Девиация: новый вирус / Deviation: new virus

Стэн («камень», «очищающий») – имя имеет сугубо английское происхождение, чаще всего в полной форме используемое как Стэнли. Цвет: темно-зеленый или коричневый. Основные черты: здравость, творческость, любопытство, равновесие. Тотемное растение: коровяк. Тип: зависящий от окружающего мнения, но знающий себе цену человек. С детства Стэн придает большое внимание своему и чужому внешнему облику, что во многом в будущем открывает перспективы в сфере моды. Впоследствии благодаря такому повышенному вниманию на протяжении всей жизни человек вызывает у окружающих впечатление долгой молодости. Владелец имени серьезен, надежен, честен, не приемлет негодоворенности и шаткое положение. Склонен проявлять заботу о близких в любом настроении и любое время. Для человека с именем Стэн важен статус как в обществе, так и в личной жизни. Потому крупное внимание уделяется «идеалу», причем во всем. От этого часто страдают окружающие, так как Стэн не брезгует навязывать свое «истинное» мнение. Что для Стэна является идеалом, для близких может стать тюрьмой. В спутницы чаще всего выбирает подвластную женщину, однако главным критерием является открытость и доверие. Чаще всего люди с таким именем счастливы в браке, однако, в силу характера «мое мнение истина», порой несчастливы домочадцы.

***

Поездка проходила в тишине. Как в автомобильном салоне, так и в голове Луизы. Стэн предпочел молчать после вспышки гормона норадреналина в теле носителя, что означает гнев и ярость. За шестнадцать лет компьютер приспособился к поведенческим реакциям человека, но, самое важное, выработал свои собственные привычки, состоящие из алгоритмов и команд. Едва в женском голосе появлялись нотки усталости и обреченности, как Стэн предпочитал становиться «невидимкой» ‒ просто чипом, вживленным в спинной мозг на уровне первых двух позвонков. Едва человеческое сердце срывалось на тахикардию, голосовые связки напрягались, а тело пробирала мелкая дрожь ‒ Стэн производил какую-либо душещипательную мелодию, дабы освободить нервную систему от перенапряжения из-за удерживаемых эмоций. Такое было не часто, всего три или четыре раза от силы. Но именно в такие моменты человек срывал свою оболочку сильного характера, позволяя себе наполниться силами и идти дальше. Вот и сейчас Стэн, став невольным свидетелем выплеснутой негативной энергии в сторону машины, принимает решение не подавать голос вплоть до появления на месте преступления.       Тонкая пелена облаков вновь накрывает небо, заслоняя луну. Теперь город озарен уличными фонарями, неоновыми вывесками малиновых и синих цветов, и совсем тусклым сиянием рассеявшихся лунных лучей. Количество промилле в крови человека слишком мало, чтобы ясность зрения Луизы терялась, и тем не менее Стэн внимательно наблюдает за тихими, мрачными дорогами, готовый в любой момент увести машину к обочине. За все время человек ни разу не смотрит на андроида справа. Компьютеру удается ухватить вниманием сияние голубых ярлыков на пиджаке RK900, которые отбрасывают тени на приборную доску. Что происходит в голове носителя ‒ самая настоящая тайна. За столько лет Стэн, может, и научился просчитывать поведение человека, однако читать мысли не получается. Потому приходится внимательно отслеживать все скачки гормонов и ферментов в крови и в клетках, реагировать на всплеск активности того или иного участка корковой зоны мозга. Особенно внимательно изучаются вспышки в лобной части – там, где сосредоточена основная зона ответственности за поведение и чувства.       На место обнаружения тела очередной жертвы внедорожник прибывает в половину третьего ночи. Широкий чистый сквер уже оцеплен, тут и там виднеются полицейские сине-красные блики, электронные ограничивающие ленты оранжевых оттенков. Судебно-медицинская экспертиза еще не успевает прибыть на место, и это кажется Стэнли ужасной оплошностью. Согласно словам Ричарда, с момента поступления вызова от нашедшего труп прошло уже два часа и тридцать две минуты. Стэн каждый день вынужден наблюдать за полицейской семьей, и он всегда удивляется проворности правоохранительных органов. И вот, первая оплошность за долгое время. Даже досадно.       Наблюдать за происходящим через чужие глаза для Стэна вполне себе нормально и привычно. В большей степени по той причине, что иными глазами он мир и не видел. Он спокойно слышит, как глохнет мотор, как скрипит дверь, как кроссовки носителя шуршат по асфальту. Преступление произошло ночью, и зевак не наблюдается. Единственный посторонний ‒ престарелый мужчина, прогуливающийся с собакой, да и тот сидит в полицейской патрульной машине, тяжело дыша и туманно общаясь с одним из офицеров в теплой куртке. Светлый сквер покрывается синими и красными бликами. Вместе со сквером ими покрывается и андроид, что идет бок о бок, сурово осматривая место преступления издалека. Луиза останавливается перед электронной полосой. Дальше ее Ричард идти не пытается, полностью подчиняясь регламенту.       Лу не обращает внимания на машину. Женщина, облизнув сухие губы, старается не смотреть на труп посреди ярко освещенной площади, выуживая из карманов ненавистные ей сигареты с ментолом и маленькую зажигалку. Легкий ветер заставляет носителя отклониться в сторону RK900, прикуривая от спрятанного за ладонь обжигающего пальцы огонька. И Стэн, выкрав это мгновение, воровато, как будто бы Лу может что-то заподозрить, изучает андроида боковым зрением. По всем законам физики он должен активировать протоколы безопасности, ведь Ричард подошел к тайне семьи Вольф слишком близко. Однако вместо этого компьютер принимает решение пронаблюдать, изучить. И вроде бы ничего нового он не находит для себя, рассматривая подтянутый изгиб мужской спины в белом пиджаке, внимательно изучая очерченный синими и красными переливами мужской профиль лица с легкой горбинкой на носу и вздрагивающими темными ресницами. Но отчего-то играет желание смотреть дальше, проникаясь одним ставшим ему важным вопросом: как далеко сможет зайти этот андроид?

***

Сигаретный дым наполняет легкие с томительной медленностью, но я не пытаюсь ускорить процесс. Вид трупа посреди площади вызывает у меня привычное спокойствие, и все же моя медлительность связана с недавней сценой в баре. Только-только у меня был сексуальный интерес на ночь, и вот все обрывается серыми глазами, язвительными замечаниями на тему моих увлечений и новым вызовом. Хочется уехать домой под музыку Мэнсона в голове и забить на весь мир.       Мне часто тыкали моим аморальным образом жизни, и на все такие замечания я либо плевалась желчью, либо просто игнорировала. Но черт возьми… насколько же отвратительны мои дела, что какой-то вшивый кусок пластика позволил себе такую мерзость? Впрочем, не важно. Скоро Рид выйдет из больницы, заберет свое железо и будет сам скакать ночью по скверам и паркам, выслеживая убийцу.       На месте я нахожу всего пять полицейских, двое из которых днем стали свидетелями сцены разбитой кружки. Оба человека в темно-синих униформах опасливо посматривают в нашу сторону, но ничего не говорят. Чарли, женщина-патрульный с довольно стервозным характером под стать своим рыжим волосам, стоит над трупом, смачно жуя жвачку и что-то помечая в планшете. Только когда сигарета выкуривается до фильтра, а растекающийся по жилам никотин отгоняет начавшуюся скапливаться сонливость, я откидываю бычок в ближайшую урну и, не обращая внимания на Девятку, уверено устремляюсь к трупу.       ‒ Привет, Чарли.       Женщина не удостаивается взглядом, зато я в ответ получаю блеклое мычание. Теперь мы вдвоем стоим перед трупом человека, в перекошенном от боли лице которого я нахожу нечто знакомое. Это нечто пытается вытянуться в памяти, ухватиться за реальность, но ускользает, словно вода. Для кого-то мы сейчас можем выглядеть дико: стоят две женщины и осматривают мертвое тело без какой-либо эмоции. Но и я, и Чарли за время службы видели и похуже вещи. Чего уж говорить про Ричарда, который, едва мы подошли к телу, тут же присел на корточки для ознакомления с уликами. Он машина, ему вообще невдомек, что такое эмоции и уж тем более отвращение.       ‒ Кто тут у нас?       Чарли продолжает жевать, смачно разнося эти звуки по всей округе. Не то, чтобы девушка двадцати шести лет вызывает у меня неприязнь, однако в отделе ее многие не особо жалуют. Она пришла к нам практикантом, еще обучаясь в академии, и так и осталась в департаменте. Готовая идти по головам, любительница слухов и сплетен. Порой на работу она выходит только ради того, чтобы обсудить коллег.       ‒ Эванс, Лютер. Не здешний.       ‒ Приезжий?       Уверенный кивок головы становится мне ответом. Я не обращаю на него внимания, полностью погрузившись в раздумья об услышанном. Эванс… Лютер Эванс… почему так знакомо?       ‒ Он снимал отель на Боун-бич. Сам из Кливленда, но периодически приезжает сюда по делам строительной компании, в которой работает. Знатная шишка, между прочим, в своей организации, ‒ хмыкает Чарли, и ее саркастичная улыбка отдается во мне неприязнью. Вот так усмехаться над телом мертвеца… неприятненько.       Сон начинает обволакивать разум со всех сторон. Мне хочется поскорее разобраться со всем этим, потому я блекло слушаю говор Чарли, приправленный едкими шуточками, и присаживаюсь на корточки по другую сторону от тела. Знаю, Стэн все запоминает, даже смысла нет сейчас на алкогольную и усталую голову прислушиваться к словам. А вот осмотреть тело стоит, тем более что лицо его мне смутно знакомо. Темные с проседью волосы, мелкая седая щетина, тонкие, открытые в ужасе губы. Скользя взглядом по очерченным скулам мужчины и массивной нижней челюсти квадратной формы, я щурюсь, стараюсь его вспомнить. Не здешний. Откуда я могу знать не здешнего? Я город покидала года три назад в последний раз, и то в целях повышения квалификации. Чарли озвучивает его возраст, и число отзывается во мне новым чувством «дежавю». Сорок четыре года. Все же это странно.       Нахмурившись, я задумчиво потираю нижнюю губу указательным пальцем. Мужчина лежит в обычной позе, как если бы просто прилег отдохнуть. Руки разведены в стороны, ноги практически сомкнуты. Голубая рубашка с коротким рукавом неестественно опущена в районе живота, черные брюки скреплены тугой, затянувшейся бляшкой черного ремня. На нем были даже ботинки. И все это такое чистое, аккуратное, как будто и не было убийства. Словно человек умер во сне.       ‒ Что видишь? ‒ ушедшая в мысли, я забываюсь и задаю вопрос Стэну. Вот только сидящий напротив Ричард, от которого меня отделяет жалкий метр, принимает это на свой счет. В следующее мгновение я чувствую себя рацией, на волну которой пытаются пробиться сразу несколько людей.       ‒ Полное отсутствие внутренностей брюшной полости, ‒ RK900, не переставая скользить внимательными глазами по раскинувшему в разные стороны руки телу, оповещает о найденных фактах суровым голосом. ‒ Диафрагма отсутствует, легкие и сердце изъяты. Жертва обескровлена на восемьдесят девять процентов…       «На шее след от укола. Там припухлость, похоже, иголка обломалась…»       ‒…на безымянном пальце. Он был женат, но кольцо изъято…       «…выдирали наживую, судя по всему, как закатаны его глаза. Но это странно, я не вижу гематом на запястьях, а ведь он должен был как минимум сопротивляться от боли…»       ‒ Так, стоп!       Едва ли не прокричав это, я расставляю ладони в стороны. Голова шумит от двух переплетающихся между собой голосов, и оба вдруг замолкают. Разве что Стэн молчит напряженно, Ричард, нахмурившись, перебегает по моему лицу взглядом. Полы его пиджака почти касаются земли, на темных прядях играют сине-красные искорки. Серые нити, переплетающиеся в радужках, сверкают, но черные зрачки пропитаны подозрением, и меня это напрягает лишь на секунду. Слишком устала, чтобы думать о безопасности своей тайны.       Прикрыв глаза и помассировав виски, я тяжко вздыхаю и снова осматриваю труп. Услышанное отказывается собираться в кучу, и все же мне удается сообразить какую-никакую систему улик, что только что изложили сразу два компьютера. Искренне надеюсь, что Стэн сейчас будет молчать, пока я буду разбираться с машиной напротив. Машиной, которая продолжает смотреть мне ровно в глаза испытывающим взглядом.       ‒ Все хорошо, детектив? ‒ наконец, озвучивает свой вопрос Ричард.       Поднятая вверх женская ладонь как бы просит андроида помолчать. Андроид слушается, давая мне шанс собраться с мыслями и встряхнуть потяжелевшую от усталости голову. Волосы в хвосте от таких движений щекочут оголенный участок шеи, вместе с этим принося хоть какую-то ясность опьяненному состоянию.       ‒ Говоришь, нет внутренностей? ‒ туманный вопрос словно бы пробуждает Ричарда от раздумий. Девятка, задержав на мне взгляд суженных глаз, искоса из-под ресниц смотрит на тело человека. Даже странно вот так сидеть над несчастным, мыслями витая в других размышлениях. Со стороны наверняка смотрится как святотатство, настолько сильно это стало для меня обычным делом в связи с профессией.       ‒ Верно. Опустошена грудная клетка, отсутствуют все органы кишечно-желудочного тракта. Вы можете заметить это по впалому животу, детектив, ‒ андроид небрежно указывает на опустившийся живот жертвы пальцем, полностью вернувшись в дело. Кажется, мне удается избежать вопросов, при этом ничего не делая, кроме как устало мотая головой.       ‒ У него след от укола на шее, ‒ ясность зрения возвращается, и я, нахмурившись, окидываю тело уже более внимательным взором. Мысли и впрямь возвращаются в свое русло, позволяя уйти в расследование с головой.       ‒ В крови каждой предыдущей жертвы был обнаружен токсичный анестетик. Судя по всему, жертве вводилось наркотическое вещество перед похищением.       ‒ Похищением? ‒ смотреть на андроида, полностью уйдя в дело, становится намного легче, чем час назад у бара Джимми. Здесь мы становимся профессионалами, работниками, исполнителями своего долга. Потому я не чувствую злости или ярости при взгляде в серые глаза, ровно как и Ричард смотрит открыто, без тени намека на инцидент рядом с заведением.       ‒ Вы ведь изучали дело, не так ли? ‒ Ричард на мгновение сужает глаза, и я упрекаю себя за безалаберность в течение рабочего дня. Я и впрямь изучала дело, но так и не дошла до деталей преступления из-за настигнувшего психа в ресторанчике при встрече с машиной.       Недовольно и стыдливо поджав губы, я возвращаю взгляд на лицо мужчины. Серая кожа становится практически прозрачной в холодном свете уличных фонарей. Чарли отходит от нас, не слыша наши разговоры, и я позволяю себе поспешно начать ворочать память. Кажется, там что-то говорили о похищениях и подбросах трупов в людные места… или что-то о попытках нападения и грабежах. А, черт!       ‒ Так, ‒ указав на машину пальцем и сурово глядя исподлобья, я чуть отодвигаюсь от тела, заставляя подошву кроссовок скрипеть по асфальту. ‒ Помнишь, ты сегодня составлял мне краткий экскурс в историю дела?       Ричард уверено кивает, смотря на меня внимательно. Даже странно от того, как сильно не хочется сейчас препираться. Должно быть, я окончательно перешла ту стадию профессионализма, когда работа и успех стоят во главе всех остальных чувств.       ‒ Будь добр, сделай то же самое и введи меня в курс.       Я ожидаю в ответ язвительных комментариев, оскорблений, да чего угодно, но никак не вежливой покорности. Девятка, снова утвердительно кивнув, возвращается вниманием к жертве. Легкий порыв ветра вздергивает прядь его темных волос вверх, отчего та на несколько мгновений попадает под блики патрульной машины.       ‒ Схема убийств всегда одинакова. Тела появляются каждые двадцать четыре часа, у всех жертв отсутствуют внутренности, наблюдаются остатки анестетика в имеющейся крови. Манипуляции проводятся в течение суток, в участок не поступало заявлений о пропаже жертв от их родственников, ‒ он говорит беспристрастно, спокойно, старается разжевать каждое слово. Непривычно видеть Девятку таким почтительным, но меня это волнует сейчас меньше всего. Сон вновь набирает обороты, в этот раз притащив за собой еще и головную боль в висках. ‒ За неделю преступлений все тела оставлялись преступником в наиболее людных местах, в скверах, парках и на пороге торговых центров. Детектив Рид считает это неким обрядом, и я вынужден согласиться с ним, учитывая, что все убийства выполнены с особой аккуратностью и вниманием со стороны преступника.       Услышанное пытается пробиться через завесу надвигающихся снов, но как же сложно все это осознать, испытывая пульсации в висках! С минуту я продолжаю сидеть на корточках, впиваясь нахмуренными глазами в перекошенное от боли лицо мертвого мужчины. Только когда легкий порыв влажного ветра пробегается мурашками по коже, я окончательно осознаю все сказанное жестянкой. В это же мгновение в голове раздается приглушенный, словно бы боящийся нарушить тишину голос Стэна. Он, как и Девятка, все это время изучал тело, стараясь найти как можно больше неясностей и улик.       «Обрати внимание на его глаза», едва эти слова произносятся, я аккуратно наклоняюсь вперед. Весь последующий разговор происходит исключительно с компьютером, и все же кое-кто находящийся рядом воспринимает мои обращения на свой счет. Так и приходится отдергивать себя, забываясь в дурмане из головной боли и алкогольной усталости.       ‒ Зрачки закатаны. Даже сосуды все полопались, ‒ бубнил себе под нос женский голос, привлекая к озвученной детали внимание андроида. Ричард чуть подался вперед, теперь рассматривая знакомое мне до боли лицо внимательным, суровым взором. ‒ Боже, да его потрошили на живую…       ‒ При всем уважении, детектив, но это исключено, ‒ Ричард не смотрит в мою сторону, отзываясь холодно. ‒ Смерть наступила бы от болевого шока прежде, чем преступник закончил свои манипуляции. К тому же на теле не наблюдается следов фиксации. Человек бы сопротивлялся, и это вынудило бы преступника обездвижить жертву.       «Верно. Я тоже заметил эту странность. Ни гематом, ни царапин. Он словно… физиологически был лишен движений»       Теперь компьютеры говорят хотя бы в разное время. Стэн, каждый раз давая Ричарду высказаться, подает голос, и в голове больше нет той самой каши из нескончаемого потока информации. Легче, правда, от этого все равно не становится. Синие и красные блики патрульных машин дополняются желтыми вспышками, сигнализирующими о нехватке сил. Знакомое лицо жертвы больше не волнует. Все, о чем могу сейчас думать – как можно скорее разобраться с местом преступления и уехать домой, в постель. В холодную и одинокую. И все из-за сраного Ричарда.       ‒ Чарли! ‒ повернув голову, я взглядом нахожу патрульного. Рыжие, выбивающиеся из-под фуражки короткие волосы выдают девушку среди других офицеров. Чарли, повернувшись ко мне полубоком, замечает мой выжидающий взор и, закатив глаза, неспеша приближается. Жвачка на ее губах раздувается до крупных размеров, после чего демонстративно лопается с характерным звуком. ‒ Ты уже заполнила заявление на медэкспертизу?       Планшет в руке девушки чуть качается вперед, из груди патрульной доносится скучающее «Угу». Ненавижу, когда она так делает. Еще больше ненавижу, когда на месте преступления позволяют себе такое похабное поведение, раздувая жвачку и смачно жуя. Так и хочется лопнуть розовый пузырь, залепив им рот невежды.       ‒ Внеси изменения. Нужен анализ остатков крови на наличие ядов, ‒ смерив женщину недовольным взглядом, при этом сама находясь под взором пристальных глаз Ричарда, я снова возвращаюсь вниманием к телу покойного. Сон наваливается на глаза еще сильнее, заставляя пошатываться от дезориентации из-за порывов холодного ветра. ‒ Пусть обратят внимание на возможное наличие кураре. Вполне возможно, что ему вводили эссенцию тропических растений.       ‒ Надеюсь, ты не серьезно, ‒ Чарли, в своей привычной скучающей манере, поднимает планшет и делает несколько поправок. ‒ Колсон тебя проклянет.       ‒ Колсон сам выбрал работу судмедэксперта. Вот пусть ее и выполняет.       Фыркнув это, я пытаюсь вернуться вниманием к делу. Ричард молчит все время, видимо, боясь нарушить возобновившийся процесс расследования, к которому так старательно пытался меня подключить предыдущие два дня. Время от времени серые глаза, искрящиеся разноцветными бликами в свете патрульных сигналов, скользят взглядом по окружению в поиске улик. Увы, их нет. Только труп, больше ничего. Труп, одежда которого находится в удивительно идеальном состоянии.       ‒ Ричард, ‒ машина на звук своего имени тут же поднимает на меня взор, не выражая абсолютно ничего. Даже и не скажешь, что пару часов назад мы плевались ядом друг в друга. ‒ Все предыдущие жертвы были такие… чистые?       Андроид не сразу реагирует на вопрос. Явно почувствовав в нем подвох, Девятка сужает глаза и мельком оглядывает мертвого мужчину.       ‒ Нет, ‒ лишь спустя несколько секунд отзывается андроид, теперь хмурясь так же, как и я. ‒ Одежда, как правило, имела пятна крови и грязи. Полагаете, это его одежда?       ‒ Как, говоришь, его зовут?       ‒ Лютер Эванс, ‒ чуть кивнув, отвечает Ричард.       ‒ Обрати внимание на внутреннюю часть воротника, ‒ трогать труп нельзя, вообще никаких манипуляций, однако расстегнутый ворот голубой рубашки позволяет рассмотреть выступающие инициалы без манипуляций. Ричард следует взглядом за моим указательным пальцем, так же отмечая наличие вышивки в виде двух букв «ЛЭ».       ‒ Это ручная работа, ‒ соглашается машина.       ‒ Наверняка жена вышила. Бессмыслица какая-то, ‒ прикусив губу, я медленно скольжу сонливыми глазами по телу от рубашки до ботинок. Такой безупречный, педантичный вид. Живые люди так не ходят, а тут мертвец, попавший в руки извращенного убийцы. ‒ Одежда такая выглаженная, даже стрелки на брюках.       «Не только. Его ботинки вычищены до блеска, даже грязь в подошвах отсутствует»       Несколько минут царит молчание. Встав на ноги, я аккуратно выуживаю из кармана пачку сигарет вместе с зажигалкой. Сон словно бы наливается в жилы, заставляет быстро хлопать глазами, лишь бы не уйти в состояние забвения. И пока огонек зажигалки вспыхивает, пока сигарета методично раскуривается, сидящий на корточках Ричард вдруг тянется пальцами к подрагивающему от ветра воротнику жертвы. Только сейчас я замечаю красные порезы, выглядывающие из лоскутов голубой ткани.       ‒ Не трогай, ‒ сигаретный дым наполняет легкие, и ясность в глазах резко вспыхивает. Выпустив мутный дым, я тут же нахожу глаза Ричарда, что так и завис с пальцами правой руки в нескольких сантиметрах от тела. ‒ Испортишь историю.       Андроид не решается возразить. Вместо этого Ричард, продолжая сверлить меня суровым взглядом, медленно встает на ноги, покрывая меня голубым сиянием светодиодов в примеси с бликами синих и красных оттенков.       Сигарета дает возможность видеть картину ясно, и я вдруг осознаю одну важную деталь. Мы в сквере. В центре города. Посреди довольно людного парка. Система видеонаблюдений города такова, что большая часть подобных мест имеет множество камер. Большинство долгое время являлись муляжами, однако с волной девиации муниципалитет решил подключить каждое устройство к общей сети. На том настоял Фаулер. Выбить это решение было не просто, но активные камеры позволили в свое время отыскать множество скрывающихся по городу машин. Этот сквер не стал исключением. Только за январь камера помогла отыскать с десяток девиантов, и сейчас она наверняка поможет сделать хоть какие-то выводы относительно случившегося.       Сделав очередную затяжку, я, не обращая внимания на флегматичный взгляд стоящего по другую сторону от тела Ричарда, прищурено осматриваю фонарные столбы. Деревья, уже покрытые мелкой листвой, качаются в такт ветру, бликуя листьями в свете уличных фонарей. На одном из таких столбов я все же нахожу красный огонек.       ‒ Как думаешь, камеры до сих пор включены? ‒ вопрос, адресованный стоящей рядом Чарли, тонет в шорохе листвы. Патрульный нехотя поднимает голову вверх, в поисках того же огонька. Другой огонек в виде моей недокуренной сигареты с дурацким привкусом ментола отправляется в дальний мусорный бачок.       ‒ Даже если так, хрен ты их до понедельника просмотришь. Никто не станет в выходные отвечать на заявление о предоставлении видео-материала.       ‒ Я могу подключиться к сети и перенаправить отснятый материал на ближайший электронный носитель.       Словно по команде, мы оборачиваемся к Ричарду. Чарли и до девиации не питала любви к машинам, по крайней мере, психологической. Девушка, что любила распускать слухи и обсуждать чужую жизнь, сама была не прочь рассказать о себе в горделивом ключе. Вот только никто в участке не находил ничего горделивого в похождениях патрульного по секс-клубам с андроидами. Это была единственная любовь, которую Чарли проявляла к машинам. И, похоже, продолжает проявлять до сих пор, не изменяя своим привычкам. Именно к такому выводу я прихожу, замечая оценивающе-лукавый взгляд рыжеволосой коллеги в сторону Девятки.       Девятке, впрочем, абсолютно все равно. Черные зрачки буквально приковывают меня к месту, в ожидании разрешения на проведение манипуляции. Не знаю, насколько это законно, однако благодушно хмыкаю и надменно кидаю:       ‒ Валяй.       Боже, он не сводит с меня холодного взора, даже когда показывает свои хакерские способности. Периодически сверкающие в темноте светлые глаза впиваются прямо в душу, сам Ричард абсолютно бездвижен, и только солнечные переливы на правом виске выдают в нем хоть какое-то сознание. Все эти разноцветные блики кровавого, синего и желтого сплетаются, обволакивая его со всех сторон. Словно Дьявол, объятый соблазнительными искрами радужных оттенков. И от его сурового, раздирающего на части взгляда резкий холодок бежит по коже, вызывая мурашки под вдруг ставшим жарким свитером. Но даже сейчас я не прерываю визуальный контакт, как будто бы подобное действие обозначит мою слабость перед машиной.       ‒ Кхм-кхм, ‒ раздается намекающий, непристойный кашель сбоку. Одернувшись, я недоуменно смотрю на Чарли, чей взгляд многозначительно перебегает по нам искоса. Ну, отлично… теперь новые слухи поползут по участку.       «У тебя скачок артериального давления. С тобой все в порядке?»       Поджатые губы не могут стать Стэну ответом, ведь он не видит моего отражения. А вот сделавшее кувырок сердце в ответ на мысли о возможных сплетнях в исполнении Чарли говорит компьютеру многое. И я благодарю всех богов за то, что в этот момент планшет издает звук принятого файла. Кожа лица покрывается краской, но благо многоцветного освещения хватает, чтобы скрыть эту нехарактерную для меня красноту на щеках. Похоже, пора и впрямь прекращать блуждать по барам, срамные мысли какие-то лезут в самый неподходящий момент.       ‒ Что там? ‒ выхватив стеклянное устройство под подозревающим взглядом Ричарда, я принимаюсь судорожно искать загруженный файл. Радует то, что Чарли довольно быстро отходит от подобных вещей, переключаясь на новые детали происходящего. Женщина скрещивает освобожденные руки на груди и недовольно поглядывает на планшет в моих руках.       ‒ Ну вот, а мне потом очищай устройство от ваших извечных загрузок.       «Заткни ее, она раздражает»       ‒ Ничего, потратишь пять минут, ‒ уже найдя фрагмент, я бурчу на Чарли, чей взор недавно заставил меня покрыться краснотой.       Не могу не согласиться со Стэном. Чарли и вправду раздражает половину отдела. Вечно сующая свой нос туда, куда не просят, многие коллеги уже не раз становились объектами сплетен, приводящих к скандалам. Одними из пострадавших были мы с Гэвином. Всего одна ночь, что едва не стала Риду роковой, и мы с мужчиной переходим из статуса «враги» в статус «друзья-не-разлей-вода». Первой во всем участке это заметила Чарли, точнее она первая начала вырабатывать теории относительно вопроса «почему эти двое так вдруг сдружились? Неужели и ее Гэвин трахнул?». Никто в участке не реагировал на ползущие, точно змеи между кустов, слухи, но девушку это не трогало. Ее больше трогало то, что Рид после проведенной с ней ночи по своей привычной системе свалил в закат. Как и многие другие рассчитывала стать той, кто сможет усмирить дикого зверя, а на деле оказалась лишь одной из сотен. И как же ее бесило наше дружеское общение, при котором Рид готов порвать за меня, как и я за него. Впрочем, оно ее бесит по сей день.       Мысль о реальных причинах столь неразумного поведения женщины приносит некоторое облегчение. Краска медленно сползает, сменяясь самодовольной улыбкой. Это не уходит от внимания Девятки, который тут же сужает глаза, исследуя каждый контур моего лица. Все пытаешься адаптироваться, парень? Что ж, удачи.       Видео-фрагмент имеет черно-белый тон, и я не удивляюсь этому факту. Муниципалитет всегда старался сократить расходы, и продолжает стараться до сих пор. Если раньше это вызывало негодование, то сейчас принимается многими вполне адекватно. Город потерпел крах в обширной части экономики, которую занимала бесплатная рабочая сила в лице машин. Теперь платить приходится всем и за все, и потому финансирования на многие вещи не хватает. Черные и белые тона видео раздражают, конечно, но даже с ними вполне можно изучить содержимое. Что мы втроем в лице меня, Стэна и Чарли делаем.       Некоторое время в сквере ничего не происходит. Верхушки кустарников лениво потряхивает ветром, по асфальтированной гравированной площадке пролетает целлофановый пакет. Я уже хочу вскинуть взор на Ричарда, однако на экране возобновляются движения. Некий человек, одетый полностью в черное (хотя сложно судить из-за черно-белого фона) несет на руках мертвеца. Руки и ноги мужчины безвольно повисли, труп укладывается прямо посреди площадки. Преступник даже не оглядывается по сторонам. Он методично поправляет руки и ноги, заставляя принимать их расслабленное положение вдоль тела. С несколько секунд некто, кто получил от меня прозвище Сероглазка, стоит перед телом, чуть вздернув голову вверх. Его лицо скрыто плотной горнолыжной маской, из-под козырька черной кепки видны только глаза и брови. Спустя несколько секунд Сероглазка исчезает, скрывшись за кадром уверенной походкой. Видео прокручивается мной несколько раз, и только спустя третий мы осмеливаемся нарушить молчание.       «Обрати внимание, как легко он его переносит. Мужчина килограмм в девяносто, а ему хоть бы что»       Мысль Стэна отражается на моем лице сдвинутыми бровями и еле уловимыми кивками головы. Чарли все же замечает эти движения, немым взглядом задавая вопрос. От былого желания поерничать у патрульного ничего не остается. Только профессионализм и готовность идти до конца.       ‒ Посмотри, как он его тащит, ‒ я снова прокручиваю видео, замедлив на моменте появления человека в черном с трупом на руках. ‒ Для него как будто не существует веса.       ‒ Да брось, слышала я, что он опустошен, ‒ Чарли пожимает плечами, продолжая хмуриться. ‒ Там и веса-то толком нет.       ‒ Дело даже не в органах. Тащить живого и мертвого человека ‒ две разные вещи. У мертвого все мышцы обмякают, и это создает дополнительное неудобство. А ему словно… все равно.       Ричард все это время стоит в отдалении, прислушиваясь к нашим словам. Ему и не требуется смотреть в планшет, ведь именно он откопал фрагмент в сети и отправил его нам. И лучше бы он так же интересовался экраном, а не моим нахмуренным лицом с поджатыми губами. Новая волна мурашек от неприлично пристального взгляда блуждает под свитером, заставляя меня неприязненно коситься на машину время от времени.       ‒ И это все, что тебя взволновало на видео? ‒ как бы с укором спрашивает Чарли, вновь искоса взглянув на Ричарда. Лукавая улыбка трогает уголки ее губ, но после моего раздраженного взора патрульный поспешно ее стирает. ‒ Ты глянь, как он его раскладывает.       Несколько нажатий на планшет позволяют прокрутить видео до нужного момента. Действия Сероглазки и вправду вызывают мороз по коже. Манерный, педантичный, он время от времени поправляет руки и ноги трупа, как будто бы расставляя карандаши на своем рабочем месте. Его тело гибко выгибается и сгибается, преступник периодически отстраняется от жертвы, оглядывая картину целиком, после чего снова сгибается и изменяет положение рук, ног, кистей. Все манипуляции проводятся в черных перчатках, неудивительно, что преступник не оставляет отпечатков.       ‒ Господи… ‒ практически шепчет Чарли, вздрагивая всем телом. ‒ Не он ли писал сценарий к фильму «Пила»…       ‒ Не неси ерунды.       Фыркнув и отдав планшет патрульному, я тут же распоряжаюсь о прикреплении видео к делу и отправки всего пакета информации на мой терминал. Чарли вновь принимается мусолить жвачку, периодически выдувая мелкие лопающиеся пузыри. Какой мерзкий звук.       Уложив руки на груди крест-на-крест, я всматриваюсь в лицо мужчины. Все в его чертах мне кажется знакомым. Голова продолжает гудеть от пульсирующей боли, сонливость, отодвинутая сигаретой, возвращается, накрывая окружение темной пеленой. Эти два чувства смешиваются воедино, наполняют меня, как тугая, расплавленная резина. Желудок отзывается легкой тошнотой от усталости и выпитого алкоголя, но я продолжаю всматриваться в силуэт покойника, освещенный яркими лучами патрульной машины.       Лютер Эванс… Лютер Эванс… работник строительной компании, сорок четыре года. Женат. Откуда я тебя знаю, Лютер?..       Одна мысль проскакивает в тени боли и сонливости, и я, замерев с прикусанной губой, хмурюсь. Облик еще живого мужчины отдается в памяти терпким запахом мужского одеколона с древесными нотками. Его искрящиеся темно-карие глаза прикрыты от играющего в жилах виски, он не старается скрыть того, что его жена ждет его в городе…       ‒ Откуда он, говоришь? ‒ не сводя потемневшего взгляда с трупа мужчины, я мрачно задаю вопрос Чарли. Несколько секунд хранится молчание, после чего полицейский без всякого интереса произносит:       ‒ Кливленд.       …в Кливленде.       Понимание ситуации осаждает на плечи тяжкий камень из скорби и неприязни. Совсем недавно я пыталась вытащить воспоминания, стянутые тугим туманом, а теперь пытаюсь остановить бурный поток фрагментов памяти. Светлый бар Джимми, бутылка виски на двоих, след на безымянном пальце от снятого кольца. Дьявольская, предвкушающая улыбка мужских тонких губ, томные перебегающие по-моему лицу глаза. Запах бензина и мятного ароматизатора для автомобиля, скрип водительского кресла под двумя сошедшими с ума телами. Не сказать, что воспоминания вызывают у меня дрожь, однако все же омрачают и без того блеклое настроение. Чарли тут же улавливает мое состояние, превращая произошедшее в очередной полигон для сплетен.       ‒ Да ладно, ты, должно быть, шутишь, ‒ с предвкушающей улыбкой произносит девушка, окидывая меня искрящими от возбуждения зрачками. Ричард мгновенно считывает ее интонации с переменившимся заинтересованным лицом. Теперь его ледяной взгляд кажется мне еще ледяней, и, самое ужасное, я чувствую себя до безобразия стыдно после недавнего едкого замечания андроида о моем образе жизни.       Недовольно поджав губы, я медленно окидываю взглядом коллегу, скользя от значка на груди к блестящим игривостью глазам. Так и хочется заткнуть рот доставучей сороке, которая наверняка уже начинает придумывать новые слухи для участка и таких же куриц, как и она.       ‒ Ахренеть… ‒ Чарли несколько раз вздергивает брови, как бы намекая на нечто интимное. ‒ А ты стойкая. Я бы хоть как-то отреагировала, если бы нашла одного из своих любовников мертвым.       ‒ Рот закрой, ‒ шипение с моих губ и неловкие взгляды в сторону андроида выдают меня с лихвой. Но Чарли это не останавливает. Она продолжает наседать своим ехидством, неосознанно покрывая мое лицо краской.       ‒ Представляю, каково тебе будет звонить его жене и говорить, что она стала вдовой.       «Луиза, прошу, покинем это место», раздражение в голосе Стэна далеко не воображаемое, но меня это не напрягает. Сейчас мы оба испытываем это отвращение к патрульной, которая сует нос не в свое дело. «Иначе идея детектива Рида настучать по шапке, выплеснув агрессию, не покажется мне такой уж плохой»       ‒ Не собираюсь я никуда звонить, ‒ я буквально шикаю это в лицо Чарли. Мое шипение ее забавляет, исходя из того, как посмеивается полицейский, снова надувая жвачку. ‒ Я с ним виделась всего один раз, и то два года назад. Пусть департамент Кливленда с этим разбирается.       Холодный взор не усмиряет Чарли, зато становится отличным поводом для раздумий Ричарда. Мысленно обматерив коллегу в полицейской униформе, я целенаправленно переступаю через труп и направляюсь в сторону парковки. С меня приключений точно хватит, особенно на пьяную голову. Но едва несколько метров преодолеваются, сопровождаемые уверенной походкой Ричарда, как Чарли окликает меня заливистым «Эй, Лу!». Обернувшись, я замечаю интерес к офицеру еще и со стороны других патрульных. Чарли в лукавой улыбке прикусывает губу, поиграв бровями.       ‒ А тебе идет! ‒ кричит патрульный, получив в ответ недоуменный взор. И только когда ее глаза многозначительно, даже с некоторой завистью обдают Ричарда туманом с ног до головы, я громко фыркаю и, краснея от щек до ушей, торопливо покидаю место преступления под ехидные смешки коллеги. Благо Ричарду хватает ума никак это не комментировать, смиряя Чарли ледяным, негодующим взором.       Сквер остается позади. Очерчиваемая разноцветными бликами, я выуживаю очередную сигарету и разжигаю в наступившей тьме парковки огонек. Белый дым быстро рассеивается ветром, парковка пустует, только мой внедорожник сверкает лакированной черной краской в мутном свете фонарного столба. Так странно… воспоминания о Лютере Эвансе блеклые, алкогольные, покрытые лишь легкой пеленой удовольствия, которое забылось уже через день после ночи в машине. И вид трупа мужчины, с кем однажды делила один метр на двоих, совершенно не напрягает. Единственное чувство ‒ сожаление к новоявленной вдове и неловкость перед андроидом. Какого черта я вообще чувствую себя неловко перед вшивым куском пластика, спрашивается?       ‒ Вы были знакомы, не так ли?       Холодный голос Ричарда выдергивает меня из мыслей, но я не подаю вида. Затянувшись дымом, распыляя яркие, бегущие по концу сигареты искорки, я задираю подбородок вверх и выпускаю белые клубы. Ветер успокаивается на несколько минут, и теперь тонкие серые нити растекаются по воздуху в свете фонаря.       ‒ Были, ‒ прикрыв глаза, отвечаю я машине, стоящей за плечом. Кожа покрывается мурашками, но причиной становится не холодный, влажный ветер, а взгляд, устремленный точно в мой затылок.       ‒ Нам следует посетить отель, в котором остановился потерпевший, ‒ Ричард решает не обострять внимание на моем знакомстве с человеком. Это радует. Позволяет хоть немного расслабиться, дав волю головной боли и усталости. Кинув на сигарету в руке неприязненный взгляд, я тут же откидываю ее в сторону и тушу подошвой кроссовка. Ненавижу ментол. ‒ Возможно, владелец или консьерж могут знать, куда именно отправился человек.       ‒ Я и без того знаю, куда он отправился.       Последняя фраза была сказана с некоторой обреченностью. Взглянув на Ричарда из-за плеча, я грустно улыбаюсь. И Ричард, прищурив взгляд, оставляет свой вопрос невысказанным на приоткрытых губах. Он понимает, куда отправился потерпевший. Навстречу приключениям в виде совокуплений с очередной «командировочной» любовью, предварительно сняв кольцо с пальца.       Стерев с лица напряжение, я уже намереваюсь обойти внедорожник, но не успеваю сделать и шага, как сонливость одолевает разум. В этот раз недокуренная сигарета не помогла развеять усталость. Тьма подступает со всех сторон, собственные движения на долю секунды теряются в сознании, и уже через мгновение я нахожу себя шатающейся и придерживающейся рукой о холодный металл капота. Несколько встрясок головой отпугивают подступающую тьму, стремительно заволакивающую парковку.       ‒ Вам нужен отдых, детектив, ‒ эти слова раздаются словно бы издалека, и в них нет ничего заботливого или уютного. Сухая констатация факта суровым, низким голосом машины. Ричард не двигается с места, не подает мне руку, не пытается помочь. Он смотрит так спокойно, как будто бы не было ситуации, при которой человек едва не потерял сознание. От этого кровь застывает в жилах, прошибая холодным потом. ‒ Ваше состояние близится к бессознательному. Полагаю, наиболее рациональным решением станет отданное мне разрешение вести автомобиль.       Хмыкнув, я кошусь на машину злобным взором. На самом деле, позволить ему сесть за руль и впрямь неплохая идея, но я все же надеюсь на того, кто сидит в шейном отделе. Точнее, надеялась, пока Стэн не подал обеспокоенный голос.       «Позволь ему, Луиза. Я могу вести машину, но только при условии ясного зрения. А ты вот-вот уснешь»       Усталый вздох сходит с моих губ. Пальцы вяло выуживают ключи из кармана, так же вяло отправляют их по воздуху в сторону Ричарда. Даже сейчас, ловко ловя гремящий предмет, машина не сводит с меня пронзительного взгляда. Еще через несколько минут я, обхватив себя руками, мирно дремлю на пассажирском сиденье, слушая приглушенный рев мотора и свист встречного ветра из приоткрытого окна.       Я так люблю ночные поездки по городу. Во всяком случае, любила. Еще когда мир казался ярким, а в жилах кипела кровь от одного взгляда на, кажется, самого идеального мужчину, я так часто разъезжала по ночному городу, колеся то тут, то там. Тогда за рулем приходилось сидеть редко, я доверяла свою жизнь, доверяла свой комфорт и утопала в чарующей мрачности улочек, дорог. Самые волшебные мгновения, когда катишь по пустынной дороге, когда здания «спят», когда звезды стараются пробиться сквозь яркие уличные фонари. Молчание поедает вас ‒ двоих людей, чьи души практически сплетены настолько, что можно понимать друг друга ментально, общаясь глазами, а не словами. Все было такое яркое и такое идеальное, в частности обоюдное молчание вперемешку с наслаждением спящим городом. И я даже знаю, почему вспоминаю об этом именно сейчас, время от времени открывая глаза и рассматривая несущиеся за окном притихшие улицы.       Мир двоих был недолгим. Обрушился через два года, как песочный замок при приливе, оставив после себя терпкий вкус предательства и уязвленной самооценки. После того, как человек исчез из моей жизни, я перестала ездить по ночным улицам, сменив их прогулками по увеселительным заведениям и встречами с мужчинами. Позволять кому-то сидеть за рулем своего авто стало неприятно, чем-то постыдным, но сейчас мне настолько плевать, что я даже не напрягаюсь от синего свечения, исходящего от Ричарда. Покрытые сонливостью глаза периодически цепляются за андроида, исследуя его невозмутимый профиль лица, изредка вздрагивающие ресницы, расслабленные губы. Движения механических рук тонки и уверенны, внедорожник словно становится частью андроида. Так мягко покрышки шуршат по асфальту, заставляя проваливаться в дремоту. Уже через десять минут сон полностью уволакивает меня в бездну, и только когда тело сквозь темноту ощущает легкое торможение, я позволяю себе разлепить тяжелые веки. Крыльцо дома освещается автоматической лампой. Ричард привез меня домой.       