Ричард («отважный властелин», «богатое сердце») ‒ существует две теории происхождения имени: древнегерманская и английская. Значение имени в переводе соответствующее [прим.в скобках].
Цвет: красный.
Основные черты: воля, активность, сексуальность, здоровье.
Тотемное растение: вяз.
Тип: суровые, склонны замыкаться в себе, редко пытаются поставить себя на место другого человека.
Носитель имени активен с детства, эмоционален, нередко приносит окружающим хлопоты. Для Ричарда важно быть в центре событий, потому носитель, как правило, смел и отважен. Никогда не подстраиваются под других. Внешне горд, однако в глубине ранимы и открыты перед теми, кому по настоящему доверяет. Является надежным другом и товарищем. К близким людям относится более требовательно, чем к остальным.
Человек с именем Ричард считается мужественной и сильной личностью, при этом достаточно умным и интеллигентным. Не редко ценит в людях нравственность, одним из критериев к окружающим является воспитанность и такт. Но, даже несмотря на сдержанность, сам человек может быть вспыльчив, что подкрепляется настойчивостью и целеустремленностью.
В выборе спутницы требователен и осторожен. Чаще всего присматривается к уравновешенным женщинам, но главным критерием и словом в выборе является способность партнерши привыкнуть к эмоциональной активности человека. В случае выбора спутницы является внимательным и самоотверженным супругом.
***
Погода беснуется недолго. Уже ближе к двенадцати часам тяжелые тучи приобретают вид тонкого полотна, сквозь которое виднеется тусклый свет круглой луны. Ричард не выходит из машины, полностью погрузившись в самодиагностику и формирование отчетностей для отправки в главный офис «Киберлайф», однако все же несколько раз за ночь замечает включаемый свет в окне, где недавно стоял детектив. С такого расстояния прослушать сердечный цикл не представляется возможным, и потому причина бессонницы офицера Вольф остается для машины неизвестной. Но он и не думал узнавать ее.
Рассветные краски окутывают все еще хмурящееся небо, луна скрывается за горизонтом, передавая власть над городом восходящему солнечному диску. Последний рассмотреть не получается. Из-за сохраняющегося облачного полотна солнце скрыто, и желто-голубые градиенты накладываются на горизонт блекло. Кажется, будто рассвет сменяется сумерками. До того темно и мрачно, как будто в город ворвалась не весна, а самая настоящая ветреная осень.
Когда часы пробивают семнадцать минут шестого утра, Ричард открывает глаза. Асфальтированная узкая дорога делает круг по периметру неработающего фонтана, в котором воды не было довольно давно. Всего в ста пятидесяти семи метрах начинается темный частый лес, хвойные кроны которого сохраняют сумрак даже в полуденный час. Время от времени андроид замечает движение. В первый раз с ветки на ветку перескакивает белка, цепко держа что-то в зубах. Второй раз внимание машины привлекает более опасное, крадучее движение. Ричард, прекратив моргать, холодно смотрит в упор на крупного, настороженно прогнувшегося в спине зверя. Серая с белыми вкраплениями шерсть взъерошена, как если бы зверь долгое время катался в земле. Именно к такому выводу приходит Ричард, найдя между шерстинками застрявшие листья и прутики.
Волк делает несколько несмелых шагов, обнюхивая землю и перебегая ясными голубыми глазами по железным редким прутьям высокого забора. На мгновение в черных круглых зрачках застывает страх, волк вздрагивает от какого-то шума в кустах. Несколько напряженных секунд, и животное снова делает неуверенный шаг вперед, подставляя навостренные уши тусклому дневному свету. Ричарду это кажется довольно интересным ‒ вот так наблюдать за живым миром. Предыдущие сто двадцать три дня машина провела либо в разъездах, либо в участке, либо в доме детектива Рида, и все животные, за которыми приходилось наблюдать, заключались в голубях на проводах опор электропередач и в рыжем коте в квартире офицера. Дикая природа была недоступна. Но сейчас Ричард задумывается не об этом. Ведь, помимо самодиагностики, передовая модель серии RK старательно просматривает протоколы оптимальных моделей поведения в попытке найти хоть что-то, что поможет сгладить углы в общении с доверенным напарником и вступить на общий путь в направлении расследования. Но вот незадача: все протоколы, как один, требуют тщательного анализа личности, а именно этого Ричард словно бы намерено лишен. Единственное, что удается узнать, прокрутив в голове предыдущие дни ‒ это вредные привычки, ненависть к андроидам и странный диагностический медицинский документ с описанием таких повреждений, при которых образ жизни нормального человека невозможен. Ко всему, Ричард осознает ценность данного жилого участка. Вопросов становится больше. Откуда у детектива средства на столь дорогую недвижимость?.. и почему в отдалении от города? Едва ли не в лесной чаще, где водятся опасные хищники.
Волк, уже подошедший к забору вплотную, начинает принюхиваться к прутьям, то и дело, что косясь по сторонам. Серая покрытая пылью шерсть укладывается на спину волосок к волоску, образуя светлый полосатый рисунок. Была бы у Ричарда система оценочных реакций, и он бы наверняка подобрал более подходящий эпитет к представшей картине, но вместо этого андроид, сдвинув тонкие брови, едва поворачивает головой на крыльцо. Хищник замирает, почуяв движение.
Детектив Рид всегда казался Ричарду личностью неординарной, и все же даже к нему машине удалось найти подход. Молчи, делай все, что скажут, не мешай работать. И это все было легко исполнить, благодаря мелким индивидуальным психологическим деталям, которые удалось найти в довольно короткий срок. С детективом Вольф всё иначе: женщина явно скрывает что-то важное, и это заметно в её поведении. Сначала ‒ запрет стоять за спиной, что не дало Ричарду возможности исследовать терминал и телефон. Затем ‒ запрет на сопровождение детектива в магазин и больничный комплекс. Из-за этого машина упустила шанс на определение рациона питания и, что немаловажно, определение степени отношений между офицерами. Последним подозрительным запретом стал запрет на посещение дома женщины ‒ того места, где можно было бы собрать наибольшее количество данных для анализа и построения поведенческих реакций-эмуляций. Человек очерчивает свою личную зону комфорта, закрываясь от машины по всем фронтам. И это не цепляет ‒Ричарду в принципе все равно на психологическое состояние детектива, однако существенно осложняет работу, как программе адаптации, так и само расследование.
Волк, высоко подняв голову, словно бы призывает Ричарда к визуальному контакту. Андроид возвращается вниманием к зверю, без страха глядя в ясные, с черной окантовкой глаза. Это мгновение растягивается на сорок одну секунду, и волк, длительно зажмурив веки, просовывает голову между прутьев. Уши и шерстка сминаются, приглаживаются к вытянутой морде. Еще семнадцать секунд контакта, при котором никто из них не смеет моргнуть. Ричард уже кладет пальцы на дверную ручку, как животное, резво вытянув голову из забора и отвернувшись в сторону, прижимает уши. Он рычит. Негромко, Ричарду не хватает мощности слуховых датчиков, чтобы слышать этот утробный, угрожающий звук, но он видит, как трясется скалистая нижняя челюсть, как обнажаются клыки. В девяти метрах от животного скользит какое-то движение, и хищник срывается с места, прячась в лесной чаще.
Движение в чаще вновь возобновляется. Словно человеческий силуэт, но слишком темный и быстрый, чтобы успеть рассмотреть с такого расстояния. Дверца машины со скрипом отворяется, обдавая андроида утренним холодным ветром. Ричард ловко выходит из автомобиля и запирает за собой дверь, и полы белого пиджака взметаются вверх, обнажая черный кожаный ремень на крепкой мужской талии. На долю минуты RK900 замирает, не сводя тяжелого взора с лесной границы, и когда делает еще один шаг, хрустя мелкими камешками на дороге, между деревьев снова мелькает движение. На сей раз стремительное, словно ускользающее.
Анализ провести не удается. Слишком далеко и быстро! Высокий для животного объект вдруг мелькает в отдалении, проскакивая вдоль крайних деревьев, и Ричард тут же устремляется к забору, обходя высокое, богатое здание с резными балконами и окнами в пол с левой стороны. Объект движется, его тени отбрасываются на покрытые трещинами стволы высоких елей и пихт, и RK900 ускоряет шаг. Уже на заднем широком дворе, покрытым взошедшей зеленой травой, Ричарду удается уловить движение ноги между деревьев. Некий объект, мелькнув в последний раз, скрылся в лесном сумраке.
Прошло не меньше двух минут и семи секунд прежде, чем Ричард позволяет себе отвернуться от леса, оборвав анализ. Серые глаза, темные в приглушенных облаками утренних лучах, скользят взглядом по заднему двору. Высокий забор устремляется вперед, очерчивая пустое пространство среди темного, мрачного леса. Ветер продолжает качать еловые верхушки, вместе с ними в такт вздрагивает темная прядка волос на левом виске машины. Андроид не замечает, как та цепляется за внешний край темно-русых ресниц. Все его внимание сосредоточено на одном единственном строении у дальней границы участка.
Белая изящная арка с круглой вершиной смотрится посреди мрачной темноты леса слишком броско. Как предвестник беды, она, столь изящная и филигранная, покрыта грязью и пылью. Местами некогда белоснежная краска потрескалась и осыпалась на кусочки, обнажая потемневшую от времени древесину. Задумчиво окинув взглядом огромный дом кирпичного оттенка, Ричард решительно двигается вперед, и когда расстояние сокращается до половины метра, замирает на месте и хмурится.
Строение явно не первой свежести ‒ это заметно издалека, однако есть в нем что-то такое, что выдает не только естественную коррозию от ветра и влаги, но и антропогенное влияние. По правой резной колонне виднеются восемь аккуратных черных пятнышек, обугленных и обветренных. Мужские крепкие пальцы аккуратно ощупывают несколько, оставляя на подушечках черную золу. Те, что идут с самого низа, уже совсем блеклые, серые, выцветшие и выветренные. Но те, что бегут на уровне груди, более свежие. Ричард приподнимает руку, недоумевающе осматривая серые разводы на коже. Голубой диод тускло отдаются желтыми переливами, и танец этих двух сияний продолжается три секунды.
***
Встать с утра удается довольно просто. Стэн сквозь сон оповещает о шести утра, и я с удивительной легкостью, словно робот, сажусь на постель. Туман продолжает блуждать в голове, обволакивая мысли, но и этого достаточно, чтобы гулко врезаться о дверной косяк, с закрытыми глазами следуя в ванную. Штору я так и не задернула ночью. Бессонница вдруг охватила разум, за ночь пришлось встать на кухню как минимум четыре раза. Каждый раз я, не стесняясь своего довольно интимного вида в красной сорочке с черными кружевными краями, подходила к высокому окну и поглядывала на машину сверху вниз. Светодиодная повязка на крепкой мужской руке, что покоится на коленке. Сидит, и слава Ктулху. Указания выполняет.
Уже в ванной сбрасываю ночнушку и встаю перед зеркалом, готовясь принять душ. Смотреть на себя обнаженную в присутствии соседа в голове стало для меня нормальным еще в далеком семнадцатилетнем возрасте. Поначалу было нелегко, странно, непривычно, но уже через несколько недель Стэн показал себя совершенно не интересующимся женским телом носителем. Весь его запал в отношении организма просыпался, только когда дело касалось целостности. Как же он ругался и бастовал, когда я шла в салон татуировок… так и прошли ноги мимо, взятые под контроль компьютера, оставив меня без желанного рисунка на теле в виде змейки.
Стоять под душем позволяю себе не больше десяти минут. Воспоминания о первом времени принятия собственного тела с живущей в ней другой личностью выдернули из омута памяти еще один случай. Это сейчас я могу спокойно пробраться в койку к мужчине, не боясь реакции Стэна на происходящую бесовщину между двумя людьми. Первый же сексуальный опыт был сам по себе волнительным. Мне девятнадцать, ему двадцать семь. Статный мужчина с выражением глаз «я знаю себе цену». Недолгие, но красивые ухаживания, флирт, мои розовые от смущения щеки, но попытки выставить себя смелой и сильной, даже несмотря на отсутствие опыта. Стэн никогда не вмешивается в мою личную жизнь, поставив передо мной только одно условие: безопасность. И вот, я просыпаюсь рядом с мужчиной и вдруг, после непродолжительного томного разговора, начинаю покрываться красными пятнами от стыда. Мужчина лукаво улыбается, принимая это на свой счет, но ничего подобного. Краска на щеках вызвана механичным и одобрительным голосом в голове, с которыми мы давно ведем дружеские перепалки.
«Добро пожаловать во взрослую жизнь»
Неделю потом его игнорировала, а сексом больше не занималась примерно год.
Сейчас мне тридцать три. Юношеской наивности и невинности как небывало, жизнь кажется разными оттенками серого. Размышления об этом не оставляют меня, особенно когда я, высушив черные волосы, покидаю ванную и направляюсь на кухню под монотонный рапорт Стэна о диагностике за ночь. Температуры как не бывало, лейкоциты в норме. Это главное, что цепляет мое внимание за поглощением кружки кофе и остатков творожной холодной запеканки. Кухня просторная, выполненная в стиле темного мрамора, и это единственное место в доме, где стены не так сильно давят. Я не самая лучшая хозяйка ‒ в умениях числятся навыки готовки самых простых блюд, но кухня мне нравится не по причине тяги к плите. Просто именно здесь начинается мой день с чашки кофе, так приятно расслабляющей и в то же время пробуждающей. Не выпью кофе на своей кухне ‒ можно смело запихивать день собаке под хвост.
Выслушав рапорт Стэна, я доедаю запеканку и с некоторое время бездумно смотрю в тарелку. Кофе еще много, мыслей тоже предостаточно, и все они вязкие, тягучие, как смола. Впервые за всю жизнь я вдруг нарушаю свой утренний традиционный распорядок и, посетив коридор, где висит куртка, снова возвращаюсь за стол. Тихие стены отражают скрежет воспламеняющейся зажигалки, первая затяжка сдавливает легкие изнутри. Прикрыв глаза, отчего черные ресницы слегка щекочут щеки, я приоткрываю полноватые губы и выпускаю белый густой дым. Последний приподнимается вверх, поглощаясь чуть расширенными ноздрями. Непередаваемое ощущение легкости заполоняет жилы, одурманивая.
