Если бы кто-нибудь видел всю ситуацию со стороны, то он наверняка сказал бы, что воспитание сыновей и вообще детей в целом – труд не из лёгких, ибо невозможно родить детей и оставить их на волю судьбы, лишь косвенно присутствуя в их жизни как родитель. Возможно, графа бы тотчас упрекали, при этом сказав, что кто-то мог бы справиться с этой задачей намного лучше его, а может и вовсе «полез бы в монастырь со своим уставом», однако Людвиг с этим мнением был полностью согласен. Граф видел, что с момента рождения собственных сыновей он упорно совершает ошибку за ошибкой и делает что-то не так, раз атмосфера в его семье настолько сильно изменилась с рождением близнецов и смертью супруга.
Граф женился по большой любви, он, как и его отец, был настоящим альфой и, имея при себе своего истинного, многое доказал в северном государстве. Народ, что жил в его графстве, стал с таким же пониманием (хотя бы на людях) относиться к омегам. На своем примере он показал, что в графстве л’Саримо нет места покупке и продаже омег, а также категоричное «против» плохому отношению к человеческим существам, способным не только подарить чудо, но и продлить альфе жизнь, создать крепкие триады и истинные пары.
Пару лет назад, прямо перед своей смертью, Дите, дорожайший супруг графа, цепляющийся за последние крохи своей угасающей жизни, сказал:
— Неважно, что ты будешь делать, всегда найдется кто-то или что-то, что перевернет весь смысл твоих благих поступков. Просто прими всё как есть и перестань пытаться что-либо изменить.
Слушая, но не понимая смысла всех сказанных ему слов, Людвиг заливался горькими слезами и наблюдал, как угасают глаза его любимого и единственного омеги. Он отчаянно желал вернуть его или же последовать вслед за ним. Тогда, почувствовав раздирающую пустоту в душе, будто его сердце погибло вместе с мужем, когда из-за потери истинного его альфья сущность «заснула», оставив лишь свой доминирующий запах как напоминание того, кем граф являлся, и больше никогда не просыпалась с того момента.
Граф совершил непростительный и недостойный истинного альфы поступок, за который приходится платить не только своей собственной жизнью, но и судьбами сыновей. А именно — он пошел наперекор своим принципам и, желая сделать сына официально наследником, — купил на аукционе Антуана, прекрасно зная, кем был этот омега и зачем был похищен. Не так давно, буквально пару дней назад, Людвиг узнал, что ему отмерено не так долго жить на этом свете. Он получил письмо, в котором уже был поставлен самый главный счётчик, отсчитывающий каждый из его дней.
Граф в очередной раз повернулся на кровати, закусил губу, тихо давая волю эмоциям. Он снова вспомнил своего супруга и даже до сих пор чувствовал его запах, болезненно желая увидеть и услышать его вновь. Ведь наверняка Дите знал бы, что делать — омега всегда находил общий язык с детьми, любил их и часто говорил, что их сыновей ждёт тяжёлая, но счастливая судьба. А ослеплённый своей любовью к мужу Людвиг не принимал его слова всерьез. Конечно же, он желал своим детям хорошего будущего, истинную пару и дальнейшего счастья на выбранном для них богиней жизненном пути, но все же надеялся, что к моменту совершеннолетия они разберутся со всем сами и сами же выберут достойную их статусам пару. Однако начиная примерно лет с пяти, когда Иен и Шон только-только начинали более менее осознавать себя и свои статусы альфы и беты начались проблемы. И тогда у занятого делами графства Людвига не было времени ничего решать. Хотя его супруг уже тогда предупреждал, что что-то не так с И́еном. Наверное, из-за того, что Дите видел эти перемены в своих детях, он и заболел. Не зря же отец омеги был сильным оракулом, хотя никогда этим не гордился, не хотел видеть плохие судьбы людей. Возможно, что его муж, омега, имел также дар предвидения. Тогда эти воспоминания пятилетней давности Людвиг мог бы принять как знак свыше. Тем более, если после смерти любимого все чаще хочется однажды не проснуться..
