***
Думая, что научиться выполнять домашние дела так просто и быстро — Антуан сильно переоценил свои силы. Во-первых, он понял, что совсем не создан для уборки в доме, а одно слово «готовка» вызывало у Антуана целую бурю эмоций, которая, к его сожалению, оканчивалась истерикой. За десять дней ада Антуан уже пять раз порывался сбежать, но каждый раз его ловил приставленный к нему пожилой омега и возвращал назад в особняк, и все повторялось снова и снова. Он мыл большие котлы для супов, хотя бы те он был не в состоянии разбить, как это случилось с несколькими тарелками и вазой. Старый омега тогда так бранился, что Антуан был просто не в силах вынести унижения, сбежав к себе в комнату. Омега снова нагнал Антуана и приставил того к ведру — драить пол. Принц ничего не мог поделать, он взял ведро, кое-как налил из колодца холодной воды, а после, сидя на коленях, драил пол, орудуя туда-сюда грязной тряпкой. Под вечер руки и ноги омеги болели и ему только и оставалось, что идти к себе в комнату и лечь спать. Комнатой Антуана осталось прежнее помещение на втором этаже. Людвиг посчитал — что негоже королевскому омеге падать настолько низко, чтобы спать рядом со слугами, если он, Людвиг, планирует женить своего сына И́ена на этом омеге. В свою очередь, пока Антуан постигал вершины домашнего труда, своих сыновей Людвиг выслал из города, чтобы они разобрались между собой и на пару недель вышли из-под влияния Антуана, который оказывал своим непосредственным нахождением в этом доме. Не хватало ему ещё, чтобы его сыновья впали в грех и оба претендовали на постель Антуана, а там бы Людвиг проконтролировать и предотвратить ничего не смог! Антуану хотелось рвать и метать! Он и не предполагал, что домашние дела настолько тяжело выполнять. И он вспомнил своего личного слугу Одри…как же ему было, когда принц решал переодеться по три раза на дню или же поесть иль попить в своих комнатах вместо обеденной залы. И Антуан снова залился слезами, что же он за человек-то такой?***
Пока Антуан жалел себя, оба брата сидели в тишине за ужином. Шон был молчалив с самого приезда в имение, поэтому И́ену, как старшему, пришлось брать всё в свои руки. — Тебе нравится тот омега? — спросил альфа, отламывая кусочек хлеба. — Это твой омега, я всего лишь его лечил. Незачем ревновать, брат. — Кто сказал, что я ревную? Ведь я его совсем не знаю, а вот ты. не похоже что, то, что я видел, часть всего лишь лечения! — Ты заблуждаешься в своих суждениях, он твой, ты альфа. И́ен был очень серьёзен при разговоре, но не внимателен и из-за этого злился, так как не понимал, почему Шон не говорит ему правду? — Ты, наверное, считаешь меня дураком, так? — спросил альфа. — Ты альфа, ты всегда прав. — Снова указал на пол И́ена Шон, не спуская своих смольно-черных глаз с почти идентичных ему глаз И́ена. Пока И́ен думал и злился о чем-то своём, Шон смотрел на брата так, как никогда прежде, и не понимал — как все так быстро изменилось? Ещё до приезда омеги Шон не мог посмотреть альфе в глаза, потому что с детства любил эти глаза. Они отражали его самого, понимали и видели только его — Шона. Так как все изменилось? Почему сейчас, смотря в эти черные омуты, Шон хочет бороться с братом? Только ещё не знает за или против него. Все эти мысли оставались невысказанными в голове у беты и, отставив так и не тронутую тарелку с едой в сторону, бета без единого слова встал из-за стола. Шону нужно время, чтобы разобраться в себе, ведь тот магнетизм, тот омега, из-за которого вся его сущность беты изменилась — не оставлял его даже здесь, вдали от дома.***
Следующим утром Антуан проснулся не один. В его комнате, возле его кровати, стоял старик омега. Он держал в руке какой-то прут и одним только своим видом пугал Антуана до чёртиков. — Вставай! Пять минут, чтобы собраться, а потом работать! Спит он тут, знаете ли! Не дослужился ещё до короля! Услышав эти слова, что-то больно кольнуло в сердце о-принца. Вот так, после похищения и продажи от принца осталось одно лишь название, но делать было нечего, нужно было вставать и работать. И снова мойка котлов и полов, занятия, которые доводили Антуана до внутренней истерики. Однако омега уже немного приноровился и дело пошло быстрее и менее сложно выполнимо. Особняк графа Людвига л’Саримо был сопоставим с двумя этажами дворца, поэтому комнат тут было много, а коридоры были широкими и длинными. Антуан тер тряпкой пол, не разгибая спины, скользя коленями по уже мокрому полу, пока не получил тонким прутом по разболевшийся спине. — Не так! — прокричал омега, стоя за его спиной и топчась своей грязной обувью по чистому полу. — Пол надо мыть не так! Как ты потом пройдешь назад к лестнице? Ну что ты за омега-то такой?! Ничего не умеешь, а слушать — не слушаешь! В глазах Антуана скопились слезы, но не от удара прутом, а от того, что старый омега был прав! Антуан мыл пол в другую сторону, начиная с лестницы, а не от стены и когда он домыл бы пол, то пришлось бы идти по уже чистому и мокрому полу до лестницы, где и стояло ведро с водой. — Ладно! Не строй из себя неженку! Омега должен это уметь, независимо какое положение в обществе он имеет! Запомни это, оборачивайся и мой заново, но уже правильно. Старому омеге, прожившему уже большую часть своей жизни, даже говорить не стоило, кто перед ним гнет спину и со всхлипами трёт пол. Хоть Людвиг и не говорил никому, кто этот мальчишка, однако старик знал — этот омега из знати. И пусть за всю жизнь старик не родил своих детей, а работал сначала на отца Людвига, а теперь и на самого Людвига, в этом мальчике он видел будущее л’Саримо и только поэтому не был с ним нежен и добр, как, возможно, сам юный омега того заслуживает. «Пускай учится!» — думал старик, не сводя своих старых глаз от согнутой над полом спины мальчишки. «Даже в обычной помывке полов можно многое узнать, понять и переосмыслить, а этот омега ещё столь юн и неопытен. Он просто должен стать сильнее, иначе не выжить, тем более, в северном государстве, где омеги стоят дешевле куска мяса».