«Ты никогда раньше не курила в доме»
Что правда, то правда. Не понимаю подобных действий. Стены бывшей квартирки и этого дома никогда не видели сигаретного дыма, и я даже знаю, почему в этот раз решила нарушить свой принцип. Там, на улице, в собственной машине меня ждет настоящая проблема, отдающая головной болью из-за ярких бликов светодиодных ярлыков. Настроение паршивое, и оно остается паршивым, ведь сигареты затуманивают разум лишь на секунду. Настроение вновь портится к чертям собачьим.
‒ Времена меняются, ‒ новая медленная, но жадная затяжка обугливает кончик сигареты, и едкий дым, параллельно выпускаемый изо рта, заставляет прищурить глаза.
«Это не этично и не гигиенично. Если тебе не жалко своих легких, то хотя бы не порть свое жилье»
‒ Стэн… ‒ придерживая сигарету двумя пальцами, я этой же рукой устало тру лоб большим пальцем. Ноги самопроизвольно подтягиваются к груди, тесня меня на маленькой сидушке барного стула. ‒ У меня очень плохое настроение. Пожалуйста, не допекай.
И Стэн не допекает. Вместо этого Стэн вдруг воспроизводит одну из самых мною любимых творений Мэрлина Мэнсона. Первые звуки гитары звучат свободно и медленно, впрочем, вся песня «Бежать на край света» выполнена в нехарактерном для исполнителя стиле: мягком, душещипательном, раздирающим на клочки. Улыбка сминает мои губы, я прикрываю глаза, делаю новую затяжку и манерно выпускаю столб дыма по диагонали. Тонкие серые нити растекаются в воздухе над столом мраморного узора, создавая духоту в комнате. И так хочется, чтобы этот момент растянулся на тысячелетия, расплавил меня до костей, оставив только уголь и пепел вместо тела. Хочу тлеть так же, как эта сигарета, яркие рыжики которой на конце переливаются одноцветными искрами.
Кофе допивается в молчании, разве что я несколько раз прошу Стэна повторить произведение. Компьютер охотно соглашается, не смея торопить меня к выходу. А ведь поторопиться стоит.
Погода на улице хмурится, хоть солнце уже пробивает своими несмелыми лучами дорогу к верхушкам лесных деревьев. В этот раз я хватаю одежду практически не глядя, и в зеркале на меня смотрит женщина в темно-синих джинсах и бордовом свободном свитере. Увы, карман куртки был порван, а на шитье у меня просто не было сил. Придется все таскать в руках. Заплетенные на затылке волосы в хвост блестят, несколько коротких прядей бегут вдоль висков. Не хочется снова брать расческу в руки, и я взмахиваю на свое отражение ладонью. И так сойдет.
Наушник снова отправляется на свое законное место. Держать ключи от машины, зажигалку и пачку сигарет неудобно, но первое и второе можно хотя бы распихнуть по узким карманам денима. Третье придется таскать. Пистолет за поясом быстро прячется под свитер, и я, почувствовав волну мурашек по позвоночнику от холодного металла, выхожу из дома. В спину доносится приятный, женский голос интеркома, желающего приятного дня, дверь запирается на замок. И я стою на крыльце, широко распахнув голубые, искрящие страхом глаза.
Внедорожник пуст. Девятки нет.
Словно не веря в происходящее, я обхожу машину по кругу. Никого. Дверца скрипит, но было бы глупо считать, что андроид прячется на просторном днище машины. Он там не то что не поместится, ему и смысла этого делать нет.
‒ Эй, жестянка? ‒ захлопнув дверцу, я прокручиваюсь по кругу. Беспокойство вспыхивает в жилах и мышцы обмякают. Только не это… только не со мной… ‒ Стэн, ты видишь его?
«Увы, но нет»
Компьютер обеспокоен не меньше моего, в частности из-за внезапно участившегося пульса. Сердце настойчиво ударяет по ребрам, и вместе с этим стуком волна страха в желудке скользит по всему телу. Если с этой машиной что-то случится, с меня же столько шкур спустят, на всю жизнь запомню!
‒ Жестянка? ‒ едва ли не прокричав это, я делаю несколько шагов к воротам, осматривая их. Ничего. Закрыты, следов взлома нет. Сердце снова настойчиво ударяет по ребрам, наливая ноги слабостью. ‒ Ричард?!
Его имя с моих губ соскальзывает прежде, чем я позволяю себе осознать это. Оказывается, оно не такое противное на вкус, особенно теперь, в предчувствии беды. Сорвавшись на тяжелое дыхание, я сминаю несчастную пачку сигарет практически в кулак и торопливо иду вдоль забора по периметру здания. Не мог он просто взять и исчезнуть! Дверь в дом была всю ночь закрыта, а значит, провалиться сквозь землю он не мог! Остается только надеяться, что у машины не поехали шарики за ролики, ну или не выросли крылья.
Уже за углом здания я вижу высокую, знакомую фигуру. Белый пиджак с надписями на спине режет глаз на фоне уже ставшей серой от времени арки. Ричард, почувствовав движение, поворачивается ко мне полубоком. Его вскинутые брови и спокойный взгляд намекает на то, что андроиду невдомек, почему я пылаю раздражением, стискивая кулаки и приближаясь, как торнадо.
‒ Какого черта ты здесь делаешь? ‒ без злости, но с намеком на негодование спрашиваю я Девятку, остановившись в двух метрах. Чувство неприязни возвращается, вытесняя недавний страх, и меня посещает неприятная мысль о допущении этой эмоции по отношению к Девятке.
‒ Вы не запрещали покидать автомобиль, ‒ мирно отвечает Ричард. Мужские крепкие руки сцепляются за поясницей, Девятка отходит в сторону, открывая мне обзор на арку. Только сейчас я кидаю на нее взгляд. Тяжкий, щекочущий нервы ком в груди сворачивается, и злость напрочь покидает разум.
Как же противно на нее смотреть… как же упоительно на нее смотреть… так много эмоций и фрагментов в памяти вспыхивают яркими красками на фоне пережитого страха и ярости. Сдвинув брови вместе, я сжимаю губы в тонкую полоску. Холодный утренний ветер обдает ароматами хвои, и в этом омуте из дурманящих запахов я нащупываю нотки цветов, приятных духов, искрящегося шампанского. Первая сигарета была выкурена у изножья этой арки. Она же и оставила первый след на белой, тогда еще идеально выполненной архитектором резной колонне. Что это был за день?.. а какой день сегодня?..
‒ Могу я поинтересоваться, детектив Вольф? ‒ бесцветный голос Ричарда доносится словно бы издалека, и я, не в силах оторвать взгляд от арки, почти шепотом даю согласие. ‒ Ваша резиденция используется, как арендный участок для торжественных мероприятий?
Знаю, куда он ведет, но не хочу его прерывать. Каким бы тупым я не считала жестянку, он все-таки машина-детектив, и потому наверняка отдает себе отчет о глупости этого вопроса. Я в дом никого не пускаю, а тут сдавать кому-то в аренду… да и общий вид арки дает понять, что ею никто не пользуется. Для меня эта вещь все равно что печальное упоминание о прошлом. Напоминание о том, куда мне больше никогда не стоит соваться.
‒ Данная арка предназначена для торжественных обрядов, в частности выездных регистраций гражданского брака, ‒ последние слова отзываются новой пульсацией кома в груди. Поспешно облизнув шероховатые губы, я хмурюсь. Ни одна мышца не желает двигаться. ‒ Ваша фамилия Вольф, она же является предписанной вам при рождении.
Ричард выжидает паузу, и я, чуть повернув голову, смотрю на него искоса сквозь приспущенные веки. Еще вчера в участке андроид смотрел с некоторым триумфом, испытывая мои нервы на прочность, сейчас же Девятка не выражает ни единой эмоции, точно бы данная информация была бы ему интересна исключительно в рамках адаптации к моему поведению. Снова пытается прощупать почву, снова старается выстроить модель гармоничных, оптимальных для работы отношений. И я бы, может, даже позволила ему знать некоторые детали своего прошлого, если бы не яркий, синий треугольник на груди, такая же яркая повязка и тусклый голубой диод. В серых глазах, темных и проницательных, искрит вежливый неозвученный вопрос, осанка как и всегда тверда, как камень. Самая обычная машина, просто изящно выполненная, слишком близкая по поведению к человеку.
Стэн молчит. Не нарушает мыслительной бури в голове и без его голоса сейчас там хватает звуков. Тело словно сковывает ледяным одеялом, и виноват в этом не холодный ветер.
Не получая от меня ответа на немой вопрос, Ричард привлекает мое внимание наклоном головы. До этого устремленный на треугольник взгляд обретает ясность, и я тревожно смотрю в его лицо. Странно… андроиду удается смотреть на меня с неким почтением, и даже низкие брови и глубоко посаженные глаза перестают играть привычной враждебностью.
‒ Смею известить вас, что до начала смены осталось двадцать четыре минуты и пять секунд. В районе Деймонда образуется пробка из-за столкновения грузоподъемной машины с легковым автомобилем, что увеличивает время прибытия в участок на неопределенный промежуток. Если вы готовы покинуть дом, то сейчас самое время это сделать.
Вновь облизнув губы, я туманно киваю головой. Вот только покидать дом я пока не хочу, пока не узнаю дату нынешнего дня.
‒ Жди в машине, ‒ резко, но мягко бросаю я слова на ветер. Ричард не двигается, все так же искря серыми радужками в тусклом свете покрытого пеленой неба. Черные зрачки обеспокоенно перебегают по моим глазам, вкрадчивый голос полон понимания: он затронул за живое.
‒ Детектив?
‒ Я же сказала, жди в машине, ‒ сжатые кулаки, в одной из которых хрустит несчастная пачка, выдают мое нетерпение. Андроид немедленно выпрямляется и встречает раздраженный, пылающий взгляд голубых глаз. ‒ Какая часть слов тебе не понятна?
Внимательный взгляд машины на долю минуты цепляется за наушник в ухе, и андроид уходит, резво разворачиваясь на девяносто градусов. Только когда приглушенные шаги по траве скрываются за шумом ветра, я несмело подхожу ближе к арке и прикладываю дрожащие пальцы свободной руки к потрескавшейся краске. Несколько частичек тут же остаются на подушечках, прилипшие из-за холодного пота. Ровные круглые пятнышки бегут снизу вверх. Каждая из них отдается тоской внутри, каждая вызывает чувство горечи во рту. Стэн всегда считал мое желание сохранить эту выполненную на заказ восемь лет назад конструкцию чем-то странным, неправильным, в частности из-за того, как трещит по швам душа при виде этих белых колонн. Но я не смею ее снести. Это как крест. Пять лет арка хранилась на территории особняка Дитфрида, не покидая своего законного места. Брат так сильно удивился, когда я попросила ее оставить. И еще сильнее удивился, когда я забрала ее с собой в новый дом. Это как собственный крест, проклятье, с которым не хочется прощаться из-за до одури болезненных воспоминаний.
‒ Какой сегодня день, Стэн? ‒ шепот уносится ветром, но его достаточно, чтобы компьютер меня расслышал. Разжав кулак, я с тоской смотрю внутрь пачки. Осталось всего две целые сигареты.
«Пятница, двадцать второе апреля две тысячи тридцать девятого года», Стэн на некоторое время замолкает, явно ожидая следующих действий. Когда сигарета выуживается и заключается в зажатые губы, компьютер аккуратно произносит,
«сейчас нет на это времени, Луиза».
‒ Для традиций всегда есть время, ‒ зажигалка настойчиво отказывается вспыхивать, оставляя в воздухе одни лишь искры.
***
Ричард уверенно идет вперед, сминая мужскими полуботинками зеленую мокрую траву. Края штанин его брюк намокают, но Ричард не обращает внимания на эти мелочи. Он получил четкие указания от детектива, впервые не возымев желания перечить ему. И все же андроид, достигнув угла дома, застывает. Ричард медленно поворачивается к оставшейся позади арке и женщине боком, открыто наблюдая за ее действиями.
Все больше вопросов. Все меньше ответов. Детектив Вольф, чьи черные волосы в хвосте подрагивают от порывов ветра, затягивается сигаретным дымом, распыляя маленький уголек, и, отстранив сигарету от лица, задумчиво рассматривает бледные искорки. До датчиков доносятся слова, но машина, завороженная безосновательными действиями детектива, не вслушивается. Ведь Луиза, облизывая губы, подносит едва тронутую сигарету к посеревшей колонне и вкручивающим движением плавит краску, оставляя аккуратное черное пятнышко чуть выше остальных.
Голубой диод машины на мгновение приобретает закручивающийся желтый блик, обозначающий переработку информации, но Ричард не видит в этом действии ничего, что могло бы хоть как-то открыть личность человека. Напротив. Еще больше вопросов. Еще меньше ответов.
Хмурясь от пустого анализа произошедшего, Ричард деловито поправляет пиджак, как бы стараясь показать самому себе, что ситуация под контролем. Вскоре он возобновляет маршрут, приближаясь к покрытому каплями ночного дождя автомобилю.
***
Ведущий по радио извещает о скором повышении температуры, и я верю ему. Апрельское время всегда такое разное, такое непонятное, непостоянное. Тонкая пелена облаков начинает рассеиваться, солнечные лучи тут и там проскальзывают в просветы, оставляя в воздухе сияющие вертикальные столбы. От лицезрения подобного складывается чувство, будто на землю сходит божественный свет, и сам Иисус решает вернуться к людям, дабы увидеть плоды трудов своего Отца. Даже забавно наблюдать, как перемещающиеся облака резко обрывают золотистые линии. Иисус, видимо, взглянув на творящееся дерьмо, решает не выходить сегодня на улицу.
