***
Взяв крепче Антуана за шкирку, его не быстрым и размеренным шагом повели внутрь ничем не освещённого здания. Тяжёлые двери отворились и омега сразу же ощутил, что в коридоре стоит сильный затхлый запах, что-то похожее на запах в погребе, где плесень и сырость были заодно, против свежего воздуха и приятно пахнущего запаха сухой и лакированной древесины. За альфами последовал Вильгельм со своими приспешниками. Глава шайки разбойников ни на миг не спускал глаз с пленённого омеги и ему было больно и не приятно видеть, что с королевским, им лично похищенным омегой, так небрежно обращаются его старые знакомые, но поделать ничего не мог — авторитет среди своих очень тяжело заиметь и слишком легко потерять. И лишь одной богине известно, сколько сил потратил на это Вильгельм, чтобы жить как живёт сейчас и иметь то, что у него есть. Поэтому он молча следовал за альфами, с которыми был знаком чуть ли не с начала своего разбойничьего пути. «Этим парням можно доверять, они проследят, чтобы с принцем было все в порядке». — думал Вильгельм, шагая след в след за свободным от груза альфой, и тут же сплюнул на дощатый пол, кривясь лицом так, будто получил смачную затрещину. Сан и При переглянулись, заметив насколько раздраженный был их главарь Вильгельм. Они прекрасно знали, что кроме Кина, сияющего, как начищенный самовар, никто больше особого восторга от продажи этого омеги не испытывал — это просто грязная работа, а они вчетвером просто исполнители и ничего больше. Но так ли все было для самого Вильгельма? Разбойники уже с первых дней заметили не характерную тягу главаря к принцу, но кто они такие, чтобы осуждать — Вильгельм имеет на это право. За все эти годы он так и не смог найти того, кто бы смог заставить Вильгельма отойти от всех грязных дел, начать все с чистого листа и вымолить у богини прощения за множество погубленных омег. Впервые за долгие годы — дело, приносящее хороший доход, не принесло разбойникам той радости от всей проделанной работы. Они молча шли по довольно длинному, но для шестерых человек узкому коридору, которому, всматриваясь вперёд, края не было видно, лишь слыша шаркающие шаги омеги и громкий стук их собственных встревоженных сердец. Разбойники почти дошли до конца коридора, пока в один прекрасный миг альфы не остановились на месте, а омега, с глубоким страхом на лице, хватаясь за край своей испачканной рубахи, непонимающим взглядом всматривался в лицо Вильгельма. Последнее, что сам Вильгельм запомнил до того, как его сердце сдавило тисками сожаления, было: «На месте, дальше вам нельзя», и сильный удар ребром ладони по такой хрупкой, белокожей шее омеги, пока эти светлые, испуганные глаза не закрылись, забываясь во мраке беспамятства.***
Здание выглядело высоким, но так как была ночь, Антуан мог видеть лишь его очертания, так же как и контуры деревьев или свет от масляной лампы в одном из верхних помещений. На самом деле, Антуану совсем не хотелось туда идти и, тем более, узнавать что и как там расположено. В его быстро колотящемся сердце поселился страх. Неосознанный, такой, от которого одной силой мысли не избавиться, как бы он сам того не желал. Затёкшие после веревки ноги совсем не хотели двигаться, однако двое высоких и не менее мускулистых и крепких альф не спускали с Антуана своих пронзительно черных глаз. Поэтому ему пришлось приложить немало усилий, чтобы сделать шаг вперёд и не скривиться от внезапной вспышки сотни мелких иголок отдающих в стопы и икры ног. «У меня есть возможность сбежать.» — горестно, но уже без особого энтузиазма подумал омега и сделал ещё один неуверенный шаг вперёд. Альфа, который держал омегу за шиворот рубахи, лишь ехидно фыркнул в его сторону, и, резво согнувшись и ухватив того под ноги, перекинул себе на плечо. Антуан выпучил глаза в недоумении и возмущении, от такой небрежности и грубого отношения хотелось кричать и бранить альфу всеми бранными словами, что за две недели успел нахвататься у разбойников омега. Но он не смел, Антуан должен хранить молчание, ибо так сказал во сне голос. И тогда, возможно, это будет одна из причин, почему его отпустят или из-за поднявшегося негодования аукционеров ему удастся незаметно покинуть это богом забытое место.***