Пальцы левой руки устало трут переносицу. Приготовившись выйти наружу, я напрочь забываю о расследовании, о трупе мужчины, с кем как-то двигалась в одном танце тел, напрочь забываю о случившемся у бара. Мозг настолько устал за весь насыщенный эмоциями день, что даже скрип двери с моей стороны под действием собственной руки доносится как будто из тумана. Спрыгнув на дорожку, я безучастно смотрю на сидящего за рулем Ричарда. Девятка, похоже, выходить не собирается.       ‒ Хочешь остаться ночевать в машине? ‒ неопределенный, вялый взмах ладони в сторону центрального входа дома вынуждает Ричарда секундно нахмуриться. Тяжелый взгляд, пытающийся найти подвох в моем предложении, блуждает по моим глазам, и я готова отдать все на свете, лишь бы железяка побыстрее озвучила вопрос. Голова и так тяжела, как камень, а ноги ватные, как варенные сосиски. Еще пару мгновений, и мышцы точно обмякнут, оставив меня валяться прямо посередине подъездной дороги.       ‒ Не совсем верно подобранный эпитет, детектив, ‒ его попытки говорить вычурно бесят, что уж говорить о потребности машины поправить столь абсурдное высказывание в его адрес. Закатив глаза, я устало сжимаю переносицу, стараясь отогнать пульсации в висках. ‒ Мне не требуется сон, однако если вы…       ‒ Ты вообще нормально общаться можешь? Без всей этой мишуры?       Ричард верно распознает мое негодование, застыв с открытыми губами. И слава богу, ему хватает мозгов смолчать, просто открыв дверцу автомобиля и спустившись вниз. Внедорожник отзывается скрипом на удары двух дверей, после чего мы следуем в дом. Плевать уже, что он будет торчать в моей гостиной. Просто хочу, чтобы этот день закончился, а следующий начался без приключений, как это утро с его дурацким исчезновением.       Интерком приветствует мягким голосом, обращаясь ко мне по имени. Я четко осознаю, что машина следует за мной, по пути стараясь анализировать все попадающееся под зрительные датчики. Но экскурсии он от меня не дождется. С него хватит гостевой комнаты, где на сорок квадратных метров приходятся всего-то два кожаных кресла с диваном молочного оттенка, настоящий камин с зеркалом, журнальный столик и несколько полок с искусственными пионами. Дом вообще не подвергался мной изменениям, все здесь осталось таким же, как если бы я заехала только вчера. Привыкнуть к новому месту, за которое ты даже не платишь, не удалось даже спустя три года. Это сейчас с уничтожением Норы я еще хоть как-то контактирую с интерьером, то и дело, что наводя чистоту, протирая высокие, искрящиеся люстры, полки и зеркала. А раньше этим занималась машина, и дом тогда, наполненный запахами выпечки, свежими цветами казался живым. Вряд ли Ричарду удастся что-то обо мне узнать.       Войдя в гостиную, я на несколько секунд встаю в ступор. Странно… откуда это практически спортивное желание скрываться от андроида до последнего? Словно его самовольное изучение внутренностей бардачка и язвительное замечание о моей жизни заставили азарт взыграть яркими красками. Кажется, это сотрудничество будет еще сложнее, чем предполагалось.       ‒ Останешься сегодня здесь, ‒ стянув с волос резинку, отчего те тяжелой волной опустились на спину, я размяла шею. Наблюдающий исподтишка взгляд сопровождает андроида до середины комнаты. Как я и думала, принимается осматривать комнату в поисках каких-либо «улик». Глупая, несчастная игрушка. ‒ Советую ничего не трогать руками. Если хоть что-то будет не на своем месте ‒ душу вытрясу.       Развернуться и уйти из комнаты становится сложной задачей, учитывая, как наливаются слабостью ноги. Благо Стэн тут же реагирует на мое шаткое положение, перехватывая контроль и неся меня к арочному выходу без дверей. Но я не успеваю проделать даже двух метров, как в спину летит уверенное, но холодное:       ‒ У меня нет души, детектив.       От этих слов внутри вспыхивает ледяное пламя. Сам того не осознавая, Ричард напоминает мне, с кем я имею дело. Ноги резко тормозят на месте, Стэн словно ждет, как же я отреагирую на неприятное упоминание о природе своего напарника. И я реагирую, полностью уходя в туман усталости, вскинув на возвышающегося посреди комнаты андроида взгляд из-за плеча.       ‒ Значит, найду.       Эта фраза отдается в нем чуть нахмуренными глазами и легким золотым свечением на виске. Но я не дожидаюсь ответа и даже не наслаждаюсь его недоумевающим видом. Вместо этого снова шагаю вперед, намекая Стэну о желании покинуть комнату, и компьютер, перехватив контроль, уводит меня прочь в гостевой холл. Вскоре я плетусь по лестнице, попутно снимая бордовый свитер.       «Не ожидал, что ты позволишь ему войти в дом. Это похвально»       Голос Стэна чуть вздернутый, с привычной компьютерной заломинкой, но я не вдаюсь в его одобрения. Перед глазами начинает настилаться тьма, и даже чипу сложно отследить происходящее вокруг. Плечо, столкнувшееся с дверным косяком, отдается болью, заставляя меня шикать.       ‒ Мне хватило его утреннего исчезновения. Пусть лучше сидит здесь, а то потом еще платить за него придется.       «Но согласись. Довольно толковый парень», Стэн с хитрецой и даже некой горделивостью намекает на поведение машины при расследовании, и я вынуждена с ним согласиться. Напарник из него и впрямь полезный. Чарли не зря заметила бессмысленность подачи заявления на изъятие снятых камерой фрагментов. В условиях выходных администрация всегда отказывается отвечать на такие вызовы, если только ситуация не является неотложной. На данный этап жизни страны убийство человека человеком расценивается как малозначимое дело. Но Ричард существенно облегчил дело, самостоятельно вторгнувшись в систему видео-наблюдений и найдя нужный файл. Теперь понимаю, почему Рид так быстро привык к машине. Довольно полезный апгрейд для детектива.       Я не отвечаю Стэну. Туман сильнее сгущается, подгоняемый парами горячего душа. Поначалу кажется, что от него должно стать легче. Увы. Веки слипаются еще сильнее, отчего я окончательно становлюсь похожей на наглый, несокрушимый танк: сбитая с полки кружка для полоскания рта, ворох падающих вниз флакончиков с гелями и шампунями, боль в макушке от удара о нависающий над раковиной зеркальный шкафчик. Словно бы мне мало почти зажившей ссадины на губе и темных пятен на запястье.       Последнее отзывается ворохом чувств. Даже сквозь сонливость я, упав на подушки в постели, вяло приподнимаю над головой руку и осматриваю в еще включенном свете небольшие круги. Последние уже заимели синеватый оттенок, и только благодаря усталости и мраку я не испытываю боли при нажатии на пятно, поясом окрашивающее тонкое запястье. Просто чудесно… придется надевать исключительно длинные рукава.

***

Ричард не мешкает ни секунды. Едва шаги человека растаяли в тишине огромного дома, андроид без тени стеснения скользит изучающим взором по обстановке. Все здесь выглядит так, как будто поставлено для съемки на обложку модного журнала. Кожаные диваны, чистый бетонный камин с мини-колоннами, спокойные молочные тона высоких стен, пустые темно-коричневые полки с искусственными пионами на самых верхних. Нависшая сверху над семью метрами люстра сверкает, искрит стеклянными шариками, выполненными под имитацию капель, изящно переливаясь перламутровыми искрами. Ничего. Ни картин, ни фотографий, даже следов человеческого пребывания в виде волос. Гостиная выглядит необжитой, словно бы здесь не живет человек, словно бы здесь вообще никого нет.       Ощутив нечто, схожее с досадой, Ричард неторопливо пересекает светлую гостиную. Ему был дан приказ не покидать комнаты, однако детектив ничего не говорила об осмотре других комнат с порога. Легким нажатием на ручку Ричард отталкивает дверь вперед. Следующее помещение выполнено в стиле барокко. Темные стены высятся вверх, оканчиваясь светлым серым потолком. Здесь нет мебели, нет полок и пионов. Только пустой, глубокий бассейн, явно не использующийся длительное время.       Ричард хмурится. Система отчаянно выдает приказы о продолжении поиска, и это ощущается, как некий принцип. Теперь андроиду важно не просто подстроиться под человека. Теперь важность находок в виде каких-либо деталей личности кажется погоней, принципиальным желанием держать все под собственным контролем, перебороть попытки детектива скрыть свою сущность. Несколько уже торопливых шагов позволяют Ричарду оказаться рядом с другой дверью, по другую сторону камина. Замок открывается без скрипа, предоставляя зрительным датчикам Ричарда длинный, просторный коридор в коричневых, сделанных под дерево, тонах. На стенах висят картины, большинство из которых основаны на типичных пейзажах. Даже здесь нет ничего, что мог бы оставить человек. И Ричарду отчаянно хочется сделать шаг вперед, переступить порог, игнорируя приказ системы не покидать гостиную. Вместо этого машина наклоняется, кладет пальцы на металлическую позолоченную ручку и закрывает коридор.       Все это кажется Ричарду более, чем непонятным. Такое крупное здание, и ни единого намека на личность проживающего. Психологический базис, заложенный инженерами «Киберлайф», настырно твердит о невозможности факта отсутствия характерных следов пребывания человека в его естественной среде обитания, то есть, в его жилье. Но сложившаяся ситуация заставляет RK900 ставить под сомнения имеющиеся знания. По документам жилье числится в собственности детектива Вольф уже три года, а здание такое, как если бы только вчера было продано на аукционе. Ричард пытался попасть в дом, уверенный, что здесь подсказок будет больше, а вместо них встречает мутное разочарование в связи с перебоями в психологическом базисе. Единственное, что заставляет размышлять о детективе Вольф, как о личности ‒ это посеревшая арка в конце заднего двора. Та самая арка, о которую женщина утром тушила сигарету. Та самая арка, на которую Ричард смотрит, стоя напротив стеклянной выдвижной двери в гостиной.

***

Часы пробивают девять утра, когда сон рассеивается под действием ярких солнечных лучей. Я снова не закрыла штору, снова улеглась спать в уставшем, измотанном состоянии. Даже не помню, как надела красную сорочку и добралась до постели. Последнее воспоминание в виде толстой цепочки темных пятен на запястье меркнет, и я, с мычанием перевернувшись на спину среди одеяла и подушек, лениво поднимаю руку над головой. Как и ожидалось, пятна приобрели фиолетовый оттенок. Легкое нажатие на потемневшую кожу отдается колкой болью, беззвучный шик сходит с моих губ, и пальцы другой руки отдергиваются от гематом. Вид синяков должен вызывать злость и ярость, но мне, на удивление, абсолютно наплевать. Даже воспоминания о случившемся у бара Джимми какие-то безвкусные. Должно быть, сказалось опьяненное состояние. И смирение, что пришло в душу после выплевывания души в лицо тому, кто так похож на убийцу лейтенанта. В груди и вправду стало легче. Как будто все это время копившаяся обида на одного андроида была возвращена ему, пусть он им на самом деле и не был. Что-то подсказывает, что смотреть на Девятку будет не так тяжко, как раньше, хоть он все равно бесит меня своим присутствием из-за наглого вторжения в частную жизнь.       Приняв водные процедуры (предварительно повалявшись в постели до десяти), я накидываю такой же атласный и красный, как и сорочка, короткий халат с черными кружевами. Увы, все, что могло бы послужить завтраком, съедено. Кухня постепенно наполняется ароматами омлета с беконом, запахом качественного капуччино из кофе-машины. Сидеть среди белых стен за мраморным столом на удивление легко и просто, даже взглянув на стеклянную дверь, ведущую на задний двор, я не испытываю дискомфорта. Выполненный прошлым утром долг перед двадцать вторым апреля позволяет вздохнуть с облегчением, и этого хватит вплоть до следующего года. И я снова раскурю сигарету, снова оставлю после себя черную точку на потрескавшейся серой краске, снова задумаюсь о смысле своей жизни. Снова попытаюсь забыться в руках незнакомца, желая сбить с сердца камень обреченности. Может, уязвленную самооценку это не исправит, но боевой дух и уверенность в своей нужности поднимет. Ненадолго.       Стэн перестает формировать отчет. За все время, что я вяло отправляю завтрак себе в рот, он не старается препираться, намекая на излишнюю калорийность жаренного бекона. Как только отчет заканчивается, я, прильнув к кружке с кофе, туманно мычу. Еще несколько минут царит тишина, нарушаемая шумными глотками и поскрипывающим стулом, на который я стараюсь уместить одну ногу, прижав коленкой к груди.       «Позволь поинтересоваться»       О, нет. Он что, научился этому у железяки?       ‒ Позволяю, ‒ безвкусно бросаю я, говоря приглушенно.       «Какие у нас планы на твой выходной?»       Откинув голову назад, я с блаженной улыбкой раздумываю о перечне увлекательных дел на субботу. Вообще-то, не такие они и увлекательные. Раньше хобби захлестывали меня с волной, особенно до поступления на службу в полицию. Езда верхом, выращивание цветочных растений (у Фрида до сих пор цветут кустовые розы разных оттенков), посещение кинотеатров ‒ все это осталось в прошлом. Отныне выходные ожидаются мной с особым трепетом только по одной причине – безделье. День, когда можно просто проваляться в постели, проспать до обеда, а после завалиться в какой-нибудь паб и сидеть там до утра. Стэну мои вкусы не по нраву. Не удивительно, почему он задал этот вопрос. Утро каждой субботы начинается именно с него.       ‒ Думаю, прибраться в доме. Пыль с полок скоро будет в легких оседать. А потом можно и проваляться до вечера, ‒ здраво расценив эту мысль, я хмыкаю и присасываюсь к кружке.       «Предлагаю заняться саморазвитием», механичный голос Стэна, повторяющийся в нескольких тонах одновременно, наполняется торжеством, как будто он собирается объявить меня лауреатом Нобелевской премии. «Посетить театр или парк. Тебе нужен отдых. Полноценный, а не то, что ты называешь валянием в постели до обеда»       ‒ Хочешь занять меня саморазвитием? Включи что-нибудь… ‒ прикусив нижнюю губу и отстранившись от кружки, я с несколько секунд размышляю о прослушанных когда-то зарубежных мелодиях. ‒ …русское! Как его там… этот… Иван Валуев.       «Иван Валеев», тут же поправляет Стэн, в воображении саркастично прикрывая глаза. «Какой смысл слушать песни, язык которых не знаешь? Могла попросить что-то из французского, ты ведь изучала язык в школе»       ‒ Все, что я помню из французского ‒ как назвать тебя свиньей, ‒ я качаю кружкой в воздухе, как бы подтверждая свою мысль. Кофе внутри остается совсем немного, его холод сбивает вкус напрочь, потому к напитку я больше не прикасаюсь. ‒ Я тебе не Дитфрид, который теоретически может послать нахер на пяти языках мира. А насчет песен не волнуйся. Не обязательно быть полиглотом, чтобы просто повторять звуки вслед за певцом.       Всего одну минуту царит молчание. Ожидая хоть чего-то в ответ, я со вскинутыми бровями смотрю на свое отражение в дверце микроволновки. И когда посылаемые Стэном колебания барабанной перепонки завораживают сознание начавшимся битом, тут же мечтательно облизываю губы. Я не знаю русского языка. Понимаю слова певца только благодаря когда-то просмотренному тексту в интернете, да и то остаточные знания выветрились прошедшими годами. Однако название песни, перевод которой на английский язык звучит, как «Душа», до сих пор бликует в памяти при упоминании о едва начавшихся нотах.       Прикрыв глаза и вновь откинув голову, я медленно покачиваюсь из стороны в сторону. Такие яркие нотки, неторопливые биты под приятный, мягкий голос певца. О чем он поет?.. кажется, о прикосновениях и снах. Не помню точно, но готова отдать все, лишь бы песня не кончалась долгие часы. И потому я прошу Стэна повторять ее раз за разом, после завтрака принявшись блуждать по дому с влажной тряпкой в руке. Постепенно легкая уборка становится приятной, постепенно тело само начинает пританцевывать в такт мелодии, а губы, ведомые рефлексивным запоминанием повторяющихся иностранных слов, шепотом повторяют за певцом. Так и гуляю по резиденции из комнаты в комнату в красных сорочке и халате, отблескивая атласом в свете ярких солнечных лучей. На душе до дикости спокойно, я чувствую себя птицей, готовой вырваться на улицу навстречу солнечному диску. Ветер продолжает колыхать верхушки елей, но отсутствие туч радует. Небо сочного голубого оттенка смотрится так девственно, как будто и не было никаких дождливых, пасмурных дней. Вот он ‒ апрель. Ветреный, непостоянный, капризный.       Мелодия все повторяется и повторяется, я вожу оголенными из-за спущенного халата плечами в такт музыке, то и дело, что пританцовывая и на автомате протирая все попадающиеся перила, полки, зеркала. Эти мгновения такие прекрасные, черные волосы такие прохладные, а нагревшийся от моего тела атлас такой жаркий, что я окончательно забываюсь. Глаза время от времени скользят по полкам с пионами, рука медленно и манерно собирает пыль с верхней части белого камина. Теплый, мечтательный голос певца уносит меня безвозвратно, заставляя прикусывать губы и блаженно хмуриться. Как же красив его тон, как же прекрасны его слова, смысл которых для меня покрыт тайной, но которые я повторяю на рефлексе, практически сплетаясь с пением человека.       ‒ Вы знаете русский язык, детектив Вольф?       Суровый, но заинтересованный голос прошибает во мне холодный пот. Шумно вздохнув из-за образовавшейся бездны страха в груди, я в обороте по часовой стрелке подскакиваю на месте. Ричард смотрит на меня почтенно, склонив голову и прищурив светлые, искрящиеся в свете яркого солнца глаза. Судя по всему, все это время Девятка стояла у стеклянной двери, ведущей на задний двор. Его темные пряди отливают грязной медью в дневном свете. И пока мое сердце делает кувырки, отбивая бока о ребра, музыка в голове резко обрывается. Как я могла забыть, что эта жестянка в моем доме? И самое главное, как Стэн мог не напомнить мне об этом?!       ‒ Боже, Ричард! ‒ сама того не замечая, я хватаюсь за грудь, прижимая пыльную салфетку к атласному вороту халата. Красный цвет становится темным от оставшейся в тряпке влаги. ‒ Ты что, решил довести меня до инфаркта?!       ‒ Прошу прощения, детектив. Не хотел вас напугать.       Только сейчас, отпуская бездну в груди, я тяжело дышу и позволяю себе осмотреть машину. Все тот же пиджак с номерными знаками, та же черная рубашка с высоким воротом, голубой диод на правом виске, чей свет меркнет из-за естественных лучей, падающих на профиль андроида. И я уже судорожно придумываю оправдание своему мнимому знанию языка, как вдруг застываю. Цепкий, полный подозрений взгляд останавливается на правой крепкой ладони Девятки, приподнятой на уровне живота.       ‒ Это что еще за хрень? ‒ я неуверенно киваю на тонкий, идеально начищенный перочинный ножик в руке машины, и Ричард следует за моим взглядом.       Спустя секунду андроид ловким движением проделывает несколько умелых движений. Ножик, с характерным звуком то раскрываясь, то закрываясь, скользит между пальцев, прокручивается вокруг кисти. Металл сверкает, бросает солнечных зайчиков по стенам, изредка отблескивая в глаза. Но я не смею отвести взгляда. Смесь завороженного восторга и беспокойства от столь опасного предмета в руках машины заставляет не моргать и прижимать мокрую тряпку к груди.       ‒ Подобные манипуляции позволяют настроить когнитивные и физические функции, а так же перестроить алгоритмы мыслительных процессов, ‒ Ричард говорит это таким будничным тоном, что мне становится не по себе. Все равно, что дать ребенку гранату, и тот без какой-либо проблемы с самым серьезным лицом начнет рассказывать о ее свойствах и механизмах. Помнится, Восьмерка тоже умела подобные действия, разве что это была маленькая невинная монетка, а не сраный перочинный нож! Тряпка сжалась в руке еще сильнее.       «Вообще-то, это довольно полезное умение», как ни в чем не бывало поддакивает Стэн, заставив меня сжать губы. «Работа с мелкими и подвижными предметами развивает мелкую моторику и, как следствие, активность обеих полушарий мозга. Тебе стоит взять на вооружение»       Эти слова нагнетают еще сильнее. Похоже, только меня здесь волнует то, что у сраной железяки сраный ножик! И все это время он хранил его при себе! Страшно подумать, что было бы, если бы у Девятки шарики за ролики поехали после моей пощечины. Теперь синяки на запястье смотрятся детским лепетом.       ‒ У Коннора была монетка, ‒ опасливо бубню я, не отрываясь вниманием от «танцующего» ножика в руке Ричарда. Свистящий звук время от времени отзывается мурашками на побледневшей от испуга коже.       Свист обрывается. Ножик застывает в ладони андроида в раскрытом виде. Осознав это только спустя несколько секунд, я вскидываю глаза на лицо машины, глядя чуть исподлобья. Серые глаза из переплетающихся серебряных нитей придавливают меня к месту, пронзают ледяной стрелой. Желто-голубые переливы играют на его виске всего миг, и после этого возвращают небесный, яркий свет. Андроид словно бы пробуждается от раздумий: ресницы быстро вздрагивают некоторое число раз, губы приоткрываются в немом вопросе. Молчание между нами нагнетает еще большее беспокойство.       ‒ Прошу вас, детектив. Вы слишком часто сравниваете меня с прототипом RK800, но я являюсь более продвинутой моделью по всем категориям, ‒ видимо, сказанное мной его цепляет. Перочинный ножик ловко закрывается, издав последний свистящий шум, и отправляется во внутренний карман белого пиджака. Даже это движение машина выполняет безупречно, четко, и я снова вижу легкий голубой блик под черной тканью рубашки. Никогда не видела обнаженных машин, разве что на рекламных флаерах различных увеселительных заведений. Не помню, чтобы на рекламируемых секс-моделях были диоды на границе живота и грудной клетки. ‒ Настоятельно рекомендую более не проводить подобных аналогий.       ‒ А что, обижает?       Фыркнув это, я наконец ощущаю себя хозяйкой положения. Едва чувство проявляется в груди, оттесняя страх, как Ричард всего несколькими движениями разбивает его вдребезги. Машина покорно проходит мимо и водружается на белый диван, лицом ко мне. Тряпка сжимается в который раз, пальцы начинают ныть от напряжения. Увы, но мое перепуганное состояние не уходит от внимания Девятки. Машина оценивающе окидывает прижатую руку к груди взглядом, несколько мгновений задерживается на пульсирующей от страха венке у ключицы и с хитрыми глазами возвращается к моему лицу. В его зрачках и чуть вздернутых уголках губ прямо-таки и читается «я знаю, что ты меня боишься, но если так хочешь ‒ не стану этого выдавать».       ‒ Ни в коем случае, ‒ Ричард кивает головой, делая свой взгляд мягче. Чувствую себя мышкой в одной клетке с котом. ‒ Но данное сравнение деструктивно, учитывая все различия между мной и моим прототипом.       ‒ Окей, не буду, ‒ я указываю пальцем свободной руки на правую грудь машины, где скрывается холодное оружие. Действие отражается очередным движением углов рта Ричарда, которого моя реакция явно забавляет. ‒ Но только если ты перестанешь вытаскивать эту штуку при мне. Выглядишь как гребаный маньяк.       Произнесенные последними слова возвращают меня в холодную дрожь от воспоминаний, как быстро и четко порхало оружие в механической руке. Обругав себя за столь абсурдные чувства по отношению к Девятке, я поворачиваюсь обратно к камину и принимаюсь методично стирать пыль. Оголенные плечи и ноги то и дело, что покрываются мурашами, и это вынуждает меня как можно незаметней смыкать ворота халата и оттягивать подол вниз.       ‒ Даже забавно, что детектив Рид сказал то же самое, ‒ слышится позади голос, чуть вздернутый вверх. ‒ Разве что в более грубой форме.       Богатая фантазия тут же рисует воображаемое лицо Рида при появлении ножа в руке машины. Вот уж кто по настоящему охренел, так это он. Так и слышу поток бессвязного мата в голове детектива, суженные от удивления глаза и открытый рот. Не удивлюсь, если в это время Гэвин пил кофе, и что именно тот же кофе отправился на темную футболку мужчины, проливаемый из-за излишне сильного наклона стакана.       Некоторое время в гостиной царит молчание. Ранее протирать полки и зеркала под звуки приятного голоса мужчины было приятно, а сейчас я, как пристыженная и униженная, стараюсь сделать все как можно быстрее. Возможно, у меня бы даже получилось, если бы не слишком высокое зеркало. Приходится пододвинуть стул и тянуться вверх руками, искренне надеясь, чтобы подол красного халата с кружевами не слишком сильно поднимается, оголяя ягодицы. А впрочем, какая разница? Как будто андроиду есть дело.       «Слушай», подает задумчивый голос Стэн, когда я тянусь к верхнему углу, полностью встав на каменный камин. «Попроси его научить нас так же. Вот детектив Рид удивится»       Смерив свое отражение саркастичным взором, я закатываю глаза и продолжаю манипуляции. Ага, удивится. Рид не то, что удивится, скорее, обольет святым виски и под громкую нецензурику сожжет к чертям собачьим. Меня никогда не посещали мысли о самоубийстве, всегда считала подобных людей слабыми. Изменять своим принципам не собираюсь. Лучше умереть от пули, чем от руки собственного друга.       ‒ Я бы хотел посетить морг этим днем, детектив, ‒ Ричард все так же сидит на диване, сложив раскрытые ладони на коленки в черных джинсах. Его прямая спина не касается мягкой обивки, спокойные глаза не отрываются от моих действий. Видимо, готовится в любой момент кинуться, дабы поймать мое тело как в самых дешевых драмах. ‒ Полагаю, результаты экспертизы уже готовы, учитывая, что заявление было помечено, как срочное.       ‒ С чего ты взял, что оно было так помечено? ‒ блекло отозвавшись, я вдруг ощущаю на себе многообещающий взгляд. Повернуться и взглянуть на машину из-за собственного плеча в таком положении тяжко, однако места на камине все же хватает, чтобы хоть как-то развернуться. Кажется, я знаю, почему он так уверен, что анализы готовы. ‒ Ты что, влез в систему и поправил заявку?       ‒ Расследование не терпит отлагательств. Я был вынужден откорректировать заявление для быстрой реакции судмедэкспертизы.       Усталый вздох сходит с моих губ, когда я возвращаюсь к зеркалу. Горячее дыхание оставляет на отражающейся поверхности капли влаги, поспешно стираемые тряпкой. Кажется, Колсон и впрямь настучит мне по шапке за сорванный выходной.       ‒ Ничего не знаю, у меня суббота, ‒ говоря это твердым голосом, я как бы ставлю точку в разговоре. Ладонь с тряпкой начинает агрессивно натирать поверхность зеркала, проходя из угла в угол. ‒ Это у тебя нет никаких дел, а у меня их и дома вполне хватает.       Наконец, манипуляции были закончены, и я резво спускаюсь обратно на стул. Теперь пришло время полок с пионами. От последних пахнет пылью и старостью, по-хорошему их было бы неплохо выкинуть, но я по-прежнему не желаю как-то участвовать в жизни этого дома. Все так же тоскую по своей маленькой квартирке, так же скучаю по невысоким стенам зеленых оттенков, по небольшому хаосу из вещей и канцелярии. Вряд ли я когда-нибудь смогу принять это место, ощущая себя маленькой и одинокой в богатых многочисленных комнатах.       ‒ Довольно странно слышать подобное от того, чей дом настолько… ‒ Ричард делает паузу, оставив губы приоткрытыми. Темные ресницы вздрагивают от оценивающего взгляда, что скользит по стенам и интерьеру, а после возвращается ко мне, искоса наблюдая за реакцией. ‒ …не обжит.       Реакция не заставляет себя ждать. Недовольно повернувшись к машине прямо на стуле и сверля ее глазами, смотрящими сверху вниз, я упираю руки в бока, зажимая тряпку похолодевшими от влаги пальцами. И снова этот взор, надменно наблюдающий, изучающий изменения на женском лице. Несчастная тряпка подкидывается в воздух несколько раз, словно бы ожидая моего решения: запустить или не запустить? Если запущу – Ричард наверняка отклонится, а мне придется спускаться за ней. Пожалуй, лучше вернусь к уборке.       ‒ Опять лапал мои вещи? Я же запретила это делать.       ‒ Вы не запрещали, детектив. Вы мне советовали. Это разное, ‒ андроид вскидывает голову, смотря на меня в упор. От такого действа я вновь начинаю терять чувство хозяйского положения, при этом ввергаясь в раздражение и злость. Порядком достают его попытки изучить личность посредством манипуляций с моими вещами. ‒ Но если вас это так беспокоит, то нет. Я не «лапал». Должен заметить, что здесь нечего изучать.       ‒ На кой черт вообще ты пытаешься все ощупать?       Вопрос вынуждает Ричарда сдвинуть брови. Он знает ответ на этот вопрос, да и я знаю его. И, по правде говоря, я не хочу слышать его, зная, что виновником поведения андроида стану я сама. Меньше, чем через минуту я все же убеждаюсь в своей догадке, ловя на себе механичный, с толикой сожаления взор Девятки.       ‒ Одна из моих обязательных задач является адаптация к приставленному напарнику для поддержания активности рабочего процесса, ‒ в его низком, грубом голосе мелькают те самые нотки досады, что я вижу в искрящихся от солнечного луча глазах. Желтый, яркий диск поднялся достаточно высоко, чтобы озарить диван светом. Ричард оказался прямо в эпицентре золотого жаркого квадрата света из стеклянной двери. Черные зрачки, сверкнув, тут же сужаются, перенастраивая внутренние линзы. ‒ К сожалению, это невозможно при наличии эмоциональной заслонки. Вы не позволяете мне узнать вас лучше из-за вашего агрессивного поведения, и я вынужден искать подсказки в вашем окружении. Увы, пока их не так много.       Я снова устало вздыхаю. Осознаю, что жестянка права. Ричард видит перед собой агрессивного человека, не настроенного на сотрудничество, и потому тщательно анализирует все, что хоть как-то со мной связано: рацион питания в ресторане, бардачок в машине, гостиная. Я все так же не питаю к машине приятных эмоций, а осознание наличия у машины даже такого мелкого, но не менее опасного оружия, как ножик, выводит меня из ненависти на страх. Агрессивный страх. Однако меня не волнуют наши отношения. Все, что меня цепляет – неприкосновенность моих личных вещей. Видимо, ради этого придется идти на уступки.       Сложив руки на груди, я несколько секунд задумчиво покусываю нижнюю губу. Яркий луч солнечного света постепенно накрывает и мой стул, отчего ноги погружаются в мурашки.       ‒ Если я обещаю быть более сдержанной и отвечать на твои вопросы, ты отстанешь от моего личного пространства?       Ричард кивает, не сводя с моих глаз взора. Серые радужки искрятся, черные прожилки становятся темно-серыми, и глаза Ричарда смотрятся светлым серебром. Солнечные лучи поднимаются все выше, скользя по уложенным прядям темного цвета. Последние так же блестят мягким шелком, переливаясь шоколадными оттенками от каждого движения головы. Даже удивительно, как «Киберлайф» удалось создать столь совершенную модель в ее изюминках, приближающих Ричарда к облику человека на девяносто девять процентов. Все эти мелкие родинки по скулам, едва различимые складки на лбу, длинные пряди волос, укорачивающиеся при приближении к затылку. Настолько совершенный облик, и настолько суровый, холодный взгляд, обещающий навалять по полной в случае агрессии. Вряд ли Ричард ответит обидчику, но уверена, что не было бы ограничивающих рамок, и машина бы смогла за себя постоять. Слишком сильно источает от себя андроид угнетающие потоки опасности.       «Не хочу прерывать процесс твоего визуального изучения», Стэн возникает в сознании так резко, что я вздергиваю головой. Ричард, заметив это, сдвигает брови, взирая на меня снизу вверх. «Но даже мне неловко от того, как долго ты на него пялишься»       Неразборчивое бормотание срывается с моих губ, и я возвращаюсь к полкам. Краска расползается по вспыхнувшим щекам. Рука порывисто выполняет движения, стирая слой пыли с темной, деревянной поверхности. Кожа на ногах постепенно начинает нагреваться под ярким лучом солнца, усиленным стеклянной дверью. Дрожь возобновляется, теперь поднимаясь к бедрам и животу.       ‒ Думаю, что раз мы успешно достигли согласия, ‒ низкий голос не был полон ехидства или чего-то подобного, однако я все-таки замерла с уложенной на самую верхнюю полку тряпкой. Неприятное предчувствие опасного охватывает, поднимая мураши с живота на грудь. Теперь атлас кажется невероятно жарким. ‒ Я могу снова задать вам вопрос относительно документа диагностики вашего здоровья. Вы так и не пояснили мне эти неточности, детектив.       Слово «диагностика» отдается во мне воспоминанием о прошлой ночи. Ричард так легко определил отсутствие у жертвы внутренних органов, а ведь тот был полностью скрыт под одеждой. Что ему мешает просканировать меня, вместе с тем обнаружив Стэна?       Озвученная просьба рассказать о документе ввергает меня во вспышку страха. К мурашкам прибавляется холодный пот, выступающий на и без того влажных ладонях и взмокшем от работы лбу. Даже не знаю, что сейчас выглядит для Ричарда подозрительней: мой сбившийся сердечный цикл или полная обездвиженность, несмотря на то, что я стою на носочках.       ‒ Ты ведь умеешь сканировать людей, верно? ‒ вопрос задается скорее полке, чем тому, кто сидит на диване за спиной. Телом чувствую, как Стэн напрягается в своих протоколах безопасности, так же ввергнутый в панику. А может, и не ввергнутый. Ведь не зря компьютер не стал напоминать мне о Девятке в гостиной прежде, чем я зашла туда, пританцовывая и подпевая на другом языке. За что, кстати, он получит отдельных люлей.       ‒ Верно. Но совершать подобные манипуляции без разрешения человека неэтично.       Беззвучно усмехаясь от услышанного, я саркастично обращаю на Ричарда свой взгляд. Он словно бы и не видит ничего странного в своих словах, а вот я готова расхохотаться в голос.       ‒ Ты серьезно? Ты копался в бардачке моей машины, а сейчас пытаешься мне что-то сказать об этичности?       Замечание ударяет точно в цель. Ведь в следующее мгновение Девятка потуплено хмурится, осмысляя услышанное. Желтый диод на его виске сливается с кожей в свете яркого, золотого луча солнца. Даже голубые отблески повязки и треугольника меркнут из-за сильного освещения. Только когда диод возвращает свой привычный небесно-голубой, выделяясь совсем чуточку на практически песчано-золотой коже в свете солнца, жестянка возвращает ясность глазам. На сей раз он смотрит решительно, но почтенно.       ‒ Вы позволите? ‒ смысл его вопроса доходит до меня не сразу, и когда Девятка уточняет свою просьбу, снова ощущаю морозный холодок, перебивающий жар от солнца. ‒ Провести анализ вашего организма.       ‒ Нет.       Грубый, жесткий ответ ставит точку в нашем разговоре. Ричард чувствует очередную эмоциональную заслонку, замечаю это в его вдруг нахмуренном, недобром взгляде, в поджатых губах и чуть сжимающихся пальцах на коленках. Попытки вернуться в уборку пыли плачевны. Потерявшись в мыслях и переживаниях, я не сразу понимаю, что протираю все ту же поверхность во второй раз. Еще больше волнения доставляет осторожный голос Стэна, что говорит вкрадчиво, точно боится быть услышанным машиной.       «Позволь ему»       Что, простите? Вскинув брови, я испуганно и косо вглядываюсь в свое отражение в висящем рядом зеркале. Темные зрачки расширены в ужасе от услышанного, щеки до сих пор покрыты нездоровым румянцем. Их цвет становится близким к цвету атласного, сияющего халата, плечики которого вновь грозятся спуститься вниз, обнажая тонкие красные бретели сорочки. Вот только не мой откровенный вид смущает мой разум. Сознанием я верчусь вокруг компьютера в голове в попытке понять его мысли.       «Я хочу знать, сможет ли он обнаружить меня»       От услышанного легче не становится. Я все больше путаюсь в собственном испуге, все старательней пытаюсь высмотреть ответы в черных, расширенных зрачках. Дитфрид, конечно, говорил, что найти Стэна могут только магнитные установки, например, МРТ, но я не хочу рисковать безопасностью отца!       «Прошу, Луиза… мне это важно»       На что не пойдешь ради компьютера, который живет в твоей голове. Обеспокоенно прикрыв глаза и дотерев полку, я боеготовно поворачиваюсь лицом к Ричарду. Судя по тому, как вскидываются на меня серые глаза, Девятка все это время смотрел в пол, и сейчас он не ожидает от меня чего-то положительного. Как же быстро сменился холод на его лице на недоумение, когда я складываю руки на груди с надменно приподнятым подбородок.       ‒ Ну, давай, сканер. Делай свою работу.       Вижу, как сильно Ричарду хочется справиться о резкой перемене решения, однако вместо этого андроид, выпрямившись как бы в подготовке проделать важное дело, всматривается в мои глаза. Его увлеченность процессом играет мне на руку. Неловкий, но наглый взгляд скользит по плотному бело-черному пиджаку машины, отмечая идеальные швы между тканевыми вставками. Голубой треугольник переливается более мелкими голографическими фигурами и остро выделяется на покрытом черной тканью крепком плече. Серые символы «RK900» кажутся белоснежными в свете солнца, полы пиджака спускаются вдоль тела, по обеим сторонам чуть разведенных бедер. Даже отсюда могу разглядеть тот самый кружок на границе грудной клетки и брюшной полости. Свечение повторяет золотой блик диода, знаменуя начавшуюся переработку информации.       ‒ У вас увеличена печень, детектив, ‒ без тени удивления и стеснения оповещает Ричард, выдергивая меня из очередного ступора. Вот так стоять на стуле перед ним, как танцовщица на подиуме, неприятно. Смотреть на него становится еще более неловко, только причиной этого становится далеко не та информация, о которой хотелось бы слышать. ‒ Так же отсутствует аппендикс, полагаю, что…       ‒ Так, фильтруй то, что тебе реально нужно, ‒ вздернутая на уровень груди женская ладонь останавливает занудный словесный поток. И я бы не закатила глаза, если бы кое-кто в голове тихо не произнес «Может, хоть его послушаешь».       Сдвинув брови от полученного запрета на сканирование всего тела, Ричард поджимает губы, но не возражает. От предчувствия беды тело холодеет, однако услышанное в следующее мгновение кидает меня в еще большую потерянность.       ‒ Я отмечаю множественные разрывы проводящих путей в районе шейных позвонков и продолговатого мозга. Но нервные импульсы продолжают проходить, ‒ он все сильнее и сильнее хмурится, серые глаза перебегают по моему лицу поспешно, точно стараясь найти ответ. Его он не получит. ‒ Это ведь невозможно.       Прищурив глаза, я с облегчением ощутила, как исчезает страх из желудка. Пока Ричард потерянный и ввергнутый в противоречия от открывшейся правды нетерпеливо изучает меня серыми глазами, я вновь ощущаю себя в безопасности. Даже подумать не могла, что буду так радоваться этому чувству. Кое-кто в голове и вовсе приходит в некий восторг, сквозь который просачивается мутная досада.       «Он не видит меня…», сначала тихо отзывается Стэн, после чего повышая голос. «Луиза, он не видит меня!». Так и хочется попросить компьютер перестать верещать мне в ухо, как маленький ребенок, получивший щенка в подарок.       ‒ Я не понимаю, ‒ низкий голос Ричарда больше не кажется грубым. Отрешенным? Да. Требующим объяснений? Несомненно. И как же приятно отмечать в нем отсутствие былой уверенности, при этом чувствуя свое превосходство. ‒ С такими повреждениями вы должны быть парализованы. Как такое возможно?       Как быстро повышается настроение! Как легко теперь спрыгивать со стула на пол, удерживая губы, лишь бы не улыбнуться. Стэн все продолжает повторять фразу, чередуя множеством механических эмоций, и мне бы испытать беспокойство от наличия восторга, волнений и разочарования в его программах, однако вместо этого я демонстративно складываю тряпку пополам, таким образом ставя точку в уборке. Ричард тут же подрывается с места, подозревающе окидывая меня взглядом серебристого цвета глаз.       ‒ Ты там, кажется, хотел посетить морг? ‒ теплый взор голубых глаз осматривает жаркую погоду за стеклянной дверью, и даже вид арки на том конце двора не вызывает отчуждения. Слишком приятно на душе от факта невозможности обнаружения моей маленькой тайны.       Поняв, что продолжать тему своих повреждений я не стану, Ричард неуверенно кивает и возвращает себе прямую осанку. Однако поздно. Теперь я окончательно и бесповоротно ощущаю себя главной в собственном доме.       Теплые лучи солнца согревают улицы города. Уже через двадцать минут после состоявшегося разговора мы выходим из дома в полном молчании. На моих губах играет самодовольная улыбка, андроид не выражает абсолютно ничего. Еще тогда, соскакивая со стула, я отмечала золото на виске высокого андроида, чьи глаза были наполнены внутренними попытками справиться с возникшими расхождениями в логической цепочке. Но ведь это машина, верно? Ей довольно просто вернуть свое холодное, флегматичное состояние, полностью отделившись от возникших противоречий. Потому Ричард больше не обращается ко мне ни по дороге к внедорожнику, ни по дороге к моргу. Я же, ментально распознавая в голове довольного результатом Стэна, с упоением подставляю лицо солнечным лучам и ветру из открытого окна. Синяки пришлось скрыть рукавами желтой просторной толстовки, ноги покрыл тугой синий деним. Единственное, что осталось во мне неизменно – белые кроссовки и высокий, небрежный хвост из черных волос.       Город цветет. Проснувшиеся от дождя и постоянных туч улицы выходного дня наполняются прохожими. Поток машин к полудню достигает своего пика, люди спешат на развлечения или кому-то в гости, а может, просто катаются по дорогам, наслаждаясь солнечной погодой. Некоторые наверняка несутся вперед ради работы, и я в числе их. Вот только если раньше я была готова убить любого за свой выходной, то сейчас я в общем-то не против уделить время расследованию. Жертва, что раньше была моим довольно тесным знакомым, подливает масла в огонь. Интерес к делу возрастает с геометрической прогрессией.       Морг находится недалеко от больничного комплекса, где лежит Гэвин. Заходить к нему в гости я не собиралась, решила отложить до следующего дня, однако все же тоскливо бросаю взгляд на крыло, где находится мужчина. Ричард наверняка замечает это. Суровый взор инертно изучает резкую перемену на женском лице. Вот я радуюсь приятному дню, и вот радость сменяется тоской. То, чего машинам никогда не понять – нескончаемые смеси эмоций и чувств. Смеси, из которых состоит вся человеческая жизнь.       Ментоловые сигареты остаются в автомобиле. Настолько отвратителен мне их вкус, что я решаю потерпеть до ближайшего магазина. На удивление, курить мне не хочется все утро, а ведь обычно именно с этого и начинается поездка в любое место назначения. Теперь, прибыв на конечный пункт под скучное бормотание ведущего из радио, я лишь с тоской вспоминаю терпкий запах любимых сигарет. Увы, придется, подождать.       