— Дорогой, это ты? Ты здесь? — в темноте своей комнаты граф услышал голос своего истинного омеги, по которому всё это время отчаянно скучал.
— Кто? Кто меня зовёт? — широко раскрытыми глазами, лёжа в оцепенении, хриплым от хлынувших из глаз слез голосом, спросил граф. Он не мог справиться с эмоциями, ведь Дите уже давно нет в живых. Голос разума напоминал графу, что это плод его фантазий, но сердце упорно противилось этой мысли.
— Дорогой? Это же я.. Ты меня не узнаешь? Я — твой Дите.. — Людвиг ощутил чье-то невесомое прикосновение к лицу, будто его умерший супруг этим жестом доказывал свое присутствие. Сердце графа быстро стучало, разнося по телу адреналин, словно оно вот-вот готово было вырваться из грудной клетки. Граф попытался отстраниться, привстать, но его ждала неудача. Вспотевшего от потугов хоть как-то пошевелиться, мокрого от пота и слёз графа обдало холодным дыханием, вызывающим ощущение присутствия смерти и плохого знака.
— Дите? Где ты? Покажись! — еле сдерживая всхлипы и находясь уже на грани нервного срыва прошептал Людвиг. — Нет, нет, это невозможно! Ты умер! Ты умер у меня на руках, как?
— Дорогой, — послышался голос мужа совсем рядом с его ухом, — иди за мной.. это же я — твой любимый омега. Тебе следует пойти и посмотреть..
— Что за шутки? Что я должен увидеть?
Ответа на вопрос не последовало, но глаза графа открылись сами по себе, а грудь сдавило чувством сильнейшей тревоги. Людвиг буквально подскочил на постели — он не мог поверить, что спустя столько лет, впервые после смерти супруга, смог увидеть его во сне и даже говорить, хотя бы так.
В комнате царила тишина, шторы из плотного материала были плотно задвинуты, так что в комнате было темно. Людвиг сел на кровати и, подсунув руку под лежащую рядом подушку, нащупал потертую карточку с изображением мужа. Прижимаясь губами к потертой поверхности в приступе истерики взрослый мужчина рассмеялся, больше не сдерживая реальных слез, и приговаривал:
— Дите.. это был всего лишь сон.. Всего лишь сон.. — опуская руку с зажатой в ней карточкой вниз, переждав очередной приступ истерики. Людвиг вытер слезы и, сделав глубокий вдох-выдох, встал с кровати.
— Ты хотел, чтобы я что-то видел? Хорошо, я пойду и посмотрю. – Наощупь открыв шкаф, Людвиг достал оттуда свой теплый плащ и, накинув его поверх влажной от пота пижамы, вышел за дверь.
***
Ворочаясь на кровати с одного бока на другой, Антуан никак не мог найти удобного положения, чтобы уснуть и отрешиться от ставшей для него самым жестоким кошмаром реальности. В последние дни исполнять роль умалишённого от потрясения из-за неудачного побега и обморожения у него вышло очень даже неплохо, но не настолько, чтобы простить Людвигу побитую щеку и сильнейшую обиду, затаившуюся где-то глубоко в недрах искалеченной души. За прошедшее время принц смог выдержать всё, что угодно — начиная со смерти отца и до сегодняшнего момента, но поднятой на него графской руки простить никак не мог и не был намерен терпеть подобного отношения.
Ещё ни разу за всю его жизнь никто не смел поднимать руку на младшего принца и от этого становилось только больнее. Не то чтобы Антуан хотел подобного отношения к себе, просто он никогда ещё не должен был быть настолько сильным морально, чтобы выдержать хлесткие удары в спину, потому что его защитника и надёжной опоры больше не было. Антуан теперь один на этом свете и нет никого, кто бы смог его отгородить от всего, что сейчас происходит в его жизни, и даже негде теперь искать поддержки. Сильнейшая обида на графа, на себя, что из-за существования во дворце, не зная мук реальной жизни, он вырос совсем неподготовленным к жестокой реальности, скрывающейся за стенами данной ему с рождения золотой клетки, грызла и мучила принца, но решимости найти в себе силы и противостоять обидчикам все равно не было. Как бы не хотел Антуан вырваться из ненавистного чужого дома, как бы не желал забыть всё, что с ним произошло, оставляя в памяти лишь светлый образ семьи, отца, которого он никогда больше не увидит, потому что все это было в прошлом. В прошлом, которое уже не вернёшь.