Пробка в одном из районов оказывается длинной. Приходится постепенно петлять по кварталам, время от времени раздражающе сигналить другим водителям, пытающимся проскочить и объехать по бордюру. В ином случае я бы не стала возмущаться, но на узких квартальных дорогах внедорожнику не развернуться, и потому каждая такая попытка спешащих машин становится едва ли не катастрофичной для черной лакированной поверхности автомобиля. Царапины ‒ не самая страшная проблема в жизни, и все же не хочется тратить последние деньги на неожиданный ремонт.
Исполненный с утра долг перед двадцать вторым апреля отпускает душу. На удивление мне даже легко вынести соседство машины, что совсем недавно напугала своим отсутствием. Еще там, у крыльца, в голове мелькали возможные суммы, которые будут с меня взяты за пропажу передовой модели, и они настолько пугают в своих нулях, что уже за рулем я решаюсь больше не оставлять Ричарда на улице в машине. Пусть сидит в гостиной, уж это я перетерплю.
Первые десять минут поездки длятся в тишине. Одна оставшаяся сигарета убрана за ухо, цепляясь своим кончиком за черные волосы у виска. Телефон стоит в стойке приборной панели, белыми цифрами извещая о скором начале смены. Раздумья на тему ежегодной традиции и утреннего инцидента с пропажей захлестывают, но уже через мгновение я вырываюсь из мыслей из-за безэмоционального, спокойного тона машины, сидящей рядом.
‒ Я не пожелал вам доброго утра, детектив, ‒ расслабленные мужские ладони накрывают коленки в черных джинсах, что слегка разведены в стороны. Ричард без особого интереса наблюдает за дорогой, лениво хлопая ресницами. ‒ Прошу прощения. Это бестактно.
Мои черные брови ползут вверх не то от удивления, не то от желания хихикнуть. Я тут едва инфаркт не словила из-за внезапного исчезновения жестянки, а он рассуждает на тему своей тактичности? И почему это вызывает у меня истеричный смех, который я всячески пытаюсь сдержать? Андроид замечает спектр разношёрстных эмоций на моем лице. Его взгляд искоса задает немой вопрос, и я, на мгновение отпустив руль, вскидываю ладони в стороны.
‒ Ты и впрямь думаешь, что меня волнует, пожелал ты мне доброго утра или нет?
‒ Возникновение оптимальных взаимоотношений между людьми возможно при условии использования уважительных речевых оборотов, скрашенных чувством беспокойства, ‒ Ричард, проговаривая это медленно, возвращает взгляд на дорогу. Маленький Nissan Juke пытается вытеснить меня к обочине, что сопровождается моим недовольным ударом по сигнальной кнопке. ‒ К тому же подобные пожелания увеличивают шанс продуктивности человека в течение всего дня. Людям важно ощущать себя значимыми в глазах других, даже с помощью данных формальных обращений.
Его слова отдаются едким чувством обиды внутри. Коннор ‒ андроид под руководством лейтенанта ‒ всегда был приветлив. Сейчас никто не признается, но тогда всем нравилось видеть улыбчивую и вежливую машину в участке. Пока остальные патрульные роботы молча стояли в сторонке, имея строгие поведенческие рамки, RK800 мог спокойно пожелать удачного дня или справиться о самочувствии какого-либо работника. И тогда это казалось таким приятным,
таким живым, таким милым… а теперь я узнаю, что это очередной программный просчет в целях повышения эффективности рабочего процесса. Обидно, до тяжести в груди неприятно.
Сжав поплотнее руль, я стараюсь стряхнуть навалившиеся мысли. Одна единственная во всем участке, кто никак не может смириться с произошедшим; кто никак не может забыть раздирающие сердце до последнего сосуда кадры, присланные «Киберлайф» как отчетность о проделанной Коннором работе. Обвинять было некого. RK800 деактивировали, утилизировали, но этого мне кажется мало, как и многим другим. Разве что эти другие давно смирились и отпустили трагедию, я никак не могу справиться с этим. И мне казалось, что ненавидеть и злиться на Девятку так просто и легко, но случившееся утром показывает, что даже к нему я могу испытывать эмоции, не схожие со злостью. Пусть эти эмоции и вызваны страхом получить по тыкве, все же существенно облегчают душу, одновременно с этим утяжеляя ее в разы.
‒ На кой черт ты вышел из машины?
Ричард не смотрит на меня. Миновав случившийся затор на дороге только спустя пятнадцать минут, я позволяю себе откинуться на спинку кресла.
‒ Зрительные датчики заметили движение в тени деревьев, ‒ рапортующий голос звучит уверенно, но чуть приглушенно. Это мне кажется странным, и я мимолетно кошусь на машину подозревающим взором.
‒ Животные?
Чувствую, как Стэн равняет мою руку, уложенную на руле, и машина чуть поддается влево. Приходится перебегать взглядом с дороги на андроида, чей облик как всегда свеж и самоуверен. Ричард оборачивает ко мне голову, пронзая душу черными, расширенными от недостатка света зрачками. На мгновение мне кажется, что в глубине бликуют линзы, совсем как у дикого зверя в сумраке, но то лишь мое воображение.
‒ Волк.
Информация не удивляет. Сидя на крыльце дома, я столько раз слышала вой зверя в лесной чаще, что уже перестала реагировать на наличие опасного хищника по соседству. Однако само животное никогда за три года не выходило к дому, а если и выходило, то в мое отсутствие. Волка я видела лишь раз, в детстве, в одном зоопарке открытого типа. Но то было практически одомашненное животное, ласково тянущее к людям морду. Диких зверей встречать не доводилось.
‒ Странно… ‒ протянув это слово, я возвращаюсь вниманием к улице. Поток машин существенно поредел, позволяя разогнаться до максимума. ‒ Столько раз слышала его вой, но никогда не встречала у своего дома.
‒ Животное реагирует на тепло, стараясь избегать прямого контакта с более опасным хищником, детектив. По крайней мере, не на своей территории.
Озадаченно хмыкая, я прикусываю губу. Даже и не знаешь чему удивляться. Тому, что Ричард назвал меня опасным хищником на своей территории, или тому, как холодно он это проговорил. Второе, конечно, не такое странное, как первое.
Не проходит и секунды, как салон пронзает входящий звонок телефона. Приятная заводская мелодия устройства из колонок автомобиля прерывает вещание ведущего. От резкости я даже вздрагиваю, и это происходит повторно, стоит только на экране отобразиться контакту брата. Ричард без интереса скользит взглядом по экрану телефона. Последний тут же гаснет, обрывая мелодию, когда я судорожно отклоняю звонок.
Тишина воцаряется ненадолго. Повторный дозвон не заставляет себя долго ждать, но и он отключается под мое рваное, раздраженное бормотание в стиле «некогда мне, отстань». Мое поведение отмечается Ричардом, ведь уже на третий спущенный звонок андроид без стеснения смотрит на меня открыто, удерживая каменное выражение лица.
‒ Вы не желаете ответить на звонок, детектив?
Его спокойный, ни на что не намекающий ровный тон на долю минуты выбешивает меня, но я молчу, злобно сверкая глазами. Когда телефон отражает контакт Дитфрида и на пятый раз, указательный палец порывисто отправляет звонок на наушник. Разговаривать с братом сейчас совсем не хочется, тем более в присутствии жестянки. Мало ли чего он там своими датчиками расслышит.
Как только вызов принимается, я поспешно обрываю мужской голос, в привычно дурманящей манере растягивающий приветствие в виде «Здравствуй, сестра».
‒ Фрид, если я сбрасываю звонок, значит, не могу разговаривать, ‒ грубить брату не пристало, но я все же выражаю свое недовольство, цедя слова поджатыми губами. Все тело напрягается от этого звонка, и андроид рядом замечает тревогу. Радует, что понимает ‒ лучше ничего не говорить.
‒ Уверен, что причины сбросить мой звонок у тебя веские, но я все же хотел бы…
‒ Фрид, ‒ едва ли не гаркнув имя, я заставляю мужчину замолкнуть. Участок уже показывается на том конце улицы, как и граница моего терпения.
Несколько секунд сохраняется тишина. Знаю я, зачем он звонит. Хочет напомнить о диагностике. Вот только говорить о ней в присутствии андроида ни в коем случае нельзя. Последний и так бросает на меня взгляд искоса, после чего демонстративно отворачивается к окну, как бы показывая свою непричастность к разговору. Это не обнадеживает.
‒ Ты не одна, верно?
Дельное спокойствие Фрида раздражает, и я, забывшись, киваю головой. Только через мгновение, заворачивая на серую, полупустую парковку, вспоминаю, что брат не видит моего лица.
‒ Верно.
‒ Будь добра, как только освободишься ‒ оповести меня об этом.
‒ Без проблем.
На эмоциях я срываю наушник и шумно отбрасываю его на полку в панели. Воцарившееся молчание кажется мне тягучим, неприятным, точно Ричард стал свидетелем чего-то личного. Впрочем, так оно и есть. Заговорил бы Фрид о диагностике, и машина наверняка бы уловила странности в его словах. Хочется отдать должное: Ричард молчит, глядя строго перед собой.
«Было очень близко…», приглушенно замечает Стэн, внося в мое напряжение еще больше тревоги. Мог бы и смолчать, а не заставлять меня ввергаться в новую волну страха.
Полицейский участок не пустует. Припарковавшись в полном молчании и направившись в здание департамента (непрерывно испытывая дрожь от стального взгляда в спину), я даже не смотрю назад. Знаю: он идет за мной следом, держа каменную осанку и надменно приподнятый подбородок. На мгновение в холле словно бы воцаряется тишина при нашем появлении, но на деле это происходит только в моем воображении. Единственными, кто несмело бросает в нашу сторону взгляд, являются Аарон Лоуренс в том же темном костюме и регистраторы у стойки. Но я не обращаю на них внимания, сжимая телефон в руке. Только легкое ощущение сигареты за ухом позволяет мне не сорваться злостью на весь участок, проклиная неприятности и неудобства, что подарил Фаулер.
Мало того, что отнял мое дело и чужое впихнул, так еще терпи машину рядом с собой двадцать четыре часа в сутки и шкерься по углам каждый раз, когда нужно заняться собственным здоровьем. Не день, а сплошная трагедия какая-то.
Усевшись на стул, я закрываю глаза и разминаю шею круговыми движениями. Как же все болит… как же все ноет от этих извечных передряг. Так бы и уселась сейчас на диване напротив телевизора, обсуждая со Стэном какую-нибудь детективную драму. Что-то подсказывает, что близкое положение Ричарда не даст мне отныне разговаривать с компьютером в любой нужный мне момент, и от этого становится тоскливо.
Компьютер выходит из режима «сна», бумаги на столе сгребаются в правую сторону. Они не мешают, но потребность таким образом показать свое нежелание работать играет. Сонно зевнув, я облизываю губы и уже хочу уйти всем вниманием в бесцельное блуждание по базам данных, как тут же понимаю, что стоящий рядом стул для посетителей пустует. Одного тяжелого взгляда за плечо хватает, чтобы найти невозмутимого Ричарда, возвышающегося меньше, чем в метре. Андроид под пристальным, суровым взглядом голубых глаз сдвигает брови и, поджав губы, усаживается на стул.
Первые тридцать минут проходят в молчании и бездействии. База данных скучна, впрочем, как и всегда, участок опустевает, и теперь за соседними столами остается всего несколько человек. Тоскливый взгляд на стол Рида подогревает скуку, так и хочется увидеть там человека, как всегда закинувшего ноги на рабочее место и тыкающего в телефон. Не то, чтобы соскучилась. Мне нужно выпить не меньше двух бутылок текилы, чтобы начать по ком-то откровенно скучать, не испытывая сексуального желания. Но вчерашний вид мужчины и впрямь напряг, испугал. Некогда уверенный и, кажется, не убиваемый человек вдруг оказывается закован в больничном крыле. Переживание выедает меня, как если бы на его месте был Фрид. Конечно, за последнего я бы волновалась сильнее, и все же сходное чувство братства не покидает.
Пока мой взгляд задумчиво цепляется за место, в проходе между столами показывается знакомый силуэт. Тина Чэнь идет быстро, придерживая пальцами правой руки кобуру на бедре, и мне хватает времени, чтобы вырваться из раздумий и успеть сцепить пальцы на ее запястье, не вставая с рабочего места. Патрульный хмурится, но тут же расслабляется, когда видит меня.
‒ Тина, все нормально? ‒ я тревожно окидываю ее тяжелое дыхание взглядом, в конце концентрируясь на зеленых глазах.
‒ Мы вчера поймали скупщика, но Кевин ночью при перевозе смог сбежать, ‒ женщина старается говорить спокойно, однако черные расширенные от норадреналина зрачки блестят яростью. ‒ Чувствую, что все это уходит куда глубже, чем просто украденные драгоценности.
Не смея больше держать офицера на пути к работе, я разжимаю пальцы и позволяю ей устремиться на выход. Ступор освобождает разум только через секунду, и в который раз за утро я проявляю чудеса скорости, крикнув патрульному на весь холл:
‒ Тина, держи меня в курсе!
Неоднозначный взмах указательного пальца вверх дает понять, что Чэнь услышала. Увы, но этого мало, чтобы успокоить душу. Пока я тут сижу, давясь злостью на весь мир, мое же расследование закручивается по спиральной, углубляясь все больше и больше в странности и непонятные детали. Каким же дураком надо быть, чтобы сбежать из-под носа офицеров.
‒ Вас расстроило это, не так ли? ‒ отрешенно взглянув на Ричарда, я в немом вопросе сужаю глаза. Взгляд андроида не жесткий, спокойный, каким и должен быть взгляд машины, и все же Ричард многозначительно зрачками указывает на мои руки, заставив темные ресницы вздрогнуть. Я следую за его взором, после чего устало закатываю глаза. Видимо, размышления об уже чужом деле настолько сильно увлекли, что я даже не заметила, как вытащила сигарету и раскрошила ее прямо на столе. ‒ Должно быть, неприятно лишиться расследования и наблюдать, как оно стремительно развивается под чужим руководством.