Морг в субботу пустует в том смысле, в каком это возможно. Мертвые здесь постоянные жители, а вот рабочие в такие светлые дни наверняка не желают сидеть на своем месте. Ричард неизменно шагает за спиной, соблюдая почтительную дистанцию. Знающий меня не понаслышке охранник в черной робе окидывает Ричарда недоверчивым взглядом, но молчит, кивая мне в знак приветствия. И я отвечаю ему тем же, между тем мысленно готовясь выслушивать нелестные эпитеты от Колсона – доверенного судебно-медицинского эксперта по делу Рида.       Спуск на лифте в подвальное помещение вынуждает кожу ощутить значимую разницу в температуре. Здесь само по себе мрачно и темно, и, главное, глухо, а низкий для оптимальности градус создает еще больший эффект обреченности. Ричард все так же продолжает держаться рядом, его механичный вид и синие блики диодов гармонично смотрятся на фоне общей атмосферы лаборатории. Такой же холодный, такой же бесчувственный.       Найти эксперта удается только спустя две минуты блужданий вдоль многочисленных помещений. Сгорбленный, явно уставший мужчина в белом халате и с блестящей лысиной обнаруживается непосредственно в холодильной комнате, где температура понижается еще на несколько делений. Это вынуждает ежиться и предпринимать бессмысленные попытки согреть свои плечи. Вот бы мне беспристрастность Девятки. Идет себе следом, изящно подтянув спину, даже не обращая внимания на общий температурный дискомфорт.       ‒ Привет, Колсон.       Слова отдаются глухим эхом, теряющимся в железо-бетонных стенах. Работник, все это время нависающий над бледным телом какой-то обнаженной женщины, выпрямляется и старается рассмотреть меня через сползшие на кончик носа очки в черной оправе. Столь неудобное положение аксессуара вынуждает патологоанатома вздергивать подбородок и щуриться, и я уже ожидаю шквала негатива, однако удивляюсь, как только работник, распознав меня, замирает. Вместо приветствия Колсон бросает скальпель на столик для инструментов и поспешно стягивает резиновые перчатки с характерным шлепающим звуком.       ‒ Ты в порядке? ‒ я недоверчиво наблюдаю за порывистыми действиями мужчины, полностью отдавая отчет о непривычном для него поведении. Всегда на эмоциях, всегда и извечно всем недовольный, как бабули в метро. Сейчас он словно бы захвачен чем-то будоражащим, и это меня беспокоит.       Если патологоанатом так сильно возбужден, страшно представить, чего он там мог увидеть.       ‒ В такие моменты я рад, что работаю всего лишь патологоанатомом, ‒ ставший хриплым от постоянных простудных заболеваний голос раздается сдавленно, даже затравлено. Нацепив на руки другие синие резиновые перчатки, Колсон хватает планшет с бумагами со своего рабочего стола и быстро проходит мимо нас. Бегущая слева стена состоит сплошь из стальных холодильных камер, где вечным сном покоятся мертвые тела. Я следую за работником лаборатории на автомате, напрочь забыв об идущей за нами Девятке, и останавливаюсь только когда Колсон грубо впихивает мне в руки планшет с анализами. Через мгновение холодные стены отражают звякающий шум раскрывающихся металлических механизмов. Тело Лютера Эванса, накрытое с ног до головы белым плотным полотном, выдвигается из камеры на уровне наших животов.       ‒ Колсон?.. ‒ не обращая внимания на полученные результаты, которые Ричард за спиной тут же успевает проанализировать, я с опаской исподлобья смотрю на мужчину. Патологоанатом то и делает, что неприязненно посматривает в мою сторону, потирая пальцы друг о друга. Спустя пару мгновений тишины работник в белом, расстегнутом халате прищуривается и указывает на меня пальцем.       ‒ Не знаю, что там у вас за движение, но ваш преступник самый настоящий псих, ‒ слова звучат заговорщицки, тихо, но достаточно громко, чтобы расслышать живой интерес и тревогу в голосе.       ‒ Хватит уже ходить вокруг да около, говори, что обнаружил.       Мужчина поджимает губы и аккуратно спускает полотно с изрядно посеревшего лица Лютера. Вдоль лба бегут швы от проделанной Колсоном работы по изучению мозга, и это наталкивает на мысль, что теория с «потрошение на живую» имеет место быть. Он бы не стал просто так вскрывать черепушку, если бы не заподозрил кровоизлияние в мозг.       Видеть Лютера в таком виде становится неприятно. Вчера сознание было затуманено алкоголем и усталостью, и потому я не могла полноценно оценить ироничность ситуации, при которой мимолетный любовник становится «клиентом». Теперь воспоминания о тепле мужчины в автомобильном салоне обретают могильный холод. Радует только, что от близости я так и не получила тогда полноценное удовольствие, впрочем, как от близости с любым мужчиной.       ‒ В общем-то, принцип точно такой же, как и у предыдущих жертв, ‒ едва более уверенный голос начинает отчет, я вниманием обращаюсь к планшету с анализами. На слух все воспринимается более остро, потому лишь блекло осматриваю предоставленные факты и не глядя пихаю планшет Ричарду, что стоит за плечом. Машина послушно забирает предмет из руки, мимолетно коснувшись моих пальцев. Благо, я слишком сильно ухожу в визуальное изучение возбужденного лица Колсона в черных очках, чтобы заметить это касание. ‒ Полностью отсутствуют внутренние органы выделительной системы и кишечно-желудочного тракта, включая печень. Так же изъяты органы дыхательной системы и сердце, однако грудная клетка невредима. Ты бы видела, с какой филигранностью вырезана диафрагма. Обычным ножиком такое не сделать.       ‒ Считаешь, поработал профессионал? ‒ прикусив нижнюю губу, я отрешенно окинула труп под белым полотном нахмуренным взглядом.       ‒ Насчет профессионализма не знаю, но преступник наверняка в курсе анатомии человека в мельчайших деталях. Он полностью обескровлен, правда, кровь была выкачена уже после изъятия органов.       ‒ Физически в условиях отсутствия сердца это сделать довольно сложно, ‒ низкий, холодный голос Ричарда выдергивает нас из нашего диалога. Мы оба смотрим на машину так, как будто она призраком появилась пару секунд назад. Колсон, раздраженно блеснув линзами, кидает на меня укоризненный взгляд. Он и до истории с девиацией не любил андроидов, а сейчас буквально спрашивает меня одними только глазами «на кой черт ты его сюда притащила?». ‒ Вы уверены, что изъятие крови произошло после смерти?       Мужчина вызывающе выпрямляется, как бы давая понять, кто здесь главный. Поставить под сомнения умения Колсона все равно, что выдернуть чеку из гранаты и оставить ее в руке. Даже удивительно, что единственной реакцией вспыльчивого патологоанатома становятся плотно сжатые губы и вздернутый подбородок. Хотя, вспоминая предыдущий вечер в баре, где никто не захотел связываться с Ричардом из-за крупных потоков силы, сочащейся из его глаз, можно догадаться, почему Колсон не отвечает Ричарду, предпочитая игнорировать его вопрос.       ‒ Это все? ‒ я привлекаю к себе внимание работника в белом халате. Колсон, на секунду задумавшись, уже с меньшим энтузиазмом продолжает.       ‒ Нет. Как и ранее, в остатках крови обнаружено анестезирующее средство, своего рода НМДА-антагонист, ‒ Колсон неопределенно взмахивает рукой, окидывая этим жестом тело человека. ‒ Но меня больше интересует то, что у него разрывы сосудов в височной и лобной части мозга. Голосовые связки в горле так же повреждены. Похоже, его потрошили наживую.       «Я так и знал!», прозвучал чуть повышенный механичный голос, наполненный самодовольными нотками.       ‒ Исключено, ‒ Ричард никак не может угомониться, то и дело, что вставляя свои пять центов. Колсон вновь пронзает его недовольным взглядом, я же устало закатываю глаза. Неужели он не может помолчать? ‒ На теле отсутствуют следы фиксации, что позволило бы преступнику избежать сопротивления.       ‒ Считаешь, что я плохо выполняю свою работу, машина? ‒ шипит Колсон, закипающий от совершенно безэмоционального вида андроида за моим плечом.       ‒ Если у него все так же, как и у прошлых жертв, ‒ и вновь попытка отвести праведный гнев от неугомонного Ричарда, которая и на этот раз венчается успехом. Патологоанатом опирается руками о край стола, накрыв ладонями в перчатках белое полотно, ‒ то почему ты такой взбудораженный?       Смерив Ричарда тяжелым взором, работник снова выпрямляется. Уставшие, покрытые сонливыми синяками глаза надменно осматривают перчатки. Был задет не только профессионализм работника, но и мужское эго. Уже не в первый раз замечаю, как все, кто сталкивается с испытывающим взглядом Девятки, буквально выедаются изнутри чувством абсурдной конкуренции. Как два пса на одной территории. Разве что серый пес с диодом на виске абсолютно спокоен, а второй пропитывается злостью и агрессией из-за ускользающего чувства хозяйского положения.       ‒ Я нашел три отличия, довольно интересных с точки зрения этого вашего расследования, ‒ блекло бубнит мужчина, блеснув лысиной в свете холодных ламп. В этот раз Колсон мрачнеет, пододвигаясь ближе к голове потерпевшего. ‒ Первое: судя по всему, во время введения анестетика жертва сопротивлялась. Игла обломалась и застряла в шее.       Утвердительно кивнув, я складываю руки на груди и так же приближаюсь к голове, как только Колсон с хитрым взглядом манит меня чуть ближе едва заметным движением пальцев. Ричард остается позади, однако придвигается ближе, так же заинтересованный в изучении результатов исследования. Или мне кажется, или выбившиеся мелкие пряди на моем левом виске обдаются холодным дыханием? Искренне надеюсь, что нет.       ‒ Второе, ‒ пальцы в синих резиновых перчатках ловко, но натужно сжимают обе челюсти жертвы, заставляя те разойтись в стороны. Я неприязненно морщусь на это действие, чувствуя легкий спазм желудка. Пусть работа в департаменте полиции и заставила видеть меня всякое разное дерьмо, все-таки лицезреть столь холодные манипуляции над трупом человека всегда неприятно. ‒ У него вырезано тело языка вплоть до скелетных мышц.       ‒ Хирургическое вмешательство в ротовую полость происходило до или после изъятия крови? ‒ заинтересованно спрашивает Ричард, и его голос звучит едва ли не над ухом. Дернувшись от неожиданности, я хватаюсь за сердце и раздраженно окидываю машину взором через плечо. Он так близко, что я могу рассмотреть мелкие морщинки на губах, утонченный профиль волевого подбородка, даже мелкую щетину на щеках, что дополнена темными родинками. Девятке, похоже, вообще все равно на границы личного пространства, учитывая, с какой профессиональной обеспокоенностью он смотрит на Колсона.       ‒ После, ‒ Колсон хмурится, опасливо косясь на жестянку, но больше не предпринимает попыток высказать свое негодование. ‒ Крови в ротовой полости нет, а значит, язык вырезался в ее отсутствие.       ‒ Ладно, это второе, ‒ я как можно дальше отодвигаюсь от Ричарда, оказавшись вплотную к изголовью жертвы. Благо веки той сомкнуты, видимо, под действием патологоанатома. ‒ А что с третьим?       Колсон переводит на меня взгляд, и в нем я читаю нечто, сродни сожаления. Некоторое время царит молчание вперемешку с моим притихшим дыханием и сухими звуками перебирающихся пальцев в резиновой перчатке. И когда мужчина бережно стягивает белое полотно еще ниже, оголяя грудь жертвы ‒ мне вдруг становится понятно, почему Колсон опасливо косится в мою сторону. Ледяной холодок прокрадывается в грудь, теперь заставляя меня дрожать не только внешне, но и внутренне.       ‒ Всякого я видел за свою работу. Но чтобы вот так использовали трупы людей… знаешь, я даже не пожалел, что вернулся в лабораторию в четыре часа утра.       Дыхание сбивается. Выпучив глаза, я с ужасом осознаю, как рефлекторно опускаются руки, как холодеет кровь. На посеревшей коже мертвого человека поверх грудных мышц, но чуть ниже ключиц виднеются четыре заглавные буквы, выполненные с удивительной четкостью и филигранностью. Отсутствие кровяных потеков говорит о том, что надпись делалась после обескровливания, когда человек был мертв, но если ранее мне было жалко Лютера Эванса, то теперь мне жалко совсем другого персонажа моей жизни. Недаром преступник оставил ровные, крупные символы, что вместе слагают слово:

R E E D

      Я не нахожу слов. Открытые губы говорят о том, что в голове полнейшая пустота, и даже Стэн молчит, явно ошарашенный увиденным.       Где-то на рабочем столе патологоанатома звучит мелодия звонка, и Колсон, блекло кинув нам «Прошу прощения», удаляется. Кажется, мне хватает сил только на то, чтобы потерянно кивнуть. Глаза не отрываются от идеальных линий, подгоняя ледяную кровь на пути к сердцу. Даже не замечаю, как Ричард пользуется отсутствием Колсона, обходит стол с трупом и становится на место, что ранее занимал эксперт. Все его внимание привлечено исключительно к буквам на теле.       «Кажется, детектив Рид его изрядно разозлил»       ‒ Смотрится, как попытка привлечь внимание, ‒ слова адресованы Стэну в знак согласия, но Девятка воспринимает их на свой счет. Я же, вспоминая прошлую ночь, понимаю, почему именно Ричард хотел расстегнуть рубашку прямо на месте преступления.       ‒ Не совсем, ‒ от услышанных с легкой задумчивостью слов я вскидываю на Ричарда обеспокоенные глаза. Девятка приподнимает свою ладонь и чуть потирает пальцы, как бы пытаясь показать физическую сущность своей догадки. ‒ Вспомните внешний вид его одежды. Чистый и аккуратный. Предыдущие жертвы были покрыты грязью и кровью. Преступник не обращал внимания на то, в какой позе находятся тела и в каком состоянии их одежда. Они и были попытками привлечь внимание. Но Лютер Эванс, ‒ Ричард указывает пальцем на мужчину, глядя на меня суровыми глазами исподлобья, ‒ самое настоящее послание. Угроза.       «Как не прискорбно, но он прав». И я не могу не согласиться с компьютерами. Сомнения относительно произошедшего в виде фамилии друга на груди жертвы закрались в голову еще в тот момент, когда Колсон стянул полотно. Вот только признаваться мне в этом не хотелось, понимая, что теперь преступления приобретают иной характер. Пойти со столь мерзкой угрозой на офицера… Сероглазка и вправду псих.       ‒ Ты говорил, что убийства совершаются каждые двадцать четыре часа, ‒ сдвинув брови вместе, я неотрывно смотрю в потемневшие от холодного оттенка потолочных ламп глаза Ричарда. Ответом становится уверенный кивок андроида, готового выслушать любые теории и догадки. ‒ Но в день, когда дело перешло в мои руки убийств не было.       ‒ Полагаете, что у преступника сформировалась психологическая привязанность к детективу? ‒ заинтересовано, без тени на сомнения спрашивает Девятка.       Не полагаю, а просто уверена, мать его! Сероглазка оставил шрам на плече Гэвина в одну из бессонных ночей, а позже, видимо, попробовав вкус наступающего на пятки детектива, решил попытать счастье и убить человека. Но тот оказывается крепким парнем, отделавшись только переломами. И раз на груди жертвы написана его фамилия, значит, преступник знает о выжившем детективе. Это самое страшное во всем деле. Ступающий по твоим следам преступник, для которого твоя кровь не просто жидкость, а настоящий трофей после длительной погони.       Мурашки пробегаются по телу, и я непроизвольно вздрагиваю. Глаза Ричарда опасливо хмурятся, придавая холодному виду машины более ледяной оттенок.       ‒ Он сбил его на дороге, а после решил устроить перерыв, ‒ мужчина на столе снова становится объектом моего пристального внимания, как если бы я пытаюсь найти в этих буквах ответы. ‒ Это как перекур после качественного секса.       ‒ Вы с детективом Ридом всегда все склоняете к сексуальным связям?       Замечание звучит так непринужденно, будто Ричард на самом деле обсуждает очередную деталь очередного преступления. Я неторопливо одаряю андроида злобным взглядом, при этом отчетливо слыша смешок в голове. Похоже, кое-кого другого это забавляет. Везет им обоим, что у меня нет желания на препирательства, ведь мозг полностью забит беспокойством за одну наглую задницу, которая даже лежа в больнице смогла неосознанно найти себе проблему.       Колсон, все еще с кем-то порывисто что-то обсуждая по телефону, получает указание отправить результаты в базу департамента, и как же я радуюсь, когда удается подставить лицо ярким лучам солнца. Мураши вновь принимаются перебегать под теплой толстовкой от резкой смены температуры. Парковка, как и привычно для субботы, пустует. Я, не обращая внимания на плетущегося за спиной робота, подхожу к машине и открываю дверцу. Волнение и страх от услышанного и увиденного обволакивают сознание, мне даже все равно на то, что в машине лежат именно те самые ненавистные ментоловые сигареты. Так и чешутся руки зажечь спасительный огонек, вдохнуть спасительного дыма. Что я и делаю через пять минут после того, как выхожу из здания морга. Свободная рука быстро откапывает контакт Рида в списке звонков, и ноги на рефлексах принимаются носить меня мимо капота черного стального «коня».       Ричард наблюдает со стороны. Видимо, мой взгляд после замечания был красноречивым, раз машина не предпринимает попыток отозваться относительно моей вредной привычки и судорожного мельтешения туда-сюда. И я бы не принималась мерить шагами небольшой участок асфальта, если бы не сбрасываемые Ридом гудки на том конце линии. Перед глазами так и стоят идеальные буквы красного оттенка, заставляющие меня размышлять обо всех более или менее близких в полицейском участке. Пожалуй, стоит дозвониться еще Тине, заодно узнаю, нужна ли ей помощь с Сумо.       ‒ Да возьми трубку, Дьявол, ‒ шикнув это, я порывисто вытягиваю из сигареты сразу половину, даже не замечая искорок. Слишком быстро растекается беспокойство по жилам. Еще быстрее сердце покрывает ледяная корка от дурного предчувствия.       «Возможно, у него процедуры», тактично намекает Стэн, с тревогой наблюдая за тем, как быстро выкуривается сигарета и как быстро из пачки выуживается следующая. Даже привкус ментола сейчас меня не бесит. Жаркие лучи вкупе с холодным ветром уносят раздумья в соседний район, где расположился больничный комплекс. Я не планировала сегодня заезжать к Риду, но если он не возьмет трубку и на третий раз, то…       ‒ Кажется, теперь я наглядно понимаю, что означает фраза «достать мертвого», ‒ не без раздражения звучит хрипловатый, одурманенный голос на том конце. На мгновение я чувствую себя неловко. Видимо, у Гэвина и впрямь были процедуры, ну или как минимум сон. ‒ Чо тебе надо, мелкая?       ‒ Я тебя сильно отвлекаю? ‒ забыв напрочь о приветствии, я замираю на месте. Телефон поспешно зажимается плечом и ухом, что дает рукам возможность разжечь зажигалку. Повторный дым наполняет легкие, разнося по крови чувство безопасности и спокойствия. Проделывать все это под внимательным наблюдением Ричарда неприятно, особенно теперь, когда машина стоит у правой стороны капота, гордо подтянув осанку. Ощущаю себя маленькой и слабой, как будто машина здесь не он, а я.       ‒ Пока не настолько, чтобы я желал убивать. Но если ты звонишь по какой-нибудь дебильной причине, то мне придется взяться за нож.       Упоминание о ноже вызывает и другие картины перед глазами. Тонкий перочинный ножик так умело прыгает между пальцев Девятки, что по коже снова пробегаются мурашки, а сердце гулко проваливается в образующуюся бездну испуга. Косой взгляд голубых глаз опасливо вскидывается на жестянку, скользя по выглядывающей черной рубашке, высокому белому воротнику пиджака с синей окаемкой и полным сомкнутым губам. Мураши накатывают с новой силой.       ‒ У нас тут новый труп, ‒ с силой отлепив взор от безупречного анфаса Девятки (на что улавливаю мимолетное прищуривание глаз), я судорожно затягиваюсь дымом и, с отвращением взглянув на тонкую ментоловую сигарету, откидываю ее на асфальт. Нет, больше курить это дерьмо я не стану. ‒ И вообще, мягко говоря, его вид немного настораживает…       ‒ Погоди-ка, ‒ удивленный, но все такой же туманный голос Гэвина прерывает меня, застывшую напротив капота и потирающую висок свободными пальцами. ‒ Ты что, на работе? В субботу?       ‒ Ситуация вынуждает. Я тебе не для ерничества звоню, мне нужно с тобой обсудить обстоя…       ‒ Не-не-не, даже не начинай, ‒ слова произносятся как будто сквозь сжатые зубы, и шумный вдох на том конце подсказывает, что Гэвин курит. Интересно, откуда он взял сигареты. Одна пачка ему на один день, а вчера я в больницу не заезжала. Стоит вопросу выплыть из глубины сознания, как фоновым шумом мужскому голосу звучит еще и женский. Тонкий, хихикающий, явно принадлежащий одной из медсестер. ‒ Я вполне заслужил себе пару дней, чтобы не купаться во всем этом дерьме. Так что если ты не против, я займусь более интересными делами.       Эта фраза дополняется лукавой улыбкой на губах Рида. Мне даже видеть его не нужно, чтобы сквозь голос слышать этакие самцовские намеки на скорое увлечение в стенах палаты. Хихиканье молодой женщины повторяется, на сей раз громче и заливистей. Во мне все эти звуки и интимные перешептывания на том конце связи отзываются диким раздражением, что тут же спешит выразиться в плотно поджатых губах и стиснутом кулаке. Ричард отмечает эти странности, но прерывать нашу беседу не торопится.       ‒ Гэвин, твою мать, будь хоть пару минут серьезным! ‒ я тут значит за его жопу переживаю, а он там на всю катушку развлекается?!       ‒ Буду. Завтра.       ‒ Гэвин!       