***
Йен сидел, тесно прижавшись к прохладной стене кареты, и думал, думал и думал. Он анализировал свои чувства и не мог понять, откуда в его сердце появилась такая ревность? Зачем он борется с братом против того омеги? Ведь через пару недель омега станет официально его супругом и Шон уже ничего не будет решать. Так в чем же проблема? Тем более, что отец не изменит своего мнения и отдаст омегу за альфу, Йена, а другого варианта вроде бы и нет. Такой уж Людвиг. Йен, видимо, своей упёртостью пошел именно в него. А уж просить отца отказать в женитьбе ни Йен, ни сам Шон не осмелятся, и поэтому младшему, хочется того или нет, придется отступить и отказаться от омеги. Хотя Йен был бы не против делить своего будущего супруга с братом, но так, чтобы и сам Шон делился бы собой с ним. Мысли И́ена путались, он на секунду представил тот момент, когда Шону придется отказаться от омеги, и его сердце вдруг защемило от грусти. Альфе хватило всего лишь представить осунувшееся лицо брата, чтоб кое-как сдержать себя в руках и перестать вообще об этом думать, оставляя сложную ситуацию пока что так, как есть. Но, опять-таки, как только альфа вспоминает тот день, когда он своими собственными глазами видел их притяжение, так его буквально бросает в жар от гнева. Йен поистине не знал, что делать. После произошедшего поцелуя он все время притворяется будто спит, но на самом деле, только и делает, что размышляет. Альфа никак не мог найти ответы на самые главные вопросы: почему его настолько задевает то, что его брат может стать счастливым именно с тем омегой? Почему Йен так противится воли Шона любить того, кто предназначен ему судьбой? И что делать, если отец не согласится переселить омегу на время в имение, чтобы его младшему было бы легче смириться с потерей.***
С раннего детства Йен и Шон росли обычными детьми, которые воспитывались в хорошей и благородной семье. Отец Людвиг и папа Дите были хорошими родителями и никогда не делили близнецов на их статус — альфы и беты. Однажды, когда Йену и Шону исполнилось по пятнадцать лет, их папа заболел и это стало потрясением абсолютно для всех. Из-за этого Йен стал меньше проводить времени в особняке, стараясь не видеть как умирает папа, а Шон и отец проводили все свое время возле кровати угасающего буквально на глазах от неизлечимой болезни омеги. Думается, тогда, сидя на стуле возле постели, Людвиг смотрел на своего умирающего супруга глазами полными слез и не мог понять, зачем богиня лишает его самого дорогого? Ведь этот омега был ему послан именно ей. По крайней мере, он в это верил и тоже самое всегда говорил своим детям. Молодой омега, пришедший на работу к прежнему главе старому Графу л’Саримо и вскоре ставший законным мужем Людвига. Истинность — никто и никогда не знает, когда она проявится. Вот и сам Людвиг нашел в простом мальчишке-слуге свою любовь, которая подарила ему двух на вид одинаковых, но таких разных сыновей. И́ен всегда просто наблюдал за отношениями отца и папы, не беря ничего конкретного для себя, а Шон, который был в разы мягче по характеру, чем сам И́ен, ставил такие отношения на первое место. Шон с самого детства говорил, что однажды он всё изменит в Северном государстве. Начиная с отношения альф к омегам, самоуправства некоторых лекарей по отношению к омегам и заканчивая укладом семейных отношений путем своего личного примера и примера родителей. И́ен не верил ему, считал его громкие высказывания глупостью и наивными мыслями, но сейчас, когда он видит и так остро чувствует боевое настроение брата, ему кажется, что именно так и будет. Возможно, их общая связь так укрепилась, потому что Шон нашел в омеге своего истинного? Но причем тут тогда И́ен? Альфа не мог смириться с тем, что тогда не почувствовал в омеге истинного, а теперь, вспоминая его запах, всё становится более менее понятно. Однако альфья сущность, а может и сам упёртый в доску И́ен, не хочет до конца верить в свою истинность с кем попало, поэтому и совершает такие глупые поступки. И́ен открыл глаза, потёр большим пальцем левой руки складку между бровей, и как бы невзначай скосил глаза на Шона. На вид бета выглядел спокойным и немного задумчивым, однако И́ен чувствовал, что бета чем-то очень сильно раздражён и обеспокоен. Невольно покосившись на губы брата, альфа понимал, что, возможно, в настроении Шона виноват он, но все же И́ен не сдержался и задал вопрос. — Ты действительно