Принц прекрасно осознавал, что не только в нынешней ситуации он проиграл, но и в будущем, даже если представить, что он вернется в Южное государство. К брату, к правящему королю, испытывающему к Антуану определенные чувства — неправильные, порочные — младший принц никогда бы не увидел той своей прежней счастливой жизни, которая у него была. Возможно, ему стоит смириться с судьбой и остаться здесь? Найти поддержку в лице Лироя, забыть занявшего частичку его сердца Шона и стать нелюбимым супругом для альфы? Родить ему наследника и пусть что будет? Может, тогда все наладится и его отпустят, когда он выполнит свои «обязательства» перед графом за то, что выкупил, дал кров и возможность жить в достатке, а не в борделе, в который он мог с лёгкостью попасть по милости того же Вильгельма или любого другого альфы/беты из северного государства?
Антуан снова перевернулся на живот и закрыл глаза. Конечно же, Людвиг знает — знает и очень хорошо, кто находится в его доме, что Антуан за омега. Не зря граф упомянул младшего принца, не зря запер в комнате и приставил старика следить за ним, а значит можно выторговать для себя более менее спокойную жизнь в обмен на согласие Антуана и начать играть по своим правилам, раз уж графу так нужно женить своего сына альфу.
Вот только.. Запах.. И откуда у Антуана такие мысли?
С какого момента он изменился настолько, чтобы окончательно взять себя в руки и перестать быть тем нежным младшим принцем, которого отец когда-то называл сорокой и самым любимым сыночком?
Антуан зажмурился, пока перед глазами не стали появляться разноцветные всполохи. И он видел перед собой смуглого и высокого альфу, а также снова почувствовал запах дикого мёда, такой же как у его беты. И как такое возможно? Как совершенно разные люди могут иметь один и тот же запах? Будто запах был один на двоих, ведь именно он в прошлый раз встречи с бетой послужил катализатором начавшихся бед.. Антуан снова перевернулся на кровати. Плакать совсем не хотелось, хотя это помогло бы Антуану привести чувства в порядок и, избавившись от лишних эмоций, размышлять трезво. Тогда, может быть, он понял бы, в чем секрет братьев?
***
Растерянный Шон уже в следующий миг отпрянул от Йена и ринулся к повалившемуся на пол Лирою. Возбуждение в тот же самый момент схлынуло как и наваждение, когда Шон увидел лицо слуги омеги, которое стало бледнее мела. Его глаза были выпучены, а дышал Лирой, словно загнанная лошадь. Все-таки омега уже далеко не молод, а тут.. практически его собственные дети! С детства, с самых первых пелёнок, Лирой был им вторым папой, а они.. И всё же не подвела омегу интуиция, пусть с такими последствиями, но интуиция его не подвела! Два брата — истинные. Два брата близнеца готовые в любой момент совершить кровосмешение!
Пока Йен придерживал громко и глубоко дрожащего омегу под плечи, Шон искал нужное лекарство, чтобы уменьшить сердечный спазм, вызванный такой неприятной ситуацией. Хорошо, не будем кривить душой, для Шона ситуация была очень даже приятной, но в корень неправильной. И вот результат — еле живой слуга, а если в комнату войдёт отец?
Найдя нужную травяную настойку и подойдя к всё еще лежащему на полу Лирою, влив нужное количество горького лекарства, Шон тихо простонал. Он посмотрел на довольного и ничуть не испуганного И́ена и покачал головой от осознания надвигающейся беды, которая неизменно последует после. И так некстати пришло прозрение, что именно с этого самого момента он потерял Антуана и, возможно, уже навсегда..
