Спи, мой мальчик маленький, спи, мой сын, я уже не плачу — прошло. Спи, цветочек аленький, я с тобою рядом — будет всё у нас хорошо. Т.Буланова — Колыбельная
Фридрих не приходил в себя почти неделю. Все в доме буквально извились. Антуан ничего не мог делать, кроме как сидеть рядом с сыном и следить, чтобы он продолжал дышать. За всю неделю Шон делал всё возможное, чтобы Фридриху стало лучше. Он растирал его грудь и спину алкоголем, давал противовоспалительные настойки, однако альфочка не приходил в себя. Не проходило ни одного дня, чтобы Йен не заставал плачущего над дитя Антуана. Альфа взял перерыв и на какое-то время прекратил тренировки. Он понимал, что в столь сложный момент он должен находиться рядом с его омегой и поддержать. Тейя разрывался на все стороны. Он отпаивал Кримо лекарствами, но сердце старика стало слишком слабым. За почти пять месяцев это был уже третий приступ. Лей сидел рядом со своим дедом и умолял не покидать их. Малютки Кай и Оли, будто чувствуя гнетущую атмосферу в доме, вели себя тихо и почти не плакали. В течение дня семейство собиралось в кухне. На улице раньше времени выпал снег и делать уже было нечего. За теплицами ухаживал Йен, он договорился с односельчаном, чтобы тот пришел и за золотые монеты, установил сооруженную печь, тепло от которой шло бы по резиновому шлангу через грядки и грело землю. Несмотря на снег и холодную погоду семена взошли. После перенесенного инсульта Кримо стал очень плохо разговаривать. Понять сказанное было возможно лишь в том случае, если тщательно прислушиваться к словам. Фридрих до сих пор температурил, единственным улучшением в его состоянии было отсутствие бреда. Ребенок будто бы впал в кому и никто не мог предсказать конечного результата. Внутренне Антуан храбрился и пытался взять себя в руки, чтобы быть рядом с сыном. Омега не отказывался и принимал поддержку истинных, хотя в душе все разрывалось в клочья. Кроме захворавшего ребенка его перестало интересовать абсолютно все: он не думал о том как выглядит, что не спал или не ел. Всё, что Антуан мог, это молиться богине дать его сыну выкарабкаться и иметь ещё один шанс на жизнь.***
Кримо проснулся среди глубокой ночи. В его окно что-то упорно билось. Старик спустил босые стопы на пол и по-старчески кряхтя встал с постели. За окном царил мрак, а на небе шаром светила холодная луна. Альфа осторожно приоткрыл форточку и в тот момент, рассекая острыми когтями кожу на щеке оракула, в комнату влетел черный ворон. Не обращая внимание на потёкшую по щеке кровь, старик погнался за птицей, которая оказалась в ловушке надёжных доменных стен. Это и был тот знак — предвестник смерти. Птица билась в стены и об потолок, разбивая свое тело в кровь. Перья летели во все стороны наравне с брызгами алой крови — картина была достойна самого жуткого предсказания. В последний раз старик видел магию на плаху после похищения Антуана и это был очень дурной знак. Шум и стрекот ворона разнёсся по всему дому. Первым в комнату старика влетел встревоженный и готовый дать отпор Тайя. Он мигом зажёг масляную лампу и взяв с постели одеяло накинул его на уже мёртвую тушку ворона. Старик тотчас осел на пол. Он был напуган и от того очень часто дышал. Тейя крикнул Шону, чтобы тот принес микстуру, пока оракулу окончательно не стало плохо. В комнате Лея заплакали потревоженные шумом омежки, Шон со всех ног взбирался по лестнице и успел — дыхание Кримо стало спокойнее. Пока Шон пытался напоить оракула микстурой, Тейя осмотрелся в комнате. Все стены и потолок были покрыты алыми брызгами. Где-то даже остался окровавленный отпечаток от тушки. Альфа провёл по лицу ладонями и тяжело выдыхнул от только что пережитого ужаса. — Что это было? — поинтересовался Шон. — Ворон, — ответил ему старик, — грядёт что-то плохое. Как там Фрид? — Без изменений, — опустил голову бета. Говорить о здоровье альфочки ему было сложно.***