думаешь, что тот омега твой истинный? Шон ничего не ответил. Он продолжал смотреть на крутящиеся в танце с ветром мелкие снежинки за окном, чувствуя некую особенно сильную тревогу, и это до жути раздражало. Шон уже не мог дождаться, когда наконец увидит своего омегу и убедится, что с ним всё в порядке. Шон очень сильно хотел его видеть и не хотел портить это чувство, продолжая что-то бессмысленно доказывать И́ену. Пускай тот думает, что хочет, как только сам увидит омегу, поймет. Не дождавшись ответа Шона, И́ен отвернулся обратно к окну, стараясь забыть вкус его губ, его ярость, когда тот открыл полные гнева глаза и попытался дышать ровно. Впервые Шон осмелился дать отпор Йену. И впервые попытался ударить и нагрубил. Конечно, Шон имеет всякое право обижаться на поступок альфы, ведь Йен был и останется его кровным братом. И́ен должен его поддерживать. Потому что он наследник и следующий глава рода л’Саримо, а Шон его младший, который навсегда останется его бетой и может быть свободным в некоторых своих решениях. Но что-то в душе И́ена упорно противилось отдавать своего брата тому омеге. Это не было любовью как таковой, возможно, это чувство можно истолковать, как чувство какой-то не завершенности или все происходящее происходит слишком рано? Что-то Йену подсказывает, что это так. Даже если предположить, что тот омега является для Шона истинным, ещё слишком рано. И И́ену стоит предотвратить их соединение. Нет, он ни в коем случае не был против того, чтобы делить омегу с братом, он был готов и не только на это, лишь бы Шон не отвернулся от него, не ушел, как это сделал его папа, столь рано покинувший их. Где-то глубоко в душе И́ен боялся именно того, что Шон однажды просто уйдет. Не умрет, а просто в один миг влюбится и решит жить где-то отдельно со своим омегой. Возможно, именно поэтому тот омега вызывает у И́ена такую ненависть и нежелание принимать тот факт, что Шон имеет право на счастье с кем угодно.***
— Вы нашли мальчика? — спросил уставший от отсутствия сна Людвиг. За полтора суток графу л’Саримо так и не удалось поспать, он весь извёлся, пока ждал хоть каких-нибудь известий от поисковой группы. Поэтому сидел в гостиной вместе со стариком омегой и пил огреф. — Нет. — Вздохнул уставший от поисков главный. — Метель начисто стёрла все следы омеги. Мы не знаем, в какую сторону он пошел. Если в лес, то нам его не найти, слишком мало людей. Простите. Людвиг вздохнул и, оглянувшись через плечо, посмотрел на всё ещё растрепанного и бледного старика омегу. Казалось, тот постарел ещё больше от переживаний и, услышав слова главного по поискам, был готов самолично податься в путь и искать Антуана. — Прочешите лес, — делая очередной глоток огрефа, промолвил уставший Людвиг. И уже тише добавил, — делайте, что хотите, но надо омегу найти! Идите. Глубоко в душе Людвиг понимал, что это бессмысленно, хотя с каждым глотком горького напитка надежда на спасение Антуана всплывала сама собой. Граф старался не смотреть в сторону сидящего рядом с ним омеги, ведь возможно тот думал, что Антуан уже лежит под слоями снега и его никогда никто не найдет. «Этот омега должен выжить, я знаю, ради моего сына. Он жив.»***
Днём, когда младшие л'Саримо двинулись в путь, дул не большой ветер и на улице стояла более менее хорошая погода, а это по меркам северного государства так вообще - весна. Однако подъезжая к городу, который находится в самом сердце северного государства, карета постепенно замедлила движение. И дело не в том, что возница устал и не мог управлять запряженными лошадьми. Дело в том, что на улице поднялась метель, настоящая снежная буря, и кони то останавливались, то продолжали идти вперёд, медленно перебирая копытами через нанесенный всего за каких-то десяток минут глубокий снег. Ощущая, что карета то замедляется, то начинает ехать быстрее Шон смотрел в окно и изводился все сильнее. Бета считал минуты до того момента, когда эта страшная снежная буря прекратится. Но она все набирала в своей снежной силе и оттягивала их прибытие в особняк. Карета остановилась буквально в паре километрах от особняка и братьям пришлось переждать её, сидя в теплом салоне кареты. Опускалась ночь и кони, предчувствуя опасность, исходящую от колючего снега, забивающего их носы, рты и глаза, отворачивались от опасного снега и стали громко ржать и брыкаться. Возница, что сидел под низким козырьком спереди