Линия обрывается, разнося, кажется, на всю округу короткие гудки. Несчастный телефон едва ли не трещит, грозясь покрыться белой сеточкой, но ситуация вынуждает меня чувствовать себя беспомощно. В наших отношениях не присутствует ревность, только беспокойство за состояние здоровья. Мне не раз приходилось прикрывать его задницу в барах, стоило только какой-нибудь кинутой дамочке из прошлого показаться на горизонте. Ему не раз приходилось заступаться за меня перед малоприятными мне личностями в лице подвыпивших мужчин, желающих сделать из негативно настроенной женщины принудительное увлечение на ночь. Вот только сейчас от хихиканья в трубке, предвкушающего скорое сближение, меня буквально перекашивает. Не потому что я ревную или какая-то еще несуразная хрень, но от того, что меня разрывает на части от страха за жизнь друга, а он даже и носом не ведет в сторону нависшей угрозы. Иногда можно быть и посерьезней.       Подкинутый в руке телефон бездумно отправляется в задний карман джинс. Собственные скоротечные размышления прерывает внезапно настигнувшее чувство голода, как если бы внутренняя бездна в желудке от пережитого беспокойства с аппетитом косится на остальные органы. Стэн чувствует потребность организма в пище. Спокойный голос произносит: «Без пяти минут два, Луиза. Время подкрепить организм» ‒ и я полностью с ним соглашаюсь. Глаза мгновенно находят маленькую кафешку через дорогу от больничного комплекса, и сама не замечаю, как тут же на автомате несусь вперед, подгоняемая переживаниями, раздражением и мыслями о странностях поведения Сероглазки.       Он не просто чувствует психологическую зависимость. Он буквально испытывает удовольствие, раз после неудачной попытки убить затихает на целые сутки. Если, конечно, он вообще пытался кого-то прикончить.       Погруженная в размышления, я не обращаю внимания на следующего за мной жестянку. Одного взгляда уже на входе в кафе каштаново-золотого цвета хватает, чтобы отметить его привычную «идеальность»: пока мои движения и шаги торопливы, порывисты под гнетом тяжелых дум, Ричард вообще ничего не выражает. Его шаг не длинный, но и не короткий, такой, как «надо». Подбородок чуть вздернут вверх, отчего взгляд из-под низко посаженных бровей кажется самомнительным. У меня на плечах как будто тонны груза, настолько сильно осунулась спина, но Девятка уверено поддерживает каменную осанку, держа опущенные по швам руки чуть согнутыми в локтях. Он ‒ словно изящная, непоколебимая статуя античных времен, выполненная мечтательным архитектором. От такого мысленного сравнения я отдергиваюсь и поспешно захожу в полупустую кафешку. Люди в одно мгновение затихают при виде машины за женским плечом, оставив в воздухе только звуки легкой джазовой музыки из колонок и неловкие покашливания курящего в дальнем углу посетителя.       В этот раз советоваться со Стэном не приходится. Увлеченная переживаниями от посещения морга, я, заняв квадратный темно-шоколадного цвета столик у высокого окна, откидываюсь в такого же цвета кресло с бархатными красными вставками. Ричард стоит некоторое время рядом, сцепив руки за спиной, и когда кафе наполняется шумом, а мой раздраженный взгляд скользит по его лицу, машина позволяет себе неловко поджать губы и без лишних вопросов сесть в противоположное кресло, уложив сцепленные руки на стол. Официантка быстро принимает заказ в виде графина воды и какого-то салата с дурацким названием «Птичий закат». Ее перепуганные глаза косятся на машину, впрочем, все здесь переполняются дискомфортом от наличия рядом андроида, однако постепенно помещение возвращается в свое обычное русло. Через несколько минут о нас забывают практически все.       Отогнать угнетающие мысли об угрозе Риду оказывается сложно. Стэн помалкивает, Ричард наблюдает за моими бесцельными блужданиями взором по составу выбранного блюда. Мясо индейки, яйца, кукуруза… пожалуй, в следующий раз следует ознакомиться с перечнем продуктов раньше, чем открыть рот.       ‒ Вас это разочаровывает, детектив?       Недоуменно похлопав глазами, я устанавливаю руку локтем на стол и тут же упираюсь об нее виском. Смысл пропитанного интересом вопроса Ричарда для меня кроется в увиденном в морге, и я уже намереваюсь ответить, как жестянка, вздернув углы губ и вскинув брови, поясняет будничным тоном. Конечно, на деле будничного в нем мало. Так и слышу самодовольные и лукавые оттенки того, кто воспринял мое разрешение беспрепятственно задавать вопросы слишком близко.       ‒ Ваш тон погрубел, а тембр увеличился, когда на том конце телефонной линии раздался женский голос, ‒ от такого наглого вмешательства в мою душу я едва не роняю челюсть на стол. Голубые глаза широко распахиваются, голова отнимается от руки. ‒ Вам доставляет явное неудобство общение детектива Рида с представителями противоположного пола.       В голове слышится ошарашенный свист, скопированный Стэном когда-то у кого-то. Похоже, у компьютера действительно скоро появится кумир. Знал бы Ричард, что в его фанатах ходит тот, кто может обладать человеческим телом.       ‒ Я, конечно, понимаю, что ты бессмертный, ‒ одними только глазами я обещаю Ричарду самую страшную расправу, но андроида это не страшит. И я, и он понимаем, что я самолично позволила ему задавать мне вопросы, в частности сегодня утром согласившись идти навстречу. ‒ Но чтобы вот так нагло лезть ко мне в душу, да еще с таким интересом… ты что, и вправду хочешь, чтобы я тебя убила?       ‒ Позвольте напомнить, что вы самолично позволили мне задавать вопросы любой категории, ‒ беспристрастно отвечает Ричард, не сводя с меня серых глаз. ‒ К тому же, этим утром вы обещали быть более открытой в темах, касающихся вашей личности.       ‒ Некоторые темы тебя никаким боком не касаются.       ‒ Возможно. Но раз вы так не желаете отвечать на этот вопрос, аргументируя неприкосновенностью вашей личной жизни, то я вынужден обратить ваше внимание на вопрос с точки зрения комфорта детектива Рида.       Было бы куда проще, если бы он говорил как нормальный, обычный человек, а не как адвокат Сатаны. Встряхнув головой, я потуплено смотрю на Девятку, что по сравнению с большинством посетителей смотрится громоздко и уверенно. Люди в кафе вдруг кажутся мне маленькими, осунувшимися, пытающимися опуститься на стулья как можно ниже. Как же приятно осознавать, что я не единственная, кто ощущает себя беспомощно рядом с андроидом.       ‒ Рано или поздно я вернусь под руководство детектива, ‒ Девятка неопределенно кивает головой, как бы выражая свою мысль. Его брови сдвигаются непроизвольно, но во мне это отдается очередным приступом опасности перед несоизмеримым потоком силы, исходящим из машины в белом пиджаке. ‒ Не сочтите за грубость, но он во многом уступчив, в отличие от вас, и его явно не волнуют мои протоколы обязательной адаптации. Поэтому возможность узнать о детективе что-то новое может послужить шансом на увеличение интеграции с личностью человека.       Я все еще продолжаю смотреть на Ричарда тупым взглядом. Не потому, что мне не понятны его слова, но потому, что они заставляют меня посмотреть на ситуацию иначе. Делиться тайнами своей личности мне и впрямь не хочется. Однако рациональное зерно в пояснении Девятки присутствует. Мы ‒ вынужденные напарники. Стоит только Риду выйти из больницы, и Фаулер вернет его обратно мужчине, а уж какие там у них складываются отношения меня не касается.       «Как долго ты собираешься его избегать?», Стэн задает вопрос ровно в ту же секунду, когда я смотрю в свое вытянутое отражение лежащей на столе ложки. Официантка в зеленом фартуке опасливо ставит мой заказ на стол и быстро ретируется, бросая косые взгляды в спину машины. «Он не оставит тебя в покое, пока не сможет настроить оптимальное общение, а ведь тебе с ним еще неизвестно сколько времени работать»       Что ж, последнее печалит, но заставляет задуматься. Задумчиво взяв вилку в руки под ожидающий ответа взгляд Ричарда, я нервно перекидываю ею продукты в салате.       ‒ Тебе прям так важно знать о нем все? ‒ напряженно глядя на Девятку, я застываю с вилкой в воздухе. Машина уверенно кивает без тени смущения. Усталый вздох вырывается из груди, с минуту я пытаюсь уйти вниманием в салат, однако под соусом из тягучих мыслей вкус индейки кажется пресным. После нескольких кусков я демонстративно отодвигаю вилку и тарелку в сторону, складываю руки крест-на-крест на столе. Девятка поспешно выпрямляется, готовясь услышать столь волнующую его информацию. ‒ Мне все равно, где и с кем детектив Рид развлекается. Мы не интересуем друг друга, как женщина и мужчина.       ‒ Но вы расстроены, ‒ андроид кивает головой, пытаясь переубедить меня в моих же словах. ‒ Не пытайтесь это оспорить, детектив.       ‒ Конечно, я расстроена! Мы полицейские, у нас в принципе в норме получать травмы, пулевые ранения или шрамы, ‒ слова сопровождаются неопределенным кивком женской ладони на лицо, и Ричард тут же находит взглядом почти зажившую ранку на губе. ‒ Но когда твою фамилию пишут на чертовом трупе, это уже не шуточки.       Несколько минут Ричард молчит, перерабатывая полученную информацию. Только тогда я возвращаюсь к своему салату, и даже на свое удивление быстро уничтожаю, не стесняясь задумчивого взгляда машины. Никогда не стеснялась употреблять пищу в чьем-то присутствии.       ‒ Детектив Рид ‒ личность неординарная, ‒ когда жестянка снова начинает поддаваться рассуждениям, я уже почти заканчиваю с салатом. Остатки отказываются лезть в горло, потому тарелка отставляется в сторону во второй раз, стеклянный высокий стакан наполняется чистой водой из графина. ‒ За время наблюдения я отметил его нехарактерное отношение к вам. Большинство представителей женского пола рассматриваются детективом исключительно как способ проведения досуга. Но не вы. Можете уточнить, с чем это связано?       Хмыкнув на услышанное, я опустошаю бокал на половину. Сидящие рядом люди вдруг начинают собираться, за ними собираются и другие посетители. Все они смотрят в нашу сторону, всем им некомфортно присутствие полицейской машины в кафе. И если администратор и официанты беспомощно переглядываются, то мы с Ричардом не обращаем на ситуацию внимания. Хотят уходить? Да пожалуйста. Слабые всегда сбегают. Знали бы они, каково было обнаружить машину утром в своей гостиной с ножиком в руке.       ‒ Был один случай. Давно очень. Лет пять назад, когда я еще была патрульным, ‒ Ричард вновь напрягается, готовясь анализировать услышанное. Я в его манере сцепляю руки на столе, мимолетно отмечая, как просто и спокойно рассказывать Девятке о своем прошлом, глядя на него с точки зрения комфорта Рида. ‒ Детишки по городу начали помирать от употребления довольно некачественных наркотиков, и дело попало под ответственность Рида. Мы тогда вообще недолюбливали друг друга ‒ таким личностям, как мы, довольно сложно ужиться под одной крышей.       «Недолюбливали… ты случаем говоришь не о драке, которую вы едва не затеяли в комнате для улик?» ехидное замечание Стэна отзывается во мне улыбкой. Да, было время…       Ричард, отметив мое резкое молчание, вскидывает брови в требовании продолжения. Неловко поджав губы, я откашливаюсь и углубляюсь в воспоминания пятилетней давности. Кафе опустевает, и теперь в помещении занято всего три столика.       ‒ В общем, капитан хотел разрешить задачу прежде, чем подключится ФБР и приставил меня и еще одного патрульного в помощь Гэвину. Он неделю не мог найти распространителей и базу, и как-то в комнате улик я кинула фразу из разряда «тупица, ничего сделать не можешь», ‒ рука неопределенно взмахнула в воздухе, не привлекая к себе внимания глаз Ричарда. Ведь они были полностью сосредоточены на моем лице. ‒ Он так взбесился, что предложил мне самой осмотреть улики и взять дело в свои руки.       «Он и впрямь тупица», поддакивает Стэн, предчувствующий кульминацию истории. Может, для участка я та, кто стал пинком для продвижения дела, но мы с компьютером знаем, кто именно смог распутать дело.       ‒ Предполагаю, что вы справились быстрее, ‒ Ричард почтительно раскрывает сцепленные пальцы, показывая свою мысль.       ‒ База оказалась в одной из школ. Местные бандюги спелись с директором и подкупили старшеклассников, чтобы те продавали наркотики среди молодого поколения. Найти оказалось проще, а вот рейд… ‒ от дальнейших воспоминаний холодок пробежал по коже, и я поспешно сделала мелкий глоток воды, дабы перебить сухость во рту. ‒ Если бы Гэвин не прикрыл меня, пуля прошла бы прямо через горло. Выжить с таким ранением практически невозможно.       Я умолчала о том, что Рид сам получил пулю от таких поспешных действий. Осколок снаряда остался в левом плече, отчего мужчине пришлось пережить операцию. В больнице Рид задержался всего на четыре дня, и видит Бог, все эти четыре дня я едва ли не ночевала в коридоре хирургии. С того момента общение стало совсем иным, наполненным постоянным чувством беспокойства за жизнь друг друга.       Ричард понимающе кивает, дослушав историю, что так волновала его системы. Некоторое время машина молчит, приковывая меня прищуренным взглядом, а после озвучивает то, что подходит под описание наших с Ридом отношений как ничто другое:       ‒ «Мы в ответе за тех, кого приручили», ‒ Девятка упоминает фразу из одного прекрасного произведения, что так нравится моему брату, и я, на секунду прильнув к бокалу, с легким восторгом порывисто киваю головой.       ‒ Иначе и не скажешь, ‒ Девятке словно льстит мое одобрение. Уголки его губ трогает улыбка, взгляд теплеет, придавая металлическим нитям радужек серебристую мягкость. ‒ Гэвин не признается, но он искренне считает, что раз спас мне однажды жизнь ‒ теперь несет за нее ответственность.       Яркие лучи жаркого солнца постепенно подползают к нашему столику. За окном царит тепло, уют, и не хочется думать об опасности, не хочется думать о Лютере Эвансе с надписью на груди, не хочется думать о Сероглазке и его маниакальном желании «пообщаться» с Ридом. На душе по странному спокойно, особенно теперь, от воспоминаний о былом времени, когда отношения с Ридом только начинали зарождаться. Раньше меня удивляло: почему одна ночь, проведенная в едва не ставшем для нас обоих роковым рейде, вызвала резкий поворот отношений по часовой стрелке?Теперь, после обсуждения с жестянкой, произошедшее кажется вполне закономерным.       ‒ Должен признаться, что ваше общение сложило у меня неверное представление об отношениях с детективом Ридом, ‒ андроид продолжает смотреть на меня, стерев со своего лица былую улыбку. ‒ Но я приятно удивлен, что вам удалось развеять мои заблуждения.       Услышанное ставит меня в тупик. Улыбка постепенно сходит с губ, и вроде бы ничего такого не было сказано, но предчувствие от возможных дальнейших слов гадкое. Склонив голову набок и сузив глаза в закравшихся подозрениях, я не обращаю внимания на спустившиеся с плеча волосы. Зато обращаю внимание на то, как Ричарда не трогает мой настороженный вид. Он все так же смотрит на меня открыто, лениво вздрагивая темными ресницами.       ‒ Ты на что намекаешь?       ‒ Ваша сексуальная жизнь меня не интересует, детектив Вольф, ‒ эти слова произносятся мирно, флегматично, Ричард сам не понимает, какой огонь разжигает в моей груди. И я даже сожалею о потерянном чувстве спокойствия, ведь уже через несколько секунд грудь наполняется яростью, а жаркая кровь покрывает мои щеки и уши краснотой. ‒ Но ситуация с Лютером Эвансом, а так же осведомленность полицейского участка относительно вашего образа жизни наталкивают на спектр определенных выводов. Потому я сложил обманчивое мнение на тему ваших возможных близких отношений с детективом Ридом.       «Знаешь, Луиза», голос Стэна в воображении преображается, становится недовольным и раздраженным. Я и сама не могу отвести от машины блестящих в ярости голубых глаз, которые искрят электрическими разрядами в свете яркого солнечного луча. «Воткни ему вилку в глаз»       Ох, как я хочу последовать совету Стэна! Даже он почувствовал себя неприятно, когда какой-то драный кусок пластика решает практически обозвать меня женщиной легкого поведения! Впрочем, не удивительно, что у Девятки возникли эти предположения. Достаточно вспомнить слова сплетницы рыжеволосой Чарли прошлой ночью.       ‒ Знаешь, даже если бы между мной и детективом Ридом что-то было, тебя бы это никак не касалось, жестянка, ‒ оскорбление было по буквам растянуто, натянуто и перетянуто. Ричард ловит изменения в моем голосе, даже оставшиеся посетители тревожно косятся в мою сторону, распознавая не человеческую речь, а волчье рычание. Помещение становится душным, и солнечные лучи, проходящие через высокое окно, увеличивают красноту на моем лице. ‒ Можешь оставить свое мнение при себе.       ‒ Не сочтите за грубость, детектив, ‒ по встревоженным глазам машины видно, что андроид пытается спасти свое положение в моих глазах, но увы. Он делает только хуже, настойчиво перебегая черными зрачками по раскрасневшейся коже и старательно кивая головой на каждое свое слово. ‒ Но о человеке как о личности можно сказать гораздо больше, обратив внимание на его образ жизни. Вы злоупотребляете алкоголем и табачными продуктами, отдаете предпочтение мимолетным связям с незнакомыми людьми. К сожалению, такое поведение не способствует формированию положительного мнения окружающих.       Его слова звучат так, как будто он обвиняет меня в своих же выводах. О которых, между прочим, никто его не спрашивал. Натужно улыбнувшись, при этом продолжая сверкать глазами, я встаю из-за стола под пристальным взглядом окружающих. Тишина воцаряется ненадолго. Ведь в следующее мгновение я беру наполовину полный бокал в руки, подхожу к наблюдающей за мной машине и… методично выливаю содержимое тонкой струйкой прямо на макушку Ричарда. Андроид от такой реакции ввергается в состояние прострации. Руки тут же сползают на колени, спина по-ученически выпрямляется. И только когда последняя капля касается блестящих шелком темных волос, сминая пряди, я с шумом и улыбкой ставлю бокал на стол. Спустя мгновение рядом со стаканом оказываются мои ладони. Теперь в кафе и впрямь наступает напряженная тишина.       ‒ То, что я позволила тебе задавать вопросы, не означает, что ты можешь излагать мне свое сраное мнение, щелкунчик, ‒ злобные глаза исследуют каждый сантиметр повернувшегося ко мне лицом Девятки. Тонкие струйки по каплям спускаются на щеки и брови по слипшимся темным прядям, несколько капель пробегаются по чувственным, сомкнутым губам, оставляя на них влажные дорожки. Нас отделяют не больше десяти сантиметров, и я даже чувствую имитацию холодного дыхания на своих горячих щеках, но не могу заставить себя отодвинуться или разогнуться. Настолько завораживает вид униженной машины, что пронзает меня тяжелыми грозовыми стрелами из искрящихся черных зрачков. ‒ Так что можешь запихнуть свои выводы себе в задницу вместе со своим поганым языком.       Капли достигают пиджака, спускаясь по вискам, с них – на белый воротник и черную ткань на плечах. Темные родинки, попавшие под влажные дорожки, тускло сверкают, ни одна «мышца» на лице Ричарда не двигается. Даже губы остаются в том же положении, несмотря на очередные струйки влаги. Их вид почему-то мешает мне, заставляет руки чесаться и удерживать, лишь бы не стереть мешающие капли к чертям собачьим. Но вместо этого я, не разрывая хищного визуального контакта, манерно выпрямляюсь и под вниманием притихшего зала подхожу к столику администрации. Телефон быстро оповещает об оплате. Меньше, чем через минуту открытая дверь впускает в помещение прохладный ветер, так броско смешивающийся с жаркими золотыми нитями палящего солнца.       Как и ожидается, Ричард появляется на улице чуть позже, когда я уже перехожу дорогу. Руки то и дело, что тянутся к карманам в поисках сигарет, но каждый раз вспоминаю о дурацком привкусе ментола и тут же отдергиваю пальцы. На парковке я и вовсе выуживаю пачку. Последняя, еще на половину полная, отправляется в мусорный бак. Больше нам здесь делать нечего.       Оказаться в одной машине наедине с Ричардом после услышанного неприятно. Но я терплю. Влажные струйки продолжают мутно отблескивать на его губах, зазывая стереть подушечками пальцев. Но я терплю. Разорванное всего несколькими фразами Ричарда чувство спокойствия заставляет желать выгнать андроида на улицу прямо посреди дороги. Но я терплю. Не знаю зачем, но терплю. Единственное, от чего я не отказываюсь, это от предупреждающего взгляда в сторону Ричарда, когда внедорожник останавливается напротив автоматической заправки. Андроид изъявляет желание покинуть автомобиль вместе со мной, но тут же осекается, едва распознав злобные искры в голубых глазах. Я же, довольная эффектом, надеваю откинутый прошлым днем в сторону наушник и выхожу из машины навстречу порывам воздуха. Волосы взметаются вверх, пробирая оголенную шею мурашками. Холодные от ярости пальцы настойчиво задают команду интеркому на огромной бензонасосной стойке, тут же оплачивают заказ, и конструкция приходит в движение. Все, что мне остается, это отправиться в маленький заправочный магазинчик, желая ощутить вкус излюбленного едкого дыма.       Купленная впопыхах пачка атакуется уже на выходе, но курить на территории заправки я не решаюсь. Приходится отойти как можно дальше к дороге. Впрочем, я не против. Наушник был взят не зря. Уж слишком сильно хочется пожаловаться компьютеру, полноценного общения с которым нас лишал робот, покорно сидящий во внедорожнике.       Едва огонек разжигается, время от времени тлея под дуновением ветра, я мечтательно затягиваюсь дымом и запрокидываю голову, выпускаю белые клубы. Последние подхватываются ветром, растворяясь в атмосфере. Дороги в данном районе по выходным пустуют, я даже не стесняюсь стоять у обочины рядом с взращенными когда-то андроидами кустами. Их зеленой листвой никто не занимается, и та разрослась вширь, то и дело, что цепляя ветками редкие проезжающие автомобили. На фоне серости района зеленая листва смотрится как капля жизни посреди мрачной смерти. Неприятные ассоциации.       ‒ Господи, какое блаженство… ‒ шелестящие шепотом губы испускают белый дым, порывисто уносящийся ветром. Стэн в голове хмыкает, понимая, что сейчас мне точно не до нравоучений, особенно теперь, когда взгляд искоса враждебно осматривает профиль Ричарда в машине. Андроид, почуяв мое внимание, тут же поворачивает голову, и я поспешно отворачиваюсь. ‒ Как же он меня бесит...       «Я заметил. Насчет вилки я, конечно, пошутил, но с водой вышло даже эпичней»       Компьютер впервые за все время поддерживает меня в противостоянии Девятке, и это сказывается улыбкой на губах. Дым в который раз обволакивает изнывающие по смольному привкусу легкие, одурманивая мысли. Злость перестает растекаться по жилам. Но осадок все же остался.       ‒ Скорее бы Рид вышел из больницы. Чувствую, что не продержусь целую неделю.       «У детектива Рида открытый перелом руки и повреждения ребер», задумчивая констатация факта вынуждает меня захныкать, как маленькую девочку. «Не думаю, что он выйдет из больницы так скоро»       ‒ Да брось. Это же Гэвин! ‒ смешок сходит с моих губ, и я воображаю, как Стэн, стоящий рядом, согласно хмыкает. ‒ Он не станет торчать в больнице долго даже под угрозой смерти.       Несколько секунд мы смакуем эту мысль. Гэвин и впрямь не любит лежать в больничной койке, наверняка по причине ощущения уязвимости и слабости. Как бы Рид не пытался поставить себя супер-мега-брутальным самцом, все же его поведение во многом основано на многочисленных комплексах, затрагивающих мужское эго. Этакое защитное поле из агрессии, силы и постоянной потребности поддерживать свой авторитет в глазах других. Кого-то мне это напоминает. Кого-то, кто извечно ставит эмоциональную заслонку от людей, напиваясь в барах и утопая в жалости к себе и своему прошлому.       «Но знаешь, я вынужден согласиться с ним», голос Стэна аккуратен, как если бы он хотел признаться мне в страшной тайне. «Твой образ жизни и впрямь оставляет желать лучшего, в частности для мнения окружающих»       ‒ А кто сказал, что меня вообще волнует мнение окружающих? ‒ прикусив нижнюю губу, я поежилась от порывистого ветра. Сигарета, замершая в воздухе, сверкнула мелкими искорками, продвинувшись чуть ближе к фильтру. Как будто сам ветер решил затянуться окутывающим туманом сигаретного дыма. ‒ Ты, между прочим, тоже наломал дров. С какого черта ты утром не напомнил мне, что жестянка в гостиной? Мы едва не попались.       «Хотел проверить ваши реакции на ситуацию», его ответ звучит так быстро, что наталкивает на мысль о заранее заготовленном оправдании. Экспериментатор хренов.       ‒ Ты со своими проверками до добра нас не доведешь. Сначала это, потом просьба просканировать… давай-ка, поумерь пыл, а то я буду вынуждена заменить тебя.       Сказанные с ехидством слова отзываются во мне болью. Душевной болью… ведь Стэн, перехватив руки в свое управление, резко отбрасывает целую совсем полную, синюю пачку сигарет на дорогу, прямо под колеса единственной проезжающей мимо машины. Маленькая коробочка сминается под давлением мчавшегося железного коня, мои руки, вернувшиеся под мой контроль, наливаются яростью. Но себя же не ударишь. Приходится опасливо коситься на внедорожник и сжимать кулак от невысказанной злости.       ‒ Говнюк.       «Истеричка»       Топнув ногой, я отбрасываю сигаретный бычок в сторону и возвращаюсь в магазинчик. Через несколько минут внедорожник везет нас вперед, при этом наполняясь злостью уже не на Ричарда, чьи пряди почти высохли, а на компьютер в собственной голове.       Часы близятся к четырем. Даже не замечаю, как летит время. Улицы и дороги сменяются медленно, под вечер поток машин становится полнее, и тянется он, как тягучая нуга. Ведущий по радио вновь передает осадки в течение ночи, и как же я разочаровываюсь, слыша это. Дождь по-прежнему является моим любимым погодным явлением, но вот уже несколько ночей луна возвышается практически посередине темного неба, а тяжелые тучи не дают мне ее рассмотреть. Второе по значению в моей жизни после дождя – полнолуние. Еще одна причина, почему отец называет меня Волчицей.       Минуя бизнес-район, я уже выезжаю на дорогу, ведущую к кварталам на пути к дому, как Ричард, молчавший вот уже сорок минут, вдруг подает признаки своего присутствия. Все это время я пребывала в размышлениях о странностях убийств, о довольно аккуратном с точки зрения Сероглазки послании, о несчастной вдове, чей муж развлекался с другими женщинами во время командировок. И даже рада, когда Ричард подает низкий голос, выуживая меня из раздумий. От слов его, правда, легче не становится.       ‒ Я должен извиниться перед вами, детектив, ‒ андроид гордо вздергивает подбородок, и я кидаю на него мимолетный, покрытый пеленой мыслей взгляд. Высокие воротники рубашки и пиджака скрывают его наверняка мужественную шею, но воображение ‒ дама игривая. Иначе бы в фантазиях не рисовались картины того, как изящно и зазывающе приподнимается кадык. ‒ Мои слова были грубыми и нетактичными.       ‒ А ты вообще сам по себе грубый и нетактичный, ‒ пробурчав это, я неосознанно приподнимаю рукава желтой толстовки. Ричард воспринимает это, как намек, и взгляд его лениво скользит от моего левого запястья к женскому профилю лица.       ‒ Я причинил вам боль.       Ледяной тон заставляет хмуриться. Перестроившись в правую сторону дороги, я недоуменно посматриваю на свои руки, сцепленные на кожаном руле. Тонкое запястье опоясывают темные фиолетовые гематомы, их вид так неприятен, что я даже удивляюсь, как не чувствую боли в поврежденной коже. Почерствевший взгляд голубых глаз смиряет Ричарда, но я вынуждена вернуться вниманием к дороге. Сам андроид продолжает испытывать меня жестким взором машины-убийцы.       ‒ Я тебя не боюсь, ‒ уверенные слова срываются с моих губ, на что в голове раздается «ни на что не намекающий» кашель Стэна. Как и всегда, скопированный где-то у кого-то когда-то.       Молчание рядом длится неприлично долго, и я непроизвольно кидаю взгляд на Девятку. Углы его губ вздернуты едва заметно, но так многообещающе. Знаю, о чем он думает. Знаю, о чем думает Стэн. Утренний скачок страха из-за танца ножика в руках жестянки распознали все, кто присутствовал в гостиной. Этот же скачок тревоги опоясывает мое тело здесь, в машине, заставляя покрываться краской. Губы Ричарда приоткрываются, не изменяя своей неуловимой улыбки, глаза чуть прищуриваются, как если бы он подозревает о чем-то его интригующем. От этого вида становится еще страшнее.       ‒ Как скажете, детектив, ‒ вежливо, но с ноткой «так уж и быть, я подыграю вам» отвечает машина, возвращая хищный взор на дорогу. Больше разговаривать мы не пытаемся.       Ворота автоматически пропускают машину вперед, после чего смыкаются за нами. Как и ранее, я не желаю ставить внедорожник в довольно просторный гараж всего по одной причине – лень. Едва мотор обрывает свой рокот, как все мышцы наливаются потребностью покинуть довольно близкое общество Девятки. Дверцы поочередно хлопаются, и я уже поднимаюсь на крыльцо, миновав широкие, белые колонны, как на правое плечо кладется мужская рука. Все внутри вспыхивает злостью и испугом, и я уже хочу развернуться и повторно пропечатать машине за нарушение моего личного пространства, однако одного взгляда на андроида хватает, чтобы смесь чувств утихомирилась. Ричард обеспокоенно, с некоторой злобой смотрит на закрытую входную дверь, кажется, застыв на долгие минуты.       ‒ В доме кто-то есть, ‒ секунды молчания кажутся мне вечностью, и едва машина оповещает о своих подозрениях, как я напрочь забываю о крепкой ладони на плече, о желании избавиться от общества Девятки. В голове стоит всего одно слово ‒ "Сероглазка" ‒ и пальцы рефлекторно сцепляются на рукоятке пистолета за поясом, выуживая его на свет божий. ‒ Сердцебиение. Пятьдесят девять ударов в минуту.       Последние подробности проходят мимо меня, ведь я уже снимаю с оружия предохранитель, аккуратно выпутываясь из пальцев машины. Датчик движения интеркома срабатывает на неторопливые шаги, и дверь открывается с привычно приветственным женским голосом. Всем вниманием я витаю в стенах своего дома, рука, в которой покоится табельный пистолет с рыжей вставкой на стволе, даже не дрожит. Медленные приглушенные шаги все же отражаются от молчаливых стен глухим эхом. Ричард не пытается идти впереди, однако стоило нам оказаться в гостевом холле, тут же обходит стороной, прикрывая своей спиной на пути к гостиной. Я даже не успеваю среагировать на это движение, ведь в нос ударяет приятный шлейф апельсинового аромата с нотками терпкой корицы. Сердце, что отказывалось биться, лишь бы не провоцировать шум, облегченно ухает обратно в грудную клетку.       ‒ Кажется, я знаю, кто это, ‒ уже не боясь разносить шум в собственном доме, я возвращаю предохранитель и убираю пистолет обратно за пояс. Ричард хмурится, но не торопится остановить меня, уверенно вышагивающую на пути к гостиной. Но о машине я думаю в последнюю очередь. В уставшей голове проносится осознание пропущенной диагностики, которая должна была пройти прошлым вечером.       Ярко освещенная гостиная, наполненная ароматами мужского парфюма, яркими лучами солнца и запахами свежей травы из открытой стеклянной двери, не пустует. Светлая макушка Дитфрида, волосы средней длины которого педантично уложены в стороны, высится над спинкой белого дивана. Мне не нужно обходить, чтобы знать, чем занимается брат – он не так часто покидает свой особняк или университет, но если такое и случается, то в его арсенале всегда имеется какое-либо литературное произведение. И все же я обхожу диван, дабы оценить масштаб несущегося на меня поезда негодования.       Фрид не сразу вскидывает взор. Одурманенный взгляд ярких голубых глаз медленно скользит по страницам желтой книжечки, обложка которой оповещает об очередной антиутопии. Брат так любит их. Готов перечитывать бесчисленное количество раз. Творение Джорджа Оруэлла «1984» я видела в его руках как минимум семь раз, и это только те разы, когда мы видимся. А видимся мы только на диагностиках.       ‒ Ты не приехала, ‒ брат пытается придать своему голосу суровость, и получается у него из ряда вон плохо. Слишком мягкий тон и упоительно бархатный тембр, как если бы кто-то решил создать идеальный голос для интроверта-наркомана.       Приталенная, ярко-голубая рубашка под стать цвету радужек покрыта мелкими складками от сгорбленной позы мужчины. Тонкий галстук цвета спелой вишни распущен, судя по всему, Фрид направился сюда прямиком из института. Все в нем такое необычное и такое броское: даже эти зауженные светло-серые брюки с бордовым кожаным ремнем и серебряной бляшкой в виде овала. Что бы не надел Фрид, все и всегда будет выглядеть непристойно оригинально. Может, причина в довольно необычной внешности, состоящей из ярких глаз, светлых с желтизной зачесанных набок волос, таких же светлых бровей и ресниц. Если бы не черные зрачки и такие же черные окаемки радужек, то его лицо смотрелось бы полотном. А может, восприятие одежды на нем основывается, как результат мечтательного и недоверчивого поведения человека. Уж и не помню, когда эта светлая, практически белая кожа в последний раз испытывала лучи солнца вне территории института или дома.       ‒ Непредвиденные обстоятельства, ‒ я поджимаю губы и отхожу к камину. Голубые глаза брата спокойно осматривают мое лицо, и стоит наткнуться им на ссадину на губе ‒ тут же тревожатся, сменяя желание негодовать на желание беспокоиться. Заметив это, я неопределенно взмахиваю рукой. ‒ Нет, не из-за этого.       Фрид убирает маленькую книжку на журнальный стеклянный столик, рядом с которым стоит портативный компьютерный кейс. Его вид отдается во мне неприятными воспоминаниями. Скоро голова будет болеть, а Стэн ‒ минимум до следующего утра молчать.       ‒ Всегда я считал твое увлечение этим… этой работой иррациональным, ‒ ох, как же меня бесят его туманные фразочки, его извечное беспокойство, даже сквозь которое ощущается дурманящий эффект. Его голос всегда звучит, как ленивый ветер, и если попытаться представить физическую форму, то на ум приходит только лениво колыхающаяся пшеница в чистом поле.       ‒ Одна из причин, почему нам нужна причина для встречи.       Закатив глаза, я устало вытаскиваю телефон и пистолет. Все это укладывается на стол перед Фридом, как бы показывая мою окончательную позицию в отношении профессии. Фрид с некоторым презрением окидывает черный ствол туманным взглядом, после чего поджимает тонкие губы и встает с места. И он уже хочет оповестить меня о важности предстоящей диагностики, как осекается с раскрытым ртом. Голубые глаза зависают, губы застывают в невысказанном вопросе. Ни я, ни отец бы не удивились, осознав, что объектом внимания Фрида становится RK900. Тот самый, который все это время стоит на входе в гостиную и без какого-либо интереса наблюдает за нашими действиями.       ‒ Это… ‒ Фрид неуверенно указывает на Девятку пальцем. В его голосе слышится предвкушение и тусклый восторг. Я повторно закатываю глаза, стаскивая резинку с хвоста.       ‒ Да, Фрид. Это он.       Дитфрид на выдохе улыбается, после чего возвращает своему лицу завороженный оттенок. Как и любой интеллектуал-инженер, Фрид и отец всегда в курсе всех технических разработок, правда, пока отец саркастично отзывается об искусственном интеллекте, Фрид буквально пищит от восторга при виде человекоподобных машин. За все свое время брат повидал не одного андроида, однако все они были примитивными моделями. Не удивительно, что вид революционной Девятки вызывает у него едва ли не обморок.       ‒ Я могу?..       ‒ Да хоть на винтики разбери, мне пофиг, ‒ я даже не удостаиваю их взглядом, устало разминая шею и подходя к открытой стеклянной двери. Знаю, на меня смотрят обе пары мужских глаз, одни из которых суровые и серые, а другие ‒ предвкушающие радость от встречи. ‒ Только потом собери обратно, чтобы мне по шапке не настучали.       Выудив из кармана тонкую пачку, я встаю у границы выхода на задний двор и разжигаю сигарету. С этой стороны ветер не такой сильный, даже позволяет не ежиться, пропитываясь сочным запахом травы и едким дымом. И как бы я не старалась показать свою незаинтересованность, все равно искоса посматриваю из-за плеча на двоих у входной арки, прислонившись плечом к ребру стеклянной выдвижной двери.       Фрид с блеклой улыбкой, но с открытым восхищенным взглядом, приближается к андроиду неуверенными шагами. Общение с людьми для Фрида всегда тот еще труд, особенно если те ему совсем незнакомы. Но в общении с машинами все еще хуже. Там, с людьми, Фрид испытывает недоверие, страх и отчуждение. Здесь, с машиной, Фридом одолевает желание не упасть в грязь лицом перед совершенной по его мнению формой жизни. Всегда считала это глупостью. Переживать за мнение того, кому на тебя наплевать… впрочем, в этом весь Дитфрид.       ‒ Добрый вечер, ‒ рядом с грозным и подтянутым Ричардом, что переводит с меня суровый взгляд на приближающегося человека. Фрид смотрится потерянным и маленьким, несмотря на то, что разница в их росте небольшая. Мужская рука протягивается в приглашении пожать ее, и это отдается в глазах Ричарда недоумением. ‒ Мое имя Дитфрид.       Ричард непонимающе смотрит на руку, затем на меня, видимо, в поисках подсказок. Ситуация кажется мне такой забавной, что я плюю на нежелание курить в доме и без стеснения оборачиваюсь к своим «гостям», ехидно улыбаясь губами, по которым сочится белый туман.       ‒ Даже не смотри на меня, ‒ я отрицательно мотаю головой, давая понять, что помощи от меня не дождаться.       Выбора у Ричарда нет. Андроид неумело пожимает протянутую руку, вызывая у Фрида неподдельное восхищение.       ‒ Добрый день. Меня зовут Ричард. Андроид, присланный из «Киберлайф» в помощь расследованию.       ‒ Как интересно... ‒ и ему и впрямь интересно, судя по одурманенному голосу! Их рукопожатие затягивается, становится неприлично долгим, и я понимаю, что в следующие минуты мне точно будет неловко наблюдать за проснувшимся техником-экспериментатором. Фрид как будто подтверждает мои мысли. Не сводя очарованных глаз с лица Ричарда, мужчина пальцем свободной руки указывает на переплетение мужских ладоней. ‒ Вы позволите?       Как же много удивительных и интригующих «эмоций» блуждает в Девятке! В профиль наблюдать за его ярким, солнечным диодом и периодически сдвигающимися бровями даже забавней, чем стоять в метре и рассматривать в упор! Всегда такой серьезный и холодный, он как будто встает в ступор, не понимая, как реагировать на просьбу человека изучить его тело! Кое-кто в лице меня и всех остальных людей не ручается лишний раз обозвать «жестянкой», а тут такое вежливое обращение.       Ричард снова неуверенно смотрит в мою сторону, но уже в следующее мгновение перепугано возвращается вниманием к Фриду. Брат, не получив устного разрешения, воспринимает молчание как согласие, и уже в следующее мгновение мужские живые ладони с нетерпением обхватывают предоставленную машиной руку. Пальцы ощупывают кожу сантиметр за сантиметром, Фрид рассматривает его руку с таким увлечением, кажется, совершенно забывшись. Сквозь сочащийся дым от очередной затяжки я с дьявольским взглядом облизываю сухие губы. До чего интересно наблюдать за железякой. Кажется, его система ловит ошибки от противоречивых и странных действий человека.       ‒ Надо же… материал совсем другой, не такой, как у более примитивных моделей, ‒ Фрид приподнимает мужскую ладонь, как бы прислушиваясь к своим ощущениям. Голубые глаза смотрят на меня зачаровано, улыбка время от времени трогает его тонкие губы. Еще немного, и волосы мужчины коснутся пальцев Ричарда. От столь отвратительного восхищенного потока эмоций к Девятке я закатываю глаза, приоткрыв губы и позволяя дыму сочиться вверх. ‒ Должно быть, биополимер.       ‒ Верно, ‒ Ричард берет себя в руки в переносном смысле, постепенно возвращая диоду голубые оттенки.       Лучше бы он ничего не говорил. Фрид тут же неуклюже отпускает руку машины, восхищенно смотря в глаза андроида. Кажется, у кого-то скоро наступит преждевременный инфаркт из-за бунтующего в голове техника-мечтателя.       ‒ Можете сказать что-то еще?       ‒ Так, все, с меня хватит, ‒ выкинув окурок на крыльцо заднего двора, я тут же тушу ее подошвой. Смотреть на это больше нет сил. ‒ Увольте меня, я не хочу за этим наблюдать.       Фрид смущается, пряча взор в моем раздраженном лице. Мужчина отступает на почтительное расстояние от Ричарда, соединяя кончики пальцев на уровне живота. Одурманенное восторгом выражение лица сменяется вежливостью и уважением. Но даже это мне ‒ всегда относящейся к Ричарду как к куску пластика ‒ кажется слишком приторным.       ‒ Прошу прощения за свои реакции, ‒ Дитфрид обращается к Ричарду, смеряющему меня пронзительными глазами. Видимо, недоволен оборвавшимся знакомством с приятным по сравнению со мной человеком. ‒ Я не так часто общаюсь с людьми, и еще реже с андроидами ‒ в связи с положением «Киберлайф» в последние полгода.       ‒ Господи, он машина, ему плевать, ‒ преодолев расстояние между нами в считанные секунды, я хватаю кейс у столика и свободной рукой увожу заинтригованного Фрида прочь из гостиной. Ричард провожает нас заинтересованным взглядом, даже вышагивает вместе с нами вплоть до арки. Благо он еще помнит запрет выходить из гостиной, потому остается стоять на пороге, наблюдая, как мы поднимаемся по лестнице, как скрываемся в коридоре, ведущий в мою спальню.       Здесь светло точно так же, как и в гостиной. Разве что царит легкий беспорядок. Постель я так и не заправила, зеркальные дверцы шкафа остались открытыми. Я даже не задумываюсь об этих деталях, самолично устанавливая кейс на компьютерный стол и вводя код во встроенный замок. Четыре цифры за долгие годы въелись в память, став его неотъемлемой частью. Фрид, все это время плетущийся следом, останавливается у закрытой двери. Все его внимание обращено исключительно на нее, точно за ней скрывается нечто совершенное и прекрасное. В общем-то, для него оно так и есть.       ‒ Ты не говорила, что в твоем подчинении революционная модель, ‒ с толикой обиды произносит брат, не обращая внимания на мои хозяйские действия с кейсом. Металлический ящик раскрывается, предоставляя взору стеклянную клавиатуру и крупный экран. Дальше уже не моя компетенция, потому я подхожу к Фриду из-за спины и даю ему смачный подзатыльник. Это действие отрезвляет мужчину. Светлые волосы ерошатся, сам мужчина одаривает меня затравленным взглядом. И только после выжидающего кивка головы в сторону компьютера окончательно возвращается в наш мир, вспомнив, зачем сюда пришел.       ‒ Это временно, ‒ убедившись, что Дитфрид погружается с головой в настройку компьютера, я ставлю стул рядом со столом и водружаюсь на него. Не самая любимая процедура, я бы давно отменила ее, будучи уверенной, что Стэн работает исправно, однако диагностика является бзиком отца. Благо сам отец в Германии, и обязанность легла на плечи Фрида. Этим хотя бы можно манипулировать, а вот отцом с его характером, как у меня, ни черта не получается. ‒ Его напарник в больнице, так что его дело перешло ко мне.       ‒ Насколько сильно мне стоит переживать? ‒ туманно отзывается Фрид, склонившись над компьютером. Концы красного галстука спускаются вниз, соприкасаясь со столом.       ‒ За напарника?       ‒ За тебя.       