Сколько бы часов не прошло, а за окном до сих пор стояла темень. Домашние уже встали со своих постелей и позажигали масляные лампы, иначе в доме ничего не было видно. Будто услышав что-то, Антуан попробовал открыть дверь, чтобы выйти за водой и осмотреться, пока Шон осматривал спящего Фридриха, но дверь не поддавалась. Тогда пришёл на помощь Йен. Он прислонился к ней плечом и со всей силы ударил по заклинившим дверям. Как бы альфа не пытался, но выбить их он так и не смог. Держась за перила, по лестнице на завтрак спустился тяжело дышащий Кримо. Оракул был бледен после сегодняшней ночи, его руки тряслись, а лицо было перекошено после болезни. Антуану ничего не сказали о событиях минувшей ночи, чтобы не волновать понапрасну, но сейчас уже было поздно. Омега остановил Йена и обернувшись к Кримо и Лею, спросил: — Что происходит? — Весь дом оцепили вороны, — медленно, словно только научившиеся говорить дитя, ответил Кримо и присел за стол. Чтобы расслышать, что говорил оракул, Антуану пришлось подойти ближе. Он старался не злиться на услышанное, но это было сильнее его. Старик повторил снова. — Повсюду вороны. — Какие ещё вороны? Мы забаррикадированны в доме? — Успокойся, — из комнаты вышел Шон. На его лице очерчивалась вымученная улыбка, но и она не могла скрыть тревогу от того, что он сейчас поведует всем, кто прошлой ночью умудрился спать при таком-то шуме. — Вчера ночью в дом влетел ворон. Наверняка больной бешенством, так как тот стал неистово метаться по комнате и биться о все поверхности, пока не отдал концы. Омега молча переваривал информацию, но всё ещё не мог понять, как это могло быть связанно между собой. Мистика, не иначе. Только Антуан захотел открыть рот, чтобы спросить: Где связь? Как ему ответил старик. — Это знак, сынок. Очень плохой знак — смерть, магия. — разбрызгивая слюну попытался объяснить оракул, но давалось ему тяжело, так как одна половина его лица была парализована после пережитого инсульта. — Или твой сын столкнулся с магией или же сама богиня смерти идёт за ним, прости. Приложив ладонь к дрожащим губам от накатывающей истерики, Антуан силился, чтобы не разбить в помещении все, что видел. Он не мог смириться с такой информацией. Это всё не правда. Его сын должен жить! — Какая магия? Магии ведь не существует. Молчащий до сих пор Лей не мог больше молчать. Подойдя, он обнял Антуана за плечи и прижав к своей груди, успокаивающе поцеловал в макушку. Все ждали от него объяснений. Ведь в мире Меридианны уже три поколения как были лишены магии. Так откуда ей взяться? Вздохнув, Лей выпустил из объятий омегу и сев на табуретку, скрестил пальцы на тонких коленях. — Этот миф передавался всем оракулам из поколения в поколение. Первые оракулы предсказывали катастрофу людям, тогда они действительно ещё ими являлись. И катастрофа заключалась в том, что им привычных полов больше не будет, а наш мир станет таким, какой он есть на данный момент. — И? Какой смысл магии во всем этом? — Не вытерпел Йен, — Ведь последний, кто имел магию, был Суан л’Моралик, но он уже почти пол столетия как мертв. — Этому есть доказательства? — невпопад спросил Антуан. Однако не было понятно, к кому именно он обратился. — Суан — король северного государства мертв — этому доказательства есть. И они находятся в одной закрытой от всех пещере. — Строго ответил Йен. Все жители северного государства знали, что произошло, и скрыли от любопытных гостей из южного, когда те искали зацепки о пропавшем младшем принце южного государства. — Миф он и есть миф, Ан. Всё было передано на слуху, но во дворце были книги. — Кристо всё уничтожил, — вмешался Тейя, — он ещё вначале правления уничтожил всё, что касалось прошлого. И о вашей матушке, Антуан, также. — Матушке? — удивился он, а лекарь кивнул. Так странно было слышать это слово. Он и забыл, что был рождён не омегой, а последней меридианской женщиной. Казалось, что это было так давно. — Так вот, в том мифе говорилось, что богиня простит меридианцев лишь в том случае, если люди поймут, за что их наказали.