кареты, укутавшись в свой зимний, обитый изнутри теплым мехом, плащ сошел с высоких ступеней кареты и, отвязав коней, повел их к ближайшему дереву. Возница уже не первое десятилетие качественно выполнял свою работу, поэтому какие-то снежные бури ему были нипочём. Наконец, когда оба коня были привязаны, возница подошёл к опущенной на специальную устойчивую ножку карете и постучал. С той стороны, ему отворил Шон и пригласил возницу в теплый салон, чтобы его слуга и просто хороший человек не мёрз в такую погоду на улице. В довольно широкой карете оба брата ехали с удобствами. Под высокими лавками стояли две маленьких печи, которые нагревали все пространство и были безопасны для дерева и обитого им бархата, а сам салон был удобен для долгих поездок. Время шло, но снег ни в какую не хотел прекращать свой танец, покрывая дорогу белым плотным одеялом. Кони за окном продолжали громко ржать, но были крепко-накрепко привязаны к дереву, поэтому даже испугавшись сильного порыва ветра им не удастся сбежать в лес, где они могут быть сожраны хищниками. В самом салоне стояла тишина, кроме завывания ветра и стука летящих в окна колючих снежинок, больше ничего не было слышно. В печи трескались от жара поленья и щепки, и от перемены температур оба боковых окна запотели так, что капли конденсата оставались на ладонях, когда кто-нибудь хотел их протереть. И́ен не выдержал тишины первым, поэтому начал вести лёгкий разговор с возницей, что очень удивило Шона. Сам же Шон начал ощущать внутренний холод. Бета думал, что это все проделки погоды, ведь такое бывает, да? Ну, на каком-то подсознательном уровне, когда люди видят дождь или снег, а сами сидят в теплом доме или в нагретом транспорте, то только подумав о холоде их начинает трясти. Шон именно на это и списал своё состояние, он накинул на себя ещё один плащ и расслабился, чтобы так сильно не трястись и не вызвать никаких вопросов у находящихся рядом с ним людей. Через пару часов, которые Шон провел в постоянной тряске, а именно его тело было никак не способно расслабиться и согреться, он уже не скрывая трясся всем телом и стучал зубами. И́ен заметил странное поведение брата. Однако сначала альфа не обращал на это внимание, но позже, когда Шон уже не контролировал свои телодвижения, альфа снял с себя плащ и накрыл им Шона. Возница поступил также, видя что его господин совсем замёрз, хотя в салоне было даже слишком тепло, поэтому это показалось ему очень странным, но кто он такой чтобы что-то говорить? Ещё через примерно три часа, снег наконец-то прекратился и на небе показались первые лучи рассвета. Возница вышел из кареты, бросив последний взгляд на двух близко сидящих друг к другу братьев, где один делился своим теплом с другим, и пошел к дереву отвязывать уже мирных, но ни на чуточку меньше замёрзших лошадей. Кони двигались не охотно, то и дело мотая своими массивными головами из стороны в сторону, всхрапывая, от чего из их носов валил пар. Возница двинулся в путь как только проверил, что карета находится в надлежащем виде. Кони сначала двигались не охотно, медленно перебирая копытами через глубокий снег, но согревшись, шли как и положено.***
В карете И́ен с жалостью смотрел на замёрзшего брата, но не говорил ни слова. Он смотрел на Шона, был так близко к нему, что снова захотелось сделать глупость, за которую никто не погладит И́ена по головке. Однако он совладал со своим желанием, лишь придвинулся ещё ближе к брату и, просунув свою руку под множественные слои плащей, нашел мокрую от пота ладонь Шона и сжал её. Шон почувствовал прикосновение альфы, но был не в состоянии ничего сказать, его зубы сводило от холода, а руки ощущались, как две ледяные глыбы. Бета совсем не был дураком, он уже понял, что это никак не реакция его тела на холод — с его омегой что-то произошло. Почувствовав внутреннюю тревогу Шона, Иен сжал его ладонь крепче и сел почти вплотную к нему, он хотел ещё немного побыть рядом с братом — наедине, без лишних глаз и слов. Просто быть рядом и, если надо, то он сделает все, чтобы Шон был с ним рядом. Но сначала надо подумать, что делать с омегой. Подумав в очередной раз об омеге и, будто по чьему-то приказу, оба юноши мгновенно провалились в глубокий сон. Во сне И́ен увидел стоящего перед ним Шона и того омегу. Омега выглядел старше, чем в его воспоминаниях, да и Шон изменился, стал мужественен. Прежде чем И́ен ещё смог сравнить своего