Хочется поязвить, ответить в своей привычной манере, назвать андроида жестянкой и заткнуть рот, но настроение и так паршивое, чтобы еще с кем-то препираться. Стряхнув табачные крошки на пол под безучастным взглядом RK900, я устало вздыхаю и откидываюсь на стул.
‒ Если ты сейчас пытаешься меня задеть, то у тебя это получается, ‒ даже странно признаваться в подобном самой себе. Еще страннее признаваться Девятке. В его взгляде так же мелькает нечто недоступное, как будто машина удивляется столь неожиданному повороту. ‒ Как будто отобрали конфету у ребенка.
Ричард на мгновение хмурится, возвращая взгляд на вход, где скрылась Чэнь. В холле воцаряется относительная тишина, нарушаемая редкими звонками и перешептываниями коллег. Даже Фаулер спокойно сидит себе в своем кабинете, перебирая какие-то документы. Весь его стол завален папками и бумагами, видимо, старается привести участок в порядок перед предстоящей инспекцией.
«Вынужден похвалить тебя, Луиза», в механичной заломинке голоса Стэнли звучит некое благоговение, как если бы я только что кинулась в горящий дом спасать котенка.
«За четыре часа и двадцать одну минуту ты ни разу не оскорбила RK900. Я могу смело гордиться тобой».
Забывчивый смешок сходит с моих губ, заставляя по инерции вздрогнуть всем телом. Указательный палец перелистывает экран монитора, ударяя по сенсорной кнопке, все действия мои туманны и погружены в очередные раздумья. Я по-прежнему не хочу ничего делать. По-прежнему не испытываю к Девятке что-то, кроме раздражения и желания исправить сходство с Восьмеркой. По-прежнему не питаю желания заниматься расследованием Рида. Но у того, кто сидит напротив, совсем иные планы.
‒ Детектив, ‒ спустя двадцать минут очередного безделья, Ричард чуть склоняет голову, не сменяя ученической позы. ‒ Вы позво…
‒ О, боже мой, давай договоримся, ‒ дрожащие от раздражения пальцы натирают пульсирующие виски. Если он еще раз попросит у меня разрешение на вопрос, я точно застрелюсь. Откуда в нем столько такта? «Киберлайф» явно перестарались с этой безупречной оболочкой горькой конфеты. ‒ Хочешь задавать вопрос: задавай. Хватит уже спрашивать у меня разрешение, начинает раздражать.
‒ Уточнение относительно вашего дозволения интересоваться вашей же личностью является обязательным для поддержания уважительного разговора, ‒ андроид парирует так быстро, как будто заготовив ответ заранее. Видимо, не я одна прошу его перестать спрашивать разрешения, уверена, Рид покрывал его отборными матами. Уж он-то безумно не любит излишнюю вычурность в общении. ‒ Но вы можете уточнить категории тех вопросов, на которые сможете ответить без ощущения дискомфорта.
‒ Просто задай уже свой сраный вопрос, парень.
Оборвав этот прекрасный высокоинтеллектуальный монолог, я устало складываю руки на груди и взглядываю на машину сквозь прикрытые ресницы. Уж с такой реакцией он наверняка сталкивается не в первый раз. Потому, не меняя каменного выражения лица, возвращается к изначальной точке нашего удивительного разговора.
‒ Вы вновь не желаете заниматься расследованием, верно?
И почему же я ни капли не удивлена, слыша этот вопрос? Поджав губы и вскинув плечи, я отрицательно качаю головой. Рядом сидящий детектив с напряжением посматривает в нашу сторону, при этом косясь на кабинет капитана.
‒ Нет.
Ричард отвечает не сразу. Монотонно хлопая ресницами, он прошибает меня тяжелым, перебегающим взглядом, и пока глаза его наполняются готовностью вытащить меня из моего панциря, само лицо ничего не выражает. До чего важная и необычная способность, особенно для машины: говорить исключительно глазами. По телу так и бегают мурашки от визуального обещания доставить проблемы.
‒ Я понимаю, у вас присутствуют проблемы личностного характера, детектив, ‒ Ричард начинает аккуратно, слегка качнув головой, отчего темная прядь волос скользит по виску. Я ненароком цепляюсь вниманием за это движение, мысленно ругая себя за слабохарактерность. ‒ Но вынужден отметить, что подобные проблемы должны решаться за территорией полицейского участка. Здесь вы лишаетесь статуса «человек», приобретая профессиональные обязанности.
‒ Я человек всегда и везде, машина. А твое дело сидеть и не вякать, если об этом просят. Тем более, что для тебя ничего кроме твоего вшивого задания не существует, ‒ показательно ткнув в его сторону пальцем, я откидываюсь на стул. Визуальный контакт длится слишком долго для приличного, такими гляделками я пользовалась разве что в баре, при поиске приключений на ночь. Но там было озорство, флирт. Здесь накатывающая злость и негодование.
‒ Ваше дело ‒ заниматься расследованием. Но вы отказываетесь выполнять свой прямой долг, отдаляя меня от цели.
‒ Я тебе не Рид, жестянка, ‒ буквально слышу в голове усталый вздох Стэна, что недавно похвалил меня за отсутствие оскорблений. ‒ И не собираюсь плясать под чью-то дудку, тем более под твою. Тебе бы только задачу выполнить, больше в башке твоей ничего нет и никогда не будет. Хочется продвинуться в своем расследовании? ‒ не сводя злобного взора с черных зрачков, я уверено киваю головой в сторону выхода. Но Ричард не смотрит на стеклянные двери. Он так же продолжает пронзать меня грозовыми стрелами, ярко отсвечивая голубым диодом на виске. ‒ Вон там выход. Можешь быть свободен.
Секунды ли прошли или минуты, но мы и впрямь не сводим друг с друга взора. Я пропитываюсь злостью, покрываюсь красными пятнами от бушующей ярости и не понимаю, как могла утром испытывать страх за этого Дьявола? Может, играет воображение, но его серые зрачки, искрящиеся серебром в озарившем участок солнечном луче, сверкают раздражением. Красиво, а главное, как много перспектив на возможную утилизацию машины в результате отклонений.
‒ Увы, но я не могу продолжить расследование без вашего присутствия, ‒ мужские пальцы на коленках напрягаются, словно бы в желании сжаться в кулаки. ‒ Если вам так досаждает перешедшее под вашу ответственность дело, то можете уведомить об этом капитана Фаулера через письменное заявление, детектив Вольф.
И снова, это грубое звучание родной фамилии, едва не дошедшее до стадии шипения. Я вскипаю от злости, осознаю постепенно умолкающие разговоры в участке. Для окружающих мы как два тигра, которые вот-вот разорвут друг друга на части, и мне нравится это сравнение, потому что тигр здесь я. Ричард ‒ всего лишь плюшевый муляж полосатого зверя, который не сможет ответить мне агрессией.
Казалось бы, что может быть проще: написать отказ и распрощаться с машиной раз и навсегда. Вот только добровольный отказ пойдет в историю карьеры, а этого мне хотелось бы в меньшей степени. Рейтинг детектива тут же падает на фоне остальных работников, вместе с ним падает и серьезность доверенных дел. Лучше я дожму Фаулера до такого состояния, что он будет вынужден самолично передать мое дело другому. Устная репутация будет испорчена, но зато папка с личной историей не пострадает.
‒ Щелкунчика точно не должно касаться, как именно я буду избавляться от дела. Или ты хочешь обсудить со мной варианты?
Произнеся последнее с самой милой улыбкой, на которую способна моя почти зажившая, но все еще треснутая губа, я склоняю голову и вскинутыми бровями выказываю свое внимание. На этот раз Ричард и впрямь сжимает кулаки, чуть прищурив глаза. Яркие, голубые блики смешиваются с тусклыми желтыми переливами, и, господи, какое удовольствие мне доставляет этот вид! Ричард словно не знает, как ему реагировать, как отвечать на бессвязные эмоции человека, который с одной стороны улыбается, а с другой явно выражает злость! Так бы и сидела весь день, наблюдая за его стремительно перебегающим по мне взглядом!
‒ К сожалению, я лишен системы оценивания поведенческих реакций человека, ‒ Ричард, копируя мою манеру, мягко улыбается, говоря с непривычной для него теплотой. Кулаки продолжают покрывать крепкие, мужские колени, и вроде бы участок полнится шумом от звонков и перешептываний с мимолетными взглядами в нашу сторону, но ни он, ни я этого словно не замечаем. Настолько сильно моя же ненависть обволакивает нас со всех сторон, накрывая душным одеялом. ‒ Но если бы имел такую способность, то непременно использовал бы в вашу сторону такой эпитет, как «безответственность», детектив.
Сам себе противоречит. И так хочется этим ткнуть, но его замечание во мне сейчас играет бурей эгоистичных, красных красок. Сжав губы в напряженной улыбке, я слышу в голове настороженное
«Луиза, спокойно» и, не сменяя приторно-ласкового тона, мягко проговариваю:
‒ Не помню, чтобы я просила неисправную игрушку проводить психоанализ моей личности.
На этом точка кипения достигает максимума. Ричард не выдерживает, уже во всю бликуя ярким, солнечным светом диода. Быстрый подъем машины со стула, сопровождаемый характерным шумом отодвигающихся ножек, отдается внезапным молчанием во всем участке. Молчания нет разве что в моей груди, где сердце в ярости бьется о ребра и требует выхватить что-то тяжелое с соседнего стола. Так и подмывает обернуться, дабы заприметить объект для катапультирования.
Ричард не отрывает от моих глаз ледяного, пробирающего до мурашек взора. Солнце покидает участок, и теперь серые радужки темнеют, теряя границы с черной окаемкой. Нас отделяет меньше метра, ведь уже в следующее мгновение мужские, крепкие ладони упираются о довольно низкий для Ричарда стол. Андроид нависает над рабочей поверхностью, спуская белые полы пиджака вниз. В образующейся тьме черной рубашки я мельком различаю тусклый, едва пробивающий плотную ткань желтый блик.
Ненависть сменяется напряжением. Буквально вдавившись в спинку стула, я все так же смотрю в глаза машины, оказавшейся на опасно близком расстоянии. Как же от него пышет жаром. С какого перепуга он вообще такой теплый? Перегрев системы?
‒ Да, детектив, ‒ несмотря на свою опасную позицию, Ричард говорит мягко и простодушно. ‒ Для меня действительно в приоритете стоит моя задача, полностью посвященная расследованию. И я отдаю себе полный отчет о своих обязанностях, в то время как вы отказываетесь мыслить разумно. Но я не обязан идти у вас на поводу в ущерб своей цели, ‒ каждое слово сопровождается прищуриванием глаз, легкими кивками головы, даже вздёргиванием уголка губ, точно он получает удовольствие от моего разгневанного вида. Ричард наседает все больше, распыляя огонь ярости в моей груди, отчего мышцы на руках принимаются наливаться тяжестью в предвкушении драки. ‒ Поэтому если вы так боитесь писать письменный отказ на дело, то это сделаю я. Искренне надеюсь, что это не сильно испортит вам карьеру.
«Луиза, твое сердцебиение…»
Стэн обрывается, так и не оповестив меня о скачке артериального давления. С шумом вскочив со стула, я молниеносным взглядом нахожу самый тяжелый и доступный для руки предмет на стоящем позади столе, хватаю его и безмолвно отправляю в полет, прямо в ненавистное лицо машины. Ричард отклоняется в сторону, но тут же возвращается в прежнее положение, шурша полами пиджака по столу. Предмет, что оказался чужой керамической кружкой, пролетает через весь зал и врезается в лестницу, ведущую в кабинет Фаулера, разбиваясь на осколки. На этот раз все шумы в участке стихают, даже регистраторы выбегают из приемной в холл, дабы оценить ущерб.
‒ Скажи еще что-нибудь, сраная жестянка, и будешь собирать свои винтики рядом с этой кружкой, ‒ собственное рычание буквально пробирает меня до дрожи. Сердце яростно ухает, подпрыгивает и разносит горячую кровь по сжатым кулакам, затвердевшим мышцам. Так и хочется залепить этой суровой морде с прищуренными глазами. Но вместо этого могу только смотреть на него, не желая проигрывать визуальный хищный контакт.
Как жаль, что нас прерывают, подавляя разбушевавшийся огонь ушатом ледяной воды в лице вышедшего на лестницу капитана.
‒ Луиза! ‒ крик словно бы выдергивает холл из транса, и коллеги возвращаются по своим делам. ‒ В кабинет! Живо!
«Прощай, карьера… а я так надеялся сделать тебя лейтенантом…»
Ричард манерно выпрямляется, по очереди отлепляя ладони от стола. Его пиджак возвращается на место, скрывая ставший голубым блеклый кружок. Ненавижу ублюдка. И теперь уже не за одно только сходство с Восьмеркой. Одного взгляда на его чуть вздрогнувшие углы губ хватает, чтобы понять: это была голая провокация, дабы довести меня до белой горячки и привлечь внимание капитана Фаулера.
Ну, Рид… всю душу из тебя выбью, как только выйдешь из больницы. Снова вернешься обратно, только в подвальное помещение, с бирочкой на большом пальце ноги.
Злость преобразуется в раздражение и обиду, как только я вхожу в кабинет Фаулера. Мужчина устал. Его глаза полны сонливости, под веками проглядываются мешки. Ослабший синий галстук на голубой рубашке слегка смят, заколка отсутствует. Мне искренне жаль капитана, я понимаю, что своим поведением доставляю ему проблемы, а ведь их у него и так хватает. Но все же не могу спокойно выносить то дерьмо, которое кэп сотворил с моим делом. Простить подобное – все равно что признать себя слабой. Такой я никогда не была и не буду.
Стоять перед усевшимся на стул мужчиной неприятно, но я все-таки стоически сношу его покрытый пеленой взгляд темных глаз. Руки самопроизвольно скрещиваются на груди, как бы давая понять, что ко мне лучше не лезть. Увы, я на паласе у начальства, отмалчиваться здесь не принято. Тем более теперь, когда кружка едва не попала в стеклянную стену кабинета, а атмосфера вокруг меня все еще накаляется, заставляя время от времени пальцами оттопыривать свитер на груди. Жарко. Слишком душно. Следует успокоиться.
