой монолог, в котором столь важного смысла не имелось. Представлял, мол, что собеседование ведёт с новым работником. Воображение у парня блестящее, можно немного позавидовать и артистичности. Кто-то постучал в дверь. — Босс, можно? — обращается басом мужчина, стоящий за дверью. — Ща-ща, погодь, — шестнадцатилетний вмиг кресло чутка отодвинул и ноги закинул на стол, прошуршал по верхним ящикам и отыскал дорогую сигару; вальяжно держит её двумя пальцами и строго глядит вперёд. — Заходи. — Босс, — заходит охранник с бумагами, — данный документ должен иметь печать и Вашу подпись. Разрешите? — мужчина положил документ на стол. — Откуда вы их только берёте? — юноша фыркнул, закатив глаза; начал искать по ящикам ручку и печать. — На два этажа ниже расположен офисный отдел, босс. — О, точно! — тщательно роется в самых дальних углах полупустого ящика. — Опять бумагу на ерунду всякую переводите? Вы безнадёжны, — он настораживается, что в ответ ничего не получает, и вносит поправку в раннее сказанное: — Ну, не Вы, — «открытой» ладонью показывает на впереди стоящего, — а они, там, внизу. Отыскав ручку, Акихико лёгким движением оставил свою подпись и откинул предмет, теперь сидит без дела. — Босс, ещё печать, — напомнил охранник. — Ну я нарисовать могу. Чё там за форма, надпись, рисунок? — Печать на столе. — А, да? — нервно смеётся Акихико. — Я тебя проверял. Хорошее зрение, работать дальше будешь. Печать поставлена, и мужчина покинул кабинет босса. Парень только ладонью ударил по лбу и запрокинул назад голову, что та упёрлась в спинку кресла. «Дурак, дурак!» — становилось внезапно смешно от самого себя. Спустя время снова стук, и на этот раз Акихико намерен вести себя сдержаннее. Впрочем, все знали, что от молодого парня иного ожидать нельзя. Босс какой-либо организации с нечистой совестью просто обязан иметь в своей жизни трагедию, готовую послужить в качестве оправдания за содеянные умыслы. В случае с Акихико всё наоборот. Потеря отца в детстве, без сомнений, нанесла определённый урон на него, но он не разочаровывался и следил за хорошим качеством подаренного всем оптимизма. Мальчишка своей позы не изменил, брови лишь нахмурил и сигару в рот засунул, пробубнил: — Входите. Вошла в кабинет Хитоми поздним вечером, и несовершеннолетний босс вмиг дёрнулся, ноги со стола убрал, сигару в ящик спрятал и радостно произнёс: — Хитоми, солнышко, где сон твой бродит? — Говоришь и впрямь как мой отец, — замечает рыжая и не спеша подходит к столу. — Но делаю я совсем не то, что он. — Малость сомневаюсь. — Погляди. Акихико поднимается с места и, наклоняясь вперёд, берёт руку девушки, на себя тянет и впивается в губы настолько ненасытно, насколько это возможно.