Я не отвечаю. Самой бы знать, учитывая, какие вещи творит Сероглазка.       Диагностика всегда проходит в полной тишине, и причиной тому является моя туманная голова. Фрид не подключается к чипу через кабели, не вскрывает мою кожу. Диагностический компьютер подсоединяется к притихшему Стэну через радиоволны, и каждый раз эта процедура становится болезненно гнетущей и для меня, и для чипа. Словно дремота, туман окутывает пространство, мешает думать, воспринимать окружающий мир. Фрид в такие моменты держится рядом, в случае чего готовый подхватить мое падающее тело в полете. После нескольких таких падений мы решили, что лучше будет проводить диагностику лежа, и первые разы все было хорошо, а потом перевозбужденный мозг издал указ опустошить желудок. Я тогда чуть не задохнулась. После этого мы вернулись к стулу. Лучше получить синяк, чем помереть из-за собственного обеда.       Десять минут всегда кажутся такими долгими… мучительными, болезненными и наркотическими. Как будто это я принимаю красный лед, как будто это я ширяюсь героином. Фрид все это время старается не издавать звуков, зная, как они в таком состоянии могут напугать. Я блекло смотрю на противоположную стенку сквозь прикрытые глаза. И когда компьютер издает пронзительный писк, от звука которого я заметно вздрагиваю, голова, освобожденная от угнетающих радиоволн, воспринимающихся из-за чипа в спинном мозге, отдается пульсацией где-то внутри. С мычанием облокотившись о свои же колени, я сдавливаю ладонями виски. Боль стихает, но лишь временно.       ‒ Ты как? ‒ мужчина опускается рядом со мной на корточки. Никогда не привыкнет к моему болезненному виду, каждый раз тревожась резкой серости на женском лице. Хорошо, что волосы прикрывают лицо, не хочется пугать брата безвольными слезами. ‒ Все хорошо?       Неосознанно кивнув головой, я еще сильнее опускаюсь между разведенных колен. Так и тянет выблевать съеденный салат.       ‒ В принципе, все без изменений, ‒ я даже не замечаю, как Фрид оказывается у компьютера. Только когда слезы с глаз исчезают, позволяю себе с легкой дрожью по телу откинуться обратно на стул. ‒ Все алгоритмы целы, программы исправны. Что ты скажешь по своим ощущениям?       ‒ Ощущениям?.. ‒ приложив холодную ладонь к не менее холодному лбу, я саркастично смотрю в лицо брата. Голубые глаза мужчины виновато хмурятся, тонкие губы сжимаются в полоску. ‒ Готова выблевать все, что съела за весь день.       ‒ Ты же знаешь, что имею в виду я, ‒ очередные разговоры в стиле «Люк, я твой отец». Вот только они не вызывают во мне иронии, ведь последующий вопрос заставляет принудительно вырваться из болезненного тумана. ‒ Как Стэн?       Общая дрожь в теле и учащенное дыхание от пережитой нагрузки на нервную систему позволяют не выдавать внутреннего напряжения. Я всегда была хорошей лгуньей, по крайней мере, ничего не стоило обмануть отца в том, что это не я брала его машину, что не я съела тарелку печенья. Ничего не стоило прикинуться глупенькой дурочкой в компании мужчины, который не любит обремененных интеллектом женщин. Ничего не стоило обманывать капитана, присуждая все заслуги Стэна себе. Ничего не стоит и по сей день вводить людей в заблуждение, говоря им, что мое здоровье как у быка. Вот и сейчас я улыбаюсь дрожащими губами, время от времени стирая капли пота со лба.       ‒ Откуда я знаю, ‒ в последний раз пройдясь ладонью по лицу, я пытаюсь встать. Попытка проваливается, но Фрид успевает поддержать меня в нужный момент, подав свое плечо. ‒ Я что, общаюсь с ним?       Да. Никто не знает о Стэне. От слова совсем. Брат и отец смотрят на чип исключительно как на компьютер, который выполняет ряд команд, и никто, абсолютно никто не знает, что именно скрывается в программах. Впервые Стэн заговорил со мной через неделю после внедрения в спинной мозг. Помню, как испугалась и вскочила с постели, когда в пустой комнате раздался механичный мужской: «Луиза…». Мышцы тогда приходили в тонус длительными тренировками, и такой быстрый скачок едва не стал для меня причиной полета на пол. Долго я еще пыталась прийти в себя, забившись в углу комнаты. По первой хотела рассказать родным об обнаруженном факте соседа в голове, но Стэн переубедил меня, аргументируя тем, что чип изымут, а я снова вернусь в больничную койку. Этого я не могла допустить. Так и живем шестнадцать лет, скрывая существование разума Стэна ото всех.       ‒ Работает и слава Богу, ‒ прыснув в сторону, я убеждаюсь, что твердо стою на ногах. Фрид быстро собирает свой компьютер, и уже через минуту мы медленно движемся вниз на кухню.       Какое-то время мы не упоминаем Стэна. Усевшись на барный стул, я сонливо жду, когда Фрид неумело приготовит кофе (в своем доме за него все это делают множество секретарей и иной персонал). Кружка с поднимающимся дымком согревает душу, несколько глотков возвращают мне жизнь. Так приятно ощутить обжигающий напиток в горле, от которого кровь обогащается энергией.       Мы молчим. Фрид, усевшись напротив, в привычной одурманенной манере блуждает взглядом по окружению. Его взгляд цепляется на коридоре в гостевой холл, и я понимаю, что мыслями брат рядом с Девяткой в гостиной. Возможно, кого-то постороннего эти задумчивые и завороженные глаза заставят подумать о нетрадиционной ориентации, но я-то знаю, что брат на всю жизнь подарил свое сердце девушке из далекого юношеского прошлого. Той самой, которая не оценила подарка судьбы в виде еще пухлого мальчишки-«ботана» с неограниченным интеллектом. Может, Фрид и не любит ее спустя столько времени, однако она навсегда заперла его сердечный орган на замок, выкинув ключ в реку Детройта.       ‒ Как ты добрался? ‒ когда кружка на половину пустеет, я, борясь с пеленой перед глазами, сосредоточиваюсь на профиле брата. Дитфрид теперь смотрит на задний двор сквозь стеклянную дверь. Наверняка размышляет о том, как сильно нам с ним не повезло в поиске спутников жизни. ‒ Я не заметила машины у дома.       ‒ Гертруда довезла, ‒ отрешенно отзывается брат, не сводя взгляда со свадебной арки на фоне темного леса. ‒ Она вернется за мной в скором времени.       Понимающе промычав, я прикусываю губы и пытаюсь согреть пальцы о керамическую кружку. Гертруда ‒ в обязательном порядке немка, как и большая часть личного персонала Фрида ‒ является универсальным работником. Некогда участник военных действий в составе спецназа, белокурая женщина тридцати пяти лет заменила Фриду и секретаря, и охранника, и водителя. Меня всегда удивлял факт, что у столь красивой женщины с практически черными глазами и подтянутыми формами нет личной жизни. Ее биография никогда не интересовала меня, мне было достаточно знать, что женщина полностью отдает себя работе, сопровождая Фрида едва ли не двадцать четыре часа в сутки. Ей платят исправно, работа не пыльная, но… даже мое стремление скрыть комплексы попытками выразить самостоятельность и силу ничто по сравнению с тем, с каким энтузиазмом Руди кидается в самое пекло ради своего босса. Этакий идеальный работник с готовностью прикрыть грудью подопечного. Слишком суровая женщина, даже по моим меркам.       ‒ Мог бы и предупредить, что ты в доме, ‒ вспомнив, с каким страхом вытаскивала оружие из-за пояса, я ощущаю мурашки по коже от допущения гадкой мысли. ‒ Время неспокойное, тебе стоит быть поаккуратнее.       ‒ И я снова задаюсь вопросом: мне стоит переживать?       Мужчина искоса смотрит на меня искрящимися голубыми глазами. Я снова ему не отвечаю, ободряюще улыбаясь и отворачиваясь к стеклянной двери. Серая арка в свете готовящегося к закату солнца отдает желтыми красками, совсем как волосы Фрида. Наблюдать за покачиванием еловых верхушек, играющих фоном для свадебной арки, приятно и в то же время тоскливо. Как если бы смотреть на своего ребенка-выпускника школы. Так радостно и одновременно грустно из-за понимания, что скоро родной человек покинет твою жизнь в поисках себя в этом мире.       ‒ Столько лет смотрю на нее и не понимаю, ‒ Фрид смотрит на арку вместе со мной, чуть нависнув над столом. Мы такие разные на фоне друг друга. И внешне, и внутренне. Но в то же время такие одинаковые в своих комплексах и мыслях. ‒ Зачем ты держишь это ужасное строение на своем дворе?.. ему самое место на свалке, среди всего того, отчего люди пытаются избавиться в порыве мук.       Обреченная улыбка блуждает по моим губам. Я так отчаянно хочу закурить, что неосознанно ощупываю карманы. Черт. Кажется, сигареты остались в гостиной.       ‒ Я не мучаюсь, Фрид, ‒ одурманенные мыслями, мы смотрим на арку, как на израненное животное посреди дороги. Кому, как не брату-двойняшке осознавать ту степень боли, которую я испытала восемь лет назад во дворе его украшенного к церемонии особняка. ‒ Но стараюсь напоминать себе о том, куда не следует соваться ни при каких условиях.       ‒ Нельзя цепляться за прошлое, Лу, ‒ с этими словами Фрид мрачнеет, опуская взгляд в стол. ‒ Я вот никак не могу избавиться от ощущения вины.       ‒ Перестань, ‒ моя ладонь быстро находит уложенные на мраморной поверхности холодные мужские пальцы, и Фрид отзывается тусклой улыбкой. ‒ Что было, то прошло.       Какими бы успокаивающими не были мои речи, Дитфрид никогда не сможет смириться со случившимся шестнадцать лет назад. Чувство вины перед собственной сестрой, едва не ставшей инвалидом на всю жизнь, навсегда пропечаталось в сердце, въелось под кожу, как чернила татуировки. Вряд ли оно исчезнет через десять лет, вряд ли исчезнет через двадцать. Никто в этом мире не обвиняет мужчину в произошедшем, даже отец, который едва пережил смерть любимой жены и чуть не получив инфаркт от промелькнувшей на горизонте смерти дочери. Но Фрид всегда был таким наивным, таким… мечтательным. И всегда ранимым.       Уезжает мужчина только ближе к ночи. Солнце уже село, отдав власть звездам, но и те тут же прячутся под обещанными синоптиками грозовыми тучами. Дом отзывается приветствием на появившуюся на пороге Гертруду, и мы с братом, обсуждая какие-то новости политики, выходим к ней в гостевой холл. Брючный серый костюм и тугой пучок волос говорят, что Руди весь день выполняла административную роль, и как же приятно, несмотря на это, видеть ее такой свежей и улыбчивой. Женщина вежливо приветствует меня, перекидываясь несколькими фразами.       ‒ Надеюсь, что брат не сильно достает тебя, ‒ я улучаю момент, когда Фрид, вновь приняв завороженный вид, горячо прощается с Ричардом. Последний остается в гостиной, не смея переступать порог у меня на глазах.       ‒ Вы же знаете, ‒ Руди пожимает плечами, смотрясь рядом с моей тонкой фигурой довольно увесисто из-за подтянутых постоянными тренировками мышц. ‒ Наш маршрут неизменен: дом ‒ институт. Когда твой босс настоящий затворник, работа только в радость.       Понимающий смешок сходит с моих губ. Фрид все никак не может отлипнуть от андроида, осыпая его вопросами относительно строения и протоколов, и только когда Гертруда демонстративно покашливает, брат спохватывается из-за наступающих сумерек за окном. Его охваченный оживленным интересом лик так сильно контрастирует на фоне сурового и инертного Ричарда, что я ненароком подавляю смех, забыв напрочь о вчерашнем телефонном разговоре с братом. И только когда Руди с кейсом в руках (когда она его успела забрать) скрывается в таком же черном внедорожнике, что и мой, а мы с Фридом остаемся на крыльце, я выуживаю сигарету из прихваченной в суматохе пачки и останавливаю касанием пальцев за предплечье брата.       ‒ Фрид, ‒ мужчина привычно впивается в меня мягким, наркоманским взглядом, держа руки по швам. Его спина горбится от понимания длительной поездки, настолько сильно он не любит бывать на улице, что это начинает казаться агорафобией. ‒ Ты говорил, что у отца есть новости о Стэне.       Мой приглушенный голос тонет в реве мотора, однако я все же воровато осматриваюсь по сторонам. Как ни странно, Фрид этого не делает. Мужчина нахмурено поджимает губы, и уже через мгновение отводит меня в сторонку от крыльца. Последующие слова он разжевывает с особой интонацией, боясь вызвать во мне бурную негативную реакцию.       ‒ Отец желает выпустить компьютер на медицинский рынок…       ‒ Что?!       Крик разносится по округе, и Фрид испуганно прижимает палец к своим губам. Свет из окна в гостиную озаряет его облик с боку, отчего другая погруженная в густые сумерки сторона лица придает ему мрачность. Галстук так и остался висеть, полностью расслабленный. Чтобы хоть как-то усмирить свои бушующие мысли, я убираю неиспользованную сигарету за ухо и принимаюсь методично завязывать узел, лишь бы вновь не заорать на всю округу.       ‒ О чем он думает?! ‒ шипя как можно тише, я порывисто продеваю узел. Фриду приходится держать подбородок выше шеи, при этом стараясь не сверлить меня обеспокоенным, потяжелевшим взглядом потемневших глаз. ‒ Его же посадят!       Его не просто посадят. Его лишат всего! Разработка компьютера происходила впопыхах, в строжайшем секрете! Отец, осознав, в какую пропасть попала его дочь, немедленно принялся искать способ вернуть ее назад в прежнее русло жизни, и это стало возможно благодаря подключившемуся к разработкам брату. Однако внедрение проходило под строгой тайной от министерства здравоохранения, которые перед использованием новых технологий требует заявления, патент и обязательные испытания на животных. Отцу было не до этого. Потому в мире до сих пор существует так много паралитиков, не имеющих возможность жить самостоятельно. Даже спустя шестнадцать лет в случае обнаружения разработки министерство может запросто подать иск на халатность человека, отобрать все разработки и внедрить в совершенно невообразимом ключе. И меня не волнует, что изначально медицинская технология правительством может использоваться, как средство военного оснащения людей – удобно, когда твой солдат может игнорировать боль, контролировать усталость мышц и работу органов. Меня больше волнует, что отец и брат не знают, какое чудо искусственного интеллекта создали, и что именно этот интеллект будет жить в головах сотен тысяч людей.       Фрид терпеливо сносит все мои яростные манипуляции с галстуком. На секунду мне кажется движение в окне дома, но то оказывается лишь игра воображения.       ‒ Когда в министерстве появляется свой человек, никакая тюрьма не может стать преградой, ‒ судя по горделиво вздернутому голосу Дитфрида, сам брат доволен «достижением» отца. Меня же все это пугает. ‒ Луиза, представь, как много людей может обрести полноценную жизнь.       ‒ Полноценную жизнь! ‒ прошипев это, я отдергиваю руки от завязанного узла. Дитфрид тут же опускает голову, глядя на меня в упор виноватыми глазами. ‒ Моя жизнь зависит от Стэна, Фрид. В каком месте она полноценная?!       Со стороны крыльца доносится громкий гудок, и мы оба на рефлексе оборачиваемся. Женщина за рулем, освещаемая лучами приборной панели и лампы на крыльце, поднимает запястье на уровне лица, тыкая в него указательным пальцем.       ‒ Прости, я должен идти, ‒ мужские пальцы опускаются на плечи, и я одариваю его тревожным взором. ‒ Обсудим это позже, при встрече.       Меня так и подмывает напомнить, что мы встречаемся только на диагностике, но я молчу. Возвращение на крыльцо не дает мне былого спокойствия, напротив, в свете фар машины я чувствую себя, как обнаруженный зашуганный зверек перед мчавшимся на полной скорости автомобилем. Даже и не замечаю, как рефлекторно разжигаю достаную из-за уха сигарету, как тяжко затягиваюсь дымом, как мрачно улыбаюсь помахивающему с пассажирского сиденья брату. Сумерки окончательно сменяются ночью, и светлые градиенты за верхушками деревьев единственное, что виднеется под настилающей пеленой туч. Ворота закрываются. Огонек сигареты вспыхивает от порыва холодного ветра, что откидывает мои волосы в сторону.       ‒ Должен признать, что мистер Вольф довольно приятный человек, ‒ голос Ричарда звучит за плечом так резко, что я испытываю образование бездны в груди. Надменный взгляд из-за плеча мельком цепляется за яркие светодиоды, и я делаю шаг в сторону, лишь бы не ощущать излишне близкое положение машины к своей спине. Помню я, где он хранит свой ножик. Пожалуй, лучше держаться чуть левее. ‒ Я удивлен.       ‒ Да неужто? ‒ задрав голову, я прикрываю глаза и выпускаю клубы дыма. Ричард сводит взгляд с ворот, только когда фары машины скрываются за поворотом в лесную чащу. ‒ И что же тебя удивляет?       ‒ То, как у такого приятного человека может быть столь агрессивная сестра.       Ох, знал бы он, каким ядом я наполняюсь! Как глубоко оседают его слова в голове, где Стэн будет молчать до утра из-за перенапряжения в результате диагностики, как сильно мне хочется высказать все накопившееся за день в лицо наглой машине! Но я и не успеваю что-то сделать. В глубине леса раздается протяжный, тоскливый вой, и Ричард, видимо, в первый раз услышав этот прекрасный звук, напряженно устремляет взор в темноту елей и пихт. Там он не находит ничего, кроме мрака, а вот я, повернувшись лицом к машине и встав на интимно близком расстоянии, с наслаждением втягиваю дым. Мои движения тут же привлекают внимание Девятки. Суровый взгляд в ожидании неизбежной агрессии пренебрежительно перебегает по контурам моих скул и бровей, по вздрагивающим и прикрытым от блаженства в легких ресницам и задерживается на черных зрачках, в которых плещется язвительность и ярость.       ‒ Знаешь что, милый, ‒ слова звучат приглушенно, томительно, как если бы я пытаюсь соблазнить понравившегося мне мужчину. Ричард неизменен в своем выражении, и все же я замечаю нехарактерную искру в серых, темных от недостатка света глазах. Озорство? Вполне возможно. Но точно не ненависть или укор. ‒ Если тебя так волнует, откуда у такого приятного человека такая агрессивная сестра – можешь смело спросить об этом у своих разработчиков «Киберлайф». Полагаю, им будет интересно услышать о нехарактерном для машины избыточном интересе к личности человека, ‒ приходится задрать голову, чтобы смотреть в упор в манящие серые глаза. Предчувствуя реакцию на последующие свои действия, я демонстративно вытягиваю из сигареты как можно больше смога и, сокращая расстояние между нашими лицами практически до минимума, выпускаю дым прямо в робота. ‒ Еще вопросы есть, жестянка?       Ричард молчит. Пропитывает меня теплом своего тела, ведь мы почти касаемся своей одеждой, настолько близко находятся наши тела, разделяя полуметр на двоих. Серые глаза не щурятся от едкого дыма, но даже он не может скрыть искр и бликов перенастраивающихся линз в глубине черных зрачков. Девятка испытывает меня тяжелым взглядом, и, боже, готова поспорить, что заметила мимолетную хищную улыбку на его губах. Даже удивительно, как все это время его диод сохраняет яркий голубой цвет, пусть и перемигивающийся в угрозе перенять желтый.       ‒ Кто такой Стэн?       От былой игривости не остается ни следа. Стэн находится в своеобразной перезагрузке, вряд ли он сможет оценить своего новоявленного кумира в его стремлении совать свой нос в чужие дела. Но даже несмотря на воцарившийся страх в груди я не позволяю себе отступать или прерывать зрительный контакт. Так и перебегаю по серым глазам машины, от которой меня отделяют вшивые двадцать сантиметров.       ‒ Кто такой Стэн, детектив? ‒ уже с мягкой улыбкой повторяет жестянка, смотря на меня с поддельной вежливостью. От голоса, произносящего вопросы практически шепотом, меня пробирает на дрожь. Но и ее я не выдаю, не решаясь в этот раз играть с сигаретой. Ричард замечает мою тревогу сквозь призму негатива на лице, и это вызывает у него видимый приступ триумфа. ‒ Для детектива вы явно не обладаете навыками сокрытия своих секретов, Луиза. И я бы хотел узнать ответ на вопрос. Кто такой Стэн?       Теперь я понимаю, что движение в окне на самом деле мне не привиделось. Что некий андроид, все еще ищущий пути к познанию личности, использует нечестные уловки, включая шпионаж. Боюсь представить, как много он слышал, боюсь представить, какие выводы сделал по коротенькому разговору. И вроде бы это должно играть яростью и испугом, но… я словно попадаю в игру, при которой огонек азарта разжигает целый костер интереса.       Облизнув губы и опустив голову, я вдруг осознаю, как близко нахожусь к машине. Сквозь черную ткань рубашки виднеется круглый, яркий кружок практически синего цвета, пальцы чешутся дотронуться до огонька, прямо как там, в кафешке, где по губам машины бежали ручейки. Кажется, я схожу с ума.       Ричард остается без ответа. Каждая клетка ощущает на себе его искусственное тепло, похолодевшей кожей лба чувствую его мирное прохладное дыхание. Его облик очерчивается светом крыльца, руки опущены строго по швам. Взглянув на пальцы, я вспоминаю о синяках на собственном запястье, о суровом, готовом уничтожить всякого взгляде на мужчине, который должен был стать моим увлечением на ночь. Все эти картины будоражат сердце. Оно ухает, робко ударяется о ребра, точно предлагая мне нечто неприличное и отвратительное, но упоительное по всем меркам. В последний раз я вскидываю взгляд на лицо Ричарда, смотрящего надменно, выжидающе. И какое же разочарование играет в его глазах, когда вместо ответа Девятка получает беззвучный, усталый смех. Откинув недокуренную сигарету, я обхожу машину и направляюсь в дом, в свою комнату. И было бы не так тяжко засыпать этой ночью, если бы не серые суровые глаза, которые стоят перед взором все ведущие к забвению минуты. Если бы не тело, что попробовало на вкус исходящее от него тепло, теперь неловко требуя от меня еще одной порции.