***
Людвиг сидел в своем кабинете и не высовывался оттуда до тех пор, пока за дверью не услышал чью-то ругань. Мужчина глубоко вдохнул, чтобы абстрагироваться от внешних раздражителей, и отпил из гранёного стакана ещё один глоток крепкого огрефа, выдержанного и без характерного древесного запаха. Графу совершенно не хотелось выходить из тихого кабинета и в очередной раз разбираться с проблемами, а их у него было много. Даже слишком. С появлением в доме принца вся жизнь домочадцев, да и членов семьи л’Саримо превратилась в сплошной кошмар. Мало того, что оба его сына страдают незнамо чем, так они еще между собой делят омегу. Омегу — принца, привезенного для его старшего сына в качестве не только подарка на совершеннолетие, но и в будущие супруги Йену. Поставив стакан с недопитым напитком на пол, граф приложил обе ладони к своему лицу и растёр его. Никогда еще он не чувствовал себя таким беспомощным и незнающим, что делать. Людвиг любил своих сыновей одинаково, не разделяя на статусы, но не может же он женить их обоих на одном Антуане! Граф снова вздохнул и поднял с пола стакан. На дне гранёного стакана плескалось ещё достаточно на вид отвратительной коричневой жидкости, чтобы напиться, а в воздухе витал запах алкоголя, и задурманенный мозг графа наотрез отказывался подавать хоть какие-нибудь идеи. За дверьми кабинета раздался очередной грохот, да такой, что Людвиг чуть не подпрыгнул на мягком кресле. Он всё ещё не собирался выходить. Пусть те, кто ругается, хоть развалят особняк к чертовому папе — граф не выйдет, пока не придумает как поступить.***
Шумели в особняке долго. Гневные крики вышедшего из себя Шона разносились по всему особняку, но никто, кроме графа и отца обоих юношей, не смел перечить или же вмешиваться в разборки хозяев. Но и его не было на горизонте. Слуги, опустив головы, тихо проходили мимо бранящихся и наблюдали за устроенным концертом. Шон кричал на своего брата, на наследника, и это дорогого стоит, чтобы посмотреть, а позже пересказать тем, кто не слышал и не видел. За все те года, что беты и альфы работают на графа, такого спектакля никто ещё не наблюдал, но злые языки всегда найдут свою правду. Вот и здесь никто не остался равнодушным, пусть и молча делали свою работу.***
От раскрытого окна повеяло морозным воздухом и Людвиг, открыв заспанные глаза, покрутил головой из стороны в сторону. На улице вечерело и граф не мог вспомнить, когда он успел заснуть и почему это произошло именно в кабинете. Однако несмотря на заторможенное состояние, привстав с мягкого кресла, он ощутил, что всё его тело болит, а ноги затекли от неудобного расположения в кресле. После выпитого им огрефа голова совсем не соображала. Что он здесь делал, зачем столько пил? Да и не придумал он совсем, что делать с омегой и сыновьями, а решать что-то было надо, иначе никак. После пару секунд раздумий граф все-таки попытался ещё раз твердо встать на ноги и закрыть окно. Кто его открыл и зачем тоже не было известно. На улице ведь зима, мороз. Или его решили заморозить? Справившись со своим состоянием и подавив быстро накатывающую тошноту, Людвиг закрыл окно и вместо того, чтобы пойти к себе в комнату и лечь спать, он направился в комнату Антуана. Несмотря на то, что Людвиг л’Саримо был нескончаемо зол на своих сыновей и эта злость никак не проходила, за непотребные мысли насчёт одного омеги, всё же его сильно волновало душевное состояние принца находящегося непосредственно в его доме. Антуан пришел в себя пару дней назад и все это время Лирой старался и выхаживал Антуана после обморожения. Старый слуга омега пытался разговорить принца, вызнать, что сподвигло его сбежать. Но упрямый Антуан молчал и лишь смотрел в одну точку, словно умалишённый, и это ещё одна проблема на голову Людвига. Он сам устал уже, надоело возиться с этим ребёнком, но что делать, если Иена женить надо, а подходящей кандидатуры в его графстве просто нет? И раз уж Людвиг отдал такие деньжища за принца, то пусть будет добр не выколачиваться и делать, как велят! Шагая по коридору Людвиг распалял сам себя, злился и решительно был настроен разобраться здесь и сейчас со строптивым омегой, а после, когда мальчишка перестанет делать, что хочет, вернётся к сыновьям и задаст трепки уже им!***