Джеффри опирается локтями о стол, укладывая подбородок на большие пальцы сцепленных рук. Некоторое время мы молчим, точно любое слово может стать летальным, и едва Фаулер открывает рот, как я взрываюсь негодованием, не давая ему вставить хоть слово.
‒ И не смотри на меня так! Ты знаешь мое отношение к этому придурку, на кой черт ты взял и впихнул мне это дело?! ‒ широким жестом указав рукой в сторону своего рабочего стола, где продолжает стоять Ричард, глядя в нашу сторону, я все больше и больше заставляю Фаулера хмуриться. ‒ Чего ты вообще ожидал от этого союза?!
Мы снова молчим, переваривая сказанное и услышанное. Капитан встает с места, опустив взгляд в пол, и, обойдя заваленный документами стол, усаживается на его край. Фаулер не любитель кричать и точно не любитель скандалить. Его удрученный вид дает понять, что он в курсе, в какое дерьмо кинул меня с высокой башни, потому и не торопится осаждать мой гнев.
‒ Луиза, я…
‒ Нет! ‒ прокричав это, я неуважительно тыкаю в его сторону пальцем, ощущая, как краснеют уши. ‒ Мало того, что ты отдал мне эту жестянку, так еще и мое расследование отобрал! И чего ты теперь от меня ждешь?!
‒ Понимания, ‒ в отличие от меня, кэп не агрессирует. Разбитая чужая кружка о лестницу в его кабинет должна заставлять его кричать, и этого не происходит. В основном потому, что мы оба понимаем, кто именно прав в этой ситуации. ‒ Тебе придется вести это дело, пока Гэвин находится в больнице.
«Советую успокоиться и послушать слова капитана», мягко отзывается Стэн, на слова которого я саркастично киваю головой. Фаулер это принимает на свой счет, впрочем, ему бы я тоже кивнула.
«Я наблюдал за участком всю предыдущую неделю. Судя по быстрой смене графиков и дел, у департамента серьезные проблемы перед инспекцией».
Все было бы гораздо проще, если бы не стоящий у моего стола Ричард. Я бы не так бурно реагировала на смену дела, но машина выводит меня из себя. В силу моего характера у меня и так напарники бывают редко, а уж пластиковый урод, для которого твоя жизнь не ценнее мешка картошки, тем более не нужен.
Устало стерев с лица напряжение движением ладони, я задерживаю хмурый взгляд на своих кроссовках. Час от часу не легче.
‒ Да ты посмотри на него, ‒ даже не глядя на Фаулера понимаю, что тот окидывает неприязненным взором Девятку в холле. Он, как и все здесь, не был рад решению правительства впустить в департаменты полиции страны очередные железяки. Он, как и все, мысленно оплакивает прекрасного человека с удивительным, искрящимся характером, жизнь которого оборвалась по велению одной машины. ‒ Он же как сраный психопат-маньяк. Ты предлагаешь мне ходить за ручку с убийцей, для которой жизнь не имеет ценности. Что же он сделает, если перед ним встанет выбор застрелить меня или пожертвовать задачей?
Вопрос остается без ответа, в частности потому, что он риторический. Мы оба знаем, что выберет Ричард. Мы оба знаем, что участку придется оплакивать еще одну оборванную жизнь.
‒ До этого не дойдет, и ты прекрасно это знаешь, ‒ его слова должны быть успокоительным, но душу они не греют. Только напротив, заставляют чувствовать себя беспомощной, кинутой всеми в этом огромном кипящем чане.
«В частности, потому что у тебя есть я»
Не знаю, кому я тускло улыбаюсь: Фаулеру или Стэну. Первый улыбки не видит, презрительно косясь в сторону Девятки, второй не видит из-за отсутствия рядом зеркальных поверхностей. В любом случае чувство обреченности не проходит, но зато оттесняет былую ярость, что покинула грудь, оставив после себя внутреннюю дрожь.
‒ Я понимаю, ты расстроена, ‒ Фаулер возвращает на меня усталый взгляд, чуть откинувшись назад. ‒ Но дело нужно разрешить. Хотя бы ради Гэвина.
Ради Гэвина… что ж, это единственное, что и впрямь может помочь мне взяться за работу.
Выйти из кабинета становится тяжело. Те коллеги, которые остались в участке после случившегося, на минуту прерывают свою работу, косо наблюдая, как я задерживаюсь со сжатыми кулаками на лестнице, как спускаюсь вниз и, царапая осколки о кафельный пол подошвой кроссовок, медленно возвращаюсь на свое место. Ричард вновь сидит на стуле, сопровождая мои движения внимательным взглядом. Уверена, он слышал все. Уверена, легче от этого его общество не станет.
Взяться за дело с осадками едкой ненависти, что образовалась на внутренней стороне грудной клетки, сложно. Вчерашним днем я просматривала оставленные данные, но не вникала в их суть, предпочтя уйти в раздумья о жалости к себе. И вот, мне придется взяться за дело, что велось до меня неделю, да еще и за убийцу, который гуляет по городам, оставляя за собой следы из трупов. Пожалуй, следует взяться за бумаги.
Первый час проходит незаметно. Ричард молчит, за что ему большое спасибо и низкий поклон, все ручные записи Гэвина разбираются долго и кропотливо. Поначалу это просто какие-то пометки, линии, ничего не говорящие отметки, а вот к концу сами записи приобретают более аккуратный вид, судорожный характер. Как будто Гэвин был увлечен этим по самые уши, испытывающий к делу интерес не только профессиональный, но и спортивный. Не удивительно, что это стало ответной реакцией, раз Сероглазка принялся выживать Рида с этого света.
Шурша бумагами, я параллельно делаю пометки в свой личный дневник компьютера. Аарон Лоуренс, приняв от меня дело трехдневной давности, потратил целый день на изучение улик и хода расследования. Меня даже не затронул этот факт. Ведь чужое дело и чужие записи – это довольно сложно и запутанно. Приходится тщательно анализировать проделанную другим работу, чтобы видеть ход его мыслей и в случае чего самим найти что-то новое, что ушло от внимания прошлого следователя. Благо с бумагами я разобралась к двенадцати часам дня, уставшими глазами теперь взирая на базу данных по делу Рида в своем терминале.
‒ Возможно, я могу помочь.
Девятка подает голос резко, впервые за два часа. Вздрогнув, я перевожу на машину раздраженный взгляд. Ричард словно воспринимает это как немой вопрос, каким он не является, и, встав с места, чем повторно напрягает, обходит меня со спины. Испытывать его близкое положение само по себе тревожно, а терять из зоны видимости еще хуже. Только спустя несколько секунд моих волнительных елозаний по стулу, с правой стороны показывается машина. Он бережно тянет руку, лишенную бионической кожи, к сенсорной клавиатуре. Экран терминала от прикосновения мерцает множеством всплывающих и закрывающихся окон. От скорости смены изображения в глазах начинает рябить.
‒ Господи… ‒ стул, скрипя, отворачивает меня от экрана, позволяя усмирить подкативший к горлу ком. ‒ Мечта эпилептика.
Или мне кажется, или справа слышится едва заметный смешок? Впрочем, не важно. Когда рука исчезает, а Ричард выходит в проем между столами, я устало поворачиваю стул обратно. На экране вместо базы данных собранного материала изображен краткий протокол о проделанной работе и найденных отметках за всю прошедшую неделю. Удобно, конечно, но непрактично в работе детектива. Коротенький экскурс позволит ознакомиться с теориями и деталями Рида, но не даст возможности высмотреть в деле что-то свое.
‒ И что ты предлагаешь мне с этим делать? Вы могли что-то упустить, мне от этих кратких фактов ни холодно, ни жарко.
Ричард не оценивает мой саркастичный тон. Вернувшись на стул, андроид покрывает свою кисть бионической кожей с выступающими имитациями вен, смерив меня пронзающим насквозь взглядом. Я не раз видела, как подобное делал Коннор, подсоединяясь к базам данных терминала, но никогда не позволяла себе открыто пялиться на…
Кого я обманываю, я даже щупала однажды его холодный пластик, нагло ворвавшись в его личное пространство. Его материал на удивление сильно разнился с материалом Норы, и Восьмерка, к которой тогда я относилась еще благосклонно, пояснил разницу устаревшей моделью Норы и его продвинутым прототипом. Пластик с крупным добавлением биополимера. Пока AX400 была тверда и холодна, как камень, материал Коннора казался словно прорезиненным, но твердым, бархатистым, но жестким. Необычное сочетание.
Ричард не отвечает на мое замечание. Зато кое-кто другой готов поддержать его порыв выполнить свою техническую задачу.
«Удобно. Нам бы так»
Фыркнув на это, я привлекаю к себе внимание серых, светлых глаз, но полностью погружаюсь в расследование. Протокол спешно сворачивается, оставляя на экране только базу полученных данных, и все же уже через некоторое время я, воровато посматривая на безэмоционального Ричарда, периодически заглядываю в краткий экскурс. Пожалуй, и впрямь сократит время.
Итак, что мы имеем. Семь дней – семь трупов. Если брать в учет предыдущие убийства в других городах и штатах – двадцать восемь жертв. От осознания числа меня передергивает, но я тут же подавляю отрешенность, возвращая ясность мыслей. Было бы сейчас неплохо переговариваться со Стэном, но увы и ах, Ричард не оставит меня одну, это точно. Может, компьютер сам догадается иногда кидать мне какие-либо намеки на…
«Как странно», не успеваешь додумать мысль, как Стэн объявляется из ниоткуда.
«Первое убийство происходит в Сиэтле, а все последующие на территории штата Мичиган»
‒ Первое убийства было в Сиэтле, верно? ‒ я обращаюсь скорее самой к себе, но Ричард воспринимает это на свой счет.
‒ Верно.
Блекло взглянув на машину, я поджимаю губы и снова возвращаюсь вниманием к терминалу.
Это и впрямь выглядит странно, учитывая, что убийства все схожи как две капли воды по исполнению и увечьям. Далее следует перерыв почти в неделю, после чего преступления возобновляются по цепочке в Вайоменге, Кадиллаке, Гейлорде, Мидланде, Понтиаке и Ливонии. В каждом максимум по два-три убийства, преступник движется с невероятной скоростью. И только в Детройте вдруг останавливается, размахивая… чем?
Скрыв данные об истории расследования, я открываю базу информации о жертвах. Ждать от Стэна сигнала не приходится, я и сама вижу странности в нешаблонном выборе преступника: мужчины, возраст от восемнадцати до пятидесяти лет, все рано или поздно привлекались минимум к административной ответственности, отличительного выбора в цвете глаз, волос, роста и прочего нет. Убийства происходят…
Мысли нарушаются бурчанием желудка. Поморщившись от неприятного ощущения в животе, я мельком поглядываю на часы. Уже практически три. Вот это я ушла в раздумья.
Встряска головой помогает собраться с мыслями. Работа работой, а обед по расписанию. Солнечный луч озаряет участок как раз в тот момент, когда я молча встаю из-за стола, сую телефон в карман и намереваюсь выйти из участка. Как и следовало ожидать, Ричард подрывается следом, но в этот раз я брать его с собой точно не собираюсь.
‒ Я тебя с собой не звала, ‒ грозно глянув на машину снизу вверх, я смело показываю свою готовность отстаивать право на уединение. Мне еще брату нужно позвонить, а этот пудель не дает даже шага без него сделать.
‒ Кажется, мы с вами это уже обсуждали, ‒ вежливый Ричард усмиряет мой пыл, но никак не желание держаться до последнего.
‒ У меня по плану обед. Хочешь ты или нет, ты останешься здесь. И не заставляй меня заново хвататься за кружку.
В зале вновь тишина, и вновь луч солнца очерчивает профиль Ричарда, освещая одну половину лица и накрывая тенью вторую. Его серые глаза сверкают звездами в этом изумительном свете, придавая и без того суровой машине поистине дьявольский вид. Холодок пробегается по моему телу, но я не подаю эмоций, смотря на него открыто и выжидающе. Вместо ответа стул для посетителей скрипит ‒ Ричард спокойно возвращается на свое место, глядя на меня почти что исподлобья.
«Кажется, вы приходите к компромиссу. Не могу не сказать, что это радует»
Оторваться от серебристых нитей, из которых сплетены серые радужки с черной каемкой, оказалось сложно. Нельзя быть таким безупречным снаружи, но совершенно уродливым внутри. По крайней мере, именно таким я вижу Ричарда всякий раз, заглядывая в его источающие звериный холод глубокие зрачки. В голове слышится смешок. Стэн, получив оповещение о выбившемся из цикличного сердцебиения пульсе, воспроизводит этот незамысловатый звук, и его звучание отдается во мне жаром стыда, что тут же наливает щеки краснотой. Меньше чем через минуту я, рвано дыша от злости на саму себя, подставляю лицо холодным порывам ветра.
Улица и впрямь заливается яркими лучами, что контрастом играют на фоне все еще темных, тяжелых туч. Тут и там солнечные лапы пробиваются наружу, освещая улицы и машины. Редкие прохожие приоткрывают куртки, снимают шапки, подставляя шевелюры приятному теплу. В этот раз я не курю – сигарет нет. В этот раз я не иду к машине – ресторанчик напротив участка вполне себе полюбившееся мне место. Войдя в аккуратное светлое помещение зеленых оттенков, я тут же устремляюсь в самый дальний угол. Посетителей здесь нет, и потому официантка, явно скучающая все это время, тут же подлетает и с благодушной улыбкой подает мне меню.
Воспоминание о сигарете рождает нечто малоприятное в груди. Легкие удушающе скрипят, просят втянуть запах дыма, ощутить покалывание вкусовых рецепторов языка от сухого фильтра в оранжевой оболочке. Увы, приходится сжать губы в тонкую полоску и раскрыть меню.