* Однако было одно «но». Что не было высказано богиней вслух, но отпечаталось в священных свитках предсказаний. Наказание богини началось задолго до её появления в нашей реальности. Люди мутировали, по-другому я объяснить это не могу. Ибо за три поколения не могло выродиться всё человечество, чтобы родиться заново. — Лей замолчал, чтобы дать остальным переварить информацию. В его глазах читалась столько сожаления и грусти, что казалось, загляни глубже и в ней можно было бы утонуть. — Но забудем пока о наказании богини. Возможно, ответ на этот вопрос никогда не будет открыт. В священных свитках также был пункт о будущем императоре. Он должен был родиться от боли и страха, доказать свою преданность империи или умереть, не сделав этого. Каким образом это должно быть доказано, увы, никто не знает. Мне очень жаль. — Чего жаль-то? Мой сын — мой отпрыск и никак не связан ни с мифами, ни тем более с богиней или предсказаниями. Я отказываюсь в это верить! Он будет жить здесь и сейчас, а если нет, на нас и закончится весь наш род л’Моралик. Антуан вскочил с места. Нервы шалили, он устал от всего, что с ним происходило. И больше не мог выносить ничьего общества. Всего два года удалось спокойно пожить без всех тех гнусностей, что с ним происходили. И что делается сейчас? Сын заболел и не приходит в себя, а ему несут какую-то чепуху о императоре. Омега вышел в прихожую, накинул на себя теплый плащь и обул галоши. — Нет, мой сын не умрёт. Нет, — сам про себя приговаривал Антуан. Он был испуган, но он поклялся сам себе, что ребенок будет жить. А иначе он отомстит Кристо и умрет сам, чем потеряет своего сына. Схватившись за дверную ручку, Антуан потянул дверь на себя, а потом силой пихнул от себя. Дверь не открывалась. Себе помочь он никого не пускал. Он должен был сделать всё сам, он обещал. После нескольких неудачных попыток, Антуан отыскал за печью топор. Он использовался для колки дров, но сейчас омега нашел ему лучшее приминение. Принц злился. Даже не веря во всю эту бурду, что произнес Лей. Антуан не мог так просто закрыть на это глаза, ведь было время, когда он сам не хотел этого ребенка. Неужели это он во всём виноват? Первый удар топором по замочной скважине не дал результата, лишь деревянные щепки разлетались по всей прихожей. Йен не мог больше выносить такого поведения омеги. Он подал знак Шону, чтобы тот аккуратно отодвинул омегу, пока сам попробует ещё раз выбить дверь. Антуан долго не мог успокоиться. Шону пришлось отвести омегу в комнату к Фридриху, пока альфа разбирается с дверью. Но бета совершенно не предпологал, что увидев сына Антуан падёт пред спящим ним на колени и истерично станет просить прощения. Шон дал Антуану выпить успокоительное, чтобы тот перестал истерить. Многое прозвучало за то время, пока омега целовал, обнимал и гладил по рукам и лицу Фридриха. Но было понятно, что Антуан просил Фридриха простить за его слова и ужасные мысли. Некоторые вещи для наблюдающего со стороны Шона были понятны, однако слова «прости, что не хотел тебя рожать и хотел убить» повергли бету в недоумение.***