Антуан сам не понял, как он оказался запертым в клетке. В клетке, в которой находились ещё с десяток омег, и все они были одеты в тонкие ночные рубахи, еле-еле доходящие до колен. Омега покрутил тяжёлой головой из стороны в сторону, а затем склонил голову вниз и посмотрел на свои босые ноги. — Как это возможно? — спросил сам у себя принц, думая, что задаёт этот вопрос в своей собственной голове, а на деле произнося в слух. Из-за шока, который испытывал в данный момент Антуан, он даже не смог услышать, что совсем рядом ему кто-то ответил. Только сейчас, увидев всех этих полуголых мальчиков и свои голые ноги, о-принц понял, что он не только не может ничего вспомнить с того момента, как его завели в тот ужасный дом, словно скот на убой, так же он не знает в какой момент его переодели и сцепили кандалами с совершенно незнакомыми ему ногами молодого чужака. Принц прислушался к себе, пытаясь заглушить в себе панику и рвущийся наружу крик отчаяния. Закрыв тыльной стороной ладони рот, Антуан, скользя по холодной и гладкой стене, осел на пол, когда осознал, что нет — нет ни одной возможности сбежать. Сбоку кто-то прижался к Антуану и он, немного приподняв голову, посмотрел в светлые глаза незнакомого омеги. Эти глаза напротив смотрели столь понимающе, столь пронзительно, что Антуан лишь покачал отрицательно головой: «Не стоит ничего спрашивать». Мальчик, омега, на вид ему не было даже шестнадцати, его волосы были коротко острижены, а на плече, которым тот опирался в плечо Антуана, была выжжена метка с номером «1567». Глаза принца тут же увлажнились, но как бы ему не было жаль этого омежку, нужно было думать о себе и о своем спасении. Как выбраться? Что они собираются с ним делать? Где он? Антуан думал и ощущал себя абсолютно беспомощным и жалким, смотря на столпившихся, испуганных и зажатых омег возрастом до семнадцати лет, его сердце обливалось кровью. «Тут есть даже дети..» Снова горькая мысль пробилась сквозь ужасную картинку реальности, в которой сейчас находится младший принц и ничем — он абсолютно ничем не может им помочь.***
Время тянулось так медленно, что голодный омега уже потерял счёт минутам, да даже часам, так долго их держали в клетке, через которую свободно гулял сквозняк и не было ни одного укромного места, где можно было бы спрятаться от холода. Мальчик сбоку от Антуана уже давно забылся тревожным сном и всем телом пытался прижаться ближе к Антуану, чтобы хоть малость согреться. Короткие и немного волнистые волосы юноши прилипли к его мокрому лбу, а его руки судорожно цеплялись то за плечо, то за тонкую руку младшего принца. Будучи ещё совсем недавно таким же ребенком как и этот мальчик, Антуан понял, как же резко ему пришлось повзрослеть, раз он смотрит и даже может чувствовать свой собственный, повзрослевший и оценивающий ситуацию взгляд. До этого момента о-принц даже не подозревал, как сильно он изменился. После того, что ему пришлось пережить за каких-то две-три недели, он не сдался — Антуан стал сильнее и теперь его будущее только в его руках. Этот самый взгляд, которым во мраке, где кроме крохотного луча лунного света не было возможности разглядеть тех, кто скукожившись, сидел, дрожа от холода в дали от него — это не было просто взглядом жалости. Это был взгляд сожаления, что не в его силах помочь этому обречённому, как и он сам, ребенку.