‒ Ну? ‒ листы переворачиваются манерно, медленно, я словно бы даю Стэну возможность быстро просмотреть рацион здешнего заведения. ‒ Чем сегодня себя побаловать?
«Что угодно, только не жаренное. В твоем желчном пузыре скапливается желчь, рано или поздно это может вылиться в образование камней»
‒ Фу, мог бы и не говорить об этом перед обедом, ‒ опасливо кинув на отошедшую официантку взгляд, я уже быстрее осматриваю меню, шепотом обращаясь к компьютеру. ‒ Рыба тебя устроит?
«Более чем. Употребление рыбы в умеренных количествах расширяет кровеносные сосуды, тем самым уменьшая риск возникновения атеросклероза и…»
‒ Девушка, будьте добры, ‒ позвав к себе официантку в черно-белой униформе, я резко прерываю поток ненужной информации в голове. Готова поспорить, что слышу злобное шипение недовольного мужского голоса.
Заказ водружается на стол меньше, чем через десять минут. Пока шеф-повар колдует над моим палтусом, я позволяю себе откинуться на спинку диванчика и осмотреться по сторонам. Не была здесь с прошлого месяца. Потому и удивляюсь, завидев, что у барной стойки появились краны для подачи разливного пива. Раньше продавали только в стекляшке. А вон там картины повесили с видом на море. И стойка все у того же бара с маленькими коробочками.
Так. Это не маленькие коробочки! Стэн, заметив, что мой оживленный взгляд зацепился за стойку, фыркает в голове. Уже через минуту та же официантка продает мне сигареты, пусть и не мои любимые, но все-таки.
Я не успеваю приступить к подоспевшему обеду, как телефон, уложенный на белый стол, вибрирует. Вилка зависает в воздухе вместе с кусочком палтуса, через секунду тишину ресторана нарушает стеклянный звук уложенного столового прибора на белую тарелку. Телефон не унимается, высвечивая только один контакт, что мог звонить мне после утреннего прерванного разговора.
‒ Привет, Фрид, ‒ едва телефон прикладывается к уху, как на том конце воцаряется молчание. Обиженное и опасное. Брат всегда таким образом показывает свое негодование, ведь иными способами он этого делать не умеет. Слишком мягкий и замкнутый человек, чтобы знать, как отвечать обиде и агрессии. ‒ Не обижайся.
‒ Ты… одна? ‒ мягко, но настороженно спрашивает Фрид, и я мысленно представляю себе, как светловолосый мужчина сидит в скованной позе на сером квадратном диване, опасливо посматривая по сторонам. Человеку тридцать три года, а он, порой, до сих пор ведет себя, как младший школьник.
‒ Да, на этот раз одна.
‒ Надеюсь, у тебя действительно важная причина, чтобы не принять звонок.
Я понимаю, к чему клонит Фрид. Мы не один раз обсуждали по телефону мою диагностику в присутствии посторонних, вот только разговор всегда приобретал характер монолога: Фрид говорит, я угукаю. Человек не способен расслышать тихий говор Фрида, искажающийся радио-передачами. Но Ричард не человек. Неизвестно, как хорошо работают его сенсоры.
‒ Поверь мне, более чем, ‒ я не левша, но то, что делает в следующее мгновение левая рука никак не связано с моими желаниями. Стэн, как будто бы назло, аккуратно поднимает вилку с палтусом и старательно пытается ее пихнуть мне в лицо. Благо официантка ушла, иначе бы потом пришлось позориться на весь интернет своим перекошенным и убегающим туда-сюда лицом, за которой следует вилка. ‒ Ты… по делу?..
Да чтоб тебя, Стэн! Разъяренно съев кусочек палтуса, я закатываю глаза сразу от двух чувств: раздражения в жилах и наслаждения на языке. До чего же вкусно!
‒ Хотел напомнить о…
‒ …диагностике этим вечером. Я помню, Дитфрид. Хватит играть в мамочку. Если это все, то я…
‒ Это не все.
Привычно мягкий, дурманящий голос мужчины вздрагивает. Даже левая рука застывает в воздухе с вилкой, полной рыбы. Стэн, как и я, настораживается от внезапной перемены в моем брате.
‒ В чем дело? ‒ напряженно спрашиваю я, разрывая тишину телефонной линии. Фрид молчит, словно бы пытается подобрать подходящие слова, и я уже начинаю терять терпение, как его голос, вернувший себе приятную бархатистость, аккуратно оповещает.
‒ Отец звонил. У него есть новости. О Стэне.
Левая рука в миг дрогает, и вилка со звоном падает на стол, раскидывая кусочки палтуса. На этот звук выбегает официантка, и я неуверенной улыбкой показываю, что все в порядке. Нет. Не в порядке!
Есть перехотелось. С неприязнью отодвинув от себя тарелку, я зажимаю телефон плечом, после чего судорожно принимаюсь распаковывать пачку сигарет. Дрожь охватывает всего на несколько минут, и мне кажется, что я слышу напряжение в своей голове, как если бы оно имеет физические свойства. И я знаю, причиной этого чувства становится ушедший в ступор Стэн, который явно не рад пугающей таинственности в голосе Фрида.
‒ И что это за новости? ‒ я пытаюсь скрыть волнение дрожащего голоса, и все равно несколько раз заикаюсь. Рука так и норовит уронить зажигалку на стол. Только с третьей попытки удается зажечь сигарету и судорожно втянуть недостающего дыма в легкие.
‒ Увы, отец запретил разговаривать о таком по телефону. Обсудим при встрече.
‒ Ты издеваешься? У меня еще полдня рабочего стресса, какого хрена нужно об этом говорить, если ты не можешь ничего рассказать? ‒ гневу моему нет предела, но уже когда слышится улыбчивый голос в трубке, тут же понимаю, что опасаться нечего. Фрид любитель угнетать в легкой форме. Потому, выдохнув клубы дыма, я прячу лицо в установленной на локте руке. Сраный интриган…
‒ Не волнуйся. Все более чем безопасно, ‒ так и представляю себе, как мечтательно-невинно сейчас улыбаются тонкие губы, как ласково опускаются внешние уголки тонких, светлых бровей. Божий одуванчик во плоти, причем как внешне, так и внутренне. Искренне жаль, что такое создание оказалось редкостным однолюбом, единственная любовь которого попросту отказалась от него. ‒ Но если хочешь знать…
«Кажется, у нас гости»
Слова Дитфрида тонут в ступоре разума, достигающий меня уже в следующую секунду. Дверь в ресторан открывается, и на пороге появляется силуэт в бело-черном пиджаке с синими, светодиодными вставками. Лицо официантки в одно мгновение вытягивается и бледнеет, яркие зелено-карие глаза расширяются. Бедная девушка не знает, как поступить: выгнать машину или просто оставить все как есть. Но ей и не приходится ничего делать, ведь уже в следующее мгновение Ричард, найдя меня (одну единственную в ресторане) взглядом, механично разворачивается на девяносто градусов и приближается к столику.
‒ До связи, ‒ отодрав телефон от уха и слыша далекое «Стой, Луиза!», я тут же со стуком убираю его подальше от себя. В ресторане настает тишина. Девушка в черно-белой униформе, обеспокоенно осмотрев нас со стороны, медленно возвращается за свою барную стойку. ‒ Тебя что, магнитом тянет? Не можешь оставить меня на полчаса?
‒ Время обеда в условиях работы в полицейском участке рассчитывает шестьдесят минут, ‒ Ричард, оставаясь стоять над душой с отведенными назад руками, незаметно анализирует стол. Пусть как угодно оправдывает свое появление, я то знаю, что он пытается найти хоть какие-либо подсказки, чтобы адаптироваться под меня. ‒ Вы опоздали на смену на двадцать четыре минуты, соответственно ваш обеденный перерыв сокращается до тридцати шести. На данный момент вы превышаете свой лимит на восемь минут и одиннадцать секунд.
Я не просто впала в ступор. Я чуть снова не уронила только-только взятую вилку, ошарашенно впиваясь в невозмутимого Ричарда распахнутыми ясными глазами. Готова была ущипнуть себя за бедро, проверив, сон ли это или нет, однако Стэн сам выдергивает меня из прострации.
«Я поражен… ты не будешь против, если у меня появится кумир?»
Встряска головой помогает отойти от шока. Сигарета в одно мгновение затухается о стеклянную пепельницу, к палтусу я больше не прикасаюсь. Вместо этого плескаю в стакан воды из полного графина и выпиваю едва ли не залпом, вымывая остатки едкого дыма с языка.
‒ Прошу прощения. Не хотел вас смущать, детектив, ‒ Ричард присаживается напротив, смотря на меня открыто и простодушно. От такого взгляда легче не становится. ‒ Если быть честным, я нашел вас не для того, чтобы поторопить.
Гадать не надо, как он вообще меня нашел. Телефон является самым распространенным устройством слежения, любой школьник может залезть в компьютер, набрать номер или любые данные владельца и определить, где сейчас находится устройство. Немудрено, что Ричард, сам будучи компьютером, нашел меня без проблем.
Шумно выдохнув через надутые щеки, я все же намереваюсь вернуться к палтусу с овощами. Солнечные блики на улице продолжают озарять город островками, и вместе с тем по широким окнам ударяют капельки. Этакий теплый, уютный дождь вперемешку с золотистыми нитями. Не такой теплый, как лето, но и не холодный, как зима. Самое то, самое идеальное время, идеальный момент.
‒ Только не говори, что ты приперся, чтобы пожелать мне приятного обеда, ‒ вспомнив утренний разговор в машине, я лениво тыкаю вилкой в рыбу. И все это под пристальным взглядом андроида, сложившего и сцепившего руки на столе. Даже удивительно видеть его в такой расслабленной позе. Впрочем, Коннор тоже порой бывал таким.
Упомянутое в мыслях имя передергивает. Пора перестать за него цепляться, иначе это и впрямь до добра не доведет.
‒ Нет, ‒ уверенный, низкий голос RK900 дополняется чуть вздернутым углом рта, как если бы машина так же вспомнила произошедшее во внедорожнике. ‒ По правде говоря, я хотел бы задать вам один вопрос вне стен участка, дабы избежать неприятных инцидентов, как тот, что произошел несколько часов назад.
‒ И для этого нужно было плестись за мной в ресторан? ‒ запихнув в рот кусочек рыбки, я даже не поднимаю взгляд на машину. Меня больше удивляет молчание Стэна. Был бы он живой и находился рядом, наверняка бы сидел рядом с Ричардом, с восхищением заглядывая ему в рот.
‒ Чужая обстановка не позволяет людям проявлять свои эмоции в полной мере, тем более связанные с агрессией.
Очередной кусок был отправлен по месту назначения, но я не разжевываю его. Вместо этого напряженно смотрю в утонченное, но по-своему массивное лицо Ричарда. Солнечные лучи скользят по его лаконичной прическе, на некоторых прядях видны мелкие капельки. Уложенные, словно бережно причесанные волосы отдают шелковыми бликами, отливая мутной медью. Мне это не нравится. Слишком красиво для Дьявола внутри.
Застыв с кусочком еды во рту, я ожидаю вопроса. И когда тот озвучивается, обругиваю себя за недавнее отданное дозволение спрашивать обо всем на свете.
‒ В бардачке вашей машины я нашел документ о проведении медицинской диагностики центральной нервной системы, в частности продолговатого мозга, ‒ каждое его слово отзывается во мне паникой. Дыхание тяжелеет, кулак судорожно сжимает вилку. Даже Стэн в воображении сейчас перестает смотреть на это добродушное лицо с восхищением, сменяя его испугом. ‒ Насколько я могу судить, диагностика показала разрыв восьмидесяти процентов пирамидных и двадцати пяти процентов экстрапирамидных путей. При таких повреждениях… ‒ Ричард, прищурившись и устремив взгляд в сторону, тут же возвращает его на меня с приспущенными ресницами. Внутри все холодеет, но психика выберет иной вариант самозащиты, нежели страх. Ведь главная защита, это нападение, не так ли? ‒ …происходит полная парализация мышц, направленных на совершение активной работы и стабилизации туловища в пространстве. Но я не замечаю у вас подобных проблем. Вы можете пояснить эту неточность?
И что я ему скажу? Правду? За которую отца могут посадить? Которую этот сраный андроид может использовать в своих корыстных целях, для достижения желаемой задачи?
Наконец, прожевав кусочек, я шумно его сглатываю и окончательно убираю столовый прибор в сторону. Злость и страх смешиваются внутри в ядерный коктейль, и мне так хочется истерично пошутить над Стэном в духе «ну и, как тебе, нравится твой кумир?». Но Стэн не оценит, а Ричард будет задавать еще больше вопросов. Я, конечно, знаю, что последние модели андроидов стараются адаптироваться к человеку на всю катушку, до сих пор помню, как Коннор чуть ли не обнюхивал стол Хэнка в первый день. Но чтобы залезть ко мне в бардачок! И не побояться в этом признаться?!
Ричард смотрит на меня спокойно, ожидая честного ответа. Увы, в ответ он получит только негодование.
‒ С какого хера ты вообще полез в бардачок, объясни, пожалуйста.
Мой натужный тон и пылающие глаза говорят сами за себя. Добродушие с лица Ричарда исчезает, но он продолжает сидеть расслабленно, перебегая по моим глазам насыщенно черными зрачками. Больше капли в его волосах не привлекают мое внимание, зато мы привлекаем внимание официантки. Девушка, недавно занимающаяся работой, вдруг оставляет ее, обеспокоенно перебегая по нам перепуганными глазами.
‒ Понимаю, это может быть неприятно, однако…
‒ У тебя что, вообще тормозов нет?! ‒ негодованию нет предела. Стэн старается успокоить меня, я слышу его напряженные попытки в голове, которые ограничиваются
«Луиза, успокойся, ты вызываешь подозрения», но ничего не могу с собой поделать. Так и коробит от осознания, что андроид копался в моих вещах, пусть немногочисленных, но все же. ‒ Понятие «личное пространство» тебе не вшили, что ли?!