На улице за калиткой дома оракула собралась чуть ли не половина деревеньки. Зеваки смотрели на полностью осаженный воронами дом и не скрывали своего ужаса от увиденного. Кто-то тихо шептался, что это проклятие богини, кто-то недовольно качал головой и просто стоял размышляя, к каким последствиям приведет эта чертовщина и что за люди тренировали их детей. Всем было не по себе. Изнутри дома слышался шум. Люди не знали, что и думать. То ли подойти и помочь, то ли оставаться на месте. В итоге смельчаков не нашлось. Когда Йену удалось выбить дверь, она упала на землю, придавив собой с десяток черных тушек воронов. Перехватив покрепче в обеих ладнях топор, альфа без сожаления перерубил их всех. Кто-то из пришлых неравнодушных альф, сбегал домой и принёс немного горючего масла. Испуганные омеги и дети наблюдали за всем чуть поодаль, но по домам не расходились. Альфы были готовы помочь, ибо были уверены, что эти люди страдают ни за что, к тому же сильный пол не был столь суеверным, как тщедушные омеги. Ведь вся семья оракула всегда была приветливой и доброй к окружающим и те ни разу не отказали в помощи. Йен поднял над землёй выбитую, покрытую кровью и птичьими ошмётками дверь, пока другой альфа лопатой сгребал разрубленные останки. Их необходимо было позже перенести в сторону полей и поджечь. Немного успокоившись, Антуан вышел из дома. Он посмотрел на черных, несущих в себе этот самый дурной знак птиц и будто окончательно обезумев, голыми руками стал срывать их со стен и окон. Те, что были снизу в легком доступе, Антуан сжимал в ладонях, а потом без сожаления сворачивал им головы. За спиной у омеги был заткнут за ремень маленький нож, которым он с удовольствием вскрывал птичье брюхо. Жалко не было. Антуану уже никого и ничего не было жалко, главным был его сын. Фридрих — смысл его жизни, он его ошибка и дар. Тогда кого в этом случае жалеть? Ответ прост — лишь тех, кто посмеет напасть на его семью. Изначально казалось, что птицы замерли, будто бы находились в каком-то состоянии оцепенения и подчинения сидеть вот так не двигаясь, но когда руки омеги покрылись их кровью, и над головами всех раздался крик со словами: «Катись всё в пекло, но сына я вам не отдам!» Птицы зашевелили своими мощными черными крыльями и громко каркая, будто накликали беду, взмыли в небо. Очевидцы высоко подняли головы вверх. В сторону поселенья двигались грозовые тучи. Со стороны дальних полей уже разрезало небо надвое яркая молния. Поэтому вороны низко кружили над всем селом, будто взаправду привлекая к себе чье-то внимание. Не успели сельчани охнуть и пригнуть головы от раскатистого удара грома, как из дома, как ни в чем ни бывало, вышел бледный и весь мокрый от пота Фридрих. Антуан не успел сообразить, что он делает. Омега лишь наспех обтер об свои штаны грязные ладони и, плача, кинулся обнимать своего сына. Альфочка смотрел на папу удивленно. Он с пару минут стоял молча и смотрел на счастливую улыбку омеги. На текущие по его щекам слезы и мелкие морщинки вокруг папиных глаз, пока не провёл своей маленькой ладошкой по испачканному в брызгах птичей крови лицу Антуана, и спросил: — Теперь папочке не больно? В этот миг Антуан не мог сдержать своих эмоций и не сдерживаясь ни секундой больше расплакался пуще прежнего, крепче прижимая к себе щуплое тельце. В его душе всколыхнулось сто и одно чувство. Его сын заговорил! Его сын жив и наконец-то здоров!***