брата с тем, кого он помнил, перед его глазами показалось невиданное до этого существо. Это была молодая девушка с высокой прической, заколотой золотой заколкой и ярко-голубыми глазами. Такого чуда И́ен ещё никогда не видел. Он не знал, что где-то существует настолько странное, но безумно красивое существо. Йен смотрел на богиню во все глаза, лишь открывая и закрывая рот, не смея произнести ни слова, словно безмолвная рыба. А богиня лишь улыбнулась и указала ему на стоящих с ним рядом омегу и бету. Её глаза заискрились мягким белым светом, когда она произнесла: — Ты прав, альфа. Им ещё рано быть вместе. Ты позже поймёшь почему и примешь их такими, как есть. А сейчас.. не дай им быть вместе! Три года - вы должны выдержать три года. Да будет так! Альфа проснулся словно от удара током. Всё его тело затекло, а глаза слезились. Он помнил тот белый яркий свет, что исходил от божественно красивого существа, и слова, что тот произнес - крепко отпечатались в памяти. Теперь Иен знал, что делать, и это только подтвердило его догадки - ещё не время, а значит придется сделать всё возможное, чтобы остановить Шона и не дать ему быть вместе с тем омегой. Карета резко остановилась, качнувшись, и с улицы послышался протяжной рёв лошадей. Где-то впереди бранился возница, а Шон спал крепким сном, но больше не трясся, наоборот, его лоб покрывали капли пота, а плащи были скинуть на пол кареты. Возница стучал в дверь кареты пока Иен, действуя на инстинктах, чтобы ненароком не разбудить Шона, открыл дверь и поёжился от холода. — Господин, один из коней подвернул ногу. Мне придется его убить, чтобы не мучился, другого выхода нет. Мы и так застряли на перекрестке. И́ен окинул возницу непонимающим взглядом. Сам альфа до сих пор был под воздействием сна и параллельно думал о словах богини, соображая, что им делать дальше. — Он не выдержит до особняка? — Нет, господин, мне очень жаль, но с такой травмой мы никуда не уедем. — Я сам, — твердо сказал И́ен и, достав из кармана складной нож, подошёл к стоящему, поджимая одну ногу, коню и одним взмахом ножа перерезал ему горло. Теплая бурая кровь оросила снег и одежду Иена. Он посмотрел на падающее ещё теплое тело и не знал, откуда в нем столько сил, чтобы сделать подобное. — Кто-то идёт, господин. Кто-то идёт! - крикнул возница и И́ен повернул голову, чтобы увидеть идущего к ним человека, но вдалеке он виделся одним расплывающимся пятном. Не дождавшись дальнейших указаний Йена, возница поспешил к человеку, идущему к ним на ещё держащих того ногах. Его плащ был тонким и грязным, а рыжие волосы растрепались и намокли. — Господин! — Закричал возница и Йен отвернулся в сторону от мертвой туши, которую следовало ещё снести в лес, и увидел омегу. Того самого омегу, пахнущего горными розами.***
— Господин! Господин, вы как? — Я.я.я в-в п-порядке, — еле попадая зуб на зуб, промолвил Антуан, — в-вы п-подвезете меня до города? — Но, но господин! Как? - возница помнил этого омегу, он сам лично вез его в особняк с аукциона омег и не мог поверить своим глазам. — Отвезем! — рявкнул со своего места Йен. Альфа быстро подошёл и подхватил еле стоящего омегу на руки, несся к карете. Теперь он понял, от чего Шону было так холодно, а Антуан был холодным, как глыба льда. Удивительно вообще, как этот мальчишка ещё держался на ногах, потому что судя по его красному лицу - тот находится на улице долго. Да и одетый в очень лёгкую одежду. Как оказалось, не только сам Иен был связан с братом, но и омега. И это усложняет всю задачу, ведь Шон будет переживать. Сердце Иена забилось чаще от этих мыслей. В голове мелькнула мысль бросить омегу здесь, на перекрестке, но внутренний волк альфы стал скулить внутри, противясь. Альфья сущность грозилась поставить метку, лишь услышав тонкий запах омеги, тут же, не разбирая кто и чьё. Почувствовав опасность, что-то хрипя, омега стал вырываться из крепкой альфьей хватки. Антуан вспомнил и Вильгельма, и тех разбойников, что несли его почти так же, и он думал, что вернулся в те времена, тем более, что держащий его на руках юноша был омеге незнаком. Антуан сопротивлялся хватке до тех пор, пока теплые руки не отпустили его и омега не шмякнулся коленями в снег. Боковая дверца резко раскрылась и оттуда показалась голова заспанного черноволосого Шона. Омега поднял уставшие красные глаза на бету и всю округу озарил болезненный вопль. Омега узнал его — узнал Шона.