Ричард терпит мою клокочущую злость, искры из голубых глаз мечутся по направлению к его лицу. И чем больше я говорю, тем меньше в нем проскальзывает расслабленности. Спина выпрямляется, плечи отводятся назад, едва ли не соединяя лопатки вместе. Больше машина не держит руки на столе, опустив их на колени в привычной ученической позе. Сейчас он так сильно отличается от моего чуть подавшегося и сгорбленного от злости вида, что мне даже становится не по себе перед официанткой. Она уже не просто бледная, она серая, вот-вот грозится упасть в обморок. Весь город знает о единственной законной машине в участке, но страх все еще сковывает людей после случившегося полгода назад.
«Луиза, ты нас выдашь», все больше напрягается Стэн, слова которого проносятся мимо ушей в фигуральном смысле. Судя по растерянному лицу Ричарда, он не ожидает такой буйной реакции. Все же система его адаптации и психологического базиса далека от идеальной, раз в «Киберлайф» насрали на понятие зоны неприкосновенности и комфорта.
‒ Да пошло оно все, ‒ получить от машины хоть что-то, похожее на ответ не удается, и я встаю из-за стола, со звоном откидывая вилку. Ричард тут же подрывается следом, и я даже удивляюсь, как мне хватает меньше минуты на то, чтобы расплатиться с перепуганной официанткой, которая, кажется, обмякла при нашем приближении. Телефон оповещает о снятии средств, после чего заведение спешно покидается.
Мелкий дождь опускается на свитер, оставляя невпитывающиеся капельки. Я буквально пылаю огнем изнутри, чувствую себя переполненной после дождя дамбой, из которой вот-вот польется все дерьмо, накопленное за день. Не спасает даже наспех зажжённая сигарета с неприятным ментоловым привкусом. Ноги несут меня вперед на автомате, поперек потемневшей от сырости дороги, мимо сигналящих машин. Я выгляжу как разъяренный самоубийца. Настолько бесит следующая за мной машина, что я готова развернуться и вмазать смачную пощечину. Ух, как я буду счастлива, если когда-нибудь смогу сделать подобное.
Молчание за спиной прерывается, когда я сворачиваю с пути на парковку. Работать с таким настроением? Нет уж, увольте. Сигарета выкуривается с удивительной скоростью, бычок отпрыгивает от асфальта, выдавая мелкие оставшиеся искорки. Когда за спиной слышится холодный, с толикой вины голос, я все же останавливаюсь на месте, не дойдя до машины вшивые десять метров.
‒ Смена еще не закончилась, детектив Вольф, ‒ взгляд уставших и укоризненных голубых глаз скользит по прямой осанке андроида, поднимается вдоль раскрытых полов черно-белого пиджака и задерживается на нахмуренных серых глазах, искрящихся в ярком солнечном луче. Я чувствую, как на волосы оседают дождинки, те же капли сминают прическу Ричарда. Темная прядь волос прилипает кончиком к краю брови, но андроид и не думает стряхивать ее. Она ему не мешает. Она мешает мне.
Как бы ненароком коснувшись своего подбородка пальцами, я в несколько мгновений преодолеваю образовавшееся между нами расстояние. Все это время Ричард смотрит на меня сверху вниз, и что-то в его взгляде подсказывает, что он ожидает физического насилия. Увы, но нет. Я еще не настолько в бешенстве.
‒ Еще раз коснешься моих личных вещей ‒ отправлю тебя обратно в «Киберлайф» с пометкой «на утилизацию», ‒ слова произносятся медленно, растягивающе, словно я пробую каждое на вкус. Не в первый раз я проделываю это, и не в первый раз получаю от подобного действия удовольствие, даже не стыдясь себе признаться в эмоции. Но палец тут же с силой утыкается в треугольник на пиджаке RK900, который вынужден отклониться от такого воздействия. ‒ Раз у тебя проблемы с понятием неприкосновенности, то, надеюсь, с исполнением приказа не трогать мои вещи трудностей не возникнет.
Больше ничего не говоря и не дожидаясь ответной реакции, я разворачиваюсь и быстрым шагом направляюсь обратно в автомобиль. Стэнли все это время молчит и не зря ‒ его состояние никак иначе, кроме как испуг, я описать не могу. У самой до сих пор в желудке слабость от того, насколько близко андроид подошел к тайне моей семьи. Она же выжигает изнутри, вместе с этим окутывает ледяным одеялом из мурашек. И я даже не останавливаюсь, когда за спиной слышится мужское «Детектив, куда вы?». Вместо этого выставляю согнутые в локтях руки в стороны и показательно поднимаю средние пальцы вверх. Больше Ричард остановить меня не пытается.
До конца смены и впрямь остается час. Ехать домой не хочется, тем более теперь, когда дождь прекратился, а золотые лучи сияют тут и там, островками согревая дороги. За рулем всегда чувствуешь себя свободно и легко, но… не на этот раз.
Тело лихорадит. Не от болезни, но от жгучего страха. Компьютер подметил не зря, я и впрямь выдавала своим поведением странности биографии, но психика выбрала свой путь: нападение. По крайней мере, растерянность на лице Ричарда дала понять, что тактика вполне себе сработала. Пусть на время, и все-таки.
Кататься по городу под звуки Мэрлина Мэнсона в голове и успокаивающийся шум сердца можно бесконечно. Я блуждала по улицам, после припарковалась у набережной и с час в темноте сумерек просидела на лавке у реки. Мысли выедали изнутри, хотелось забиться, хотелось ненадолго перестать чувствовать себя человеком, у которого тайн в жизни больше, чем костей во всем теле. Стэн перестал напоминать о себе после того, как я попросила «выключить» Мэнсона. Я знала, о чем он мог размышлять. Не слышала его мыслей, но все-таки понимала, что разум один на двоих. Ему «страшно». Сначала Дитфрид со своими странными таинственными новостями, затем Ричард, который копался в бардачке. Документ я все же выкинула, даже не помню, как он там оказался, учитывая, что его давность год. Но осознание, что из посторонних о Стэне может догадываться еще один, даже не человек – пугает. Во всем мире о чипе, вшитом в шею, знают только восемь людей: я, брат с отцом и пять хирургов, что проводили операцию, но подписали согласие о неразглашении. Знал еще один – очень добрый и мягкий по натуре, но колкий на язык лейтенант. Знал, потому что ему я доверяла, как никому другому. Еще одна причина продолжать злиться на мир за несправедливость. И насколько уже надоело извечно страдать душевно, что я, прокручивая весь день, нахожу себя в старом добром баре Джимми, на том самом месте, где любил сидеть седовласый лейтенант.
Стэн молчит о печени. Стэн молчит о почках. Стэн молчит о мужчине, что сидит через один барный стул, прикуривает сигарету и лукаво улыбается, прищурив глаза от едкого сигаретного дыма. Он бросает на меня взгляды вот уже десять минут, и я вдруг понимаю, что это отличный шанс не думать ни о чем ближайшие несколько часов. Как минимум до утра забыться в хмельном танце с неизвестным мне человеком, от которого я не получу удовольствия, но который спасет меня от одиночества хотя бы на короткий срок.
***
Время пробивает двадцать три минуты первого ночи, когда Ричард выходит из такси и, спрятав тонкий перочинный нож во внутреннем кармане плотного пиджака, на мгновение замирает в свете неоновых вывесок. Разноцветные блики скользят по его волосам, бликуют в радужках, заставляя те искриться холодным серебром. Смена закончилась больше шести часов назад, детектив так и не вернулась, и Ричарду пришлось долгое время простоять около ворот в ее дом.
Он снова видел волка. Зверь подошел к воротам, на сей раз обойдя их и замерев рядом с андроидом в двадцати метрах. Серая густая шерсть лоснилась, яркие голубые глаза не сводили с Ричарда взора. Их визуальный контакт, казалось, длился вечно, но уже через минуту Ричард вернулся в сады Дзен, найдя Аманду в бело-зеленом брючном костюме у изящной белой стойки с красными розами.
Программа была недовольна… Ричард ощущал это во взглядах, в голосе, в движениях. Аманда укоряла его, пропитывая свои фразы едва уловимым негодованием, и Ричард не мог с ней не согласиться, едва искусственный интеллект извещает о найденной офицерами Детройта маленькой, но довольно опасной базы девиантов.
‒ В чем дело, Ричард?.. ‒ куратор с обликом темнокожей женщины сузила глаза, застыв перед андроидом полубоком. Система RK900 попыталась спроецировать наиболее подходящий ответ для «Киберлайф». ‒ У тебя возникли трудности в выполнении расследования?
Ричард, ничего не выражая, на долю секунды нахмурился. Это угнетало систему. Знание того, что иные офицеры ловят девиантов, а он все никак не может избавиться от расследования совершенных человеком преступлений раздражает кодировку, перенапрягает ряд приоритетов, из-за чего возникающие противоречия в программе заставляют его теряться. Ричард, размыслив о поставленном вопросе всего несколько секунд, чуть склоняет голову и отвечает максимально честно:
‒ Вверенный мне детектив оказался крайне неординарной личностью. Расследование затягивается, но будьте уверены ‒ я помню о своей изначальной задаче.
Темные, пронзительные глаза Аманды неподвижны несколько секунд. Программа вернулась вниманием к цветам. Здесь как всегда чисто, светло и красочно. И так спокойно. Пусть даже здесь Ричарду приходится подстраиваться под непрерывные, неразглашенные проверки со стороны «Киберлайф».
‒ У иных моделей твоего типа не возникает проблем, ‒ женщина-программа срезала самый пышный цветок с белой деревянной стенки и, вдыхая на несколько мгновений приятный аромат, прикрыла глаза. ‒ Искренне надеюсь, что в скором времени ты вернешься к своей главной задаче.
Разговор не длился долго, впрочем, как и всегда. Уже через десять минут Ричард снова обнаружил себя у трубчатых ворот дома Вольф, вот только волка больше не было. Зверь исчез. Но появилось новое сообщение о совершенном преступлении.
Поправив белые рукава, что отдают неоново-голубым оттенком в свете уличных фонарей, андроид без интереса осматривает машину у тротуара. Как и ожидалось, найти детектива Луизу Вольф оказывается несложным, когда у тебя есть данные о ее связном устройстве. Черный внедорожник, отблескивая лучами вывесок, смотрится громоздко рядом с остальными седанами и хэчбеками. Синие светодиоды на пиджаке андроида отсвечивают, пронзая яркие лучи, и когда машина, сократив расстояние до входной двери, отворяет ее ‒ понимает, что становится объектом всеобщего внимания.
Практически все оборачиваются, разговоры стихают, лишь приглушенная музыка разрывает тишину. Музыка и насыщенные нотками предвкушения голоса двоих у барной стойки.
***
Милый мужчина… но я вижу таких насквозь. Слишком много потратила времени на преодоление внутренних комплексов посредством мимолетных увлечений. Он называет свое имя практически сразу, как только я уверено пересаживаюсь на соседний стул, чуть ближе. Моя смелость его удивляет, даже радует, но и он понимает, что дальше одной ночи не зайдет. По обыкновению его имя тут же мной забывается, зато я тщательно лукавым взглядом скольжу по грубым скулам, мелкой щетине, по бледно-карим глазам и едва выглядывающей каемке белых зубов сквозь улыбающиеся губы. Уверена, его дом одинок так же, как и мой. А может, у него есть жена в другом городе, и скорее всего он приведет меня в съемную квартирку, намерено напев на уши про любовь, симпатию и прочее. Но мы-то оба понимаем, к чему ведут эти задушевные беседы, полные дьявольски-горячих взглядов и прикусываний губ, пропитанных алкоголем. Виски играет в жилах, ни разу за все часы затянувшихся посиделок не слышится мягкий, с механичной заломинкой голос Стэна, и меня это радует. Не хочу даже думать о том, что будет завтра, что будет через полчаса. Мне достаточно профессиональных шуток инженера, дежурных фраз «милая леди и одна в кабаке», усмехающихся взглядов Джимми, что за все время стал свидетелем не одной подобной любовной стычки. В какой-то момент выпитое играет на смелости, и я позволяю себе вольности. Не в виде распущенных рук, но в виде забавных историй из жизни патрульного и разгоряченных жалоб на жестянку. И мужчина вроде бы смеется, подвигаясь все ближе и ближе, и уже привычно, но не упоительно чувствую, что мы вот-вот перейдем границы, как все вокруг замолкают.
Останавливает ли это нас? Нет.
Останавливает ли это его? Да. Только не утихомирившийся шум, а тот, кто теперь высится у меня за плечом, прожигая в моем затылке дырку ледяным взором.
Боже… только бы это был не он…
‒ Он у меня за спиной, да? ‒ с саркастичной улыбкой спрашиваю я, глядя в тусклые карие глаза. Буквально несколько секунд назад прозвучала шутка из разряда «сраный тостер с функцией сканирования отпечатков пальцев», и вот этот тостер за спиной сканирует меня.
Мужчина, который должен был стать моим скучным приключением на ночь, переменяется в лице и незаметно отодвигается. Все предыдущие часы флирта и лукавых искр из глаз исчезают, словно бы их и не было. Мое приключение упущено. Потому я, нацепив на себя злобную улыбку, разворачиваюсь на скрипучем стуле к Ричарду. Едва не менее злобный взгляд скользит по уже знакомым лицам посетителей, как все тут же возвращаются в перешептывания и распитие алкогольных напитков. Мужчина за спиной небрежно играет бокалом виски в руке, уже ставя ко мне эмоциональную заслонку.
‒ Ты надо мной издеваешься? Вот скажи, что я тебе сделала? ‒ я смотрю на него со смесью жалости и злости, и это отражается на его лице. Девятка, невольно нахмурившись, берет себя в руки и убирает ладони за спину, выпрямляясь в осанке.
‒ Пятьдесят одну минуту назад поступило сообщение об обнаружении тела в районе Соунт-бич, ‒ рапортует Ричард, как и всегда смотря холодно сверху вниз. Сидящие рядом настораживают уши, и я уже понимаю, какие слухи создаются сейчас в их головах. ‒ Я обязан сопроводить вас на место преступления, детектив Вольф.