Несмотря на мрачную погоду, в доме необычной семьи оракула вновь воцарился мир и покой. К сожалению, Кримо излечить частичный паралич не имелось возможности, но оракул учился справляться со своим состоянием. На материке, принадлежавшей бывшей империи, ещё не было таких навороченных лекарств, да и если было бы больше материала, то можно было бы пробовать сделать их в домашних условиях. Однако всех их лечили и кормили леса, и выращивать какие-то травы самостоятельно не было возможности. Так как каждая травка или зеленая почка с ветки имела свои свойства и были особо прихотливыми в уходе, тем более, если это были особые лечебные травы. Дни пролетали быстро, через две недели снова пошел снег и Йен возобновил не только тренировки с детишками, но и походы в лес за дичью. Фридрих больше не стеснялся, после своей болезни он даже как-то вытянулся, стал лучше есть и спать. Альфочка расцветал на глазах. И к тому же почти полностью переучился общаться с помощью рук, перейдя на понятный всем язык. Конечно, говорил он далеко не всё и не все слова мог выговорить внятно, но к тем трем словам прибавилось ещё и ещё. Антуан строго следил за тем, чтобы Фрид именно разговаривал. Они пару часов в день занимались только тем, что учили новые слова, правильно составляли предложения. И альфочка делал хорошие успехи. Он часто навещал своих братьев омежек и рассказывал им, как сегодня провел день, что делал или что видел. Иногда Лей видел, как засматривался в одну точку альфа, но не мешал ему. По молчаливому требованию Кримо, омега даже попытался вызнать у Фридриха про странный сон, затянувшийся так на долго. Помнил ли его альфа? Или что он делал, пока спал? По своей молодости и наивности Фридрих не мог объяснить всего, но кое-что поведал. Он сказал тогда, что во время сна плохой альфа делал больно его папе. Лей встревожился. Омега сам не знал всего, что происходило с Антуаном, но то, что уже знал, повергало в шок. Получалось, что альфочка видел самого короля л’Моралик, хотя вживую не видел его даже на картинках. То, что ответил Лею Фридрих, подслушал Тейя. В тот момент он работал в смежной с их общей комнате, варил на маленькой печи новую порцию успокоительного препарата. То, что он слышал от маленького альфочки заставило его также тревожиться, как и Лея. Как это было возможно? Неужели все эти сказки про императора правда? Тейя запретил Лею говорить что-либо кому-то, кроме оракула. И так они остались молчать, а сам Фридрих будто бы и не помнил, что рассказал, вёл абсолютно нормальный и привычный для всех образ жизни.***
Когда поддали морозы, Антуан роясь в тепличных грядках вспомнил, что уже давно хотел съездить в ближайший город. Узнать его не узнают, а примут за принца, так он что-нибудь придумает. У всех в доме была плохая и уже почти изношенная одежда и требовалось срочно обновить гардероб. Лошадь у них была, так что никаких проблем с перевозкой быть не должно. Тем более Антуан хотел отослать письмо Вильгельму. Его очень волновала неизвестность и недавнее происшествие с Фридрихом, а ведь бета тогда говорил, что Кристо ищет альфочку. Так как думает, что тот будущий император. Конечно, отдавать своего сына Кристо он не планировал. Ведь это только его сын и Кристо не имеет к нему никакого отношения. Да и выглядел Фридрих как сто процентный Антуан. Такие же глаза, волосы, тело. Единственным отличием был пол и ничего больше. От отца сыну не передалось ничего. К вечеру Шон растопил баню. Весь сильный пол шел мыться первым, а после только омеги. Купая двух омежек в чане с теплой водой, они часто вспоминали, как Вильгельм впервые мыл маленького Фрида, и не могли скрыть умиления и задорного смеха. Вообще Лей очень скучал по Вильгельму. И он постоянно спрашивал у Тейя, есть ли какие-то новости из столицы, но ответ всегда был отрицательным. А так как никто из них не был истинным, их связь также не могла работать как полноценная. Единственное, что они могли, это пометить омегу. Но для Вильгельма метка альфы, даже если это просто запах, означало распрощаться с головой, поэтому бету не метили. Но он все равно был и будет супругом их триады. Когда оба близнеца были вымыты, накормлены и переодеты, Лей и Антуан отнесли их в спальню и уложили спать. Внизу подтянулись