— Так вот, этот омега не немой! Этот болезненный водит нас всех за нос! — Услышал Людвиг, когда подошел близко к закрытым дверям в комнату Антуана, но не спешил открывать, потому что из-за закрытых дверей доносился голос его сына, наследника Иена. В особняке было тихо, все уже ложились спать, поэтому голос альфы Людвиг отчётливо слышал даже за плотно закрытыми дверьми. — Что ты такое говоришь? — Осадил Иена Лирой. Граф нахмурился на несоблюдение субординации и «тыканье» слугой альфе-наследнику, но опять-таки решил не вмешиваться, а послушать, что скажет его старый слуга Лирой. — А как бы ты себя чувствовал, мальчишка? Насильно находится в этом доме, вдалеке от родных, да ещё и женится! Любой бы сошел с ума! — Выкрикнул с горяча омега и уже тише добавил. — Зачем ты так с ним, Иен? Разве у тебя нет ни грамма сочувствия к этому мальчику? — Кому он тут нужен!? — Гневно выплюнул альфа. После услышанного призрения к будущему супругу Людвиг больше не мог стоять и слушать, не вмешиваясь. Он открыл дверь в комнату младшего принца и увидел сидевшего на постели бледного Антуана, рядом с ним сидящего и прижимавшего принца к своей груди Лироя и стоящего спиной к графу и сложившего на груди перекрещенные руки наследника И́ена. Последний, не заметив графа, наклонился чуть ближе к Лирою и омеге, и не выражая ни капли почтения, сквозь стиснутые зубы прошипел: — Посмотри на него, только что слюни не пускает. Ущербный! Услышав последние слова старшего сына и видя, с какой неприязнью тот отзывается о принце, Людвиг, стиснув губы в тонкую полоску, разгневался ещё больше, но на гадостный выпад сына промолчал. Конечно же, граф все знал и о «немоте» омеги, и обо всем остальном, но говорить об этом не смел, хотя очень хотелось. Не дай Богиня, чтобы кто-либо прознал про принца! Проблем потом не оберёшься, да и не только в Северном, но и в Южном государстве, с которыми у северян и так сильно натянутые отношения. Повернувшийся в сторону отца Иен широко улыбнулся, не скрывая своего призрения к Антуану, и Людвиг, не желавший далее слушать оскорбления в сторону будущего супруга сына, ступил глубже в комнату Антуана и грозным рыком взрослого альфы выставил обоих за дверь. Когда слуга и сын скрылись за дверью, граф присел на край постели, вдохнул полную грудь воздуха и, схватив сонного омегу за плечи, сквозь стиснутые зубы проговорил: — Прекрати себя жалеть, Антуан! Принц посмотрел на графа отрешённо, будто не понимал ни одного сказанного им слова. Его рот открылся, а потом снова закрылся, так и не высказав того, что омега, возможно, хотел сказать. А может это был тихий стон от крепкой хватки графских пальцев на его плечах, которые оставляли красные метки даже на одетом в плотные одежды омеге. — Тебе следует принять то, что у тебя есть. Подумай сам, — снова попытался Людвиг дозваться до принца, пока его внимание ещё было привлечено насущным. — Чего тебе не хватает, скажи? Кров над головой — есть, пища, одежда, чего еще тебе нужно? Это твоя судьба Антуан, а мой сын твой будущий супруг и ты должен ему подчиняться и жить по нашим законам. Твоё время младшего принца истекло, иссякло! Теперь ты часть л’Саримо! — Я буду только с бетой… — тихо, почти беззвучно прошептал принц и прикрыл свои серые глаза, засыпая. Людвиг остолбенел, но его хватка на плечах омеги стала ещё жёстче, отчего Антуан всё-таки болезненно застонал. Граф начал тормошить омегу, пока впервые за сорок с небольшим лет, не поднял руку на того, кто слабее. — Не будешь! Это я тебе обещаю... — граф разжал пальцы и, отпустив обессиленного омегу на постель, вышел за дверь, запирая её на ключ. — К омеге ни ногой, никому! — Приказал он стоящим в полумрачном коридоре Лирою и Йену. Людвигу следует ещё раз всё обдумать и поговорить с сыновьями, но всё это завтра, а сейчас спать..