‒ Хочешь заниматься своим расследованием ‒ валяй. Меня не трогай.
Вернувшись обратно за стойку бара, я понимаю, что на расположение мужчины мне больше не надеяться. Блеклая улыбка встречает точно такую же, незнакомец, подняв бокал в жесте «за вас, миледи», выпивает содержимое, оставляет купюру и уходит, одарив Ричарда злым, но трусливым взглядом. Вот почему все эти люди не приносят удовольствия, вот почему после каждой такой встречи я остаюсь голодной. Несчастные трусы, поджимающие хвосты гиены. Даже Ричард, который отвечает ему ледяным, надменным взглядом, выигрывает на этом фоне. А ведь он всего лишь машина.
«Луиза, это может быть важно», аккуратно подает голос Стэн. Он игнорируется мной, тоскливо допивающей свой виски из бокала мелкими глотками. Не то, чтобы перед глазами двоится, я в таком состоянии могу и руль вести. В конце концов, когда понимаешь, что возможно проведешь эту ночь не в своей постели, стараешься не пить, дабы на утро помнить хоть что-то приятное. Но мое приключение только что сбежало, отдав свое место работе с серыми, стального оттенка глазами. С черными прожилками, искрящиеся серебром в свете барных навесных ламп. С темными, густыми ресницами, чувственно вздрагивающими всякий раз, как черные зрачки сменяют направление…
Так, Лу. Это что еще за дерьмо в голове?
‒ Я вынужден настаивать, детектив, ‒ звучит в спину чуть грубоватый, даже нетерпеливый голос Ричарда. Окружающие стараются делать вид, что не обращают внимания, но их притихшие голоса говорят о другом. Джимми угрожающе посматривает на нас с другого конца бара. ‒ Расследование не терпит отложений, учитывая, что это первый…
‒ Отвянь, ‒ устало нахмурившись, я кидаю это слово через плечо. Настроение испорчено окончательно.
Произошедшее в следующую секунду выбивает меня из колеи. Алкогольной колеи. Будь я в трезвом сознании, и в лоб машины уже бы целилось дуло табельного оружия, но увы. На левом запястье сжимаются грубые, мужские пальцы. Я не успеваю опомниться, как Ричард нагло стаскивает меня со стула под воцарившуюся тишину и, больно впиваясь подушечками пальцев в кожу сквозь свитер, тянет за собой. Все его движения порывисты, настойчивы, даже раздражительны. Висок обдается тусклым, желтым цветом, замещающимся более ярким голубым. Я успеваю только заметить танец из этих двух совершенно разных цветов, при этом стараясь вытянуть руку из жесткой хватки и безрезультатно сопротивляясь ногами.
‒ Какого черта ты творишь?! Отпусти!
И хоть бы кто вступится, хоть бы кто встанет на защиту. Нет. Большинство присутствующих молчат, кто-то отводит взгляд, кто-то вообще уснул пьяным сном. Ричард тащит меня за собой, как игрушку, для него словно не существует сопротивления и попыток вырвать запястье. В какой-то момент кажется, что еще одно такое рвение, и я попросту оторву конечность. Отпускает машина руку только на улице за закрытой дверью.
‒ Ты ахренел?! ‒ пошатываясь из стороны в сторону то ли от алкоголя в крови, то ли от шока, я задираю бордовый рукав вверх и подставляю руку свету неонов. Темные пятна наверняка утром обретут фиолетовый цвет. ‒ У тебя что, шарики за ролики уехали?!
Машина смотрит на меня беспристрастно, при этом явно отдавая себе отчет о неоднозначности своего поступка. Ветер играет с его полами пиджака, с темной прядью и с моими черными, отливающими синевой волосами. Даже сквозь ярость, боль и страх я замечаю блики серебристых искр в его радужках, и от того становится еще страшнее рядом с этой горой.
«Луиза, успокойся…»
‒ Вы в первую очередь детектив, Луиза, ‒ он впервые обращается ко мне по имени, и от этого звука я млею. Не в восхищении, нет. В злости и опасении, что машина, чей диод только-только вернул свою светлую синеву, обращается ко мне столь фамильярно. ‒ И ваша прямая обязанность последовать за мной на место преступления.
Тьма давно окутала город, но в свете вывесок и тусклых уличных фонарей мы смотримся точно заговорщики. Протирая ноющее запястье, я смотрю на него злобно, уничтожающе, готовая испепелить одним только взглядом. В его глазах читается все то же нетерпение, что и в участке перед запуском кружки, и следует списать все на воображение, но… не хочется. Желание увидеть в нем отклонение, чтобы поскорее сдать «Киберлайф», как неисправную машину? Вполне возможно.
‒ Моя смена закончилась, ясно? ‒ шиплю ему эти слова прямо в лицо, то и дело, что переступая с ноги на ногу и тыкая пальцем в его сторону. ‒ Это ты у нас андроид, тебе вообще на все насрать, а у меня есть более важные дела, чем твоя сраная задача!
«Луиза, у тебя увеличение артериального давления…»
‒ Например, какие? ‒ тонкие брови андроида вздымаются вверх в фальшиво-учтивом интересе. Легкий кивок головы делает нас чуть ближе, но при этом все так же ненавидящих друг друга. Стоп, что?.. ненавидящих?.. ‒ Вы про мимолетные увлечения, ничего не несущие, кроме как обширный список венерических заболеваний?
Звонкий, смачный звук шлепка по бионической коже разносится на всю округу. Благо никого рядом нет, чтобы заметить, как женская ладонь с силой ударяет по лицу андроида, и тот, всего на секунду отклонившись в сторону, по механически быстро возвращается назад. Попытки Стэна привести меня в нормальное состояние прерываются. Все, что я могу, это судорожно трясти ладонь, что отозвалась адской болью от удара о столь твердый объект.
‒ Да чтоб тебя! ‒ ору на всю округу, то и дело, что похаживая из стороны в сторону на тротуаре под пристальным взглядом серых, потемневших глаз. Думала, что станет легче, а оказалось только больнее.
Боль и тяжелое дыхание отрезвляют. Теперь болят обе руки. Не день, а проклятье, которое никогда не закончится.
‒ Вам стало легче? ‒ безвкусно, как-то по мертвому тихо спрашивает Ричард, пронзая меня грозовыми стрелами из глаз. Лучи неона скользят по густым ресницам, отпуская мрачные тени. Сейчас он смотрится как ушедший в себя Дьявол, разве что оттенки пламени сменились голубыми светодиодами на пиджаке и желтым, тоскливо-грязным цветом на виске.
С некоторое время я смотрю на него из-за плеча, злобно пыхтя и сгорбившись. Так странно ощущать себя слабой по всем параметрам. Пока мне приходится рвано дышать и топиться в гневе, он абсолютно спокоен. Пока я испытываю боль, стараясь причинить ее ему, он абсолютно… спокоен. Пока я желаю рвать и метать в ответ на недвусмысленные намеки с оскорблениями, он… абсолютно спокоен. В этом и заключается его сила. Сила убийцы, для которого причинить боль другому ради расследования ‒ пустяковое дело.
‒ Хочешь знать, почему я тебя ненавижу? ‒ опустив руки и выпрямив спину, я гордо задираю подбородок и смотрю на Девятку с презрением. Ричард не меняет своего выражения лица, постепенно смешивая свет грязного золота на мрачный голубой. ‒ В участке работал очень хороший человек. Добрый, отзывчивый. С тяжелой судьбой, но всегда восприимчивый к чужим бедам. Пусть многие не признаются, но все ценили его как друга и работника.
На мгновение я сглатываю слезливый комок в горле, впиваясь в Ричарда тяжелым взглядом потускневших зрачков. Стараюсь высмотреть в нем черты Восьмерки, но опьяненные глаза не дают мне этого сделать. Сейчас я вдруг вижу перед собой совсем другую модель, совсем другое создание. RK800 был всегда таким… правильным и вежливым, скрывая свою истинную сущность. RK900 ничего не скрывает. Он такой, какой есть – грубый, надменный, способный использовать грязные средства достижения цели в открытую. Сильный и не боящийся это показать. И почему после всего случившегося за день меня это цепляет?
‒ К нему приставили машину. С твоей мордой, Ричард, ‒ впервые произнесенное в его присутствии имя вызывает в нем мимолетную реакцию. Диод на виске секунду назад вернул свой голубой блик, и вот он снова окрашивается в солнечный, на сей раз яркий. Оттенок опускается на край его левого глаза, смешиваясь с холодными лучами вывески бара Джимми. Сам Ричард не сводит с меня взора, наблюдая, как я разворачиваюсь к нему лицом. ‒ Весь такой… приветливый и вежливый, ‒ эти слова я произношу с особым отвращением, вызывая прищуренный взгляд серых глаз. ‒ Каждый день спрашивал о самочувствии и желал удачи. И я даже не была против его компании, никогда не считала машин чем-то плохим. Пока этот сраный ублюдок не скинул Хэнка с крыши.
Сиплый голос не дает говорить нормально. Я несколько раз шумно вздыхаю через рот, прикусив губу. Чувство боли возвращает ясность, которую боится мне сейчас вернуть Стэн – компьютер, считывающий учащенный пульс и тоску в женском хриплом голосе.
‒ Расценил его жизнь не дороже, чем жизнь насекомого… ничего у вас нет в голове, кроме вашей гребаной задачи, ‒ вскинув голову, я смотрю на машину в упор. Ричард отвечает мне тем же, разве что растерянность в его лице выдает только диод и быстро перебегающие глаза. ‒ Если мне или Риду приставят дуло в висок, что ты сделаешь? Что выберешь между задачей и человеком, Ричард?
Андроид молчит. Судорожно ищет наиболее оптимальный ответ, мечась между правдой и ложью. Весь его день был построен на том, чтобы адаптироваться ко мне, изучить детали моей личности, найти оптимальный подход к воздействию, и будем честны, он был близок к нему, когда заставил выйти из себя и подставиться под негодование Фаулера. А сейчас он просто не знает, как поступить. И вот она, разница между людьми и машинами. Лишенный эмоций, не может решить: приободрить человека, соврав, или вывалить все как есть, усугубляя и без того агрессивные отношения?
Понимающе усмехнувшись, я на долю минуты опускаю голову, подставляя черные локоны в хвосте под холодный свет вывески. Он не сводит с меня взора, я пропитываюсь им насквозь, и когда возвращаю свой обреченный взгляд на Девятку, скользя с номерных знаков по мужественному подбородку и недоумевающим глазам ‒ снова замечаю желтый диод там, где мгновение назад проклевывался голубой.
‒ Вот почему я тебя ненавижу, жестянка.
Эти слова произносятся тускло, почти шепотом, срываясь на хрип. Нет больше злости внутри, нет больше ярости. Душа словно облегченная этой проповедью, позволяет вздохнуть спокойно и отпустить случившееся полгода назад. Конечно, я буду видеть в Ричарде убийцу еще очень долго, на сей раз по причине его молчания на вопрос. И все же смотреть на него становится намного легче, намного спокойней.
Дверь в бар открывается, врываясь в наше обоюдное молчание мужскими голосами и звуками ударяющихся бокалов. Мы все еще смотрим друг на друга, переходя все границы дозволенного времени для ни к чему не обязывающих взглядов, не обращая внимания на вышедшего Джимми. Чувствую, как мужчину коробит от вида RK900. И в то же время чувствую, что тот, как бы не показывал свою обеспокоенность, не захочет вступать в конфликт с машиной даже ради меня. По большей степени потому, что видит в нем опасность, так же как и я осязает его силу через рецепторы кожи. Силу не гиены, но силу волка.
‒ Лу, ‒ Джимми подходит к моему плечу, недоверчиво косясь на Ричарда. ‒ У тебя тут все в порядке?
‒ Да, ‒ я говорю уверенно, напрочь стирая ненависть со своего голоса. В который раз противоречивость моего поведения вызывает у андроида недоумение, переливающееся грязно-желтой волной едва устаканившейся системы. ‒ Извини за сцену.
Опустив взгляд, я хлопаю бармена по плечу и выуживаю из кармана ключи от автомобиля. Ментально чувствую, как Стэн готовится взяться за руль: руки постепенно становятся «чужими», наливаясь твердым железом. Ночь предстоит тяжелая, особенно теперь, когда тусклый свет телефона и впрямь оповещает о вызове, проигнорированный мною в порыве желания охмурить незнакомого мужчину.
Ричард остается у крыльца, смеряя бармена долгим, холодным взглядом, полным готовности ответить в случае надобности. Джимми, удостоверившись моим целым состоянием, исчезает в заведении, оставляя машину в одиночестве. Кожаная обивка скрипит под моим весом, свет фар озаряет впереди стоящую машину. Как только мотор пронзает тишину, урча лошадиными силами, и как только мое лицо обволакивают тусклые огни приборной панели, я тут же выезжаю на дорогу и проезжаю десять метров вперед.
Нога дает по тормозам, но причина ее не Стэн. Взглянув в зеркало заднего вида на всё ещё стоящего на крыльце Ричарда, я устало делаю вздох. Что говорит во мне сейчас? Алкоголь? Окончательное принятие произошедшего в ноябре? Или странное чувство, которое я так старательно пыталась нащупать в обществе мужчин старше меня? В поиске среди гиен того, кто будет не просто рассказывать о своей силе, а источать ее. Или жалость к его потерянному, до непривычности мрачному виду, как будто его столкнули с тем, на что система не была запрограммированна.
«Луиза?.. все нормально?»
Голос Стэна действует, как кофеин. Резко перехватив руки в свое управление, я с шумом сдаю назад и останавливаюсь только когда пассажирская дверца ровняется с Девяткой. Андроид, прищурив глаза, стоит несколько секунд. Одного долгого взгляда хватает, чтобы машина двинулась в мою сторону неуверенно, но по-механичному четко. Через мгновение внедорожник везет нас вперед, пронзая притихшие улицы ревом двигателя на пути к очередной жертве Сероглазки.