также чистые альфы и бета, так что шум в доме стоял знатный. Они все громко о чем-то переговаривались, а когда омеги спустились вниз, то увидели, как Йен с Шоном радастно подкидывают Фрида вверх к потолку. Шон был счастлив. За всю свою жизнь он не мог себе представить, что его назовут так, как назвал их с Йеном Фридрих — отец. Это слово вызывало гордость и чувство искренней любви в сердца даже тех, кто не был альфочке биологическим отцом. Непривычно улыбчивый Йен не скрывая радости рассказывал об этом готовому уйти в баню Антуану. Сам же омега был рад такому повороту. Теперь, вот только теперь, они могут считаться настоящей семьёй. Ведь ИХ сын принял своих названных отцов. Стоящий в объятиях чистого после бани супруга Лей даже пустил слезу. — Я вас поздравляю, теперь вы настоящая семья. Горько! Слово горько, подхватили и остальные, а пока на руках Йена был Фридрих, Шон подхватил омегу под попу и поднял над полом. В их поцелуе не было страсти или интимного подтекста, однако на все стороны струились флюиды любви. Подошла очередь альфы. Йен передал в руки Шона смеющегося и красного от смущения сына и обхватив щеки Антуана своими огромными ладонями прижался к его губам. Поцелуй был тягучим и сладким, и очень даже отличался от первого. Антуан не мог дышать от эмоций и напора своего супруга. Он прижался ладонями к его груди и со смехом прекратил все действия. Альфа лишь подмигнул обоим супругам, обещая что-то, что поняли все взрослые, но для начала надо хорошенько поесть и уложить в постель одного крайне смущенного непоседу.***
Омеги провели в бане почти два часа. Иногда они выходили в предбанник, чтобы остудиться и попить холодной воды и замёрзшие юркали обратно. И потом они, словно короли, вальтом разлеживались на верхней банной полке и когда с их кожи уже градом тек пот, они добавляли пару, выливая целый черпак горячей воды на камни. Лею нравилось мыться вместе с омегой. Это было весело. Время, что они проводили в расслаблении в бане было предназначено лишь для них одних. Никаких детей, плохих событий или чересчур страстных мужей. Омежки расслаблялись, забывались и это было их правом. Слишком многое произошло за это время. Как плохое, так и хорошее, но следовало жить дальше. Обмывшись теплой водой от дубовых листьев веника после «парилки», а чуть позже немного отдохнув, намылись уже окончательно, чтобы пойти в дом. Антуан вспомнил, что ещё днём он думал, что мог бы поехать в город за одеждой. Антуан озвучил свою задумку идущему рядом с ним краснощёкому Лею, но тот принял эту информацию неодобряючи. Омега прекрасно знал, что Антуану грозит большая опасность и ехать в город было большой глупостью. К тому же в доме есть альфы, зачем ему ехать одному? Выслушав Лея Антуан промолчал. В глубине души он уже упёрся рогом и всё решил. Лей перестал пытаться отговаривать Антуана, приводя разные аргументы за то время, пока они шли от бани домой. И в таком крайне серьезном настроении они вошли в дом и сели за стол ужинать.***
Как и ожидалось, после бани и сытного ужина, оставшегося после первого нападения сильного пола, у омег улучшилось настроение и их потянуло по постелям к горячим и надёжным бокам супругов. Антуан тихо-тихо попрощался с поднимающимся по лестнице Леем и мышкой скользнул к своей постели. В кровати, обнявшись, спали его истинные. Картина настолько была притягательной и милой, что омеге совсем не хотелось вмешиваться в их идиллию. (Ревности омега также не испытывал.) Антуан подошёл к крепко спящему после бани Фридриху и укутав того плотнее в одеяло, поцеловал в щеку. Альфочка не проснулся. Сам Антуан, виляя бедрами и чувствуя игривое настроение, подошёл к постели. Йен, почувствовав запах омеги, открыл один глаз и отнял от потревоженного Шона руки. Омега медленно скинул с себя ночную рубашку, и когда та достигла пола, тёплыми ладонями провел по своему распаренному после бани телу. Тонкие омежьи пальчики соблазнительно дотронулись до покусанных алых губ, затем до подбородка, плавно двигаясь к груди. В тусклом свете ночи было хорошо видна и закусанная губа омеги, и то, как производились ласки подтянутого живота, заканчивая тем, что ласки продолжились далее, но уже чуть ниже, в области истекающего желанием паха омеги — всё больше возбуждая и распаляя уже не сонное сознание лежащих в постели альфы и беты. Запах Антуана усилился и к нему тут же добавился запах дикого мёда. От такой их концентрации в воздухе Шон просто не мог проигнорировать сие непотребство и мирно спать дальше. Присев на постели, Йен протянул руки к Антуану и тот подался вперёд им навстречу. В четыре руки они оглаживали мягкое тело Антуана, пока тот целуя избавлял их от одежды. Приходилось целоваться по очереди, но если бы было возможно делать это всем вместе и одновременно, то они непременно воспользовались бы этим шансом. Когда от одежды на трёх телах не осталось ни малейшего клочка, альфа зашуршал пакетиком, что лежал все это время у него под подушкой и ждал своего часа. Шон мог не бояться во время полового акта в одиночку оплодотворить омегу. Это возможно было лишь в двух случаях: если в акте с омегой участвует один лишь альфа или же сперма беты смешивалась с альфей, вот тогда Антуан бы смог понести даже без течки. Поэтому думать о безопасности и на данный момент нежеланных маленьких последствиях предстояло именно Йену. Сначала Шон припал к груди омеги, его соски затвердели на прохладном воздухе в помещении и были маленькими, круглыми и твёрдыми. Сдерживаясь, чтобы громко не застонать, Антуан вцепился в плечи Шона и мысленно умолял продолжать, пока крупные пальцы альфы растягивали его жаждущее нутро. Закончив с растяжкой, Йен наклонил тело омеги чуть вперёд. В такой позиции Шону было не очень удобно ласкать грудь омеги, поэтому он лег под него. В оттопыренный зад Антуана проник член Йена и совсем медленно, будто растягивая тягучий мед на ложке, входил и выходил из него. Чтобы перестать так громко стонать, Антуан сначала одной рукой нашел истекающий предэякулатом орган Шона, а после подался чуть вперёд и обхватил влажную головку губами. Он наслаждался движениями в нем Йена, а также тем, что Шон ласкал его грудь и член. Сам омега с упоением сосал и облизывал Шона. Он не пробовал ничего слаще, чем то, что держал во рту. Они принадлежат ему. От этого осознания и всепоглощающего удовольствия Антуан достиг своего пика и излился в рот Шона. Как раз в этот момент к своему завершению подошёл и альфа, он испытал сильный по своей мощи оргазм, но медлить было нельзя. Следовало вынуть член, пока не образовался узел, ведь остался ещё один участник, которому несравненно было хорошо, но лучше всего, если он также насладится телом их омеги. По мере того, как от омеги отстранился альфа, Шон приподнялся на руках и мысленно спросил разрешение у Антуана. Тот не раздумывая опрокинул бету назад на спину и оседлал его бедра, насаживаясь на крепкое достоинство беты. Пока альфа одним глазком проверил спит ли их ребенок, Антуан уже вошёл в раж. На лбу и висках омеги скопились капельки пота, он зажимал себе рот ладонью, чтобы не закричать на весь дом от того, какой кайф он получал от всего процесса. Естество Йена вновь было готово действовать, и альфа не смог устоять перед искушением присоедениться к безумной в своей красоте и сексапильности двоице. Их развлечения длились большую часть ночи. К утру они снова были все потные и липкие, но зато счастливые и довольные тем, что наконец-то по-настоящему обрели друг друга.